Есть вещи, которые мы принимаем по умолчанию, не пытаясь их анализировать. Самое неприятное в этом то, что в результате анализа этих самоочевидных вещей может оказаться, что ничего очевидного в них нет, и более того – они совершенно неочевидны, а иногда даже ложны, а мы всегда придерживались их как безусловной опоры и строили на ней свои цели, поступки, оценки и реакции.
Рассмотрим такое понятие как «справедливость». Логично предположить, что идеальный корпус законов должен приводить разрозненные представления о справедливости к общему знаменателю. При этом объем несправедливости будет тем меньше, чем больше в обществе согласия в отношения того вопроса, который регулируется определенным законом.
У разных этносов представления о справедливости могут быть диаметрально противоположными, но чем глубже культуры проникают друг в друга, тем больше и понятия о справедливости начинают сближаться. Наличие международного права является крайней формой сближения понятий о справедливости, но оно касается лишь небольшого числа аспектов, в основном экономических и грубо-юридических. Убийство по прихоти везде будет считаться несправедливым в современную эпоху, в то время как например в вопросах допустимой одежды для женщин, семейного права и т.д. по-прежнему существуют грандиозные различия между разными культурами.
В свою очередь, представления о справедливости претерпевают влияние от существующих законов, потому что люди склонны воспринимать законы как нечто такое, что отражает справедливость не потому, что люди так решили, а как нечто данное какими-то высшими силами (даже если это не носит религиозного оттенка, даже если люди не используют такие термины в своих мыслях о законе). Таким образом, возникает взаимозависимость, взаимовлияние «понятий» и закона.
Когда верховная власть подминает под себя закон и начинает его активно менять в угоду очень узкой прослойки населения, то при этом хотя и сохраняется преклонение перед законом, имеющее характер условного рефлекса, тем не менее нарастает недовольство населения нарушением «справедливости» — например именно это происходит сейчас в России, когда интересы близких к власти олигархов откровенно возносятся над интересами государства в целом (например, таков закон о возмещении попавшим под санкции олигархам их потерь). Когда под влиянием общественных настроений создается закон, который может быть даже абсурден по своей сути, то меньшинство населения начинает испытывать острое чувство несправедливости, и напряжение в обществе вырастает. Таковы например законы о «пропаганде гомосексуализма» (как будто сексуальная ориентация – это функция рекламы и пропаганды) и законы об «оскорбленных верующих».
Все это понятно и очевидно, причем настолько, что нам никогда не приходит в голову задуматься о том – почему вообще существует понятие «справедливость»? Никто не задает себе кажущиеся бессмысленными вопросы, например есть ли в справедливости необходимость? Почему вообще возникает такое чувство как чувство справедливости и чувство несправедливости? Никто не задается вопросом о том – в самом ли деле справедливо то, что я считаю справедливым, и как вообще это определить, и есть ли вообще смысл в этом вопросе?
В области справедливости люди ведут себя, по сути, как роботы, будучи абсолютно подчинены стихийно сложившимся в них представлениям о справедливом и несправедливом. Само по себе подвергание сомнению справедливость или несправедливость чего-то способно вызывать в людях сильнейшую фрустрацию, которая может проявляться в форме бешенства и агрессии в адрес задающего эти вопросы, что и доказывает тот факт, что представления о справедливости импортированы человеком в свою парадигму без малейшего критического рассмотрения. Ведь если человек имеет опыт критического рассмотрения чего-то, то он постепенно сам или при помощи общения или книг постепенно формирует некоторую систему аргументов и контраргументов, которые он и может предъявить в случае, если кто-то начнет подвергать сомнению его систему понятий о справедливости.
Как же так получается, что такая важная часть человеческой жизни, на которой и зиждется система законов, управляющая всей жизнью социума, остается почти что полностью неприкосновенна для критического мышления? Наверное, именно вот эта высокая значимость этой системы представлений для личной и социальной жизни и приводит к огромному страху перед ее критическим рассмотрением, ведь если при анализе окажется, что та или иная часть общественных установлений является абсурдной, если получится так, что теперь понятие человека о несправедливости войдет в резкое противоречие с имеющимися распространенными представлениями и даже с законами, то человек окажется в ситуации крайне болезненного противостояния с окружающим его обществом.
Представь себе, что обычный человек вдруг в результате дискуссии под давлением аргументов придет к выводу в том, что гомосексуализм не является никаким «извращением», а является вариантом нормы, широко распространенным и в разных культурах, в разные эпохи, и очень широко распространенным среди животных и т.д. Что гомосексуализм не заразен, не определяется пропагандой. Конечно, какой-то человек может под влиянием определенных текстов, заявлений, образов и т.д. осознать, что в нем есть гомосексуальные тенденции – более или менее значимые, но это не значит, что какая-то пропаганда родила в нем эти влечения, или что он заразился ими от кого-то. Это именно осознание уже имеющихся в нем, подавленных ранее влечений.
