— Нет, Ларс, я отказываюсь принимать это всерьез, это бред, ну что за хуета?:) Ну это же глупо, думать, что я способен серьезно отнестись к этому, ну… у меня даже нет слов, я же не идиот в конце концов.
Мы сидели вчетвером в небольшой полукруглой пристройке к архивному помещению, которая оказалась чем-то вроде кабинета Харма.
— Я предлагаю так, Макс, – остановила меня Сага. – Ты можешь верить или не верить, считать, что все это игра или провокация или эксперимент, ради бога, думай что хочешь, но при этом давай мы будем делать то дело, которое нам следует делать.
— Какое дело?
— Какая тебе, в конце концов, разница? – продолжала она. – Ну игра, ну вот такие у нас развлечения. Играй с нами вместе.
— Хорошо, ладно, давайте играть… но во что? В полет на Марс?:) Мне представить, что я сейчас сижу в ракете?:) Командир, у нас ща выход в открытый космос, где мой скафандр?
Харм всхрюкнул и затрясся от мелкого смеха.
— Да уж, охуенно смешно, — мрачно подытожил Ларс, зыркнув на него. – Смейся-смейся, посмотрим…
Он покачал головой, провел ладонью по столу, видимо обдумывая что-то.
— Ты вот возьми и расскажи ему вместо того чтобы сидеть тут и развлекаться.
— Я-то расскажу, конечно, работа у меня такая… — с наигранной усталостью произнес Харм и развернулся ко мне. – Пять минут твоего внимания, Макс. ОК?
— Хорошо… ладно, я что… я не против слетать на Марс, главное водой запастись, едой, воздухом… а девочки там будут?
— Девочки там будут, — кивнул он. – И мальчики будут. И собачки с кошечками, и цветочки и ягодки… все будет, дай только время. Итак, солнце мое ненаглядное, послушай, в какие игры мы тут играем… Ты, как нормальный человек, занимался своими делами тут, на нашей чудесной планете, и до космических приключений тебе было мало дела, это понятно. Куда-то там летают, что-то планируют… интерес к космосу давно прошел. Это сто лет назад каждый, даже необразованный человек, жадно ловил каждую новость о новом шаге за пределы Земли, а потом это приелось, стало рутиной. А потом и вовсе надоело. Активное исследование космоса привело к тому, что эта тема перестала быть новой. Поток новостей от космических станций, телескопов, уже к началу двадцать первого века стал настолько плотным, что превратился в обыденность. Черные дыры могут излучать больше, чем это допускается пределом Эддингтона. Очередной эксперимент по поиску частиц темной материи не дал ничего, но позволил уточнить ограничения по возможной массе вимпов. Открыты двадцать тысяч суперземель. Обнаружено, что девяносто девять процентов суперземель – это мини-нептуны, в принципе непригодные для жизни, и прочее и прочее. Астрономия перестала быть предметом обсуждений на кухне. Каналы на Марсе вполне можно было обсудить со своей бабушкой, а вот М-теорию с ее одиннадцатью измерениями и многообразиями Калаби-Яу уже не обсудишь даже с умным человеком. Современная астрономия окончательно ушла в область точных наук, как и генетика, как в свое время это произошло с классической физикой и математикой. Поэтому интерес общественности угас. И оживить его сможет только что-то реальное, что можно пощупать своими руками, что непосредственно коснется нашей жизни. Так что ничего удивительного в том, что люди проспали новую эру. И ты ее проспал.
— Эру?
— Эру. Что тебе известно о проекте Mars One?
— Ничего. Это запуск спутника к Марсу?
— Ага, — Харм хмыкнул. – Спутника… ладно… устрою тебе небольшую промывку мозгов. Проект Mars One запущен двадцать лет назад, когда он казался просто еще одной красивой сказкой. Его автор – Бас Лансдорп, обычный нидерландский предприниматель.
— Появилась Голландия, — себе под нос заметил я.
— Что?
— Ничего, я так… и что?
