Несмотря на искушение, я не стал перемещаться ближе к цивилизации. Не стал я и превращать свой мелкий коттедж в он-лайн штаб-квартиру. Я решил присматривать за всем, но со стороны, чтобы не загружать свой мозг текучкой. Оставаться в стороне было непросто во всех смыслах – слишком часто люди считали, что вопрос, которым они занимаются, настолько важен, что неплохо бы поставить меня в известность об имеющихся альтернативах. Не менее часто я и сам считал, что мне стоило бы попристальнее и поближе рассмотреть ту или иную ситуацию. Пришлось прикладывать неслабые усилия, чтобы не вовлечься в потоки дел и не утонуть в них. Кто-то должен был иметь чистый ум и смотреть на все сверху, лишь прикасаясь, но не залипая, и по многу раз в день мне приходилось притормаживать себя, как норовистую лошадь, и выдавливать из себя сакраментальную фразу «ты можешь решить этот вопрос сам».
Но вот поездки на прокладку трекинговой тропы пришлось все-таки прекратить – выпадать из жизни на несколько часов я теперь не мог себе позволить. Ну, с этой жертвой я могу смириться.
Фотка обоих полушарий Япета висела теперь на стене моего кабинета, и Настя уже успела пририсовать к ней смешных животных в стиле наскальной живописи. Я время от времени подходил к стене и разглядывал кратеры и горы, но вообще-то не особенно старался собрать побольше информации о нем – опять-таки чтобы не утопать в деталях. Мне нравилось просто… побыть рядом с ним, что ли. Иногда хотелось узнавать самые основные вещи по мере того, как планы полета становились все более и более детальными, но не более того.
Дополнительных руководителей проекта выбрали в первый же день, и моего участия в этом, разумеется, не потребовалось, я лишь провел с ними короткий разговор – так, о жизни, вообще, чтобы хотя бы немного почувствовать их как людей, и этого мне пока вполне достаточно.
Япет. Третий по размеру спутник Сатурна. Не совсем правильной формы шарик – примерно полторы тысячи километров в диаметре. Полторы тысячи километров… Фраза «третий по размеру» может вводить в заблуждение – вроде если «третий», то довольно большой. На самом деле – совсем мелкий. Девяносто пять процентов массы всех шестидесяти трех спутников Сатурна собрано лишь в одном из них – в Титане – отсюда примерно понятно, что в мире Сатурна Япет – лишь крошечная точка.
Можно сравнить Япет с чем-то, более близким к нам. Например с Луной, чей диаметр примерно равен трем с половиной тысячам километров. Полторы тысячи и три с половиной – эти числа тоже могут ввести в заблуждение, поскольку Луна-то твердая, а Япет практически целиком составлен изо льда. Гигантский снежок. А отсюда – огромная разница в массе между Луной и Япетом – Япет легче в сорок раз! А значит, притяжения там почти нет – одна сороковая земной силы тяжести. Значит я буду там весить лишь пару килограмм. Прыгать будем как кузнечики…
Снежок этот, как хорошо видно на фотографиях, с одной стороны очень прилично испачкан. Эта темная область занимает примерно сорок процентов всей площади и называется «областью Кассини». Происхождение этой пыли примерно ясно – по близлежащей к Япету орбите, и навстречу ему носится другой спутник – Феба, которая постоянно сталкивается с другими телами. Она-то и посыпает Япет пылью, возникающей от этих столкновений, ведь Феба, в отличие от Япета, была когда-то давно выброшена из пояса астероидов, расположенного между Марсом и Юпитером, и захвачена Сатурном, и состоит Феба наполовину изо льда, а наполовину из твердых пород – отсюда и пыль.
Как и многие другие спутники, как и Луна например в отношении Земли, Япет повернут к Сатурну всегда одной и той же стороной, поэтому он всегда летит по своей орбите одной стороной вперед – ведущей. Эта сторона и собирает всю пыль с Фебы. Противоположная сторона остается белоснежной. Процесс размежевания черно-белого Япета усиливается еще и тем, что лед, перемешанный с черной сажей на ведущем полушарии, нагревается сильнее, чем на белоснежной ведомой половинке. Поэтому там он в большей степени испаряется и постепенно осаждается на ведомой стороне. Так черное еще больше чернеет, а белое – еще больше белеет.
Уникальная особенность Япета – гигантский экваториальный хребет, протянувшийся на полторы тысячи километров в длину. Ширина этого хребта достигает двадцати километров, а высота – тринадцати. Ученые сходятся на мнении, что хребет этот появился в результате того, что когда-то вокруг Япета вращался собственный спутник, и постепенно он приближался все ближе и ближе, пока наконец не разорвался на отдельные куски, которые затем, продолжая сталкиваться друг с другом, создали в конце концов вокруг Япета кольцо, наподобие сатурнианских, которое затем продолжало приближаться к поверхности, и постепенно выпало полностью вниз, образовав горный хребет на экваторе.
Этот сценарий вполне вероятен, ведь в точности то же самое спустя десятки миллионов лет произойдет с Фобосом. Впрочем… нет, правильнее говорить «произошло бы с Фобосом». Но уже не произойдет – конечно же мы оставим его вращаться на своем месте, чтобы с нашей базой на нём всё было в порядке.
Нужна ли нам будет база на Фобосе спустя миллионы лет…:) Это, конечно, вопрос без ответа. За последние сто лет человечество продвинулось дальше, чем за предыдущие несколько миллионов, поэтому каким-то образом прогнозировать такое далекое будущее просто совершенно невозможно. На самом деле, мне кажется совершенно невозможным даже очень грубо спрогнозировать даже ближайшие несколько тысяч лет. Я бы не взялся прогнозировать и одну тысячу…
Я встал из-за стола и подошел к окну. Какое-то странное… чувство не оставляло меня в покое. Что-то как будто мигает где-то на самой периферии сознания, не оставляя в покое. Что-то важное. Но почему в таком случае оно не оформляется в виде конкретной идеи? Почему засело в темном уголке сознания? Что-то мешает? Ну да, видимо что-то мешает. Вероятно, эта идея сопряжена с чем-то таким, что вызывает во мне весьма двойственное отношение… черт, что бы это могло быть?
Походив из угла в угол, я так ничего и не добился. Поднявшись наверх, я услышал плеск в ванной и зашел туда. Настя плескалась в джакузи с электронной книжкой в руках. Да… лет так двадцать назад это было невозможным – с электронной книжкой торчать в парилке или в ванной. Да блин… двадцать лет назад мы вообще были почти что пещерными людьми, и на Марс смотрели только снизу вверх.
— Я просто так, не обращай внимания, — произнес я, и Настя снова опустила глаза в книгу.
Всё-таки она пиздец какая красивая.
Я наклонился и провел руками по ляжкам, потискал коленки, пальчики, сжал упругие губки письки.
— Стой…
— Ну и как тебя лапать, если ты к оргазму подходишь через секунду?:)
— А ты меня потрахай, тогда и лапать будет проще.
— Потрахать? В моем-то возрасте… куда уж мне…
Договорить мне не удалось, потому что я не заметил, что она незаметно подобрала под себя задние лапки, и, теперь, моментально выпрыгнув из джакузи, как ихтиозавр, уцепилась и повисла на моей шее. Потеряв от неожиданности равновесие, я уперся коленом в бортик, но шансов у меня не было – она тоже уперлась в бортик обеими ногами и с такой силой дернула на себя, что всё, что мне осталось, это лишь проследить, падая, чтобы она не ебнулась головой о противоположный край джакузи. До края мы не достали, всё-таки три на три метра – весьма приличный размерчик, и плюхнулись прямо по центру.
