Утро началось для Самира неплохо. Он проснулся. Это ведь уже само по себе неплохо, не правда ли! Именно об этом шла речь на проповеди, которую на той неделе он выслушал в храме «Миссии Рамакришны». Проповедь была простой, гуру был неизъяснимо добр и чертовски мудр, о чем свидетельствовала его пышная шевелюра.
Солнце уже стояло высоко, но Самиру некуда торопиться. Его жена, Кавита, и трое детишек посапывали тут же – в маленьком сарайчике размером в два квадратных метра и с метр в высоту. Тут они жили всей семьей уже много лет. Вдохнув всей грудью привычный запах, который какому-нибудь чистоплюю показался бы удушливым, тошнотворным и даже кишковыворачивающим, он повернулся на другой бок, прищурив немного гноящиеся глаза, чтобы дневной свет не слишком сильно их потревожил.
То проваливаясь глубже в дрему, то выныривая из нее, он снова и снова прокручивал события последней недели, так что заснуть уже вряд ли получится. Вообще Самир любил порассуждать, и его ум всегда был свеж и ясен. Гуру, несомненно, велик и просветлен. Какое счастье, что есть такие люди. В потолке дырка. Очень удачно, что дом Самира расположен прямо на самой обочине крупного шоссе, ведущего из международного аэропорта Нью-Дели в город. Здесь всегда можно найти массу полезнейших вещей, которые люди выбрасывают из окон машины, и третьего дня удалось подобрать отличнейший кусок плотного полиэтилена, который теперь и закрывает дырку в потолке. Здорово получилось. Как будто небольшое окно получилось, и дождевая вода не затекает. Сначала он ведь даже немного огорчился, когда маленький Амрит неудачно подпрыгнул и пробил головой дырку в потолке. Как быстро все же растут дети!
Эта свежая мысль захватила Самира и вытеснила остальные рассуждения из его головы. Он снова приоткрыл глаза, и тут его внимание привлек странный предмет, лежащий прямо перед занавеской с изображениями чудных слоников, закрывающей вход в дом. Слоны – это к добру. Слоны защищают от всяких напастей, это известно каждому индусу, и прямо удивительно – как же кто-то мог выкинуть на помойку такую великолепную вещь? Неужели просто из-за того, что посередине занавески большая дырка? Ну какие же люди все-таки… ведь когда занавеска висит, эта дырка почти и не видна.
Сознание Самира снова сфокусировалось на странном предмете. Вообще предметы его интересовали очень мало. Он не из тех недоносков, которые всю свою жизнь посвящают стяжательству. Слава Хануману, он выше этого. Но эта штука почему-то лежит внутри дома, как будто кто-то просунул ее под занавеску. Хм…
Приподнявшись на левом локте, правой рукой Самир осторожно протер глаза, и на пальцах осталось немного гноя. Бренное тело. Скорей бы уж… Каким же счастливым человеком был его папа! Мать рассказывала, что папа умер хоть и уже довольно старым человеком — ему было уже за восемьдесят – но все же, слава богу, он не дожил до дряхлости, когда боги призвали его к себе. Его род явно отмечен. Явно реет над ним защитная благодать Ханумана. Но он должен пойти дальше своего отца. И он сделает это. Он обязательно накопит денег, чтобы доехать до Ванараси и умереть именно там, на брегах священной реки-богини, и его тело кремируют там же. Нет, конечно было бы совершеннейшим безумием претендовать на то, чтобы тело сожгли на священном костре. Этой чести удостаиваются только богачи – те самые, что рассекают тут на своих роскошных машинах «Тата». Но на крематорий… на крематорий он должен постараться заработать. Ну еще надо будет арендовать спальное место где-то неподалеку, чтобы дожить до момента смерти.
Встряхнувшись, он отложил в сторону свои светлые мечты, которым обычно предавался каждое утро и каждый вечер, и вновь попытался сфокусироваться на предмете. Какой-то кусок бумаги. Ветром занесло под занавеску что ли? В полумраке подслеповатые глаза видели очень плохо, и Самир протянул руку. Бумага, ага. Только какая-то она не такая… почему-то очень правильной формы. Приблизив таинственный объект ближе к глазам, Самир чуть не выронил его от изумления.
Это был конверт! Настоящий конверт! И какой чистый! Ни единого масляного пятна, ни копоти, ни следов жирных рук. По всей обочине шоссе такого конверта не сыщешь, хоть сто лет ищи.
Немного дрожащими руками Самир приоткрыл его и заглянул внутрь. Листок, лежащий внутри, был таким же безупречно чистым. Слава богам, мать успела научить Самира читать перед тем, как уже в довольно взрослом возрасте – в семьдесят пять лет – отправиться к Хануману. Это и было его главным источником заработка, дающим надежду на крематорий на берегах Ганги. К сожалению, жившим вдоль шоссе людям слишком редко требовалось что-то прочесть или написать, а годы идут…
Развернув листок, Самир увидел текст, напечатанный крупными буквами, но не это повергло его в трепетное оцепенение, а то, что выпало из свернутого листка. Это была купюра в сто рупий. Ущипнув себя за руку, Самир поморщился, но решил еще на всякий случай подергать себя за нос, а потом за ухо. Нет, это был не сон. И купюра была настоящей. Инстинктивно оглянувшись, он быстрым движением засунул деньги себе за пазуху и замер. Сердце громко стучало. Конечно, это какая-то ошибка, но сто рупий он уже никому не отдаст. Что дали ему боги, только боги и могут отнять.
Наконец он успокоился, снова придвинул к глазам лист бумаги и стал читать.
«Уважаемый Самир.»
Прочтя это, он снова протянул руку к носу, но остановился. Любопытство пересилило его потрясение от того, что это письмо на самом деле предназначалось ему, и он продолжил читать.
«Эти сто рупий являются знаком серьезности данного предложения. Ты можешь их оставить себе в любом случае, даже если откажешься от работы. Но если ты согласишься делать то, что написано ниже, ты будешь получать такие же суммы постоянно.»
Челюсть Самира снова отвалилась, и он, не обращая внимания на капающую с губ слюну, продолжил чтение.
«Ночью тебе будут класть на это самое место конверты, в которых будут инструкции. Ты не должен даже пытаться увидеть того, кто это делает. Ты должен делать то, что от тебя требуется. Вознаграждение за работу ты будешь получать сразу, авансом в том же конверте. Если хоть раз ты не выполнишь поручение, ты больше никогда не получишь эту работу. Если ты расскажешь хоть одному человеку об этом, ты потеряешь не только работу, но и жизнь, и умрешь не на берегах Варанаси, а прямо тут, на обочине этого вонючего шоссе, и потомки будут смеяться над тобой. Если тебя это предложение не устраивает, дальше не читай, а записку уничтожь.»
Кривая полусумасшедшая улыбка озарила лицо Самира, придав ему выражение, трудноописуемое не только на русском языке, но и на санскрите. Он скосил глаза, что обычно помогало ему сосредоточиться, и погрузился в то состояние рвотно-мутного цвета, в котором обычно ему в голову приходили самые свежие мысли. Самир был вполне типичным индусом. Таких тут десятки, сотни миллионов, но все же порода кое-что значит, и ему не потребовалось много времени, чтобы тут же принять правильное решение. Убедившись, что жена продолжает спать, он засунул конверт под свой половик и продолжил чтение.
«Завтра ты должен взять моторикшу до вокзала Низамутдин. Поезд «Гоа экспресс» отправляется в 15.05. Купи билет слиппер-класса до конечной, Васко-да-Гама, и сразу же обратный билет на следующий день с отправлением в 15.10. В Васко-да-Гама поезд прибывает в 6.30 утра. Иди к камерам хранения. Ячейка D22, код 6644. В зеленом, открытом конверте, ты найдешь деньги, полностью компенсирующие тебе затраты на поездку туда-обратно, включая поезд, рикшу, еду и воду – возьми их себе. Запечатанный белый конверт возьми с собой, не вскрывая его. Два часа жди на вокзале. Затем выйди из здания вокзала и иди прямо. Перейдешь две улицы и найдешь там здание суда. Войди в него. Найди кабинет 22 на втором этаже, спроси судью Нарендру и скажи, что ты по вопросу кафе у детского парка. Тебя пригласят войти. Войдешь, молча положишь перед судьей конверт. Он его вскроет, возьмет документы и деньги. Документы он подпишет и отдаст тебе, а деньги оставит себе. Молча забирай документы и уходи. Ты не должен никому сказать ни одного слова за все свое путешествие. Утром, приехав в Нью-Дели, положишь документы в ячейку с таким же номером и закроешь на тот же код, после чего возвращайся домой.
Если все сделаешь как надо, получишь премию и будешь получать и дальше подобную работу. Но если скажешь кому обо всем этом хоть слово, то лишишься всего».
Трясущимися руками Самир сложил листок, медленно засунул его за пазуху и перевел дыхание. Затем вынул купюру, покрутил ее в руках, пощупал, понюхал и даже лизнул. Настоящие деньги. И потом еще будет премия. И потом еще. Он громко рассмеялся, так что Кавита застонала, просыпаясь, но он уже отодвигал занавеску и, щурясь на солнце, выползал наружу. С кряхтением выпрямившись, он достал веточку для чистки зубов и, победно оглядываясь по сторонам, начал яростно елозить ею по своим белоснежным зубам. Хануман помнит о нем. Хануман беспокоится о его семье. Он не обманет надежды своего бога и сделает все в точности так, как ему угодно.
* * *
— Знаешь, Прадип, у меня такое впечатление, что ты дурью маешься. Чем ты недоволен?
