… Вся ночь прошла в мучительном пограничном состоянии между явью и сном — очень хотелось спать, усталость была просто катастрофической, но полноценно уснуть никак не получалось. Тело болело как при гриппе, голова ныла даже после приема мощных обезболивающих. В животе несколько раз возникали легкие спазмы, и я с ужасом думала о том, что может начаться понос, и тогда придется вылезать из палатки в стужу и тьму и морозить попу, которой так хотелось быть в тепле!
Утро наступило стремительно, солнце мгновенно нагрело воздух, я высунулась из палатки, но облегчения не наступило – мороз и всё пронизывающий ветер сменились удушливой жарой, дышать стало еще тяжелее, я чувствовала себя как на раскаленной сковородке.
Никогда еще не приходилось с таким трудом выпутываться из спальника и выползать из палатки. Напрочь вылетело из головы, что надо надевать очки и мазаться кремом, но как только я высунулась наружу, слепящее солнце мгновенно напомнило мне об этом.
— Ну вот, а вчера обижалась, что я обращаюсь с тобой как с ребенком, — пробормотал Олег.
— ??? Я ведь этого не говорила… Или говорила?
— Какая разница, ведь это было?
Я была уверена в том, что не говорила этого, хотя после такой изнурительной ночи уже ни в чем нельзя было быть уверенной. Мне расхотелось об этом думать – воспоминания, как и все остальное, давались с трудом, зато страх от предстоящего восхождения с Олегом только усиливался.
Снежные поля отражали солнечный свет как одна огромная линза, собирая тепло в едином фокусе. Просто удивительно – невыносимая жара, а снег не тает, наверное этому есть какое-то объяснение. В воздухе – ни единого шевеления, застывшая снежно-ледовая печка, в которой я, кажется, сейчас задохнусь. Сунулась обратно в палатку и тут же выскочила обратно – внутри настоящая сауна.
— Господи, да как же это возможно – на такой высоте среди льдов и снегов – такая парилка!
— В тени будет хорошо, — донеслось из палатки. – Сейчас снимем тент, откроем палатку и все будет ОК.
Из тента ребята сделали небольшой навес, закрепив один его край на палатке, а другой – ледорубами, воткнутыми в снег. В тени в самом деле оказалось неожиданно прохладно. Двигая рукой из тени на солнце я наблюдала, как руке становилось то прохладно, то жарко.
— Да, здесь так, — Андрей разводил примус, но есть не хотелось совершенно, — такая разница температур в тени и на солнце добавляет проблем при хождении в зоне трещин, поскольку на солнце может быть и плюс 80, а в тени трещины, когда ты спускаешься в нее, чтобы перебраться на другой ее край – минус 10, и если идешь по жаре раздетый, то, попав на пару минут в тень, можешь простудиться, а бронхит на большой высоте… это большая проблема. Я уж не говорю о такой довольно банальной ситуации, как падение в трещину – хоть ты и не провалишься глубоко – ну может на пол метра, метр, поскольку идешь в связке, и кроме того тебя может задержать снег, которым часто плотно забиты трещины, — а все равно можно серьезно простудиться за те две-три минуты, пока тебя оттуда вытаскивают.
— Да, бронхит это неприятно…
Андрей сухо рассмеялся.
— Это внизу бронхит – неприятность, а здесь – большая проблема и серьезная опасность для жизни. На высоте, от начала заболевания до летального исхода – сутки, двое. А кашель, как видишь, одолевает почти всех, и вот попробуй определи – это у тебя уже начинается бронхит, или просто кашель. Если бронхит – надо немедленно сбрасывать высоту, что, как ты понимаешь, срывает восхождение, а если это просто кашель – можно идти дальше, но цена ошибки велика.
Увидев мою озабоченную физиономию, он рассмеялся.
— Не бойся, на такой малой высоте – до 5.000 метров – это все не так страшно, но простудиться можно все равно при таких температурных перепадах, поэтому приходится быть утепленным даже при такой жаре.
Вообще восхождение представлялось мне несколько иначе. Я воображала людей, преисполненных решимости, испытывающих радость преодоления, бодро вырубающих ступеньки во льду, а на самом деле… на самом деле у меня была полная апатия, вообще ничего не хотелось, я сидела на коврике на снегу и не могла даже пошевелиться – малейшее движение было вымученным. Огромные затемненные очки делали мир тусклым, а снять их было невозможно – снег мгновенно слепил, и за пару минут можно было ослепнуть совсем. В безветрии очки постоянно запотевали, и их приходилось протирать руками. Снизу лицо закрывала марлевая маска, иначе бы все сгорело до пузырей, и я чувствовала себя как в скафандре в духовке… и вообще я чувствовала себя крайне отвратительно.