Уже в воде она вывернулась из-под меня и оседлала сверху. Выбраться из-под бешеной скользкой воблы, одержимой желанием меня трахнуть, было совсем непросто.
Ну я не особенно и старался…
Выйдя на веранду, я не торопясь вытирался. Настя прошлепала мимо меня, не выпуская книгу из рук, и плюхнулась в гамак, свесив по обе его стороны свои длинные ножки.
И всё-таки надо добраться до этой зудящей полумысли… она ведь не оставит меня в покое. Но теперь мне показалось, что она стала еще дальше. Надо вернуться к Япету. Просто продолжу перебирать то, что я о нем знаю, и оно может быть наконец всплывет?
Вот что хорошо, так это расстояние от Сатурна. Орбита пролегает далеко за пределами колец. Очень далеко. Это значит, мы сразу избавляемся от двух проблем: проблемы гравитации со стороны Сатурна и проблемы столкновения со всякими посторонними объектами. Так что в этом смысле выбор собирателей был правильным. Не знаю, как им… им-то, видимо, что гравитация, что материя не особенно мешают.
Так как орбита Япета пролегает далеко, то и облетает он Сатурн очень долго – почти восемьдесят дней. Интересно, где мы поставим базу? Светлая половинка Япета делится экваториальным хребтом пополам. Северная половинка называется «Ронсевальской землей», а южная носит имя «Земля Сарагоса». Очевидно, что размещаться надо именно на светлой стороне. Хотя разница температур между черной и белой сторонами и не очень большая – на снежной минус сто семьдесят градусов, а темная прогревается до минус ста сорока – всё равно, учитывая предполагаемую страстную нелюбовь собирателей к высоким температурам, лучше будет остаться посреди бескрайних снегов и льдов. Может быть, кстати, поставить базу прямо на хребте? Там наверняка можно будет найти удобное укрытие от прилетающих из космоса подарков…
Да, беспокоящая лампочка в моей голове заискрилась ярче – еще немного, и я ее приманю…
Самый выдающийся объект на Япете – это, безусловно, кратер Торжис – один из самых больших в солнечной системе. Легко запомнить название – Торжис – «торжество». Диаметр пятьсот восемьдесят километров! Конечно, восторжествуешь с такими-то размерами… и со стенками в пятнадцать километров высотой. Большая дырка, но мне до неё дела нет, потому что лежит он на черной стороне и не вякает, и нас это вообще не касается. А вот пятисоткилометровый кратер Анжелье – уже «наш» — расположен на светлой стороне, на Земле Сарагоса, его легко видеть на всех фотках. Частично он перекрывает другой кратер «помельче» и менее глубокий – Жерен. Если присмотреться к Анжелье, то несложно заметить рядом с ним и оставшуюся половинку Жерена. Вот эти две морды мне придется видеть, судя по всему, частенько…
Наверное, нечасто Насте приходилось видеть такое мое лицо, потому что когда я вскочил, она даже чуть не выронила свою книжку и рассмеялась.
— Ты увидел привидение?
— О… нет, я увидел нечто лучше. Я увидел… идею!:)
— Скажешь?
— Скажу. Попозже… а сейчас мне надо кое с кем связаться.
Слетев по лестнице вниз, я набрал Эрла. Эрл Нельсон, довольно уже взрослый мужчина, лет под сто или больше, руководил всем проектом Коламбус. Я видел его всего лишь два раза, да и то не живьем, поскольку всё свое время он проводил безвылазно на Фобосе, и с учетом новых обстоятельств, вряд ли его шансы отдохнуть на Марсе увеличились. Впервые мы увиделись, когда нас познакомили. Мы молча посмотрели друг на друга на мониторах, и это было всё. Но мне понравилось. Не люблю болтунов. Если человеку нечего сказать, то он и молчит – идеально. И во второй раз я его увидел, когда собрал экстраординарную конференцию по поводу расшифровки послания и вытекающих из этого последствий. На той встрече он себе не изменил – молча выслушал мой доклад, молча поприсутствовал при довольно формальном последующем обмене мнениями, ничего на самом деле не решавших, и когда я затем формально попросил его взять в свои руки управление всем процессом по максимальному ускорению запуска проекта, то он молча кивнул и… исчез с экранов.
Так что теперь мне предстояло впервые услышать его голос. Экран вспыхнул и передо мной возникло лицо еще не уставшего, но уже несколько заебанного человека. Если еще месяц так… то в каком состоянии он будет к концу?
— Эрл… я хочу, чтобы…, — начал я, но остановился.
Нет. Всё-таки это не мой стиль. Возможно, по каким-то причинам ему комфортнее андроид-стайл, но я-то другой человек. Невольно хочется подстроиться под того, к кому испытываешь симпатию и кто выглядит харизматично. Но в моем положении это недопустимо. В моем случае это привело бы к катастрофической потере самого себя, ведь я по сути только с такими людьми и общаюсь. Превращаться во флюгер не входит в мои планы. Так что я с уважением и терпимостью отношусь к его повадкам, а ему придется сделать то же самое в отношении меня.
— Как дела, Эрл?
Если бы он смог ответить на этот вопрос молча, он наверняка так бы и сделал:) Бросив на меня тяжелый взгляд из-под полуопущенных век, он с видимым усилием заставил свои руки лечь на стол и отодвинул от себя планшет. Затем снова взял планшет в руки и… бросил его куда-то вперед! Лишь спустя секунду до меня дошло, что на крохотном Фобосе, имеющем средний диаметр лишь двадцать два километра, вообще-то невесомость, и его планшет спокойно полетит вперед, пока его не поймает тот, к кому он направлен. Ну, если быть точнее – со стороны Марса там почти полная невесомость, так как притяжение Марса, поверхность которого находится от Фобоса на расстоянии всего лишь шести тысяч километров, полностью уравновешивает собственное притяжение Фобоса. Ну а на противоположной стороне крохотная гравитация все-таки есть – такая крохотная, что я бы там весил лишь сто грамм:) Поэтому и условия для работы и жизни там весьма специфические.
— Всё очень сложно, — наконец проговорил он.
Ну что ж… для начала неплохо…
— Эрл, я понимаю, что ты очень занят, но… нам правда надо поговорить, иначе я бы тебя не отвлекал.
— Я полностью в твоем распоряжении, Макс. Только если ты не против… я тогда перемещусь. Устал я от этих стен, хочу, раз уж такой случай, погулять на свежем воздухе.
— Да… разумеется… а свежий воздух у вас там где?
Он рассмеялся и выключил монитор.
Ладно…
Спустя минуту экран снова включился, и как я понял, Эрл забрал к себе обратно свой планшет, и общаться будет через него.
— Вот, смотри, — тут у нас рабочие пространства, — прокомментировал Эрл проплывающие на экране картины.
Выглядело это странновато. Перед моими глазами проплывали ничем не оборудованные стенки пещеры. В конце коридора обнаружились шлюзовые двери, пройдя которые мы оказались в огромном ангаре. Отсюда мне было трудно оценить его размеры, но он был очень большой – может быть километра два в длину и метров двести в высоту. Это, надо сказать, весьма впечатляло…
Вся поверхность этого зала, сколько хватало глаз, была густо покрыта оборудованием, меж которым сновали десятки людей. Да нет, какие десятки… Сотни. Под «поверхностью» я имею в виду именно ВСЮ поверхность! На полу, на стенах, на потолке – везде виднелись какие-то установки, сборочные конвейеры и везде перемещались люди. Такое можно было бы увидеть разве что во сне или в фантастическом романе.
— Я знаю, это впечатляет, — раздался голос Эрла. – Вся поверхность покрыта магнитным материалом, так что… поначалу у многих кружится голова и всё такое, но постепенно почти все привыкают.