В небольшом, темном кабинете, скорее напоминающем кладовку, находились два человека. Судя по выражениям их лиц и по повадкам, они принадлежали к людям, привыкшим приказывать и принимать знаки почтения.
— Я недоволен тем, что происходит что-то очень странное, в чем я ровно ничего не понимаю.
Мужчина лет ста с проседью в роскошной шевелюре беспокойно ходил туда-сюда, в то время как его собеседник, выглядящий чуть младше и значительно более уверенно, вальяжно раскинулся на драном, видавшем виды засаленном диване, покачивая ногой с немыслимо длинным остроносым лакированным ботинком.
— Господи, да сядь ты наконец, сядь, успокойся. Ну что ты мельтешишь? – Раздраженно воскликнул обладатель лакированных ботинок. – Что на тебя нашло?
— Легко Вам говорить, сэр, позволю себе заметить…
— Конечно мне легко, — усмехнулся тот. – Такого бардака, как у вас тут в Гоа, у нас бы, в Дели, никогда не случилось… ну пока я на своем посту, по крайней мере…
— Значит всё-таки Вы считаете, что это опасно? – Лицо Прадипа перекосилось от тревожной гримасы, и его голос даже немного охрип.
— Ну что тебе сказать…, — вальяжный мужчина воззрился на свои блестящие ботинки, и его чело омрачилось мыслью. – С одной стороны все замечательно, да?
— Да, — с готовностью подхватил тот.
— Коррупция в штате пошла на спад. Это же замечательно?
— Д-да…, — неуверенно протянул Прадип, высказав своей интонацией больше, чем ему хотелось бы при данных обстоятельствах.
Его собеседник хохотнул и аккуратно, словно хрупкий антиквариат, переменил ноги.
— Конечно, это замечательно. Может быть, тебя даже похвалят на самом верху… может даже премьер-министр упомянет на заседании кабинета, а?
— Это было бы чересчур, пожалуй, — угодливо изгибаясь ответил Прадип, хотя хищное выражение его лица говорило об обратном.
— С другой же стороны… да, конечно, с другой стороны теперь ведь никто не может почувствовать себя в полной безопасности, да?.. Ну ты понимаешь, о чем я. Если взяточников одного за другим выводят на чистую воду, берут под жабры да на свалку, то кто теперь будет рисковать?
— Никто не будет, сэр.
— Вот я и говорю, никто не будет. А кто поручится, что эта зараза… ну то есть, хм, эта замечательная практика не распространится по всей стране? А не дай бог до Дели доберется?
— Поэтому-то, сэр, — осклабился Прадип, — я и попросил Вас помочь, так сказать. В сложившейся ситуации мы все заинтересованы в скорейшем… э… взятии под контроль это, безусловно, ценнейшее начинание.
— Да… ценнейшее начинание… твою мать… слушай, хватит чушь пороть, а? Нас ведь тут никто не слышит, надеюсь?
— Ну что Вы, сэр! Как можно. Мой кабинет, это… скала, это…
— Скала твоя под ударами волн, Прадип. Давай начистоту. Что за хуйня тут у вас творится? Какие сволочи могут стоять за всем этим, а? Ведь сколько уже людей потеряли свои посты? Сколько уже в тюрьме! Сколько это еще будет продолжаться? Это может быть что, ты мне предложишь теперь и самому не брать?
— Не дай бог, не дай бог…
— Сам-то еще берешь?
— Ну когда как, сэр. Кого хорошо знаю по прошлым делам, с тех да, беру. А с новыми делами просто беда. Никогда не знаешь, на что напорешься.
— Ну а расследование что показывает? Твои блять сыщики чем тут заняты? Почему штаны просиживают, дармоеды?
— Так сэр, помилуйте… никаких следов же. Ну то есть вообще.
— Ты говорил, что взяли одного?
— Да… но никакого толку.
— Ну как блять никакого толку? Ведь эта сволочь работает на тех, кто все это затеял, допросить!
— Допрашивали…
— И?
— Тупик. Полный тупик. Понимаете, сэр, кто бы этим ни занимался, сделано все очень уж хитро. Студент этот, которого взяли, вообще ничего не знает. Он свои инструкции в конверте получал. Конверты и инструкции сразу же сжигал.
— Но инструкции, разве они не дают нам совсем ничего?
— Ничего. Это какой-то кусочек. Мелкий кусочек большой картины, которую нам не видно. Каждый раз от него требовалось сделать что-то мелкое. Принести такой-то конверт оттуда туда. Взять из камеры хранения яблоко и положить его на блюдо. Тут работают десятки людей, очевидно. Каждый делает какой-то свой кусочек, а общую картину видит только тот, кто всем этим руководит. А ведь может быть, что и руководитель этот видит не всю картину, а только ее часть. А в итоге складывается вот все это – одного за другим ловят на взятках и вообще весь этот кошмар. И все это в газетах, журналистов так их и просить не надо, сами, сволочи, как мухи налетают. Сэр, у нас уже вообще почти никто не берет, понимаете? Все трясутся. Все работают так, словно каждый прямо честнейший человек! Оно конечно прекрасно… для государства… но Вы же понимаете.
— Дерьмо.
Лакированные ботинки снова поменялись местами и повисла тишина.
— Вот дерьмо…, — повторил вальяжный господин и задумчиво вперился в потолок. – И значит что, никакого выхода?
— Никакого, сэр. Катастрофа.
— Главное, чтобы за пределы Гоа это не выплыло, не потекло по стране. Главное, чтобы эта зараза тут у вас и осталась.
— Ох…, — вздохнул Прадип и горько усмехнулся. – За что боги нас наказали? Ведь у соседей все нормально, все как положено. У всех! Что за наказание…
Он глубоко вздохнул и тупо уставился на раскачивающийся ботинок безвольным, опустошенным взглядом.
По широкой паутине, густо свисающей с потолка, прошла дрожь от дуновения ветерка, проникшего к комнату через щель в разбитом окне. Прадип подошел к столу и присел на краешек стула. Раздался хруст, стул зашатался, но выдержал. Настенные часы, покрытые пылью до такой степени, что невозможно было рассмотреть стрелок, молча взирали сверху. Проехал грузовик, и окна завибрировали мелкой трясучей дрожью, словно и им было чертовски страшно представлять мрачное будущее, нависшее над страной.
* * *
Раджив сидел в своей конторе на любимом стуле, доставшемся ему от отца. И кто знает, может даже дед сидел на нем? Очень даже может быть. Потрет деда, украшенный цветами и покрытый стеклом, висел на стене. Очень старая фотография, пожелтевшая от времени. Раджив очень уважал своего деда, ведь именно он первым из рода сумел вырваться из нищеты и открыть вот эту парикмахерскую, в которой всю жизнь отработал отец… Презрительная усмешка коснулась его уст и пропала. Эх, отец… разве так надо было прожить свою жизнь? Да разве это вообще жизнь? Дед проложил нам дорогу, и как ты воспользовался этим шансом? Проработал всю свою недлинную жизнь парикмахером, как будто именно для этого дед все начинал? Нет, не для этого. И когда отец, которому не было и восьмидесяти, умер в дешевой больнице от какой-то дерьмовой болезни, от которой любой обеспеченный человек вылечился бы в два счета, шестидесятилетний Раджив, принимая на себя управление парикмахерской и взваливая на себя тяжелую ношу содержания семьи, уже в то время точно знал, что с ним такого случиться не может. Он так свою жизнь не проживет. Его дед вырвался их канавы в ремесленники. Он вырвется из ремесленников в обеспеченные люди.
Дверь со скрипом отворилась и вошла Камла. За последний год она сильно изменилась, ну оно и понятно, ведь теперь она уже стала почти совсем взрослой. Шестьдесят один год, уже не шутки.
Раджив встал, закрыл дверь на крючок и, взяв со стола полотенце, тщательно занавесил им щель между дверью и косяком. Затем он выключил свет и кивнул Камле. Та быстро скинула с себя штаны, повернулась спиной и нагнулась, опираясь о край стола. Раджив неспешно подошел, кряхтя расстегнул штаны и достал свой короткий отросток. Взяв Камлу за попу, привычным редким движением он засадил хуй прямо ей в попу, не обращая внимания на ее приглушенный вскрик и последующие всхлипывания. Три года терпела, и еще потерпит. Но скоро уж выдадут ее замуж, определенно. В таком возрасте… и так уже засиделась в девках. Ну ничего, с ее будущим мужем он договорится. Делов-то. Просто придется платить в два раза больше, и всё.
Продолжая деловито сношать ее в попу, он задумался о том, как летят годы, как быстро вчерашние дети превращаются во взрослых женщин. Успел он подумать и о своем благородстве. Ведь что ему мешает лишить ее девственности прямо сейчас? Да ничего. Высунул из одной дырки и сунул в другую. Но если она будет не девственной, то на хороший брак ей рассчитывать уже не придется. Отдадут какому-нибудь совсем засранцу, и будет она тянуть свои деньки в жалкой халупе, надрываясь где-нибудь на стройке, перенося кирпичи и цемент. Так что пусть скажет спасибо, сука, а то блять стоит и хнычет, как будто не ценит, что он делает ей такое одолжение тем, что ебет в попу!
— Хватит ныть! – Не выдержал он и шлепнул ее по попе. – Ты должна быть мне благодарной, слышишь?
Камла продолжала хлюпать носом, и Раджив вдруг взбесился, потеряв терпение. Что за гнусный сегодня день? Сначала эта скотина не вернула вовремя долг, потом жена наехала за то, что он выебал их мальчика-слугу, а тот, оказывается, приходится племянником какому-то там ее знакомому… как будто ему должно быть дело до того, кто кому приходится… шваль всякая будет права качать, пользуясь добротой его дражайшей супруги.