Так вот, такой человек окажется в совершенно невыносимой для него ситуации, поскольку весь окружающий его социум отныне превратится в скопище опасных людей, которые могут причинить ему огромный вред, вплоть до полного уничтожения его социальной и даже физической жизни в том случае, если станет известно его текущее отношение к гомосексуализму. Разумеется, он будет скрывать это от других, но даже это само создаст огромную трещину между ним и окружающим миром, что создаст огромный дискомфорт.
Поскольку почти сто процентов людей никогда даже и не подумают подвергать анализу свои представления о справедливом, и испытают более или менее сильную агрессию к тому, кто им предложит это сделать, то понятия о справедливости являются, в силу этого, неким мавзолеем, храмом. Это означает, что внутри психического мира человека возникает своего рода опухоль, закрытая жесткой цистой. Поскольку система понятий о справедливости пронизывает всю жизнь человека и регулирует мельчайшие аспекты его жизни, то в итоге вся психика человека становится в той или иной степени зацементированной. Становится зацементированным и мозг, ведь в ментальном поле человека существуют чрезвычайно многочисленные области, к которым нельзя прикасаться мыслью.
Когда я говорю о зацементированности мозга, я имею в виду не только чисто психический аспект. Мы еще не знаем в точности – как именно функционирует память человека, и тем более – как существует понятийная, поведенческая память, но ясно, что так или иначе все сводится к некоторой совокупности электромагнитных циклов внутри нейронной сети. И если в этой сети появляется система цитаделей, которые должны быть жестко ограждены от любых воздействий и возмущений, то не исключено, и даже вполне вероятно, что эта блокада осуществляется в конце концов с помощью чисто физиологических механизмов, и часть нейронной сети попросту теряет свою природную гибкость. Это все равно, что кусочки перезаписываемой флеш-памяти превратились в DVD-диск, на котором навечно лазером вырезана какая-то информация. Ведь для мозга было бы энергетически невыгодным постоянно помнить о тех сотнях и тысячах табуизированных темах. Гораздо эффективнее каким-то образом зацементировать те или иные участки нейронной сети, сделать их принципиально недоступными для перезаписи, т.е. для критического рассмотрения. В результате человеку не нужно постоянно помнить о том, что тему детской сексуальности поднимать нельзя во время общения. Эта тема просто вырезается целиком. Этот человек никогда не усомнится в целесообразности подавления сексуальности у детей просто потому, что соответствующие мысли будут им отвергнуты еще на дальних подступах к соответствующим контурам нейронной сети, причем это отвержение может с годами становиться все более и более физиологическим – соответствующие нейронные контуры все более и более будут представлены законсервированными, зацементированными контурами, почти умерших, по сути.
Существуют люди, которые отвергают мораль, отвергают свою приверженность к справедливости и искренне верят, что это на самом деле так. Но на самом деле этого не бывает никогда. Такие люди просто не обращают и не хотят обращать внимания на то, что они попросту одну систему понятий заменили другой, и ошибочно начинают себя считать вовсе свободными от морали, от понятий о справедливости. Удобный пример этого – система справедливости, существующая среди уголовников – она, кстати, ровно так и называется по-русски – «система понятий». Может ли существовать вообще такой человек, который отвергает справедливость целиком? Который вообще не оперирует этим понятием или его суррогатом. Который не стремится к справедливости и не отвергает несправедливость? Этот вопрос имеет чисто теоретический характер, поскольку любой ребенок с первого же момента его социального взаимодействия начинает перенимать в том числе и понятия о справедливости. И даже разные Маугли не живут в изоляции – они находятся в том или ином взаимодействии с животными, а у животных тоже существует своя система «справедливого» поведения, хотя, конечно, она не оформляется ими на ментальном уровне. Мы все имеем опыт того, что какое-то поведение собаки в стае воспринимается стаей как нормальное, в то время как некоторые действия отдельной собаки вдруг могут вызвать резкую агрессию стаи, причем мы даже и не понимаем – что случилось. Это довольно редкие явления, потому что и любое животное отлично понимает всю опасность совершения «несправедливых» действий, выходящих за рамки общепринятого.
Возможно, система понятий о справедливости складывалась когда-то в разных обществах стихийно и весьма по-разному. Возможно, когда-то этот аспект играл свою роль в межвидовой борьбе: те общества, в которых система понятий о справедливом способствовала большей сплоченности, гибкости, приспособляемости, те общества и выигрывали на длинной дистанции, и естественный отбор еще десятки, а может и сотни тысяч лет назад отбраковал те социумы, в которых понятия о справедливости невероятно отличались от тех, которые есть сейчас, так что мы сейчас не смогли бы даже вообразить – насколько удивительными они вообще могли быть. Сейчас мы живем в условиях «справедливостного глобализма», когда некие фундаментальные представления о справедливом настолько привычно считаются незыблемыми, что даже мысль не пойдет в область оспаривания их. Например, вряд ли мы сейчас найдем человека, который хотел бы жить в обществе, где убийство любого встречного просто по прихоти является справедливым. Вряд ли хоть кто-то из современных людей даже когда-либо фантазировал на эту тему – настолько она очевидно абсурдна, ведь даже у современных животных мы не наблюдаем такого поведения. Возможно, когда-то и среди животных возникали такие сообщества, стаи, но они не выдерживали по очевидным причинам конкуренции.
