— И тебе не пришло в голову проверить их пульс?
— Мне ничего не пришло в голову. Я просто видел перед собою трех мертвых людей, лежавших на земле с неподвижными открытыми глазами. Что еще я должен был подумать, по-твоему? – Почти возмущенно оборонялся Коос от моих расспросов. – Насколько я помню, ты тоже не стал задавать вопросов насчет пульса…
— Но ты вел себя так, словно уже убедился… ну ладно. Черт с ним. Главное не это.
— Это точно, — поддакнула Реми, сидя у меня на коленках. – Главное, что все мы живы.
— Вот что особенно для меня удивительно, — вставил Конрад, — так это то, что жив я! То, что информатор с Реми как-нибудь выкрутятся в любом случае, это меня как-то не удивляет…
— Но ты-то там что, блядь, делал, Конрад? Тебя на кой черт понесло в эту дыру?
— А что мне оставалось делать? Я еду от Олимпа, приезжаю как раз между Арсией и Павлином, проскочил еще километров тридцать, наверное, после узловой станции, и тут мой коммуникатор принимает что-то невразумительное от Реми. Я делаю запрос на коммуникационный узел и узнаю, что сигнал поступил с самого дальнего ретранслятора в пещере. Я, значит, останавливаюсь и начинаю думать. Ну если бы сигнал был бы хоть немного осмысленным, если бы он хотя бы напоминал что-то искаженное… но это была полная абракадабра, бред… да даже не бред, а вот именно хаотичный набор ерунды. Ну я и решил хотя бы подняться ко входу в колодец и еще раз запросить информацию. Поднимать какую-то там панику, ну или вообще обращать на это чье-то внимание мне казалось пока что бессмысленным, ведь я же знаю, что Реми, ты, другие имеют какие-то дела с бегемотами. Ну я развернулся, ввел в компьютер новое назначение цели и поехал. И уже у самой дыры получаю снова такую же белиберду, но уже от информатора.
— Такую же? – Переспросил информатор.
— Абсолютно.
— Но это был не просто белый шум, ну скажем как от помех при солнечной бури или…
— Да нет же, Макс, — перебил он меня. – Что такое помехи, я знаю отлично, не первый день на Марсе. Это был именно какой-то сигнал, но совершенно бессмысленный.
— И ты решил нырнуть?
— Ну… тут уж у меня выбора не было.
— Не было выбора?..
— Не было.
— Да был у тебя выбор. Не надо мне говорить про «не было выбора».
— Не было! – Упрямо повторил он. – Я был уже тут, у колодца, и мне оставалось лишь дождаться, пока поднимется лифт и спуститься. А если бы я начал вызывать кого-то, то сколько это все заняло бы времени, пока собралась бы какая-то аварийная команда, пока они сюда добрались бы? Часа два? Еще больше? Нет… не было у меня выбора.
— А почему тогда ты просто не сообщил кому-нибудь, что идешь вниз, что есть вот такие странные сигналы? Что может быть проще – сообщил и стал спускаться вниз.
— Ага:) – рассмеялся он. – Смешно… «сообщил и стал спускаться», как же. И кто в это поверит, особенно после твоих слов насчет того, за каким чертом меня туда понесло… «Сообщил и получил категорический приказ не соваться в дыру и ждать аварийной команды», вот как оно было бы, разве нет? Что, я неправ?
Я пожал плечами, но спорить не стал.
— Ну, и дальше что?
— А вот дальше я не помню, Макс, уж не обессудь. Думаю, что… да нет, что тут думать. Не помню.
— Он теперь тоже…? – Спросил я, взглянув на информатора.
— Тоже, — кивнул он. – Гибрид. Бегемотики не оставили его без своего благодеяния, как они это, видимо, понимают:)
— Ладно… ну, Коос, теперь твоя история.