— В течение пяти лет он работал в Делфтском техническом университете, где очень близко сдружился с одним очень необычным преподавателем на одной из смежных кафедр… этим преподавателем был один неплохо известный тебе человек… ну неважно кто. Важно, что именно тогда эта идея родилась, и когда Бас приступил к размышлениям всерьез о ее реализации, оказалось, что это не так фантастично, как кажется на первый взгляд. По сути, все базовые технологии для исполнения проекта уже есть, требуется лишь их серьезная доработка. А на это требуются деньги… а денег у него в таком количестве не было. Зато они были у его давнего друга, который и вложил значительные средства в этот странный старт-ап на одном условии: в случае, если полет состоится, одно место астронавта принадлежит ему, и он может предложить любого человека на это место. Ну и если учесть, что первые планы подразумевали отправку в первой партии только двух астронавтов, то это было достаточно весомое условие…
— Космический туризм? — Мне показалось, что Харм говорит все это всерьез, и мое шутливое настроение слегка улетучилось.
— Нет, не туризм. Я же сказал, это билет в один конец.
— ?
— Отправить астронавтов на Марс и вернуть их оттуда, эта задача и сейчас выглядит совершенно нереальной, неподъемной, и останется таковой еще десятки лет, видимо. А вот отправить их и оставить их там – это реально.
— И… и что дальше?
— Дальше начались исследования. Проблем – тысячи, это само собой, но в двадцатых годах к нему подключились очень серьезные фонды и организации, и процесс пошел очень бурно. В восемнадцатом году состоялся первый шаг: на Марс отправили посадочный модуль, который отработал базовые процедуры: установку и проверку работы солнечных батарей, отработку технологии добычи воды из грунта…
— Воды? Там все-таки есть вода? – перебил я его.
— Мда… — Харм вздохнул и покачал головой. А то, что Земля круглая, это тебе, надеюсь, известно? На Марсе, представь себе, есть вода, и ее там очень много.
— Насколько я помню, марсианские каналы, как выяснилось, к воде никакого отношения не имеют?
— Имеют. Сейчас в открытом виде там воды почти нет, а раньше была. Раньше на Марсе были мощные полноводные реки, существовавшие в течение миллионов лет. Если тебе интересно, то это в частности вытекает из того, что многие русла приподняты над окружающей местностью.
— Приподняты?? Но…
— Приподняты. И на Земле такие вещи тоже случаются. Это так называемые «инвертированные русла». Река течет, тысячу за тысячей, миллион за миллионом лет, на дне накапливаются, спрессовываются отложения, а более мягкие окружающие породы со временем выветриваются, вот и получается инверсия – русло бывшей реки возвышается над рельефом. Найдены и многочисленные дельты рек, например в кратере Эбельсварде. Так что ничего удивительного, что вода на Марсе есть и ее там очень много. Просто сейчас она существует в виде льда. Промороженный грунт.
— Ты сказал «почти нет» воды в жидком состоянии, то есть все-таки она где-то есть?
— Иногда. Когда наступает лето, часть льда растапливается и соленые потоки стекают с холмов. Содержание воды в породе составляет в некоторых местах до пяти процентов по весу, то есть можно сказать, что воды на Марсе сколько угодно. Но ее надо суметь добыть, очистить, сделать пригодной для питья. Это лишь одна из проблем… ну о проблемах ты еще успеешь узнать. Вот… в то же время был запущен коммуникационный спутник, который начал непрерывную передачу изображений с поверхности Марса. Следующий этап наступил в двадцатом году. На орбиту вокруг Солнца посадили несколько спутников связи, а на Марс было выгружено много оборудования для будущей экспедиции. Фактически, там появилась первая стройплощадка с строительным оборудованием, беспилотными марсоходами, которые приступили к созданию площадок для размещения больших объемов груза, размещения солнечных панелей и всего прочего. В двадцать втором дело пошло уже на поток, и в феврале двадцать третьего были доставлены и установлены жилые блоки на поверхности, блоки систем жизнеобеспечения, грузовые блоки. Фактически, был подготовлен лагерь для первых поселенцев – системы энергопитания и жизнеобеспечения были активированы и признаны работоспособными в полной мере. Начали создаваться стратегические запасы воды и кислорода. Ну это все звучит так просто, на самом деле, конечно, там бездна технических проблем и их решений…
— И мне надо будет во всем этом разобраться?
— Желательно. На самом деле нет, не надо. Твоя миссия носит совершенно иной характер. Техникой будут заниматься другие люди, но в общем… конечно, чем больше ты влезешь во все мелочи, тем больше и тебе самому будет интересней.
— Влезать в детали постройки моих вилл мне было интересно:)
— Ну вот… а это тебе не виллы, это другая планета… о дальнейшем ты наверное уже читал в новостях, так как события вышли из лабораторных, так сказать, условий. В мае этого года на орбиту Земли ушли транзитный модуль, посадочный модуль MarsLander с экипажем на борту, разгонные ступени.