Сейчас, тем не менее, человечество достигло такого уровня развития, что критическому рассмотрению постепенно подвергается все. Мы даже стали открыто подвергать сомнению существование бога, что еще пару сотен лет назад привело бы на костер (а в США, например, до сих пор последствия для открытых атеистов ненамного мягче, чем костер, не говоря уже о странах с господствующей самой мирной религией). И мы можем теперь начать рассматривать свою систему справедливого и несправедливого, поверяя ее здравым смыслом.
Люди иногда фантазируют на тему того — каким мог бы быть для них идеальный мир. При этом они начинают рисовать себе какие-то вычурные картины типа освоения соседних звездных систем или мира, наполненного сидящими в позе лотоса буддами, или мира, в котором люди блаженно лыбятся себе под нос и друг другу и непрестанно лобызают друг друга.
Между тем наш мир был бы фантастически потрясающим, если бы осуществилась всего лишь одна очень маленькая вещь: если бы все люди хотя бы немного начали задумываться. Вот спросил о чем-то у человека, а он, прежде чем ответить, задумался, стал подбирать аргументы и контраргументы, придерживаясь логики, и по итогам размышлений ответил. Предложил человеку что-то, и он задумался — стал бы взвешивать за и против. Такой мир настолько бесконечно бы отличался от нашего, что мы бы назвали его раем.
Сейчас люди применяют свою способность думать почти исключительно при выполнении своих профессиональных обязанностей. Редко, но все-таки применяют. Однако наша способность думать до сих пор почти совсем не применяется к разным аспектам нашей личностной и социальной жизни. Люди манипулируют догмами – бесчисленными догмами, опутавшими гигантской сетью все виды их жизнедеятельности. Встретил приятеля – скажи «здравствуй». Смысла в этом приветствии никакого нет, и нет никакого смысла говорить «доброе утро» своей матери, столкнувшись с ней утром в коридоре. Нет никакого смысла говорить «спасибо» для ребенка, который поел и выходит из-за стола, но попробуй только обсудить это с кем-то? Ты неожиданно обнаружишь перед собой взбешенного тупого бизона. И даже если кто-то сможет преодолеть свое почти инстинктивное отвращение к такого рода рассуждениям, даже если случится чудо и кто-то согласится с твоими аргументами, он все равно почти наверняка не станет внедрять это понимание в свою частную жизнь хотя бы на уровне семьи. Само это действие вызывает в нем атавистические, почти религиозные страхи.
Следующий этап эволюции человечества будет заключаться именно в том, что люди начнут применять свою способность размышлять к своей бытовой жизни. Они начнут подвергать рассмотрению справедливость всевозможных правил, установлений и понятий. Они начнут следовать тем выводам, которые сделают. Начнется процесс обратный моральной глобализации – люди начнут разбиваться на социумы, которые могут довольно сильно отличаться друг от друга своими системами справедливости. Сейчас это привело бы немедленно к ожесточенной войне между ними – сейчас люди еще очень дикие, но в том будущем такие социумы будут прекрасно сосуществовать и взаимодействовать согласно определенным системам законов, межобщинных контрактов. И тогда снова запустится механизм здоровой конкуренции. Те социумы, которые будут более привлекательными для многих людей, будут быстрее расти, увеличиваться количественно. Будет осуществляться крайне интересный процесс конкуренции между ними – не экономической, а психологической. Это будет, так сказать, конкуренция в личностном комфорте, в насыщенности жизни. Межобщинное международное законодательство будет по-прежнему существовать, по-прежнему подводить некий общий знаменатель, но оно будет все более и более сужать сферу своего влияния, оно будет детерминировать все меньшее количество явлений, предоставляя разным общинам внутри себя создавать свои понятия и правила. Община, чьи внутренние установления будут вступать в слишком резкое противоречие с установлениями других общин (но в рамках межобщинного закона, иначе она не смогла бы и появиться), не сможет предоставить своим членам приемлемый уровень личностного комфорта, и она будет, таким образом, иссякать.
Таким образом, человечество вернется к общинному существованию, но на более высоком витке социальной эволюции. Человечество снова разобьется на тысячи, на миллионы племен, склеенных межобщинным правом и сформированным не на основе кровного родства или территориального принципа, а на основе личных предпочтений каждого индивида. Та конкуренция социальных систем, которая при этом возникнет, будет настолько бурной, что в этом котле начнется просто вулканическая активность по зарождению чрезвычайно харизматических и ярких личностей, причем в огромном количестве.
Сейчас каждая яркая личность является исключительно редким явлением, но в том обществе будущего такие люди станут появляться тысячами, миллионами, десятками миллионов. Соответственно драматическим образом преобразится очень многое из того, что сейчас нам кажется естественным.