— Да заткнись же ты наконец!
Потеряв терпение, Раджив развернул Камлу к себе и заехал ей по уху кулаком. Девочка упала, размазывая сопли по лицу и затравленно глядя на него.
— Вот же сука! – Прошипел Раджив и пнул ее ногой. Потом еще и еще раз, чтобы запомнила, блядина.
Камла безропотно сносила побои, стараясь лишь подставить под его ногу руку или ляжку, чтобы не попало по лицу или животу. В какой-то момент она извернулась и, схватив его ногу, сделала быстрое движение и поцарапала его чем-то, ногтем наверное.
— Царапаться тут еще будешь, сука! – Вскричал взбешенный Раджив и врезал ей прямо в челюсть.
Стоя над рыдающей девочкой, он почувствовал, что наконец-то немного полегчало. Ну что ж, рецепт старый, испытанный. Работает безотказно. Он попытался схватить ее поудобней, чтобы другой рукой еще врезать, но эта тварина стала отпихиваться и ускользать, и тогда он врезал еще раз по ней ногой, и еще, и еще раз.
Девочка заплакала навзрыд. Он выпрямился, застегнул ширинку и удовлетворенно вздохнул. Ладно, все равно он сегодня уже кончил в мальчика, так что хрен с ним, пусть идет к чертовой матери. Достав из кармана десять рупий, он кинул ей бумажку и, ухмыляясь, пошел открывать дверь.
— Давай, катись, сука. Когда выйдешь замуж, я буду тебя ебать как козу, поняла? Ты что думаешь, избавишься от меня? Хрен тебе. Мы с твоим мужем договоримся, уж не сомневайся.
Камла, сдерживая слезы, быстро натянула штаны и, стараясь не поворачиваться спиной, выскользнула в дверь, но он сумел извернуться и напоследок хорошенько засветить ей качественный такой поджопник. Сука. Вот бывают же суки? Да любая на ее месте была бы счастлива, что ее ебет сам хозяин всего двора! Он был так возмущен, что не обратил внимания на то, что напоследок она зыркнула на него очень странным, совсем даже не плачущим взглядом, а по ее лицу скользнула хищная улыбка.
«Все вы у меня попляшете», — обращаясь непонятно к кому, прошипел Раджив. Конечно, его положение хозяина целого блока внушало трепет всем его обитателям, да и в районе, среди других таких же боссов, он пользовался уважением. Но разве это предел? О, нет, для него это совсем не предел! Он обязательно поднимется выше. И первым, кого он сожрет, будет этот недоносок Навин, хозяин соседнего блока. И тогда он объединит свои владения, и кто знает, как далеко он сможет продвинуться дальше?
Усмехнувшись, Раджив сел за свой конторский стол, выдвинул ящик и достал счета. Все эти твари ему должны. И все будут делать то, что он скажет. Захочет ебать жену, будет ебать жену. Захочет трахнуть чьего-то сына, трахнет сына.
Цифры на лежащей перед ним долговой записке почему-то упорно расплывались, никак не желая собраться в кучу. Сволочи. Это все от усталости. А они не ценят. Разве мало он делает для своего блока? Вот недавно за свой счет отремонтировал генератор, а это деньги, и немалые, между прочим! Конечно, он и сам кровно заинтересован в том, чтобы все в его блоке работало, и чтобы эти обезьяны продолжали платить ему свои жалкие проценты. «Мягко я с ними», — подумал он, мысленно укоряя себя за непростительную мягкотелость. «Это в отца. И не ценят ведь, совсем не ценят!».
Спустя три или четыре часа, за обедом в кругу семьи, у Раджива еще сильнее закружилась голова, и он встревожился. Что за напасти еще… надо к врачам что ли сходить, пусть что-нибудь проверят. Он попытался приподняться со стула и с удивлением осознал, что не в состоянии этого сделать. Изо рта как-то вдруг сама собой полилась жидкость кровавого цвета. Он еще успел испытать сожаление о том, что скатерть будет непоправимо испорчена, рухнул на стол и замер. Еще минуты две его тело подергивалось, а потом застыло.
Примерно в это же время Камла вернулась с рынка, куда мать послала ее за овощами, с надеждой заглянула за глиняную статуэтку Кали, стоящую в небольшой каменной нише перед входом в их каморку, и разочарование скользнуло по ее мордочке: новых конвертов пока что не было. Но они еще будут. Теперь она знала это наверняка после того, как выполнила свое первое задание.
Еще примерно полчаса она игралась с младшей сестренкой, потом помогла матери делать ужин, но какая-то мысль грызла ее и никак не давала покоя. Поначалу она просто отпихивалась от этого, но затем вышла во двор и взглянула на небо, на плешивую псину, копающуюся в мусоре, и внезапно эта псина показалась ей отражением ее собственной жизни. Еще вчера она и не знала, что в этом можно что-то изменить, но сегодня… сегодняшний день научил ее многому. И она просто не может, никак не может пассивно сидеть и ждать очередного чуда, которое может случиться, а может и нет?.. Она должна, обязана сделать все возможное, чтобы не упустить свой шанс.
Вернувшись домой, она отыскала клочок бумаги и вытащила из жестяной банки огрызок карандаша. Стараясь писать как можно отчетливей и высунув кончик языка, она вывела: «вазьми миня к сибе». Потом подумала, и добавила: «пажалуста». Потом еще подумала и еще дописала: «так надо». Потом она сунула карандаш обратно в банку, подошла к статуэтке, воровато оглянулась и положила бумажку за нее – на то же место, где лежал конверт. Отойдя на шаг назад, она взглянула ласковым взглядом на Кали. Она знала наизусть каждую морщинку, каждое пятнышко на статуэтке богини, которой молилась тысячи раз, и не испытывала сейчас ни грусти, ни сожаления. Просто так случилось, что прежней жизни уже не будет. И может быть именно Кали и помогла ей и сотворила такое чудо?
Задрав голову, она проследила взглядом за стайкой пролетающих голубей. Никогда еще небо не было таким глубоким и таким пронзительным, как в этот миг, когда она решила посвятить себя своему новому богу.
* * *
Узкая улочка затерялась меж каменных стен под жарким солнцем. Ободранная, выцветшая вывеска, на которой с трудом можно было разобрать слова, сообщающие о том, что здесь находится кафе. Стройная девушка-туристка в легком белом хлопчатобумажном костюме толкнула старую скрипучую дверь и скользнула внутрь. Серые деревянные скамейки, покрытые дырявыми скатертями столы с лежащими на них листами меню. Когда-то они были заламинированы, но сейчас представляли собою грязные куски бумаги со свисающими лохмотьями пластика. Любой, кто заглянул бы в это меню, испытал бы сильное удивление и удалился – традиционный для Индии рис с карри и овощами по цене бифштекса в пятизвездочном отеле. Местным такое не по карману, учитывая, что точно такое же блюдо можно было найти в любой забегаловке по цене в двадцать раз дешевле. Иностранные туристы сюда просто не доходят, да и кто из них будет жрать такое? Так что никому не показалось бы странным, что это кафе всегда пустует, хотя повар с помощником время от времени какой-то работой заняты – может быть они готовят еду на вынос, а может еще для чего-то… никому до этого нет, в общем, никакого дела.
Повар бросил сквозь мутное стекло мимолетный взгляд на вошедшую туристку и снова занялся своим делом, а она прошла дальше и завернула за угол, в темный коридор, в направлении туалета. Не доходя до туалетной двери она толкнула полуразодранную фанерную переборку, выполняющую роль двери в подсобку, и вошла туда. Затем, закрыв её, она просунула руку за старый грязный шкаф, раздался щелчок и шкаф отделился от стены, обнаружив за собой неожиданно массивную стальную дверь с кодовым замком. Девушка набрала код и подставила глаз под сканирующий луч, проверяющий рисунок кровеносных сосудов глаза. Раздалось слабое жужжание и дверь отъехала в сторону. Девушка вошла внутрь, снова раздалось жужжание задвигающейся стальной плиты, шкаф встал на место, и в подсобке снова воцарилась пыльная жаркая тишина.
То, что представало глазам человека, вошедшего внутрь, настолько контрастировало с нарочитой ветхостью наружного интерьера, что в первый момент инстинктивно хотелось встряхнуть головой, чтобы сбросить наваждение. Просторный зал, залитый ярким солнечным светом, проникавшим сюда сверху через широкие окна под потолком. Белоснежные кирпичные стены, белая обивка кресел и диванов, белые люстры усиливали эффект чистоты и прозрачности, и в то же время за счет своей богатой фактуры не создавали впечатление больницы. По центру зала стоял большой деревянный стол, за которым легко бы поместились человек шесть-восемь. Сделанный в нарочито грубом, примитивистском стиле, он приятно контрастировал со строгими линиями элементов навесного потолка.
Нажав на ручку двери, девушка толкнула ее и оказалась в небольшой спальне. На огромной кровати, которая вместила бы и четверых, валялись двое – взрослый мужчина и девочка-подросток. Оба были полностью обнажены, но, судя по задумчивому лицу девочки, сейчас они занимались явно не сексом. Вякнув что-то неопределенное, она вскочила с кровати и бросилась на вошедшую девушку, повиснув на ней, рыча, как собака и покусывая ее, целуя и вылизывая её морду. Упав на кровать, они продолжили возиться. Девочка нетерпеливо стащила с гостьи всю одежду и прижалась к ней, притираясь и поёрзывая, словно впитывая исходящие из тела невидимые эманации.
— Как процесс? – Спросила мужчину девушка, одной рукой крепко прижимая к себе девчонку, а другой поглаживая её по длинным черным волосам.
— Да всё то же самое. Идёт.