Эрл зашел в небольшую капсулу, уселся на сидение, и капсула понеслась в каком-то непонятном направлении. Интересно, как они сами там ориентировались – в мире без верха и низа…
— Я конечно представлял себе, что Фобос достаточно рыхлый, но чтобы такие пространства…
— Фобос не просто «рыхлый» — он дырявый, как сыр. И даже больше – как губка, так правильнее. Примерно четверть его объема приходится на внутренние пустоты. И это очень хорошо, потому что тут, внутри, мы полностью защищены от метеоритов, и здесь сколько угодно пространства, чтобы построить всё, что нам нужно, и даже больше.
— И корабли будут прямо тут собираться? А как же…
— Нет, сборка кораблей происходит в другой пещере, которая формой похожа на каплю. Дырка такая с очень узким горлышком и очень широким основанием. Поэтому горлышко мы перекрыли и спокойно работаем. А когда придет пора выпускать птичек, то заслонка будет демонтирована, и корабли выйдут наружу по специальным стапелям.
Капсула остановилась, и Эрл вышел, по-прежнему держа планшет перед собой, чтобы я мог видеть как можно больше. Перед нами снова был шлюз. Нет, это оказалась система шлюзов… короткий коридорчик, и снова шлюз. Еще коридорчик, и… ого… толщина последней двери потрясала воображение. Метра три что ли?? Но катается так же легко, как ящик в моем столе…
— Вот он, наш «свежий воздух»:), — произнес Эрл, проходя мимо этой монстродвери.
Ну что… надо сказать, что ему снова удалось меня удивить. Это был парк. Настоящий парк. С рощами деревьев, с фонтанами и водопадами и даже с птицами. Бамбуковые заросли перемежались кленовыми рощами, а вдалеке виднелся сосновый лес. И что удивительно – более далекие элементы ландшафта виднелись так же отчетливо, как близлежащие. Аккуратный монорельс уходил куда-то за рощицы.
— Там дальше много чего интересного, и там же наши дома, где мы живем, но сейчас я не пойду туда, ладно? Надо будет возвращаться и работать. Ты уже понял – где мы?
— Кажется да… насколько я понимаю, это самое дно кратера Стикни?
— Почти. Не совсем. Это самое дно кратера Лимток. Стикни огромен – почти девять километров в диаметре, и нам неудобно прятаться так уж глубоко, а вот Лимток намного удобней – он расположен внутри Стикни, сбоку, и диаметром всего лишь два километра, так что мы попросту полностью перекрыли его куполом, и теперь вот… у нас тут свой маленький мир. И кроме того, прямо отсюда очень удобный доступ к крупным пустотам, в которых мы размещаем цеха и целые заводы.
— Интересно, как птички привыкают к невесомости?
— Птички?… Не знаю… я как-то об этом не думал. Ну как-то привыкли, видимо…
Эрл куда-то сел и примерно с минуту мы просто помолчали.
— Ладно… так в чем ты видишь главные сложности? – Наконец перешел я к делу.
— Главные сложности? Главные сложности… Макс, у нас везде главные сложности.
— Все так плохо?
— Еще хуже.
Эрл помрачнел и снова вернулся в свое нелюдимое состояние.
— Я мог бы тебе все рассказать в деталях, — он почесал затылок и с тоской вперился в звезды, — но если коротко… то мы не успеем.
Этого я не ожидал.
— Ты имеешь в виду…
— Макс, я имею в виду, что мы не успеем. «Санта-Мария» не вылетит в те сроки, которые ты нам указал как крайние.
Я рассмеялся, и он посмотрел на меня, как на сумасшедшего.
— То-есть ты хочешь сказать, — продолжил я, — что даже несмотря ни на какие авралы и ускорения…
— Я уже сказал, — отрезал он. – Мы не полетим. Это просто невозможно. Я не говорю, что нам не хватает ресурсов или людей или чего-то еще. Нам всего хватает. Просто мы не сможем вовремя все сделать даже при этих обстоятельствах. Это нереально. Я не выпущу корабль в таком состоянии, это совершенно исключено. Я его просто взорву нахуй, но не выпущу. И никому не позволю. Это было самоубийство для тех, кто в него залезет.
— И давно ты это… понял?
— Давно. Пяти минут назад.
Я снова заржал, но он, видимо, уже смирился с мыслью о том, что я психически не очень здоров.
— Понимаешь, — оправдывающимся тоном начал он, — когда работаешь сутки напролет, когда просто стараешься делать все, что можно, то невольно откладываешь остальные мысли на потом. Ну вроде как об этом можно и попозже подумать, ведь все равно корабль надо заканчивать рано или поздно… но как я понимаю, в данном случае поздно – это значит совсем поздно, и дальше уже можно не торопиться? А в таком случае – зачем изнурять людей, зачем увеличивать риск ошибок? И еще…
Он достал откуда-то сбоку пакет с водой, вскрыл его и стал высасывать воду.
— То, что мы сдадим через месяц, и то, что мы сдадим через три месяца, если бы у нас были эти три месяца… это очень, очень большая и очень принципиальная разница. Мне кажется, ты не понимаешь – насколько большая.
— Нет, — согласился я. – Не понимаю. А почему так?
— Технологии. Ты знаешь, чем занимаются все те люди, которых ты видел в зале? Они занимаются начинкой. Сборочные работы проходят в другом ангаре, а в этом зале всё, что ты видел, и на самом деле гораздо больше – это работы над начинкой корабля. Это – разработка новейших технологий. И каждая дополнительная неделя, которая у нас будет – это дополнительные технологии, которые мы сможем использовать на корабле. И это не просто замена стальных болтиков на титановые. Это высокие технологии. И они требуют времени, причем никто не может на самом деле сказать – какого именно. У нас тут каждый день – вал открытий, изобретений. Десятки – каждый день. В этом и смысл – мы собрали тут, в одном научно-техническом кулаке десятки, сотни талантливых людей. И от одного до другого – максимум пара минут поездки в капсуле плюс все другие средства коммуникации. В этой каше идеи носятся от головы к голове, они зачинаются, рождаются, взрослеют и доходят до практической реализации. Можно без преувеличения сказать, что Фобос на данный момент – центр самых прогрессивных технологий. И процесс этот непрерывно идет – приезжают все новые люди, запускаются все новые проекты, слава Богу доступных «помещений» тут на двадцать лет вперед хватит. Я могу прямо сейчас перечислить тебе штук пятьдесят совершенно новых, уникальных, не имеющих аналогов технологий, которые находятся на разной стадии своего развития, и вопрос стоит так – либо мы задержим корабль на месяц и обогатим его удивительными возможностями, или полетим раньше без них. «Санта-Мария» устареет на следующий же день после выхода в космос, понимаешь? Даже если «Пинта» и «Нинья» сойдут со стапелей лишь на неделю позже, по сравнению с ними «Санта-Мария» будет старым корытом.
— Но мы же не можем бесконечно откладывать полеты, Эрл. Даже безотносительно к этой ситуации со срочным вылетом…
— Бесконечно и не надо. Ты не понимаешь… сейчас очень многие работы подходят к своему завершению. Ведь ученые – тоже люди, и в их головах тоже болтаются некие незримые сроки. Все ведь рассчитывали, что первый корабль мы выпустим месяцев так через пять-шесть.