Реми слезла с моих колен, заползла сзади и, крепко обняв за плечи, уткнулась носом мне в шею и стала там возиться, похрюкивать, покусывать, от чего у меня по всему телу побежали мурашки. Но было и еще что-то, что обратило на себя мое внимание. Раньше магнетары приходили в какое-то взаимодействие лишь в том случае, если мы плотно прижимались друг к другу грудью, а сейчас я почувствовал что-то, когда она прижалась сзади. Описать эти странные чувства было непросто, и я уже махнул рукой на это и приготовился выслушать Кооса, который почему-то медлил начинать, как вдруг все мое тело оказалось пронизанным тончайшей паутиной сияющих золотом и наслаждение нитей. Этот всплеск длился буквально одну-две секунды, но уже в этот миг я был уверен, что это стало самым поразительным переживанием за всю мою жизнь. Ну… одним из самых поразительных, так скажем. Эта золотистая паутина каким-то образом пронизывала мое тело и явно разбегалась куда-то за его пределы, и на краткий миг мне отчетливо показалось, что вокруг меня идет золотой дождь, как бывает, когда мельчайшие капли моросящего дождика сияют в лучах горячего солнца.
— Видишь ли, Макс, — наконец промычал Коос, — мне по сути и рассказывать нечего. Все уже рассказал Конрад.
— То-есть ты ехал с Олимпа…
— Ну не с Олимпа, но все остальное практически в точности то же самое. Я ехал из Биверлэнда, и на повороте к Пандоре получил в точности такой же абсурдный сигнал с коммуникатора Конрада.
— В точности такой же? – Снова уточнил информатор.
— Ну… я, разумеется, не занимался детальным сравнением… я имею в виду, что слушая описание Конрада и сравнивая его со своими впечатлениями…
— Я понял, — перебил его информатор. – Я это и имел в виду… и что дальше?
— Сначала я удивился, какого черта Конрад там делает. Ну как бы не его это епархия, и раньше я никогда не замечал за ним обостренного интереса к изучению бегемотов, тем более в индивидуальном порядке. Ну и я решил проверить.
— Но мне ты тогда еще не позвонил?
— Нет, Макс. Я не видел в этом смысла. Мне представилась какая-то смутная картина того, что Конрад решил там что-то проверить, или, может быть, кто-то попросил его что-то там сделать, помочь что-нибудь принести, установить, ну он и долбанул там свой коммуникатор об камень… В общем я решил, что просто проверю, далеко соваться не буду. Может заодно помогу чем-нибудь. А потом, уже на подходе к колодцу, рядом с тем большим камнем, в котором такое углубление типа кресла сверху, я получаю такую же бредятину уже от информатора и понимаю, что что-то, наверное, не в порядке. Не могли же они одновременно разбить свои коммуникаторы. И уже спустившись, я получаю сигнал от Реми, ну и тогда уже точно стало ясно, что что-то случилось.
— Но и тогда ты не стал вызывать Макса? – Спросил информатор.
— Ну я как раз стал… — Коос взглянул на меня и замолчал, состроив какую-то неопределенную физиономию.
— Он стал, да. Просто у меня был приступ неконтактности, так скажем, — прокомментировал я и кивнул ему, чтобы он продолжал.
— То-есть ты получил три сигнала? – Уточнил информатор.
— Да, по одному от каждого из вас. Насколько я понимаю, никто из вас никаких сигналов не посылал, как и я, так что может быть это объясняется тем, что в присутствии бегемотов коммуникаторы начинают барахлить? А раньше…?
— Раньше этого не было, если ты об этом. А сейчас сразу у всех они вдруг вышли из строя? Это мне кажется странноватым. А тебе?
— Ну я не знаю… кто может заранее что-то сказать о бегемотах и влиянии их полей на оборудование… или ты имеешь в виду что-то другое?
— Макс, — задумчиво проговорил информатор, — а кто у вас тут главный спец по связи?
— Ну… специалистов хватает. Тебе что конкретно нужно?