— Получается?
— Спроси её, — кивнул он в сторону зверька, продолжающего ластиться и нежиться.
— Слышь ты, крысёныш, — девушка взяла голову девочки, приподняла ее и заглянула в ее глазки. – Ты так и не начала ничего читать по наукам?
— Неа.
Девушка с выражением сомнения на лице покачала головой.
— Ну ладно… неохота даже понемногу пробовать? Я ведь тебе рассказывала: открыла одну книжку, прочла десяток страниц, открыла другую, третью, десятую… а спустя неделю может быть интерес хотя бы мизерный и появился бы.
— Ты думаешь, я ей не предлагал то же самое?
— Он предлагал! – Девчонка вскочила, оседлав свою жертву. – Я помню об этом. Но не хочу.
Она схватила девушку за запястья и прижала её руки к себе так, чтобы ладони легли на маленькие нежные холмики.
— Чувствуешь? Уже растут.
— Чувствую, да. Но скорее всего, они у тебя такими маленькими и останутся. И кстати будет очень клево.
— Да. Это будет клево. Особенно для него:)
— Не только для него. Для меня тоже. Впрочем, если они будут побольше, то тоже будет клево…
— Мне не хочется сейчас ни на что отвлекаться, Маша, — почти виноватым голосом произнесла девочка. – Я понимаю, что изучение наук сделает меня умнее, но почему-то пока не хочется отвлекаться ни на что другое.
— Ну… не хочется, так не хочется. И нечего делать виноватое лицо. Когда захочется, тогда и захочется. Просто отдавай себе отчет в том, что пока что твой интеллект почти спит, и это может в будущем создать для тебя сложности. Кроме того… я все-таки не совсем уверена, насколько далеко можно продвинуться в своем психическом развитии, если почти полностью отсутствует развитие целого магистрального направления, если интеллект спит. А, Макс?
— Ну что я могу сказать… не знаю. Подождем, увидим. Я понимаю, что тебе хочется всего и сразу. И если бы такое положение дел было на фоне общей вялости, то да, это точно было бы проблемой. Но Камла живет интересной для нее жизнью. Да?
— Да, — девчонка кивнула и переползла на его тело. — Мне очень интересно. Мне пиздец как интересно изучать массивное внимание.
— И я не могу сказать, что ее интеллект вот именно прямо совсем не развивается, кстати. – Макс с таким выражением лица погладил девочку по мелкой круглой попке, словно именно там и находился ее развивающийся интеллект. — Мы ведь с ней обсуждаем всякие тонкости управления массивным вниманием, разные аспекты управления настоящим моментом, и вообще-то при этом ее ум не может не работать, не может и не развиваться, ведь для того, чтобы разбираться в этих вопросах, мозги должны очень даже нормально так работать. Ты так не думаешь?
— Думаю, — согласилась Маша, взяла с тумбочки меню и начала задумчиво его листать. И как у тебя дела с этим?
— У меня?
— У неё, — Маша кивнула в сторону Камлы.
— Пока не очень, — откликнулась девочка. – Моей собственной энергии по-прежнему недостаточно, чтобы добиваться нужной степени массивности внимания, и чтобы самостоятельно останавливать его на настоящем времени, поэтому Макс мне помогает.
— А как ты сама чувствуешь – энергии постепенно становится больше?
— Постепенно становится. Постепенно…
— И на каком моменте вы сейчас?
— На самом начальном.
— Расскажи подробней. – Маша бросила на нее вопросительный взгляд и снова уткнулась в меню. – Начни с самого начала, ок? Как будто рассказываешь человеку, который ничего не знает о твоих опытах.
— Хорошо… Моя задача состоит в том, чтобы сначала сделать свое внимание массивным, ну тут я мало что могу рассказать, потому что Макс делает это за меня, а вот дальше мне нужно научиться ставить внимание на текущем моменте. На том, что происходит прямо сейчас. На моменте настоящего времени. Многие могут подумать, что это легко, но на самом деле это не так. Гуру, который приходил проповедовать в нашем дворе, тоже иногда упоминал о том, что надо жить не прошлым или будущим, а настоящим. Такое можно услышать очень часто от гуру, проповедующих в Индии, но они совершенно не понимают, о чем говорят, иначе сказали бы гораздо больше этого. И конечно их проповеди ничего не никому не дают. Это все равно, что проповедовать полеты на Марс тем, кто передвигается на лошадях. Люди обращают внимание на текущий миг и немедленно ускользают куда-то дальше. И у меня так же было – подумала секунду о текущем моменте, и всё, и начинаешь думать о чем-то другом, потому что становится скучно и внимание утягивается на бесчисленные мелкие темы, которые заботят человека, вокруг которых идет постоянный внутренний диалог, обросший, словно мхом, беспокойствами, завистью, обидами, жадностью, агрессией и всем остальным.. И когда говорят о фиксации внимания, люди на самом деле именно думают о чем-то, а не сосредотачивают внимание. И мысли их отравлены. Они просто даже не понимают, что внимание может быть массивным, что его можно ставить куда-то. Для того, чтобы поставить внимание на чем-то, надо сначала уметь фиксировать его. Надо уметь делать его массивным, а для этого требуется очень много энергии, а откуда у них энергия?
— У меня тоже столько нет, кстати, — заметила Маша. – Ну вот сейчас поживу с вами, Макс меня потренирует.
— Это охуенно, что ты поживешь с нами, охуенно. Мы с тобой вместе потренируемся, да?
— Возможно. На самом деле наши интересы немного расходятся. Ты вот по уши погрузилась к управлению настоящим временем, а мне намного больше интересно кое-что другое… ну о себе я попозже расскажу. Давай дальше рассказывай.
— Дальше, когда я ставлю внимание на настоящем моменте, я, во-первых, понимаю, что из этого момента вырастают десятки, сотни различных вариантов развития событий. Но это все понимают. Самое главное, что я начинаю это чувствовать, а не просто понимать. Это как будто в какой-то глубине просыпается такое… такое… блин, я не понимаю, как об этом рассказывать, если представить, что ты не знаешь, о чем я говорю.
— Мне кажется, в этом вообще практически нет смысла, — встрял Макс. – Рассказывать можно сколько угодно, размахивать руками и подбирать эпитеты, но это совершенно ничего не даст человеку, у которого нет энергии, у которого нет такого опыта. Ну у Маши такой опыт есть, поэтому давай, рассказывай ей не так, как будто она ничего не знает, а как будто ты просто обмениваешься с ней опытом.
— Это легко! Давай я прямо сейчас поставлю внимание и буду параллельно тебе рассказывать?
Маша кивнула.
Камла перевела взгляд на Макса, и он тоже утвердительно кивнул. Камла немного задрала голову и еле слышно простонала.
— Наслаждение? – Поинтересовалась Маша.
— Ага. Когда Макс дает энергию, у меня всегда в верхней части спины, и еще в горле становится очень приятно… наслаждение, да. Сильное. Иногда очень сильное, вот как сейчас… это наверное потому что ты сейчас со мной рядом и потому что я тебя люблю. И еще немного щекотно, — слегка заторможенным мягким голосом пояснила Камла. – Вот… сейчас я могу рассказывать прямо по мере того, как все делаю. Прямо из текущего момента начинается множество возможных вариантов, из которых вырастет только одна веточка. Это я говорю не о том, что понимаю, а о том, что переживаю. Ты понимаешь разницу, да?
Маша кивнула.
— Будет реализовано только одно русло, по которому и потечет вода событий. Созерцание этой точки… ща вспомню слово… точки бифуркации, правильно? Правильно, — ответила она сама себе и продолжила. – Само по себе созерцание точки бифуркации дает энергию, поэтому Максу приходится давать мне только первоначальный пинок, а потом я уже могу сама… всё, Макс, сейчас уже могу сама.
Голос Камлы изменился, стал более твердым, уверенным. Макс подобрал под себя ноги и уселся, прислонившись к подушкам.
— Время содержит в себе бездну энергии, но чтобы суметь к ней подобраться, надо уже обладать огромным ее количеством. Макс мне рассказывал про термоядерный реактор – такую штуку, где маленькие атомы сливаются в крупные и выделяют при этом очень много энергии. Ядра атомов окружены оболочками, и чтобы ядра слились вместе, отталкивание оболочек надо преодолеть. Поэтому чтобы получить очень много энергии, сначала надо приложить много энергии. Я потом почитаю еще про атомы, честное слово:) Мне правда немного интересно, просто каждый раз, когда я начинаю что-то читать, мне начинает казаться, что я трачу свое время как-то не так, потому что прямо сейчас я могла бы продолжать свои опыты, и…
— Я понимаю, понимаю. – Маша погладила девочку по очень стройной и нежной ляжке. – держи себя в руках. Перенасыщение энергией вызывает состояние нестабильности, когда тебя может начать раскачивать из стороны в сторону в те состояния, которым ты позволяешь возникать.
— Да, я знаю об этом. Я сейчас справлюсь.
Секунд десять Камла сидела с закрытыми глазами и пыхтела так, словно сейчас она поднимается в крутую гору. Потом открыла глазки и продолжила.