— Откуда это? По плану было…
— Ну, Макс… По плану… Каждый немного сдвигает планы туда, куда ему удобней. Всем же понятно, что никогда не бывает так, чтобы вот прямо все уложились в срок, так зачем лично я буду отрезать какие-то интересные возможности и сейчас сдавать свою часть проекта, если всё равно после этого еще два-три месяца будут доделываться разные штуки? Тем более, что все знали, что никакой срочности нет. Тогда ведь срочности не было… Это всё означает, что в каждой рабочей группе люди имеют в голове определенные сроки, и когда они взвешивают – начать ли доводить уже имеющиеся мысли до практического воплощения или попробовать еще кое-что интересное, то исходят из своего ощущения этих сроков. А сейчас все смешалось, и это очень плохо.
— Я понял. Но ты говоришь, что даже устаревшее корыто мы запустить все равно не сможем вовремя?
— Да. Вот это то, что мне сейчас становится понятно.
— И насколько мы задержимся?
— Бесполезно, Макс. Мы не успеем. Я даже не буду считать. Может на месяц, а может на три, ведь в любой момент может возникнуть какая-то новая сложность, какой-то затык. Это совершенно новый корабль… ну ты знаешь…
— Вообще-то я именно по этому вопросу тебе и звоню, Эрл…
— По какому «этому»?
— Ну то есть я думал, что звоню по другому поводу, а оказалось, что по этому:)
— А… ну теперь-то стало намного понятней! – Хихикнул он, нарушая стройность своего амплуа рыцаря печального образа.
— Я хочу, чтобы ты открыл новый проект…
— Новый?? Макс, ты что? Какой новый?
— Какой? В самом деле… давай его как-нибудь назовем. Ну например…
Я задумался, а он продолжал смотреть на меня с каким-то даже сожалением.
— Давай назовем его «Valorous weakling». Храбрый дохляк.
— Хорошо, давай назовем, — с безнадегой в голосе согласился он. – Как хочешь, так и назовем. И что это за проект? И что мне делать с «Санта-Марией»?
— «Санта-Мария» выйдет в срок.
— Я же сказал, что…
— В старый срок.
Он замолчал и безнадега постепенно испарилась из его взгляда.
— В старый?
— Да. Сделайте все, как надо. Прекратите аврал, вернитесь в нормальный ритм работы. Дай людям отдохнуть, отправь их на Марс, отправь на Землю. Это помогает прийти в себя.
— Значит мы выпустим корабль через полгода?
— Значит через полгода.
— А как же… как же всё, ради чего это затевалось? Как же послание? Ваша встреча?
— Всё будет.
— Я не понимаю…
— Вспомни об отважном дохляке.
— Я о нём и не забывал. И что мне с него?
— «Санта-Мария» — огромный корабль, да?
— Огромный. Следующие, правда, будут еще больше. Мы уже разрабатываем… точнее разрабатывали, пока не началась эта суматоха, новый проект.
— Молодцы. Но новый проект пока все-таки отложите, а вместо него… постройте мне муравья. Амёбу. Вот, пусть это будет «Амёба», а не дохляк. Вот смотри, Эрл… я как чувствовал, что мы не успеваем. То-есть я не исходил из каких-то расчетов… просто чувствовал. И мне пришла в голову очень простая идея. Простая до смешного.
— Чувствую я, наплачемся мы с твоей до смешного простого идеей…
— Насколько я понимаю, с двигателями проблем нет. Для «Санта-Марии» вы делаете нечто модифицированное, но это не проблемная часть, не узкое место, верно?
— Верно. Двигатели мы заранее обкатали, ну просто потому, что это же фактически центральная штука в корабле. Без разных вещей можно полететь, но не без двигателя. Разные вещи могут сломаться, но двигатели должны работать как атомные часы.
— Прекрасно. Я так и подумал.
— Макс…
— Да?
— Нет, этого не будет.
— Чего не будет?
— Вот этого.
Я рассмеялся.
— Смотри-ка, видишь? Мы же с тобой в унисон думаем. Это радует. Значит моя идея совсем не безнадежна. Если бы она была безнадежна, ты бы не сказал «этого не будет», а сказал бы «невозможно». В технике ты силен, а в психологии не очень, иначе не выдал бы себя.
— Выдал, не выдал… че за ромашка такая. Не бывать этому.
— Стоп, стоп, притормози…
Метод кнута и пряника будет эффективен до тех пор, пока человечество не эволюционирует до состояния лучистой энергии, наверное… поэтому даже в дружеском общении всегда надо поддерживать такое расстояние, которое позволяет в любой момент сменить пряник на нечто иное. Ну, если речь не идет об общении именно с друзьями. К несчастью для Эрла, друзьями мы не были. По крайней мере пока.
В моем голосе появился металл, тугоплавкость которого я постарался поднять до титановых значений.
— Эрл, давай не будем забывать, что ты – исполнитель проекта. А я – его заказчик. Ты работаешь на Марс, а значит – на меня, потому что… сам знаешь почему. Поэтому не обижайся, но общение в стиле «этому не бывать» возможно для меня, но не для тебя. Я хочу, чтобы в этом у нас была определенность.
Эрл напыжился и отрезвел. Ничего, пусть обижается… все равно это ненадолго.
— Итак. Идею ты понял, это хорошо. Но я все-таки скажу это прямым текстом, чтобы потом не было у нас недопониманий… берем двигатель. Нужной мощности. Присобачиваем к нему жилую капсулу. Присобачиваем к нему технический отсек, склад со всякой хренотенью. И выплевываем это дело в космос. Я так понимаю, что мы можем это сделать хоть через пару недель. Чисто технически проблем вообще нет. Двигатели у нас блочные – взял со склада, состыковал сколько надо и готово. Про остальное и говорить нечего. Но нам так быстро и не надо. Нам надо не позже срока, но если выпускать амебу, то и раньше срока нежелательно. Прилетаем, высаживаемся. Просто высаживаемся, без всяких там взлетных модулей – билет в один конец. Вылезаем, ставим жилой модуль, налаживаем жизнеобеспечение…
— И получаете по башке метеоритом, — мрачно закончил Эрл.
— Не надо вот этого. Ничего мы не получаем. Во-первых, на первое время мы можем сесть на экваториальном хребте и укрыться в любой пещере, каковых там должно быть дофига и больше. Во-вторых, сам жилой отсек мы прекрасно накроем нашим куполом, который состыкуем из привезенных сегментов. Не забывай, Эрл… первым Робинзоном на Марсе стал человек, с которым ты сейчас разговариваешь.
— Я помню. Напомнить тебе еще кое-что? – Не без язвительности спросил Эрл.
— Ты имеешь в виду тех, кто погиб? Нет, не надо напоминать. Но ситуации разные. Мы ничего не будем там строить такого сложного. Мы вообще ничего не будем строить – ни сложного, ни простого. Просто поставим жилой купол, сложим под боком припасы, и будем ждать. А попутно – работать с собирателями. Припасов мы там можем хоть на год вперед с собой взять. Хоть на два.
— Энергия?
— Энергия – из микрореактора. Его вообще на пятьсот лет хватит, а весит он как стиральная машина. Нам же ничего не надо. Примитивный обогрев, топить воду… и всё. Реактора за глаза хватит.
— Воздух?
— Вода и реактор.
— Вода даст кислород, а азот откуда взять?
— Азот не тратится. Замкнутый цикл. Будем гонять его туда-сюда. Мы в любом случае такие системы будем иметь – надо просто сделать маленькую…
— То есть амёба постепенно превращается в блоху?
— Да и бог с ним. Эрл, ну что ты мне лапшу вешаешь. Это все ерунда. Мы на самом деле хоть слона с собой можем взять…
— Мысль неплохая.