— Ну то есть… экипаж уже болтается на орбите? А причем тут тогда я?
— Это не тот экипаж. Это монтажники, которые должны все подготовить к запуску миссии. Астронавты, которые уйдут с этой миссией на Марс, отправятся на орбиту в сентябре, а монтажники пока что останутся на околосолнечной орбите. Высадка на Марс – в апреле двадцать пятого. Вы приземлитесь, пройдете акклиматизацию…
— Акклиматизацию? В каком смысле?
— В смысле гравитации, прежде всего. Ты вообще как себе представляешь Марс?
— Вообще… никак:)
Сага усмехнулась, встала и потянулась. Очень красивая девушка… Почему до сих пор я не попробовал ее потискать? И в этот момент до меня как-то уже более определенно дошло, что в эту минуту мы обсуждаем нечто совершенно дикое, нереальное – мою отправку на Марс в один конец, без возможности вернуться обратно. Без возможности трахаться с мальчиками и девочками, бегать по горам, купаться в море, гулять по лесу… бред… что это вообще за хуйня тут происходит?
— Марс намного меньше Земли, — настойчиво вернула меня к реальности Сага. – Лишь десять процентов по массе. И сила тяжести там, соответственно, в два с половиной раза меньше, чем тут. И это проблема.
— Из-за деградации мышечной системы?
Мне сейчас совершенно не хотелось обсуждать какие-то абстракции массы Марса. С таким же успехом я мог бы обсудить привычки динозавров, чтобы отправиться в прошлое и организовать доставку тиранозавров в настоящее. Атмосфера сумасшедшего дома стала сгущаться, и я почувствовал себя совсем некомфортно. Кажется, до меня стало доходить, что это эксперимент, видимо связанный с изменениями уверенности. Сейчас они создадут вокруг меня совокупность событий, разговоров, обсуждений на полном серьезе моей отправки на Марс, чтобы у меня создались соответствующие уверенности. Но зачем? Это как-то связано с тем, что говорил Ларс о моей проблеме в глубоких воспоминаниях, контактах со Странниками, связью моих проблем с Землей? Может быть информатор решил проверить – в какой степени моя уверенность в том, что я окончательно и навсегда покидаю Землю, повлияет на эти проблемы? Странноватое решение… Надо быть все-таки не очень адекватным человеком, чтобы принять эти игры всерьез. Хотя… в некоторые моменты я втягивался и как бы переставал думать о чудовищной нелепости всего этого. Так почему бы и не подыграть? Сопротивляться затеям информатора у меня не было никаких причин. Ничего плохого я от него никогда не видел, а вот хорошее как раз видел, и немало. Ларс, Сага и Харм играли свои роли может и не очень хорошо, но они, в конце концов, не актеры, и теперь мне стало проще понять то раздражение, которое, казалось, испытывал Ларс в общении со мной – он играл свою роль, оказывая услугу информатору, и чувствовал себя не очень уверенно, и видимо опасался, что может испортить игру. В целом Ларс мне тоже был симпатичен, да и Сага… да и Харм тоже, и если они по каким-то причинам содействуют информатору, который помогает мне, то тем самым они и мне помогают, так какой смысл вставать в позу?..
— Мышцы, это не проблема, продолжала между тем Сага. – Работы у вас там будет очень и очень много, плюс тренировки на тренажерах. Проблема – кости. Невесомость во время перелета будет длиться не очень долго, тем более что частично она будет скомпенсирована – последняя ступень привязана к кораблю канатом и после сбрасывания получит вращательный пинок, так что она будет крутиться вокруг корабля и раскручивать его, создавая гравитацию…
— Недолго лететь, а это сколько? – Я решил все же немного подколоть ее и поймать на незнании деталей.
— Двести пятьдесят суток по полуэллипсу. Грузы можно доставлять и по параболе за семьдесят суток. Ну естественно, речь идет лишь о возможных стартовых окнах для полета, а они случаются лишь раз в два года. Точнее, раз в двадцать шесть месяцев. Так что на оперативную помощь Земли вам рассчитывать не приходится, и если в течение трех лет что-то с вами там случится, что потребует материальной помощи с Земли, то вы ее не получите.