— Из настоящего момента вырастают особые состояния, и сейчас я учусь к ним принюхиваться, различать их. Это и есть сейчас моя главная тренировка – не управлять настоящим, а принюхиваться к нему, учиться переживать восприятие разных течений, берущих начало из точки бифуркации. Внимание действует на переживаемое мною настоящее как катали… катализатор. Оно высвобождает те возможности, те силы, которые всегда присутствуют в настоящем моменте – так же, как существует огромная энергия прямо тут, в пустоте пространства, где ничего вроде бы нет. И пространство, и время обладают огромной энергией – такой огромной, что Макс считает, что постепенная тренировка в её… в её… как сказать… в её принятии, переваривании… эта тренировка ускоряет эволюцию человека. Эта энергия времени… точнее энергия переживаемого нами времени… Макс мне часто говорит, чтобы я не путала физику с переживаниями, но мне легко их не путать, потому что я ничего не знаю о физике:)
— Это она так думает, что ничего не знает:) – Пояснил Макс. – На самом деле когда я ей рассказываю о чисто физических понятиях – об энергии, силовом поле, пространстве, времени, струнах, массе и тому подобном, она очень даже неплохо все схватывает, я уверен. Просто нужно время и нужен специальный интерес к этой теме, чтобы то, что она уже знает, начало складываться в цельную картину физического мира и обрастать мясом.
— Энергия переживания нами времени преломляется в человеке в виде разных состояний, которые можно запоминать и закреплять, – продолжила Камла. — Если только тебе получится поставить внимание на настоящем моменте, то они как собаки напрыгивают на тебя, их много, они все разные… я пытаюсь их различать, давать им имена…
Камла погладила себя по горлу кончиками пальцев и затихла. Казалось, что вот-вот, в любой момент она продолжит свой рассказ, и она то открывала, то закрывала глаза, и иногда ее дыхание учащалось, словно вот прямо сейчас она продолжит, но в конце концов она как будто перестала бороться с самой собой, затихла и погрузилась куда-то в себя.
— И у нее в самом деле получается? – Выждав пару минут, спросила Маша.
— Да, — кивнул Макс. – Вообще ты права, конечно. Насчет интеллекта. Но я уверен, что форсировать не надо. То есть я даже и не особенно пытаюсь вызывать в ней интерес к наукам. Иногда рассказываю, но не так уж и много. Не хочу форсировать. Всему свое время. С одной стороны в этом, конечно, заключается её некоторая проблема – в том, что ее интеллект находится по сути в спящем состоянии. Ну я имею в виду активную фазу интеллекта, когда человек занимается анализом и синтезом, знакомится с имеющимися концепциями, учится оперировать логикой, знакомится с языком математики и прочее и прочее. У нее сейчас действительно нет активного интереса ни к языкам, ни к наукам, ни к интеллектуальным играм, хотя при этом жизненные ситуации она разбирает легко и непринужденно. И когда мы с ней обсуждаем динамику переживаний, они пиздец быстро все схватывает. Так что с другой стороны есть и плюсы в таком состоянии, когда она сильно увлечена только своим исследованиями переживания времени — интеллект не растаскивает ее внимание по сторонам. Ей не хочется даже впечатлений. Она почти совсем не смотрит фильмы, не ищет новой информации в интернете или в книжках. Новые технологии и научные открытия ей почти полностью безразличны, и по сути ей вообще совершенно пофиг всё, без чего современный марсианин не мог бы представить и дня своей жизни:) Мне трудно, конечно, на самом деле живо представить её состояние, я ведь никогда не был в таком положении, но так вот со стороны от неё возникает впечатление спокойного, глубокого лесного озера, в котором отражается вся окружающая природа, и тем самым уже находится в ней, проникает и напитывает её. Возможно, что со временем её остальные интересы проснутся, возможно… а если и нет, я на самом деле не уверен, что это будет какой-то значимой потерей. Ну а пока эти интересы дремлют, можно воспользоваться тем преимуществом, которое дает такое спокойное, интеллектуально безмятежное состояние. Вот мы и пользуемся.
— Да, это необычно, — Маша совсем отложила меню, потом снова потянулась к нему, и снова убрала руку. — Чтобы такое представить, надо как-то вжиться в образ вот такой девочки, которая за всю свою жизнь лишь кое-как выучила азбуку и может составлять простые слова, но в остальном ее интеллект развивался только в русле эмоциональной деятельности. Так сказать – эмоционально-укорененный интеллект. Интеллект, который может обрабатывать только эмоциональные данные. Нам с тобой такое представить сложно.
— Хочешь жрать?
— Ну так… вообще-то хочу, даже сильно. Твой повар ведь не кладет в оладьи карри?:)
— Нет, мой не кладет. Мой точно знает, что делать, а чего не делать. Закажешь?
— Да, наверное.
Маша снова взяла меню, полистала его и, взяв телефонную трубку, продиктовала заказ.
— Ну а ты? – Спросила она, повесив трубку.
— Что?
— Ты по-прежнему уверен, что не хочешь на Марс? Не хочешь хотя бы в Пингвинию? В Карибу?
— Уверен. Не хочу. Я просто знаю, что если мне сейчас туда вернуться, то всё это меня снова засосет по полной программе. И мне пока что совсем не хочется расспросов о том, что случилось. Что я могу им ответить? Пока ничего. Я был на Япете, потом я был хрен знает где, а теперь я оказался в нашем же времени, но почему-то на Земле и почему-то в Гоа. Есть ли в этом какой-то смысл? Какая-то логика? Я не знаю. И если даже и есть, хрен мы в этом разберемся, и мне не хочется отвлекаться. Кроме того…
— Но ведь это удивительно. Это парадоксально. И само такое перемещение… это значит, что мы совсем неправильно представляем себе возможности, которые существуют в нашем пространстве-времени. Может есть какие-то червоточины, через которые мы можем перемещаться…
— Вот… вот этого я и не хочу:) Гаданий на кофейной гуще. И не хочу становиться в который уже раз подопытным кроликом, в которого каждый сочтет своим долгом ради блага науки потыкать палочкой. Не сейчас. Я же не говорю, что никогда этого не захочу. Захочу, наверное, но просто не сейчас. Сейчас у меня есть этот крысеныш, который очень даже любопытно развивается, но главное – у меня есть свои исследования, и я не хочу отвлекаться. И мы можем проводить эксперименты с тобой.
— Начнем прямо сегодня?
— Конечно. Зачем откладывать. Мне и самому эта тема очень интересна. Так что будем пока по двум фронтам двигаться: Камла будет продолжать заниматься настоящим, а мы займемся своими делами…
— Наверное, и другие могли бы присоединиться… или выбрать себе другой фронт работ?… Я не пытаюсь тебя продавить, Макс. Просто упоминаю.
— Да я понимаю, что могли бы. Но из нас из всех только я могу передавать массивное внимание. Это в любом случае очень сильно ограничивает наши возможности, и если кто-то еще захотел бы присоединиться, то именно мне пришлось бы к нему подстраиваться, чтобы почувствовать настолько хорошо, чтобы передавать энергию в достаточном объеме. То есть это все равно… это все равно поставило бы ограничения.
— Да, понятно. Но всё-таки… хочу просто узнать, у тебя вообще есть какая-то разумная гипотеза о том, что произошло?
— Ты имеешь в виду мое исчезновение и появление?
— Да.
— Ну есть, конечно. Но ни подтвердить, ни опровергнуть ее нет никакой возможности.
— Расскажи все равно!
— Ладно. То, что настоящий момент содержит в себе массу энергии, ты уже знаешь. Но тут на самом деле гораздо больше всего. Гораздо…
Макс задумался, прикрыв глаза, и Маше стало смешно, когда она представила, что теперь и Макс углупится в свои переживания, так что ей придется сидеть тут одной. Ну хоть пожрать можно будет…
— Я попытаюсь выразить это попроще. Когда я ставлю внимание на настоящий момент, и когда я захватываю поток прибывающей энергии, то оказывается, что я не просто могу созерцать различные варианты развития событий. Я могу подцеплять к текущему моменту новые сюжетные линии. Это настолько необычно и настолько удивительно, что я пока очень аккуратно тут прощупываю почву, не форсируя события.
— Подцепляешь сюжетные линии? Ты имеешь в виду, что ты по своему желанию можешь направить события?
— В некоторой степени. Да. В некоторой степени. Не знаю еще, в какой именно. Не знаю еще, какие тут ограничения и возможности. Не знаю, какие последствия. Ничего, в общем, не знаю, помимо вот этого самого факта и крайне небольшого опыта. Используя энергию я могу как бы приживить сюжетную линию к настоящему моменту времени
— Макс Мичурин:)
— Да, что-то типа того. Я приживляю ветку сливы к яблоне, и яблоня начинает приносить сливы, хотя само по себе это никогда бы не могло случиться. Я приживляю ту или иную версию развития событий к настоящему моменту, и она начинает жить и плодоносить, как будто изначально вырастала отсюда.
— Этические аспекты проблемы могли бы, наверное, дать работу целому научно-исследовательскому институту, — усмехнулась Маша, нажимая кнопку приема заказа, и поднос с горячими аппетитными оладьями с клюквенным вареньем и небольшим серебряным чайником въехал на столик через небольшой люк в стене, который автоматически открылся и автоматически же закрылся.
— Да, пожалуй. Есть ли что-то вообще в наших исследованиях, что неспособно запутать мозг этическими вопросами? Тут куда ни плюнь, везде…
— Логика событий при этом может нарушаться?
— А как она может не нарушаться? Я про то и говорю, что…
— Нет, я имею в виду другое. Можешь ли ты, к примеру, к больному раком прицепить сюжетную линию, в которой рака у него нет?
— Ну, с раком, как ты понимаешь, у меня возможностей поэкспериментировать тут не было, но с чем-то попроще – да, это возможно. И я пока не понимаю, что это значит. Не знаю, как это интерпретировать. Разве что рассуждать в рамках какой-нибудь вычурной гипотезы типа той, что вводит постулат о множественных Вселенных, который хорош тем, что может объяснить что угодно, но именно этим же и чертовски плох:)
— Макс, но достаточно массивная вращающаяся черная дыра и в самом деле могла бы служить точкой входа в другие Вселенные…
— Ага, но без возможности вернуться обратно, насколько современная наука понимает этот вопрос. А я, как видишь, тут. И кроме того, я что-то не вижу вокруг себя целого роя черных дыр.