— Короче, пререкаться тут нечего. Сделай так, чтобы мы могли стартовать в такие сроки, чтобы добраться до Япета вовремя. Спустя три или четыре месяца к нам прилетает «Санта-Мария». А спустя еще два-три месяца – «Нинья» и «Пинта». И всё, вуаля. Все задачи решены. Дружеская встреча в кают-компании, шампанское, подарки и всё такое.
Эрл смотрел на меня, как на врага. Конечно, человек он весьма волевой, иначе и не смог бы возглавить такой проект, но против меня ему никак… Не тот калибр. И он это, конечно, понимал. Нет такого человека ни на Марсе, ни в Пингвинии или Карибу, который открыто бы попер против меня. В этом есть свои преимущества… Слишком большие силы стоят за мной. Слишком неравна борьба, какими бы благими намерениями она ни мотивировалась.
Конечно, я мог бы его понять. Нет, я даже вполне его понимаю. Для него встреча с собирателями – некая чудесная, заманчивая, но все же крайне расплывчатая абстракция. Рассуждения об интеграции восприятий из далеких полос осознания звучали бы для него как музыка сфер – что-то может и прекрасное, но слишком далекое от его собственной реальности. Но для меня и для тех людей, для которых путешествие сознания – не пустой звук, это предельно конкретно и несёт в себе обещание совершенно исключительного опыта. Опыта невероятной важности для нас лично и для человечества в целом, пусть даже и не на ближайшее время. Нет, такой шанс я упустить не могу.
И не упущу.
Пыль летела из-под геккона во все стороны. Отключив автопилот, я с наслаждением сам вел машину, совершая изысканные зигзаги и оставляя на песке следы, создающие рисунок, который мог бы поспорить по своей замысловатости с творчеством пылевых червей.
Вопреки моим опасениям, принятое решение отнюдь не вызвало какой-то негативной внутренней реакции. Ни тревожности, ни грусти предстоящего расставания. Конечно, со мной полетит Настя, и это во многом снимает возможный груз одиночества, но дело не только в этом. Всё-таки я не тот человек, который мог бы прикипеть к одному месту. Я кочевник. Корчевщик:) Нет, не корчевщик. На Пирре я бы устроил себе базу и в городе, и в лесу, и переезжал бы время от времени туда-сюда. Понятие «дома» для меня никогда не существовало в том сентиментальном смысле, который в него вкладывают люди. В детстве «дом» был для меня средоточием всего самого богомерзкого – тупость, психическое насилие, вежливая, а порой и открытая агрессия и всяческое другое говно. А когда я вырвался на свободу, то с этого момента и началась моя кочевая жизнь. Общежитие, в котором вообще нет ничего от «дома», затем съемные квартиры – одна за другой, почти каждый год на новом месте. Потом я и вовсе покинул сраную Родину и в течение многих лет все мое имущество помещалось в один лишь рюкзак. Спустя несколько лет такой жизни я всё же постепенно оброс вещами – у меня было аж две-три больших сумки, которые хранились в разных странах. В Непале я держал сумку с альпинистским снаряжением, в Малайзии – со снаряжением для дайвинга, в Корее – немного цивилизованной одежды – вот и всё. Конечно, иметь свои базы – это всё-таки удобно, чтобы перемещаться совсем налегке. Базы, но не дом. Дома у меня не будет никогда. И уж особенно теперь, когда вся Солнечная система лежит перед нами. А вот баз будет много, и все они будут охуенские, и жить в них будут другие – те, кто склонен к более оседлой жизни – вот как здесь, на Эгиде. Этот коттедж мне кстати нравится – оставлю ка я его себе, ведь на Марс я еще вернусь, и наверное не раз. Потом на него присобачат табличку: «тут жил идиот, который запер себя в консервную банку и полетел покорять космос… с тех пор его больше не видели»:)
Подъехав к своему марсианскому терренкуру, я обнаружил, что местное население тоже не прочь поразмяться на перетаскивании камней – вдалеке виднелись фигурки людей, которые что-то делали. Кажется, устанавливали столбики-указатели пройденной дистанции. Подтащили какую-то мелкую технику… о, а вот это интересно…
Я развернул геккон и медленно поехал широким полукругом к тому месту, где трек утыкался в скалу, напоминающую пластину на хребте бронтозавра – высокую и плоскую. У основания скалы виднелся хвост какой-то машины, выбрасывающей из-под себя породу, словно собака.
Удобно иметь дом в самом себе. Современный мир способен предоставить нам столько комфорта, сколько мы пожелаем, так что всё, что тебе остается – это создать в себе самом насыщенную жизнь – найти побольше интересов, а средства коммуникации дадут все остальное. Если при мне есть компьютер, то это и значит, что я всегда рядом со всем, что мне нужно и со всеми, кто мне нужен. Личное общение конечно не теряет своей ценности, а скорее даже можно сказать иначе – в современном мире личное общение как раз и приобретает особую ценность, которая была недоступна людям раньше. Когда человек вынужден всегда жить в доме, в стае, когда он привязан к своей семье, к офису, тогда личное общение становится для него обузой, бременем – тем, что надо обязательно регулировать, чтобы оно не сожрало тебя с потрохами. Даже в марсианском сообществе, где нет агрессии, навязчивости и тупости, где воплощены самые передовые идеи психической экологии – даже тут проблема поддержания дистанции между собой и окружающим обществом существует. И тому подтверждением является и отпочковывание вот такие поселков типа Эгиды, и сторонники кочевой культуры. Но чем больше мы получаем возможностей для сохранения неприкосновенности своей частной жизни, тем больше вкуса приобретают личные встречи – и электронные, на экранах мониторов, и тем более живые.
Сколько есть людей, встрече живьем с которыми я был бы рад? Я даже не знаю. Может быть, человек пятьсот. Это очень много… я такого и вообразить раньше себе не мог, когда круг моего приятного общения ограничивался десятком людей. А еще раньше, в юности? Вообще два-три человека, а остальные – скорее бремя или просто для забивания скуки. А тут – пятьсот… И при том, что у меня такое огромное количество приятелей – не друзей, конечно, а вот именно приятелей – тех, с кем приятно встретиться и поболтать, но не проводить вместе больше, чем несколько дней подряд… при всём при этом как часто я встречаюсь с кем-то в реальности? Да очень редко. И даже в видеочате тоже нечасто использую возможность видеть собеседника. Но чувства одиночества не возникает, потому что каждый человек находится от меня ровно на такой дистанции, которая для меня комфортна – не ближе, чем нужно. В этом есть какая-то аналогия с принципом Паули – два электрона в атоме не могут находиться в идентичных квантовых состояниях – им там становится тесно – даже три электрона не усидят на s-орбитали, а вот если электроны распределены каждый по своему месту, то будь их хоть сто – атом чувствует себя замечательно и стабильно.
Такая организация общества, при которой человек поневоле или по своей глупости или в связи со своими догмами и слепыми уверенностями находится не на тех расстояниях от других людей, какие ему комфортны – такое социальное устройство почти мгновенно приводит к усталости друг от друга, к напряжениям, к болезненным центробежным и даже деструктивным тенденциям. Если какой-то человек считается другом, то по умолчанию он может приходить к тебе, отвлекать, сидеть, а ты его терпишь и утешаешь себя тем, что мол ведь это друг, а дружба – святое… Нет, такой способ жить – это способ умирать. Друг или не друг – называй как хочешь, но главное – точно определи – чего ты хочешь от этого человека в данный момент, и чего хочешь от него обычно. Если рад всегда его видеть – создаешь договоренность, что он может приходить, когда захочет. Если что-то изменилось – немедленно меняй договоренность. Частая смена таких соглашений приучает относиться к ним спокойно, конструктивно, без психопатических обид или страхов. Общество, составленное из живых и свободных людей, всегда подвижно по своей структуре. Соединяющие людей связи чрезвычайно динамичны. Это своего рода граф со связями переменной длины. С эластичными связями. Интересно, а что если построить такую математическую модель?..