Решила отказаться от завтрака – невозможно в себя впихнуть ничего, ну разве что попить куриного бульона… что там приготовили ребята… ооо… какая гадость… кофе… рыбная консерва…
— Да, вот такая она, горная болезнь, — похлопал меня по плечу Андрей, — ничего не хочется, предпочтения к еде обостряются до невозможности, но делать нечего – есть надо даже через «не хочу», иначе не сможешь идти. Впихивай в себя еду, заливай воду, даже если будет тошнить. А ты молодец, не ноешь, не жалуешься. И запомни – если будешь вот так сидеть – будет становиться все хуже и хуже.
— Я помню… А что же делать?!
— Что угодно. Хоть носи рюкзак с места на место. Лучше, конечно, сделать что-нибудь полезное, а самое лучшее – походить вверх-вниз.
— О!!! Походить!! Да ты что, я встать то могу с трудом…
— Тебе остается поверить мне на слово. Чем больше ты будешь хоть что-то делать, тем легче будет становиться. Здесь никто не поможет – либо ты сама преодолеваешь свою болезнь, либо она преодолевает тебя. Встань и начни для начала паковать свой рюкзак. Через пару дней начнет наступать акклиматизация, полегчает.
Собирая рюкзак, я краем глаза посмотрела на Олега, — он был мрачен и даже не смотрел на нас. Опять возникли сомнения по поводу его адекватности и новая озабоченность – как поговорить об этом с Андреем так, чтобы Олег ничего не заподозрил. Я повернулась к Андрею и показала ему глазами, что хочу отойти с ним в сторонку. Он сделал удивленное лицо и собирался что-то сказать, но я тут же приложила пальцы к губам, изобразив тревожность и просьбу. Ничего не понимая, он молча взял ледоруб.
— Пойдем, посмотрим на сегодняшний снег. – Андрей бросил мне конец веревки и начал протаптывать шаги вверх.
Мне показалось, что Олег еще больше помрачнел, и он как будто сам это замечал, словно прислушиваясь к своей мрачности, но не находя ей объяснения. …Или это просто из за моих очков его лицо казалось сине-зеленым, а я стала очень подозрительной из-за усталости, приступов головокружения и фонового беспокойства? Как бы там ни было, а я все же хотела поговорить с Андреем, высказать ему свои опасения.
— Ты уверен, что Олег психически здоров? Вчера, когда ты уснул, он рассказывал про свои путешествия, и иногда я видела в нем настоящего сумасшедшего. Тебе не кажется, что он не в себе?
Лицо Андрея исказилось в недовольной гримасе.
— Что за глупости ты говоришь? Нет, я ничего такого не замечаю. Да что с тобой? И голос у тебя нервный, срывающийся. Все это тебе кажется, я Олега знаю, он в более здравом уме, чем многие.
— Ты знал его раньше! Ты бы слышал, что он говорил вчера, и главное – КАК он это говорил. Андрей, мне страшно идти с таким человеком дальше. Я ожидаю от него все, что угодно.
— Майя, послушай меня, это просто горная болезнь. Ты устала, не выспалась, ты все видишь сейчас не в том свете. Тебе надо успокоиться, иначе это с тобой будет опасно идти дальше.
— Со мной??? – совершенно неожиданно меня охватило сильнейшее возмущение.
— Ну вот видишь, как неадекватно ты реагируешь…
— Да, и правда неадекватно, — мне стало стыдно за свои эмоции. – Но вчера я чувствовала себя хорошо, и все равно видела в нем сумасшедшего.
— Вчера у тебя уже начиналась горная болезнь, она всегда прихватывает под вечер, так что давай прекратим этот разговор, тем более, что пора собираться и идти вверх. Скоро снег размокнет, и тропить будет трудно. Когда станет полегче с горняшкой, ложиться спать будем в 7-8 часов вечера, а вставать и идти дальше — часа в три ночи – так легче. Снег, схваченный морозом, образует твердую корку, и по ней можно идти с рюкзаком, не проваливаясь.
— Неужели наст может быть настолько прочным, что выдержит тебя с рюкзаком?
— Ну… меня может и нет, а тебя выдержит. В крайнем случае можно снять рюкзак и тащить его за собой на веревке. На такой высоте протаптывать тропу, проваливаясь в снег на каждом шагу по самые… в общем это настоящее мучение.
Я представила себе, как мы идем, таща за собой на веревочке жирные, упирающиеся рюкзаки, и захихикала – ну натуральная сценка из психбольницы…
Мы вернулись к палатке. Шапка и большие солнцезащитные очки почти полностью скрывали лицо того, кто так пугал меня, и я почувствовала отчаяние от того, что потеряла опору в виде Андрея, и что придется либо требовать, чтобы все шли вниз, ведь дорогу назад я не смогу найти самостоятельно, либо придется идти вверх, будучи отравленной нарастающим беспокойством и горной болезнью…