— Если ты их не видишь, это не значит, что их нет. Темную материю мы тоже не видим. Если представить себе такие гипотетические черные микродыры, то они могут иметь размер, сравнимый с размерами струны, и могут насыщать собой все пространство или просто быть в относительном изобилии. Такая вот микро-черная дырочка. С миниатюрной абсолютной массой, достаточной для осуществления своих функций и для того, чтобы в сумме масса Вселенной достигла требуемой величины, чтобы избежать бесконечно расширяющегося сценария. И с каким-то законом природы, который препятствует нарастанию ее массы. В конце концов, такого рода постулаты всегда приходилось вводит для того, чтобы физика двигалась дальше. Как например были введены совершенно абсурдные по понятиям того времени стабильные орбиты вокруг ядра, на которых электроны могли бы двигаться хоть и с ускорением, но не излучая. Тоже ведь казалось дикостью. И Планк, вводя свои кванты, совершенно не верил в то, что это имеет какой-то физический смысл.
— Нет… нет, Маша. Это все спекуляции, для прояснения адекватности которых нам придется подождать сто или двести лет, пока технологии не позволят нам ставить эксперименты на таких масштабах. И честно говоря, на самом деле физика всех этих явлений меня сейчас привлекает довольно мало.
— И ты действуешь методом тыка?
— А что плохого в методе тыка? Да и не совсем уж это «тык», почему «методом тыка»? Я слежу за динамикой своих переживаний, за уровнем своей энергии, а значит просто продолжаю двигаться в том же русле, в котором двигался с самого начала. По сути ничего не изменилось. Я просто делаю то, что увеличивает энергию, увеличивает насыщенность, что развивает меня, приводит к новым захватывающим переживаниям и возможностям. И кстати, мое трансплюхивание на Землю тоже можно объяснить тем же самым эффектом подцепления линий.
— Кто-то подцепил к твоей жизненной линии новую, в которой ты находишься здесь и сейчас?
— Да.
— И кто? Собиратели багрянца?
— Нет. Точно не они. Они если бы могли, сделали бы это раньше, и не пришлось бы жертвовать своими жизнями для того, чтобы вытащить меня из того «чистилища».
— Есть идеи?
— Ну кое-какая есть. Хотя по степени своей абсурдности, фантастичности она, пожалуй, переплюнет все, что ты знаешь. Переплюнет даже твое микродыры:)
— Макс, — рассмеялась Маша. – Я уже ко всему привыкла, правда. После того, как мы тебя отправили на Япет, после плавания вашего корабля в потоках темной материи и после того, как ты исчезаешь с Япета при обстоятельствах, достойных очень ненаучной фантастики, и тут же объявляешься почему-то в Гоа… да еще и рассказывая, что в твоем мире прошло полтора года… после этого меня ничто уже не удивит, честное слово. Так что… что ты имеешь в виду?
— Я имею в виду… что я думаю, что это все дело рук существ, которые живут на Солнце. Точнее, внутри Солнца. Они спасли жизнь собирателю. Они перебросили меня во временную петлю и они же меня оттуда вытащили и поместили сюда. Кто еще это мог бы сделать? Понимаю, что звучит дико, но эта версия получается самой простой, как ни смешно. Эта версия требует минимального вовлечения всяких потусторонних сил.
— Если эти живые существа на Солнце в самом деле существуют, и если они с полпинка делают такие вещи… какими же возможностями они обладают? Существа, живущие внутри звезды…
Маша хмыкнула и покачала головой.
— Макс, а ведь когда-то мы изумлялись гипотезе о собирателях багрянца, живущих в Облаке Оорта… ты помнишь эти времена? Мы казались себе необузданными фантазерами…
— Ну когда-то и предположение о жизни на Марсе, особенно неорганической, казалось совершенно бредовым.
— Угу…
— Я думаю вот как… Мне пока непонятно, почему собиратели багрянца назначили нам встречу именно на Япете. По каким-то причинам, о которых мы не знаем, они выбрали именно это место. Раньше мы думали, что это связано с защитой от солнечного излучения, что это место как-то там удобно в этом смысле, но сейчас я думаю, что это не так. На самом деле, что Япет, что любой другой спутник Сатурна или Юпитера ничем не лучше и не хуже. Я думаю, что на Япете есть особая зона. Да, вот такая особая зона. Попадая в нее, или, как минимум, в некий её радиус, мы становимся способны, прикладывая энергию, войти в червоточину. В моем случае я, очевидно, не был в эпицентре зоны, но энергия, приложенная собирателями, оказалась достаточной, чтобы втолкнуть меня в эту червоточину.
— И почему тогда ты сразу не оказался где-то в другом месте?
— Погоди, погоди… Ты, конечно, представляешь себе все как-то так: вот есть червоточина в складках пространстве-времени. Она связывает две точки. Ну как если складываешь бумажный лист и протыкаешь его, мгновенно перемещаясь, таким образом, на огромное расстояние с точки зрения двумерных существ, живущих на поверхность этого бумажного листа. Я тоже себе это представлял бы именно так. Но теперь опыт показывает, что это все-таки сложнее. Оказавшись в червоточине, я попадаю во временную петлю. Сейчас нет смысла гадать, за счет чего обеспечивается устойчивость этой петли. Возможно, это происходит потому, что одно из измерений нашего одиннадцатимерного, как нам сообщает теория струн, мира разворачивается и образует вот такую хрень. Черт с ним, в теорию струн я сейчас точно углубляться не настроен. В общем, между двумя точками, находящимися по разные стороны складки пространства-времени, существует переходная зона, понимаешь? Не просто дырка, типа вошел здесь, вышел там, а особая переходная зона, представляющая собою вот такой мир замкнутого времени. Чтобы попасть во временную петлю требуется энергия, но чтобы выйти из нее требуется на порядок больше. У собирателей хватило энергии втолкнуть меня в этот узел, но и близко не хватило, чтобы протолкнуть дальше. И по каким-то своим причинам живущие внутри Солнца существа оказались заинтересованы в том, чтобы не позволить мне до скончания времен болтаться в этой дыре.
— Интересно, почему они вмешались?
— Ну…:) тут опять-таки можно наплодить кучу фантазий… Я пока что предпочитаю исходить из такой довольно простой гипотезы, что их мотивация не сильно отличается от мотивации собирателей.
— То есть? Ты хочешь сказать, что эволюция человека в качестве своих побочных продуктов создает не только субстанцию наподобие багрянца, которая жизненно важна для собирателей, но и что-то еще, что уже важно для обитателей Солнца?
— Да, а почему бы нет? Симбиотическая связь живых существ… есть ли более распространенное явление в мире живых существ? Может быть люди в процессе эволюции что-то такое вырабатывают… а может быть смысл именно в нашем симбиозе? Симбиозе нас, неорганических существ, собирателей, обитателей глубин Юпитера… Может быть смысл заключается в том, что если кому-то из нас удастся интегрировать восприятия из всех этих полос, существующих в пределах Солнечной системы… то это приведет к каким-то совершенно невообразимым явлениям, которые и представляют ценность не только для нас, но и для них? Как бы их назвать-то… собирателей багрянца мы укоротили до «собирателей», а «обитателей Солнца» как бы назвать покороче…
— Обитатели:)
— Да хрен с ним. Потом что-нибудь придумаем. На латыни «Солнце» будет sol…
— Не, Макс, латынь не пойдет, это скучно. Давай что-нибудь повеселее.
— Скучно тебе… древне-палийский язык подойдет?:) Прародитель санскрита. На их языке «Солнце» будет «сурья».
— Сурьянцы? Сурьяниты? Сурикийцы?
— Сурикаты:)
— Тогда уж сурьякаты!
— Ну хрен с ним, пусть будут сурьякаты. Может они такие же пупсовые… так что может быть сурьякаты заинтересованы в нашем симбиозе, потому что видят то, чего мы не видим. Знают что-то или предчувствуют, неважно. Важно то, что мы можем отталкиваться от той версии, что сурьякаты заинтересованы в нашей эволюции, в нашем симбиозе с другими обитателями Солнечной системы как минимум. И я тебе скажу, что иметь таких союзников… это нечто пиздец ценное.
— Есть идея, Макс. – Перебила его Маша. – Давай я пну ребят, чтобы они погуляли повнимательнее по Япету, а?
— Погуляли? Повнимательнее? Ты имеешь в виду поиски эпицентра? Поиски входного отверстия в червоточину?
— Ну да.
— Ты хочешь, чтобы кто-нибудь туда запилился и остался в той жопе навсегда?
— Но тебя же сурьякаты вытащили!
— Меня – да. Но во-первых, именно со мной у собирателей установлена симбиотическая связь. Если у кого-то такой связи не будет…
— А мы ее сделаем.
— …
— Ну а что? Я не вижу в этом ничего нежелательного. В конце концов когда мы получали от бегемотов магнетар, и когда мы вообще входили в тесный симбиоз со всякой марсианской живностью, тоже опасений было предостаточно. И пока ни одно из них не оправдалось.
— А это, кстати, во-вторых.
— Что «это во-вторых»?
— Магнетар. У меня он есть. И на Солнце они есть. Возможно, что если бы у меня не было магнетара, эти… блин, как их… сурьякаты просто и не смогли бы передать мне достаточное количество энергии. И вот это предположение мне кажется очень близким к истине. Магнетар скорее всего и был тем каналом, через который сурьякаты насытили меня энергией.
