Сейчас каждому школьнику, хотя бы немного увлекающемуся генетикой и микробиологией, известно, что бактерии и вирусы очень быстро мутируют. Бактерии мутируют в 1000 раз быстрее животных, а вирусы — в 1000 раз быстрее бактерий. Поэтому если мы придумали какое-то лекарство против одного штамма, то уже вскоре оно станет менее эффективным для последующих штаммов, а то и вовсе бесполезным.
Наш иммунитет в целом справляется с этой проблемой, поскольку в самом методе создания антител, борющихся с патогенами, заложена способность производить огромное количество их вариаций. Далее буквально методом тыка обнаруживается такое антитело, которое хотя бы минимально способно притормозить работу патогена, после чего начинает производиться огромное количество вариаций этого минимально успешного антитела, после чего выбирается немного более эффективный вариант, и так далее — до тех пор, пока не будет выработано достаточно эффективное антитело для борьбы с данным патогеном. Через пару недель мы напишем более подробно об этом.
Но про все это люди не знали еще совсем недавно. Только в тридцатые годы XX века после того, как начали применять сульфаниламиды, и затем в сороковые, когда стали лечить пенициллином, период безудержного восторга постепенно сменился осторожным скептицизмом, когда ученые стали наблюдать, как появляются новые штаммы микроорганизмов, на которые лекарства уже не так эффективно влияют. Хуже того — стоит лишь одному штамму бактерий научиться устойчивости к данному антибиотику, как эта способность со скоростью лесного пожара начинает передаваться другим штаммам — так мы столкнулись с механизмом горизонтального переноса генов.
Это привело к тому, что антибиотики стали применять все в больших и больших дозах, всё более широко, что лишь усугубляло и до сих пор усугубляет проблему.