— Это… не очень вдохновляет…
— Вообще нам ничего не известно о том, как на человеческое тело будет влиять длительное проживание при такой гравитации. Нам кое что известно о проблемах при невесомости, но это совсем другое. Кое какие эксперименты с мышами проводились на земной орбите именно с целью прояснить последствия длительной жизни в условиях марсианской гравитации, но… мыши это мыши.
— Про кости тебе потом расскажут, — прервал ее Харм, — давайте сейчас не утопать в частностях.
Я мысленно усмехнулся. Призыв «не утопать в частностях» — хороший способ выкрутиться из ситуации, когда об этих деталях ты знаешь недостаточно много, чтобы создать требуемую иллюзию.
— После акклиматизации вас ждет огромный фронт работ, естественно, главный из которых – обустройство обитаемой базы.
— Непонятно… разве это так сложно, залезть в капсулу или жилой отсек или что там будет, и жить там?
— Никакой капсулы и отсека не будет, Макс. В этом и проблема. Ты не можешь просто высадиться на Марс, зайти в квартиру и жить там, присосавшись к кислородной трубе. Тебя убьет радиация. И для того, чтобы не наделать там глупостей и не превратиться в обузу, тебе надо будет воспринять очень много жизненно важной информации, в том числе и той, что касается радиации. Времени для этого достаточно. Пока будете лететь, ты все успеешь, тем более, что в команде вы сможете обсуждать самые разные вопросы. Никто не может знать всего, поэтому программа полета предусматривает в частности плотное общение друг с другом, чтобы каждый, кто является специалистом в своей области, объяснял бы другим наиболее важные, ключевые вопросы.
— И как нам спастись от радиации?
Ларс беспокойно заерзал в своем кресле и взглянул на часы. То ли это снова уловка, то ли и в самом деле ему уже поднадоело все это. Или и то и другое вместе.
— Ребята, у меня дела, — с плохо скрываемым нетерпением произнес он. – Насколько я понимаю, кроликами Макс заниматься не хочет и не будет, поскольку у него есть и соображения морального характера… — он отмахнулся от меня, видя, что я открыл рот для возражений, — и просто потому, что у него нет на это времени. Через два месяца ему отправляться на орбиту и потом дальше. Что от меня хотели… я свое дело сделал, я с ним пообщался, составил свое впечатление, как это просил информатор, я согласен, что парень адекватный, он мне нравится, я бы на самом деле и тут ему вполне бы позволил остаться, но теперь мне пора.
Он встал и замер.
— Ну то есть, это вам пора:), кабинет все-таки мой. Проваливайте, в общем.
Харм вполголоса перебросился парой слов с Сагой, слишком тихо, чтобы я что-то смог разобрать, после чего он махнул мне рукой и пошел к выходу.
Из здания мы вышли вдвоем с Сагой, Харм остался в архиве.
— Расскажешь про радиацию? — спросил я.
В общем, с ней мне было приятно, и почему бы не поболтать о радиации? Чем дольше я с ней находился, тем больше у меня к ней возникало какого-то глубокого, теплого влечения. В этом было и эротическое, и сексуальное, но и не только. Я только сейчас обнаружил, что мне приятен ее взгляд. Просто приятно, когда она на меня смотрит. Влюбляюсь? Ну, с моей способностью влюбляться, это совсем не странно. Захотелось взять ее за руку, что я и сделал. Она сжала мою руку в ответ, и от этого щекочущее наслаждение в груди усилилось. Захотелось поцеловать ее ляжки, снять с нее кроссовки и рассмотреть ее лапки, вдохнуть их запах, целовать их и смотреть ей в глаза. Ну точно, уже влюбился. Ну клевая же девочка, ясный пень что я влюбился.
Несколько минут мы просто шли вместе, держась за руки, как подростки, потом она потянула меня в сторону от тропы и затащила на небольшую полянку, покрытую густой травой. С дальнего конца к полянке примыкала скала, под которой был сделан деревянный настил и валялись подушки. Мы завалились на них, и я без дополнительных расспросов привлек к себе ее ножку, стащил с нее кроссовок и прижался лицом к едва влажному синему носочку. Запах ее лапок был охуенным, и сейчас мне уже не была нужна никакая радиация.
— Радиация, это огромная проблема, — начала вдруг она говорить, слегка поигрывая со мной пальчиками на своей задней лапке, и это возбуждало – ласкать ее ножку, прижимаясь к ней лицом, потискивая коленку, проводя ладонью по ляжке спереди и сзади, и слушать то, что она говорит. – Первая проблема – радиация во время перелета. От нее не защититься и метровыми стенами, а ведь у нас каждый килограмм на счету. Солнце излучает, и солнечный ветер очень опасен.