— Ну это уж вообще не проблема, — отмахнулась Маша. – Мы поработаем с бегемотами и каждый, кто захочет принимать участие в эксперименте, обзаведется магнетаром. Не проблема вообще. Но послушай… будет очень неудобно, если ты будешь так и торчать тут за каким-то чертом, играясь в свои игрушки с индийскими коррупционерами:)
— Ага… раскусила, значит?:)
— Ну господи, Макс… это же очевидно. Я знаю, что с Япета ты трансплюхнулся сюда, и тут же я начинаю читать в прессе презабавные новости о том, как в Гоа… в общем, это очевидно.
— Ладно…
— Неудобно, Макс, если ты останешься тут. Давай ты вернешься? Ну необязательно на Марс. Поселить где угодно, хоть на Фобосе, хоть в Карибу…
— Хоть на Япете…:)
— На Япете?… Ха… ну а что?
— Да так… ничего:)
— Ну а что, Макс? Это ведь клевая идея! Мы можем всей тусовкой отправиться на Япет. Ближайшая группа кораблей уходит через месяц. Они правда не на Япет, а создавать базу на Титане, но это один хрен. Нас забросят на Япет. Возьмешь с собой Камлу, если хочешь…
— Я хочу! Макс, ты ведь не оставишь меня тут одну?
Камла уже давно вывалилась из своих состояний и просто тихонько сидела на кровати и вслушивалась в разговор.
— Я тебя не оставлю, крысеныш. Не оставлю. Другое дело, что я не уверен в том, что тебе будет интересней улететь с нами, а не остаться например на Марсе, чтобы заниматься там своими исследованиями. Ведь ты сама говоришь, что когда отвлекаешься на другие дела, то сразу возникает чувство, как будто ты тратишь свое время не так, как тебе по-настоящему хочется.
— Да, это так. Но и расставаться с тобой я не хочу… я же твой крысеныш…
— :) Ты мой, да. Но это не значит, что мы теперь должны присосаться друг к другу вопреки здравому смыслу и вопреки тому, что нас сейчас тянет в разные стороны.
— А разве я не могу заниматься своими исследованиями там, на Япете?
— Хм… да в общем-то можешь, почему не можешь… Можешь, конечно.
— Ее участие может быть интересным, Макс. Я имею в виду – и интересным, и полезным. Пусть себе копает свои грядки – а вдруг там что-то такое вырастет, что нам очень даже пригодится? Ну и в любом случае – нам она не помешает, мы ей тоже, быть вместе нам приятно…
— Да я и не спорю, не спорю я.
Камла выдохнула, изобразив вселенское облегчение, и придвинулась поближе к уже остывшим оладьям.
— И ты на Япете мог бы продолжать свои опыты с подцеплением жизненных линий…
— Не слишком ли много всего? Эксперименты Камлы с фиксацией массивного внимания на переживании настоящего времени. Мои эксперименты с подцеплением жизненных линий. Твои эксперименты, ради которых ты сюда приперлась, с фиксацией массивного внимания в сновидениях… и тут же поиски червоточины, тут же группа людей с недавно вживленными магнетарами, тут же налаживание симбиотических связей этой группы и собирателей и массовое «производство» багрянца. И тут же попытки наладить контакты с сурьякатами… и тут же – вполне такая конкретная возможность, что нас раскидает по переходных зонам временных замкнутых петель… вот всего этого не слишком дохуя?
— Может и дохуя… но когда тебя это останавливало?
— Никогда. Но этот аргумент не очень-то весомый, если мы вспомним тех, кто погиб на Марсе во время моей первой экспедиции.
— Нет, Макс, ну это полная ерунда, — запротестовала Маша. – Это вообще разные вещи. Они погибли из-за катастрофы, не имеющей никакого отношения к тому, что мы обсуждаем. Это техногенная катастрофа, которая может случиться с каждым где угодно. Полет на Япет тоже для вас оказался смертельно опасным не из-за того, что слишком много всего было запланировано исследовать – просто это неизбежно при любых попытках проникнуть туда, где люди еще не были… а тебе вообще хочется продолжать копаться в прицеплении жизненных линий?
— Вообще… вообще да, я этим и занимаюсь. Просто я опасаюсь, что если у нас возникнут целые грозди пиздец каких интересных исследований, то сможем ли мы справиться с ворохом сложностей, которые в связи с этим могут возникнуть? Ведь вот тут я сижу со своими экспериментами, и делаю все очень аккуратно, шаг за шагом исследую, хотя больше даже наблюдаю, чем исследую. Я, все-таки, достаточно осторожный человек и мне не хочется сделать какую-нибудь очередную глупость. Глупостей-то я и без этого достаточно в своей жизни наделал, и сейчас, когда в моих руках такой инструмент, как возможность подцеплять сюжетные линии, я совершенно не хочу наломать дров. Не хочу никуда торопиться, понимаешь? Хочу постепенно, очень медленно, все это наблюдать, изучать, ставя очень мелкие, очень малозначимые эксперименты. Без всяких там раков и драматических трансплюхиваний. Только самое простое, пока не освоюсь.
— Так я и не против, Макс. Просто ты сможешь заниматься этим попутно с другими делами. Как раз получается очень логично – понемножку попробовать в одной области, отступить, подождать, посмотреть, а пока позаниматься чем-то другим. Разве я не права?
— Ну… наверное права. Не знаю. Надо подумать.
— Вот этого я и хотела:) Ты давай, подумай, короче. Камла, ты поможешь ему подумать, да?
— Я помогу, конечно! Когда я играюсь с его хуем, ему очень классно думается…
— Ну вот… слушай, Макс, а ты заодно уж тогда не скажешь, в чем суть этих твоих игрищ с индусами?
— Да тут особенно нечего… ну просто… вот именно «игрища», ничего серьезного. С одной стороны, мне неприятно смотреть на эту помойку. Неприятно смотреть на то, как коррумпированные обезьяны ведут себя так, словно на них нет никакой управы, словно они живут в прошлом тысячелетии.
— Что-то типа из «трудно быть богом»?
— Ну пожалуй. Тут и чисто спортивный интерес поначалу был.
— Получится ли стать профессором Мориарти?:)
— Ну да… Добрым таким профессором Мориарти… прогрессивным. Было интересно – получится ли создать систему, которая была бы совершенно неуязвима. Как я и думал, это совсем несложно, хотя эксперимент нельзя назвать совершенно чистым с научной точки зрения. Социология вряд ли что-то почерпнула бы из этого опыта.
— Почему?
— Ну потому, что люди, которых я сейчас вовлекаю в свои схемы, изначально настроены максимально конструктивно. Они чувствуют себя чем-то вроде добровольных помощников Робин Гуда, а при таких обстоятельствах у следственных органов, у властей нет вообще никаких шансов. Если бы я захотел воспользоваться этой схемой во зло, если бы шантажировал людей, заставляя их совершать преступления по той же самой схеме, то скорее всего механизм рано или поздно стал бы давать сбои. Так что это первый момент, нарушающий чистоту эксперимента.
— А второй?
— А второй…, — Макс бросил на Машу долгий взгляд и усмехнулся. – О втором ты можешь догадаться сама.
— Мда?.. Не знаю… потому что индусы в целом туповаты и никогда не готовились к проблемам вроде той, с которой столкнулись? Так что если бы даже они воспринимали тебя как злодея…
— Это тоже, да. Но это, скажем, причина номер три, и не слишком значимая. В конце концов, они могут обратиться к специалистам посерьезнее, да и среди индусов можно при желании найти очень даже интеллектуально развитых. Отличных шахматистов и программистов у них всегда хватало. Да и среди марсиан хватает генетических индусов самых разных мастей.
— Тогда не знаю, блин. Неохота гадать.
— Это связано с тем, о чем я рассказывал.
— Хм… ты… ты что, хочешь сказать, что попутно еще и экспериментируешь с подцеплениями линий?
— Вот именно.
— Круто-круто… да… в полевых, значит, условиях применяешь свои навыки?
— Совсем по чуть-чуть, но применяю. Например, если где-то возникает сбой, я подцепляю линию, в которой все налаживается.
— А говоришь, что очень аккуратен… Макс, я бы не сказала, что такие опыты являются очень уж аккуратными. Ты вмешиваешься в события, которые…
— Не, ну ты не демонизируй процесс вмешательства в события. Мы вмешиваемся в них каждый день. Просто обычно мы делаем это привычными методами, а я сейчас тестирую непривычный, вот и вся разница. Ты же не рассуждаешь об этом в контексте чудес и колдовства. Подцепление жизненных линий – не колдовство. Так или иначе, я пользуюсь возможностями, которые уже заложены природой в самой основе нашей психики. Ничего принципиально нового. Просто новый виток познания…
— Ага, «просто». Представляю себе, что будет, если два человека начнут соперничать и стараться подцепить диаметрально противоположные сценарии к одному и тому же событию:)
— Ну… соперничество – это вечный атрибут природы, ничего принципиально нового тут тоже нет. Но не стоит смотреть на это как на какой-то очень драматический процесс. Останавливать свое внимание на настоящем моменте могут только те, кто обладает такой энергией, которую не накопить никак иначе, кроме как культивируя озаренные восприятия. Так что если и возможно какое-то соперничество, то никак не в духе враждебного противостояния… да нет, я пожалуй никакое реальное, не игровое соперничество здесь представить не могу. Вот как например мы с тобой могли бы соперничать? Просто договоримся о чем-то и все. Или сделаем из этого игру, то есть опять-таки договоримся. Нет, эти страшилки неактуальны. Они сойдут только для низкопробных детективов, а в нашей реальности они невозможны.
— Разные ветви событий имеют разный вкус! – Неожиданно встряла Камла. – Макс, ты знал об этом?