Я обогнул крупную скалу и направил геккон прямо к «бронтозавру», где продолжалось копошение людей, но хвост машины к этому времени уже исчез из виду, погрузившись глубоко в породу, и только столб выбрасываемой ею пыли указывал на место, где она закопалась.
Если взять несколько основных типов общения… скажем секс, разговоры, просто удовольствие от присутствия… ну что там еще… неважно, и по каждому из этих направлений выставить баллы по шкале от нуля до десяти, придать каждому направлению свой коэффициент значимости, а затем взять среднее – это и будет числовой параметр, определяющий твою близость к данному человеку в данный момент. Чем больше цифра, тем короче связь между узлами на графе. И что дальше?… А хрен знает… Может быть удалось бы вычислить необходимую среднюю минимальную длину связи, при которой сообщество остается связным, и тогда мы могли бы в реальном режиме времени видеть – какая группа людей является устойчивой, а у какой наверное есть проблемы и можно ожидать ее диссоциации… Возможно, социологи нашли бы что-нибудь интересное в таких исследованиях…
Я подъехал, остановился и вылез. Пятеро взрослых и три ребенка. Ага… я их знаю. Живут в Эгиде, иногда пересекаемся с ними в центральном парке, но никогда ни о чем не довелось поговорить. Для нашей марсианской субкультуры это совершенно естественное явление – я могу хоть десять лет ходить мимо этих людей, но если не проявлю желания пообщаться, то никто и не потревожит. Конечно, мелкие бытовые контакты могут возникать сколько угодно – любой марсианин может обратиться к другому с каким-нибудь осмысленным вопросом при необходимости, и это тоже в порядке вещей, но что касается меня, то я никогда не выхожу наружу, не установив в своем чипе режим «меня нет», поэтому от случайных контактов я по сути гарантирован.
Идея статусов – совершенно естественная, и странно, что в старом земном мире она не распространена. Хотя, конечно, чего от них ожидать… Вшитый под кожу персональный чип можно выставлять в десятках разных режимов. Эта идея пришла ко мне еще очень давно, очень-очень давно, когда я размышлял об устройстве идеального свинг-клуба и представлял себе, что каждый может одевать на запястье колечко определенного цвета и рисунка, а на стенах чтобы висели плакатики с расшифровкой, если кто не сразу запомнит. Какой-то цвет означает «меня могут трогать только девушки», а какой-то «можно меня потрахать в попу» и так далее – смотря на какие режимы хватит фантазии у владельцев. Свинг-клуб я так и не построил, потому что появились другие игрушки… но на Марсе эту идею мы реализовали, уже конечно на другом технологическом уровне. Чтобы проверить статус случайно встреченного человека, достаточно нажать соответствующую функцию на любом доступном приборе, будь то часы или планшет или что угодно другое, направив указатель на человека. Можно заранее выставлять режим поиска определенного статуса, и в толпе людей сразу находить того, у кого выставлен такой статус. Насколько я знаю, с помощью киберкожи эта функция реализована гораздо более элегантно… ну вот вживлю, посмотрим…
Я нажал «контроль статусов», что без расспросов сразу позволило мне узнать, что все они, включая детей, находятся в статусе «свободного предложения любого секса» и «свободного предложения общения» — вполне естественно для Марса, опять-таки. Конечно, настроение бывает разное, но в основном люди обычно выставляют именно такие, максимально широко открытые статусы, поскольку в любом случае здесь у нас можно не опасаться навязчивости. Я со своим режимом «меня нет» выгляжу, наверное, белой вороной. К счастью, это Марс… и быть тут белой вороной ничем не нежелательно.
— Копаете тоннель? – Обратился я к ним, подойдя поближе.
— Да. – Ответила одна из женщин. — По-моему, будет очень симпатично, если трекинговая тропа уйдет под этот скальный жандарм и выйдет с противоположной стороны.
— А потом может быть мы еще внизу сделаем какие-то развилки, или места для отдыха, или небольшой парк под куполом прямо под землей, — добавил мальчик лет шестидесяти четырех, которого, впрочем, легко было принять за девочку.
Такой тип мальчиков – мой любимый. Всё-таки из меня тот ещё бисексуал… довольно условный, я бы сказал, бисексуал.
Я одобрительно кивнул, погладил его по голове, по спине и слегка прижал к себе за плечи. Он подался мне навстречу и охотно прижался. Всё-таки это потрясающе охуительно, что я создал такой мир, в котором люди не сходят с ума на теме нежности, сексуальности, открытости. И теперь с этим миром мне надо расставаться…
Загорелась лампочка вызова, и с удивлением я обнаружил, что это Эрл. Похлопав мальчика по попке, я ему улыбнулся и пошел к геккону.
— Мы тут кое-что придумали, Макс, — начал он в своем привычном деловом безэмоциональном тоне. – Давай тебе лучше Конрад расскажет…
Эрл повернул свой монитор и на экране возник Конрад.
— Не знал, что ты на Фобосе, — поприветствовал я его.
— Я тоже не знал, — буркнул он. – До сегодняшнего дня… а потом вот взял и узнал. Скоро на Фобос трамвай пустим, наверное…
— Трамвай? Да, а чё… давай, пустим. Шесть тысяч километров в небо – пустяки. Так что у вас там, трамвай придумали?
— Мы тут подумали над твоей бредовой затеей…
— Над моей охуенной затеей, — вставил я.
— … и вот что тут получилось… а знаешь, давай лучше Урга расскажет.
— Урга… ну пусть расскажет… а кто…
Монитор повернулся еще дальше, и на экране возникла узкоглазая женская физиономия.
— Так… ты, значит, Урга?
— Ага. Сокращенно.
— Не кореянка, не японка, не китаянка вроде…
— Мои родители из Монголии, а выросла я уже в Пингвинии.
— Никогда не был в Монголии. Фотки видел. Поэтому и не был, в общем:)
— Я тоже никогда не была. Я занимаюсь космологией.
— Космологией?? Ну это немножко не по адресу, мне кажется:) Эрл… Конрад, высуньтесь-ка тоже…
Вспыхнули соседние два экрана, и теперь, сидя в гекконе, я мог видеть их всех троих. Больше и не вышло бы – возможности геккона не столь велики, как в стационарных коммуникаторах.
— И зачем нам космология, Конрад?
— Ну я же сказал… она расскажет.
— А… окей, окей… слушаю.
Улыбнувшись, Урга немного наклонилась вперед, так что я мог видеть даже морщинки в уголках ее рта. Пухлые губки…
В этот момент в окно геккона постучали. За стеклом стоял тот самый мальчик, с которым я только что попрощался.
— Ща, погоди…, — бросил я в монитор и поднял гекконовые крылья.
— Хочешь влезть? – Похоже, что мальчик чего-то хотел от меня, но чего-то стеснялся. – Ну… залезай что ли, давай, у меня тут разговор.
Он скользнул внутрь и сбросил маску. Без маски он еще больше стал похож на девочку, и даже волосы у него оказались длинными, почти до плеч.
— Что-то срочное?
Он отрицательно помотал головой.
— Просто пока посиди тогда тут, пока я разговариваю, окей?
Теперь он помотал головой уже соглашаясь. Это что же, детский клон Эрла?…
— Слушай… а хочешь дать мне свои ножки?
Он снова энергично затряс головой и стал снимать с себя кроссовки.