— В конспирологической версии высадки американцев на Луну утверждается, что они не смогли бы долететь туда и обратно, не получив смертельной дозы облучения, — вспомнил я.
— Это не совсем так. Так называемые «солнечные протонные события» случаются периодически. Особенно агрессивные выбросы высокоэнергетических частиц происходят не непрерывно, а всплесками, и сейчас мы можем неплохо их предсказывать, а Армстронгу и его компании просто повезло проскочить в окно. Тем не менее, если бы мы слетали к Марсу и обратно, то даже с учетом удачного стечения обстоятельств мы бы получили смертельную дозу радиации, примерно один зиверт. Но полет будет только в одну сторону.
— Половина смертельной дозы, это как-то тоже невесело, нет?
— Конечно. Но метаматериалы нам помогут. Это одна из составных частей всей программы, которой уделялось огромное внимание, иначе все просто теряет смысл. Самой первой с нами начала сотрудничать компания Lockheed Martin, и вместе с ними мы создавали образец посадочного модуля, а потом они расширили свое участие, и к работе постепенно были привлечены и другие компании, отдельные лаборатории и университеты. В области метаматериалов с нами сотрудничали несколько крупных корпораций, но прорыв был сделан небольшой группой ученых из университета Дьюка. Дэвид Смит и пара его коллег нашли одно удивительное свойство материалов с отрицательным показателем преломления. Дэвид был в курсе нашей программы, он связался с Басом, и дело пошло. Обычная обшивка корабля способна поглотить только семь-восемь процентов излучения от солнечного ветра, а все остальное достанется нам. От лучей высокой энергии, из которых в основном состоит солнечный ветер, разумной защиты практически нет, а с помощью этого метаматериала толщиной в один фут можно так изолировать жилой отсек, что нам достанется только половина излучения. И это тоже дохрена, конечно, но на нашей стороне график активности Солнца.
— Этот график… он достоверен?
— До известной степени… риск всегда есть.
— И если нам не повезет?..
— Ну, если не повезет и мы попадем в неожиданный выброс, то изжаримся как на сковородке, до Марса тогда вообще никто живым не долетит. Но это, все-таки, маловероятно. Основная проблема там, на Марсе. Ты представляешь себе что-нибудь… а, не представляешь.
— Не представляю, расскажи.
Теперь, когда я мог гладить, тискать и целовать ее ляжки, коленки, лапки, целовать ее письку через шортики и чувствовать, какая она горячая и упругая, я мог бы слушать ее хоть целый день, хоть о радиации, хоть о питекантропах.
— Атмосфера на Марсе очень дохлая. Семь тысячных от плотности атмосферы Земли.
— Тысячных или сотых??
— Тысячных. Углекислый газ. Ее достаточно для того, чтобы использовать парашюты при торможении, и также ее достаточно для того, чтобы вызывать огромные пылевые бури. Это, кстати, делает невозможным надеяться только на солнечные батареи – одна такая буря длительностью в несколько месяцев, и все, кранты. Так что атмосфера очень слабая. Но что самое плохое, так это магнитное поле. Оно слабее земного в восемьсот раз, а именно магнитное поле – главный щит Земли, закрывающий нас от космической радиации. В принципе, так как Марс дальше от Солнца, то там и излучение не такое убойное, и все же если жить там долго, будем получать больше двух миллигреев в день, и за два-три года получим столько, что мало не покажется.
— Так может быть закопаться?
— Тебе захочется жить в гробу?
— Не очень…
— И потом, терраформирование Марса, это все-таки работа, требующая активной жизни и работы на его поверхности… в общем, закопаться все равно придется. По крайней мере на первое время.
— Уже что-то выкопано или предполагается, что копать будут астронавты?
— Ничего не выкопано и ничего и не будет копаться.
— Почему?
— А чем? Ты притащишь на Марс гигантские экскаваторы, грузовики, топливо?:) Нечем копать. Мы там будем предельно лимитированы по снаряжению. Какое нахрен копание.
— А пещеры?
— Вот пещеры и подойдут, да. Только чтобы их найти, придется сначала туда прилететь. Марсоход может покататься по ровной поверхности, а заехать в горы, найти и разведать там пещеры… это исключено. Такая техника даже близко не создана. Это можно сделать только живому человеку.