— Вкус?.. Да, знал. Разный оттенок. Оттенки чувства времени. Разновкусие переживания точек бифуркации. Здорово, что ты это уловила. Сейчас поняла?
— Ага.
— Что вы имеете в виду?
— Мы имеем в виду… это трудно сформулировать. Хочешь попробовать, крысятина?
— Неа… я не знаю, как еще это сказать. Пока не знаю.
— Ладно… тогда я. Нельзя же оставить нашу Машу без ответа:)… В каждый момент времени присутствуют разные возможности. Я могу сейчас встать с кровати, а могу валяться дальше. Формально говоря, это будут разные сюжетные линии в нашей жизни, но по сути это ничего не изменит. А вот если я сейчас позвоню в полицию и скажу, что это я ответственен за все те таинственные устранения коррупционеров и прочего дерьма, то моя жизнь изменится кардинально. Но это и так очевидно. Мы понимаем это, пользуясь простой логикой. А бывают такие ситуации, в которых логика нам подсказать ничего не может, и таких ситуаций, на самом деле, подавляющее большинство.
— Например?
— Например, если я сейчас куплю билет и улечу в Корею, то что будет дальше? Что там со мной случится интересного или опасного или творческого? Встречу я там интересного человека или нет? Никакая логика этого не подскажет, но точка бифуркации может иметь свой особый оттенок, который и является своего рода окраской, специфическим запахом той или иной ветви возможных событий. И если я сейчас поставлю свое массивное внимание на настоящий момент, то если в потоке сиюминутных моментов возникнет точка бифуркации, точка потенциально возможного разветвления событий, то я буду переживать этот момент одним или другим образом. Эта точка будет иметь одну или другую «окраску», один или другой «вкус».
— Значит ты можешь предсказывать будущее?
— Я бы так не сказал. Нет. Дело не в предсказании. Я говорю только о «вкусе» той или иной линии, а не о том, что я вижу будущие события или хотя бы общую их канву, общую ценность их для меня или опасность или интересность. Просто когда возникает переживание точки бифуркации, то оказывается, что каждая такая точка обладает своим вкусом. Эти вкусы отличаются, но смысл этого нам еще предстоит найти. Этот код еще требует своей расшифровки, если он вообще существует в привычном нам смысле. Но я думаю… я думаю, что мозг так или иначе найдет способ формирования отношения к тому или иному вкусу.
— По мере получения опыта?
— Да. Вот я чувствую такой-то вкус этой линии событий, и потом она происходит, я что-то переживаю. Потом еще раз то же самое с другой линией, и еще и еще, десятки, может быть сотни раз. В конце концов даже если я не смогу сам выделить какое-то рациональное зерно, если не смогу применить какую-то простую логику, то мозг почти наверняка найдет свой способ формирования отношения. Особенно, если экспериментировать с новыми уровнями насыщения энергией. Ну типа вот как такой «вкус» начнет восприниматься как вкусный, а вот такой – как «невкусный», а вот такой – как «острый»… ну я не знаю, как это будет, но предполагаю, что как-то примерно так. Поэтому термин «вкус» наверное и есть самый подходящий.
— Захватывающе звучит…
— Ну… тебе предстоит прямым образом во всем этом поучаствовать.
— Да. Меня эта идея сильно захватывает… в целом… но не конкретно исследование вкусов развилок жизненных сюжетов, кстати. Не знаю почему. А вот применение массивного внимания во сне – это да, это охуенно… ну мы это обсуждали. Связь между осознанным сновидениями и привычной нам реальностью… возможность влиять на людей из осознанных сновидений… само по себе исследование массивного внимания в сновидениях… вот это меня сильно возбуждает. Во всех смыслах:) Когда я представляю себе массивное внимание, то возникает чувство пронзительного предвкушения какого-то захватывающего путешествия. Интересно, в чем же оно состоит…
— Да, интересно. Пока что ясно лишь то, что массивное внимание – это узловая точка эволюции человека. Массивное внимание – это такой этап, такой уровень, достижение которого открывает невиданные перспективы в дальнейшем психическом развитии.
— Макс, но ведь поставить внимание можно на что угодно, да? Не обязательно на моменте настоящего времени, не обязательно на чем-то в сновидении…
— Разумеется. Поставить массивное внимание можно на любом аспекте, на любом объекте психического мира.
Маша вздохнула и засунула в рот оладью, потом обмакнула пальцы в варенье и с наслаждением их обсосала под радостный писк Камлы, которая отложила ложку и тоже стала пихать пальцы в варенье и облизывать их, запивая чаем.
Наблюдая за этим праздником животиков, Макс собрал внимание уже почти привычным усилием, так что и называть его «усилием» было не совсем верно, и поставил эту глыбу массивного внимания на текущий момент, в котором теперь присутствовала дилемма – принять предложение Маши или пока отложить. Мелкие протуберанцы внимания, контролируемо выплескивавшиеся на поддержание образов и смыслов, определяющих суть этой дилеммы, позволяли точно спозиционировать запрос на ощущение вкуса текущего момента. Возникло очень легкое, почти эфемерное головокружение, которое время от времени почему-то возникало в процессе придания вниманию качеств массивности, вязкости, и тут же прошло. Никакого определенного «привкуса» текущего момент не появилось. И что это может означать? Пока что этот вопрос не имел никаких перспектив получить вразумительный ответ. Мозг пока не научился переводить на понятный язык эти данные. Да и само это слово «пока» является скорее выражением надежды, чем отражением каких-то определенных предчувствий или прогнозов. Слишком все сыро. Слишком мало опыта. Так что вопрос придется решать по старинке – сопоставлением имеющейся информации с последующим задаванием вопроса «и чего я теперь хочу, к чему есть предвкушение». Не такой уж плохой метод, ващета:) Конный экипаж тоже является очень неплохим средством передвижения, просто на фоне автомобиля с двигателем внутреннего сгорания он стал восприниматься анахронизмом, и совершенно напрасно, поскольку в целом ряде ситуаций он остался, на самом деле, очень даже замечательным вариантом. Так что не стоит подкармливать этот «снобизм высоких психических технологий». Чувство предвкушения как было, так и остается замечательным инструментом, позволяющим выбирать то русло развития событий, которое с очень высокой вероятностью приведет к замечательным переживаниям и эффективному опыту.
Неторопливо рассуждая обо всем этом, Макс ослабил хватку и наблюдал, как неторопливо уменьшается плотность массивного внимания. Интересно… оказывается, что приливы наслаждения в груди и горле возникают не только тогда, когда внимание концентрируется в массивный комок, но и во время обратного процесса – когда оно сублимируется из плотной в «жидкую» фазу. Что бы это могло означать? Надо внимательнее понаблюдать за процессом этого размягчения внимания… смешной парадокс – сосредоточить внимание на процессе его рассредоточения:) Но это только выглядит парадоксом. На самом деле это просто: имеющуюся плотность внимания можно направить туда или сюда. Распределить доступные ресурсы тем или иным образом – в частности, можно и направить его на наблюдение процесса диссипации.
Неторопливо рассуждая обо всем этом, Макс наслаждался чувствами нежности и красоты, возникающими от рассмотрения мордочек двух крыс, поглощающих оладьи и варенье, как вдруг что-то мощное и суровое ворвалось в тихое озеро его переживаний. Оно ворвалось как смерч, как тайфун, раскидав все чувства далеко по сторонам, принеся с собою какое-то совершенно новое, ошеломляющее состояние алмазно-твердой пустоты. Спустя несколько мгновений это состояние размылось, и на его месте появилась уже вполне знакомая сфера пустоты. Еще спустя несколько секунд серую шкурку сферы буквально сорвало, как срывает парус в шторм, и Макс даже инстинктивно прикрыл глаза от яркого сияния, излучаемого тончайшей золотистой сферой, но сияние от этого только усилилось. Каким-то таинственным «зрением» он видел, что в одном месте на поверхности сферы постепенно проявилось, и затем стремительно напиталось особенно яркое сияющее пятно овальной формы. Все пространство в поле «зрения» наполнилось вибрирующими золотистыми нитями, идущими из бесконечности в бесконечность и проходящими через это пятно. Нити не просто вибрировали – они еще и перемещались – иногда словно скользя вдоль друг друга, иногда вокруг друг друга, и этому сопутствовало знание, что это движение нитей имеет какое-то огромное значение, но какое – это оставалось за пределами доступной ясности. Макс попытался собраться, сосредоточиться, чтобы добраться до этой ясности, но безрезультатно. И уже махнув на всё это рукой и решив просто пассивно «досмотреть» — что будет дальше, он вдруг «увидел», что это яркое пятно на блистающей сфере полностью перетянуло на себя одеяло самоидентификации со сферы, и вновь ошеломляющая алмазная твердость возникла стремительно и мощно. Пятно словно приблизилось, заняв примерно половину области «зрения», и оказалось, что у него не ровные края, как это показалось сначала. Края были подвижны, как будто они жили своей жизнью. Как будто… краем сознания Макс искал ассоциации, понимая, что чем более точное описание удастся сформировать, тем вероятнее, что это состояние удастся породить снова. Как будто что? Ложноножки амебы? Ну что-то было общее, да. Но недостаточно точно. Как будто испарения? Не совсем. Как будто протуберанцы? Как будто протуберанцы!
От этого слова и от того, что образ Солнца как будто наложился на видение пятна, алмазно-твердая пустота вспыхнула удивительным пламенем неведомой ранее природы. Пятно стало еще более ярким, еще более отчетливым и еще немного приблизилось, закрыв «поле зрения» почти полностью, и теперь стало совершенно ясно, что оно и есть ни что иное, как Солнце.