— Носочки оставь…
Я взял его лапки. Они были слегка влажные от пота. Я приподнял их и прижал его ступни к лицу. Носочки пахли восхитительным пацанским запахом, так что я решил пока все так и оставить и не снимать их.
— Ты говори, а я тут не буду терять время, — улыбнулся я Урге и, подогнув его пальчики, ткнулся под них носом – так запах стал более концентрированным и более возбуждающим.
— Надеюсь, эти ножки не слишком тебя отвлекут, — начала она, с сомнением поглядывая на меня. – Потому что я не уверена, что смогу объяснить то, что хочу. Это довольно сложно.
— У меня неплохой опыт понимания разных сложных вещей. Ты говори, а я, если что, буду уточнять.
— Хорошо…
Она сплела пальцы рук, прикусила верхнюю губу и на несколько секунд задумалась.
— О существовании темной материи ты должен знать, так?
— Ого:) Темная материя… ну да, я в курсе. Я также в курсе, что к нам она не имеет никакого отношения, потому что это просто частицы, которые не испускают электромагнитное излучение и не взаимодействует с ним, и хотя в сумме темная материя и составляет тридцать процентов массы Вселенной, а вместе с темной энергией – девяносто пять процентов, но тем не менее эти частицы настолько редко размазаны по пространству, что если взять объем пространства, равный Земле, то в нем наберется лишь полкило темной материи. Вот что я знаю. И поэтому не понимаю, какое отношение это все имеет к нашим баранам.
— Ты прав, Макс. Но в чем ты не прав, так это в том, что наши познания в этой области еще очень малы, и каждый новый день исследований может привести нас к интересным открытиям.
— И что, есть интересные открытия?
— Есть. В принципе ты прав насчет того, что если темную материю размазать по пространству, то ее будет везде настолько мало, что можно об этом и не думать при организации полетов. Но это если размазать… потому что сама она, как оказалось, совсем даже не размазана.
— Хм… и что это меняет?
— Оказалось, что темная материя в присутствии массивных тел выстраивается в очень необычную структуру. Ну как опилки в присутствии магнита не будут лежать ровным слоем, а встроятся вдоль силовых линий магнитного поля. В присутствии очень тяжелых объектов, таких как планеты, или тем более как планеты-гиганты, или звезды, темная материя принимает форму струн, которые расходятся прочь от этого объекта.
— Как шерсть животного?:)
— Да, можно и так сказать.
Я все-таки стащил один носочек с ноги мальчика и прижался губами к влажной коже его подошвы.
— В этих струнах темная материя движется, и по мере приближения к планете или звезде струны приобретают сверхвысокую плотность. Неожиданно высокую.
— Неужели настолько высокую, что это необходимо учитывать при перелетах??
— Кое где – да. При этом эти потоки темной материи легко пронизывают планету, почти как нейтрино. Собственно говоря, тяжелые нейтрино как раз и могут составлять значительную часть темной материи наряду с аксионами. И непосредственно рядом со скоплением массы эти струны размазываются.
— И насколько плотность темной материи в таких струнах выше, чем при нормальном распределении?
— В миллиарды раз. Но это еще не все. Мы построили приблизительную карту струн, и некоторые из них оказались еще в миллиарды раз плотнее. А в окрестностях таких планет, как Сатурн или Юпитер – в триллионы, в тысячи триллионов раз. Такие цифры конечно трудно охватить, так что я просто скажу так: если твой корабль попадет во встречную струну темной материи…
— То до Япета я не долечу, я правильно понимаю?
— Ннет, Макс…
Урга запнулась и оглянулась на Конрада, но тот только пожал плечами.
— Если ты попадешь во встречную струю, то тебя унесет.
— Хреново… и далеко унесет?
— Точно сказать никто не может, но… учитывая, что твоя амёба будет весьма крохотным объектом, а сечение её будет большим за счет консоли с двигателями… можно предположить, что тебя так быстро выбросит за пределы Солнечной системы, что никто не успеет не то, чтобы тебя перехватить, а даже и засечь твою траекторию. Да и непонятно – как тебя перехватывать, если корабль-перехватчик сам попадет в ту же струну. В конце концов, я так думаю, твой корабль выйдет на траекторию, проходящую по периферии нашей Галактики по довольно…
— Урга…, — Конрад положил свою ладонь на её, прерывая ее рассуждения. – Так ли это важно, на какую траекторию в конце концов он попадет? Учитывая, что это займет миллионы лет…
— Вообще-то да, да… не имеет значения. Просто на этом всё для тебя закончится, Макс, вот что ты должен знать.
— Если бы, — встрял Эрл. – Если бы еще на этом все закончилось… это было бы еще не так ужасно. А вот постепенное умирание от голода в своей жестянке… вот эта перспектива будет похуже.
— Смотреть на то, как умирают другие члены экипажа, включая между прочим Настю, тебе тоже не захочется, — добавил Конрад. – Пойми, Макс, никто не хочет тебя запугивать, но тут и без запугивания страшно.
— И раньше мы ничего об этом не знали? – Снова обратился я к Урге.
— Нет. Эти результаты мы получили буквально только что. На самом деле мы могли бы получить их и раньше, или позже, но Эрл попросил нас на всякий случай посмотреть на результаты наблюдений уже сейчас, перед твоим полетом. Сначала мы можем несколько лет накапливать данные, а потом… впрочем, ты это и сам знаешь.
— Но ты же говоришь о карте. Значит мы можем определить местоположение струн темной материи?
— Можем. Но, во-первых, это потребует много времени, иначе мы легко можем пропустить что-то очень значительное. И во-вторых, расчеты… это лишь расчеты, Макс. Вряд ли ты сам бы послал кого-то на такой риск, опираясь только на наблюдения с Марса и на расчеты. Нам нужно запускать зонды. Много зондов. По крайней мере – туда, где будет проложен маршрут для кораблей.
— Значит тяжелые корабли тоже могут быть унесены потоками?
— Не думаю, что кто-то может ответить на этот вопрос. Но лично я думаю, что да. Элементарно. Некоторые струи могут буквально вымести даже тяжелый корабль из Солнечной системы, и если допустить такую возможность, то, между прочим, мы смогли бы объяснить очень необычные траектории некоторых объектов в Облаке Оорта. Взять например Фаэтон – это астероид из группы аполлонов. В самой ближайшей точке он подходит к Солнцу очень близко, лишь на одну десятую астрономической единицы! А в самой дальней уходит далеко за Марс, на две с половиной астрономические единицы. Объяснить такую траекторию трудно. Возможно он, пролетая через какую-нибудь сверхплотную струну, был ею выбит с нормальной траектории, отчего и приобрел такую орбиту. А надо заметить, что Фаэтон – совсем не мелкий кусочек, не чета твоей амёбе – его диаметр достигает пяти километров! Так что если твою блоху зацепит струна темной материи, то ты либо вообще вылетишь за пределы системы, или станешь болтаться по весьма вычурной траектории между Солнцем и Облаком Оорта – в любом случае, Макс, даже зацепив краешком крыла такую струну, ты можешь спокойно покончить с собой, чтобы смерть была легкой. Извини, что я так…
— Да ничего, ничего…
Я опустил ножку мальчика к себе на колени, затем снова ее поднял, подтянув его немного к себе, и стал целовать коленку, то слегка прикасаясь к ней губами, то покусывая и сильно сжимая. Коленка была потрясающе красивой, и это особенно зримо и выпукло напоминало мне о том, что я могу потерять… Конечно, ценность жизни в целом выше ценности возможности ласкать коленки мальчиков настолько, что смешно и сравнивать, но в данный момент именно вот эта коленка как-то особенно ярко подчеркнула – что такое жизнь, и что очень мало есть такого, что стоит того, чтобы ею рисковать.