— Так что это будет гонка на выживание? Ведь чем дольше будем искать, тем больше схватим радиации?
— В общем да, но не совсем так. Мы ведь не на равнине будем пещеры искать, а в каньонах, а там и защита от радиации выше просто в связи с характером рельефа.
— Так ведь уже все определено? – дошло до меня. – Место высадки, место поисков пещер? Ведь там уже первые модули, оборудование?
— Разумеется.
— Можно посмотреть?
— Конечно можно. Жить будем там, где теплее, ведь атмосферы практически нет, космос…
— Минус сто? Блять, жопа какая-то…
На меня опять снизошло откровение, что все это полный бред, но теперь этот бред стал, по крайней мере, намного приятнее, так как я могу ласкаться с Сагой.
— Ну почему минус сто… на экваторе летом может быть плюс двадцать, двадцать пять. А вот зимой да, зимой будет жопа… причем год на Марсе почти в два раза длиннее земного… Так что все начнется там, на экваторе. В лабиринтах ночи зародится новое утро для человечества.
— Пишешь стихи?:)
— Нет, не писала и не пишу. Так называется район приземления: «Лабиринты Ночи». Рядом с долиной Маринера. Это огромный конгломерат горстов, грабенов, каньонов. Там есть пещеры, это точно известно, и нам надо будет найти такую, которая станет нашим первым убежищем, которая отвечает максимальному количеству требований. Эту пещеру мы изолируем от окружающего мира специальной системой шлюзов, создадим там нормальное давление, так что можно будет жить без скафандров.
— Это уже совсем неплохо! Огромная разница с тем, чтобы жить в стальном гробу. Значит, можно будет гулять, хотя бы по пещере, и…
— Не особенно обольщайся, — рассмеялась она. – без скафандров, не значит в шортах и футболке. Придется носить высотно-компенсационный костюм, а раздеваться можно будет только в жилых капсулах, которые надо будет установить в пещере. Тебе надо очень и очень много всего узнать, Макс. Не откладывай, ведь до того момента, когда ты ступишь на поверхность Марса, осталось меньше года.
— Да…
Я рассмеялся, и она удивленно на меня посмотрела.
— Нет, ничего, я просто так… рассмешило кое-что. Идея может и клевая, Сага… но я тебе честно скажу, одно дело пофантазировать и поиграть в космонавтов, и совсем другое дело, поверить в это на полном серьезе.
— А, вот ты о чем…
Она забрала у меня свою лапу, поджала ее под себя и села. Выглядела она сейчас немного озабоченной, но что я тут могу сделать? Ведь и в самом деле, довольно странно было ожидать, что я смогу воспринять это как нечто большее, чем игра в смену уверенности.
— Сага, я не против заниматься тем, что мне предлагает информатор, тем более что в эту игру играешь и ты. Я не вижу никаких причин, по которым я не мог бы заинтересоваться темой террафор… терра что там?
— Терраформирование Марса.
— Да. Пусть будет Марс, пусть Европа или Энцелад. Я не против стать специалистом по программе Mars One или любой другой. Это в общем и на самом деле интересно. Мне для этого надо куда-то уехать?
— Нет, не надо никуда уезжать. Всю предварительную информацию ты сможешь получать и тут – от меня, от Харма, сюда будут и другие приезжать.
— Другие кто? Сколько вообще человек высадится на Марсе?
— Изначально предполагалось, что каждые два года, в соответствии с «окном», на Марс будут прибывать двое или четверо. Но затем финансирование резко увеличилось, да и кроме того вчетвером нереально делать даже простые вещи, поэтому первый экипаж будет состоять из восьми человек. Через два года прилетят еще двадцать. Еще через два – еще может быть сорок… Ну это в общем сильно зависит от того, что нам удастся сделать, насколько нам повезет найти подходящую пещеру, оборудовать ее, запустить все системы добычи изо льда кислорода и водорода, установить солнечные батареи и реактор, начать выращивание всякой картошки и кучу, кучу всего остального.
— А назад, значит, дороги нет?
— Назад дороги нет. Если помечтать, то можно, конечно, домечтаться до того, что лет через двадцать или тридцать… но уж если мы там будем так бурно все развивать, что появится возможность улететь обратно, то ты думаешь, нам этого захочется?
— Нам?
— Не поняла.
— Ты все время говоришь «мы», «нам».
— Конечно! А как еще я могу говорить? Ведь я лечу тоже.