Встреча с собирателями того стоила?
Я заколебался. Вообще-то, конечно, ответ на этот вопрос неизбежно будет отрицательным. Я лучше буду жить дальше и пользоваться теми возможностями, которые у меня есть – огромными возможностями, между прочим, чем рискну исчезнуть в космосе и умереть с голоду или задохнуться в попытках получить что-то сверх этого.
— А если… если мы пошлем впереди себя зонды?
— Когда-нибудь мы так и сделаем, — ответил Конрад, отодвинув кресло и попытавшись положить ногу на ногу.
Но он забыл, что находится в условиях невесомости, и его верхняя нога стала отплывать в сторону, как только он ее расслабил. Выглядело это немного смешно, но только вот смеяться совсем не хотелось.
— Когда-нибудь, это когда?
— Когда, Эрл? – Конрад повернул к нему голову и вопросительно задрал подбородок.
— О… очень нескоро.
— Неужели это так сложно? Эрл, это же просто болванка, которая должна пролететь по нашей предполагаемой траектории.
— Вот это ты точно заметил, Макс – «предполагаемой». Болванка должна быть очень, очень широкой. Площадь ее паруса, ну или сети, в которую мы хотим поймать рыбу, должна составлять…, — он неуверенно развел руками, — я даже не знаю пока сколько. Квадратные километры. Десятки квадратных километров. Такие зонды смонтировать технически довольно просто, но не на коленках же. Мы должны сначала создать орбитальные сборочные станции, продумать технологию… это год, Макс. Может два. Ну хорошо, хорошо… пусть год. Но это ведь… год, а не неделя и не месяц. И нам снова придется дробить силы, отвлекать людей от других работ… Ты хочешь слишком многого, Макс. Перед нами космос. Он огромен. Он таинственен. Ты подумай, что мы ведь постоянно что-то узнаем. Если бы мы отправили корабли полгода назад, и только сейчас команда Урги открыла бы струны темной материи… что бы случилось с кораблем? Мы потеряли бы десятки людей… а сколько всего мы еще не знаем? Сколько всего нас ждет?
Он вздохнул и покачал головой. Наступила пауза. Я снова поднес к лицу ножку и вдохнул запах коленки, лизнул ляжку. И запах, и вкус… и красота лапки этого мальчика… они меня словно дразнили, словно высасывали из меня мужество. А может наоборот – давали мне трезвость.
— А мы не можем настолько точно рассчитать траекторию…
— Да ты что, конечно нет, Макс. – Эрл даже замахал руками. – И речи быть не может. Если речь о большом корабле – да, тут еще есть что обсуждать, потому что на нем будут гибридные двигатели, и мы можем сколько угодно маневрировать и держаться выбранной траектории. Твоя амёба может нести запас топлива, достаточный лишь для того, чтобы сманеврировать лишь несколько раз, приблизившись к Япету, ну и чтобы сесть на него – тут много топлива не надо, потому что сила притяжения там минимальна. Но чтобы на протяжении всего маршрута не отклониться ни на километр… ну как это возможно…
— Ладно… а если мы немного прибавим топлива к амёбе, а впереди пустим всего лишь один зонд? Или парочку. Небольших. Ну вот, скажем, площадью в один жалкий квадратный километр? Технически это возможно?
Эрл взялся за подбородок и погрузился в размышления, то сжимая его вместе с губами, то отпуская.
Наконец он как-то не слишком весело усмехнулся и уставился на меня, покачивая головой.
— Эрл, ну что ты вылупился, как кот ученый… я тебе не спящая красавица, нечего на меня так сентиментально глазеть. Говори уже что-нибудь.
— Я вот думаю, не получится ли так, что я себе потом не прощу, что сейчас не соврал тебе.
— Я тебе совру… Я тебе серьезно говорю, что если соврешь, вот тогда точно пожалеешь.
— Технически возможно. Вроде бы… а на сколько маневров для огибания струн прикажешь рассчитывать топливо? Скорость-то у тебя будет огромная. Это всё… рулетка, Макс. Мы конечно все рассчитаем и сделаем что можем, но что бы мы ни сделали, это будет всего лишь замечательно построенная и точно рассчитанная рулетка, при игре в которую у тебя изначально будет далеко не блестящее количество шансов.
— Давай придерживаться реалий. Урга рассказала нам об опасностях. Спасибо ей. Мы придумали, как минимизировать риски – спасибо нам. А теперь давай работать.
— Чем ближе к поверхности планеты, тем точнее мы можем рассчитывать потоки, — словно стараясь успеть, вставила Урга. – Мы уже начали расчеты по Сатурну и его спутникам.
— И что нам это даст? Ты же сказала, что непосредственно рядом с планетой струны так и так размазываются.
— Да, так и есть. Например в окрестностях Марса струны начинают образовываться лишь на расстоянии миллиона километров от нас. Но я сейчас о другом. Перепады плотности внутри планеты оказывают влияние на структуру и на форму струн. Струны определенным образом изгибаются. И проанализировав эти изгибы, мы сможем прямо отсюда, никуда с Марса не улетая, с высокой точностью определить параметры подледных океанов – где на какой глубине они залегают, какую имеют толщину. Мы сможем также определить размеры и плотность ядер планет и спутников, толщину мантии, если она есть… так что когда дело дойдет до промышленной эксплуатации, к тому времени мы уже не будем действовать вслепую – у нас будут подробнейшие геологические карты. Здорово, да?
Ее мордашка засветилась от удовольствия, и с моей стороны было бы гадством не поддержать ее, ведь это и в самом деле замечательно – то, что они уже сделали и что еще сделают. Поэтому, отодвинув свои мрачные мысли о поджидающих нас в глубинах космоса смертельных ловушках, я задал ей еще несколько вопросов, и, как мне показалось, довольно искренне подпинал её к дальнейшим исследованиям, после чего мы отключились.
Я повернулся к мальчику и повнимательней рассмотрел его мордочку, и он расцвел в ответ так, словно я был его любимой девочкой. Наверняка ему обо мне понарассказывали всякого героического, вот он и сияет. Или сам начитался обо мне в интернете, узнав о таком соседстве.
Разговаривать ни о чем не хотелось, и я просто сидел и ласкал его лапки, коленки, ляжки – так приятно было медленно проводить ладонью по его ногам, слегка потискивая и чувствуя, как его тело отзывается. Чувственный мальчик. Но сейчас мои мысли упорно уносило в сторону, и кроме вот таких нежных и невинных ласк мне ничего не хотелось.
— Ладно, пацан…, — я шлепнул его по ляжке. – Мне пора. Если хочешь, ты можешь приходить в нашу виллу. Ко мне и Насте, ты же видел Настю?
Он кивнул, и глазки его снова разгорелись. Ну это можно понять… у меня тоже все загорается, когда я её вижу:)
— Ну вот и приходи. Мы с Настей тебя разденем и оближем. А если тебе захочется, то и не только оближем… Ты очень красивый, и, кажется, очень чувственный. И это клёво.
Отправив пацана, я понял, что отвлечься все-таки необходимо. Надо прекратить эту паразитическую работу ума, который начал раз за разом муссировать тему потоков темной материи и услужливо подсовывать образы того, как нашу амёбу уносит прочь из Солнечной системы. Когда все будет готово, мы еще раз оценим риски и примем решение. А сейчас надо просто выкинуть это всё из головы. Напрочь. Взять и выкинуть… А так как сделать это совсем непросто, то самый лучший способ – это всунуть туда что-то другое. Что-нибудь такое, что потребует и внимания, и работы мозгов, и творчества. И кажется… кажется, я уже знаю, что это может быть.