— Хочу проанализировать те абсурдные сигналы, что получили Коос и Конрад.
— Хм… это то, о чем я подумал?
— То, то… так есть кому дать повозиться? Ну чтобы человек был толковый не только в соединении проводков?
— Марсианский вариант рукописи Войнича двадцать первого века?:) Ладно…
Я немного подумал и набрал Торкела. Насколько мне было известно, этот добродушный норвежец вполне способен на то, чтобы решить такого рода задачу. Крупный, под два метра ростом, с круглой вечно довольной физиономией, он скорее напоминал мне повара, чем талантливого математика и радиотехника. Он представлял собою тот тип людей, которые вносят в любое сообщество нотку умиротворенности и эдакой приятной легкомысленности. Его часто можно видеть в своей лаборатории или где-нибудь в парке или в любом укромном уголке, где нет суеты и шума, и любой человек сказал бы, глядя на него, что он прохлаждается или отдыхает. Спустя некоторое время можно было заметить, что прохлаждается и отдыхает он практически всегда, и вполне могло возникнуть недоумение – как такой праздный человек уживается в обществе столь деятельных, порой даже бурно-деятельных людей? Но как ни странно, именно общество активных, энергичных людей импонировало ему более всего, и он в своем олимпийском спокойствии возвышался над бурными событиями, как утес. Если же кто-то в самом деле захотел бы вдруг проверить, не является ли Торкел просто скучающим лоботрясом, он мог бы задать ему любой вопрос – хоть из области математики, хоть из области практически любой другой области знаний, и тогда он был бы немедленно погребен под потоками информации, идей, догадок. Когда Торкел умудрялся пополнять свой немалый запас знаний, я не знаю. Возможно, что этим, а также своей непосредственной работой он занимался в те часы, когда безвылазно сидел в своей конуре, куда никому свободного доступа не было. Так или иначе, на людях он всегда выглядел праздно-скучающим, и с энтузиазмом он был готов лишь сразиться в преферанс или шахматы, воспринимая их как приятную для ума разминку и повод почесать языком как бы ни о чем.
Судя по физиономии Торкела, появившейся на мониторе, сейчас был как раз период напряженной «беременности», когда он, засиживаясь в своей берлоге, отрезал себя от всего мира. Ну мой звонок он, видимо, не считал для себя допустимым отрезать. Да и нельзя сказать, что я особенно ему докучал – за весь тот год, пока он жил тут на Марсе, это был первый раз, когда я вторгся к нему по собственной инициативе, поэтому его лицо выражало некоторое удивление таким событием.
— Слушай, Торкел, есть довольно срочное дельце… для человека с интеллектом. Отвлечешься?
— Для человека с интеллектом?? Макс, ну это явно не для меня.
— Ну и отлично. Я сейчас тогда вышлю тебе кое-какие записи, подергай их там за разные концы. Первая кучка состоит из двух записей, а вторая – из трех. Соответственно первые две записи касаются событий, имеющих отношение к двум людям, а последующие три – ну там добавляется еще человек.
— Говоришь загадками…
— Ну не то, чтобы загадками… но если будут какие-то предварительные результаты, и если тебе понадобится дополнительная информация, то…
— …то ты мне нальешь воду в бассейн, да?
— Ну типа того. Вопрос для начала такой: могут ли эти записи иметь какой-то смысл? То есть я не прошу тебя этот смысл откопать. Для начала достаточно, если ты скажешь – может ли он там быть или это просто ерунда, белый шум, помехи, глюки.
— Это будет довольно легко. Отличить что-либо, имеющее смысл, от помех и глюков довольно просто.
— Даже в том случае, если ты ни на шаг не приблизишься к расшифровке смысла?
— Даже. Просто каждый язык, каждая символическая система, даже если сообщение зашифровано, имеет определенные признаки, которые и можно обнаружить.
— Отлично, отлично… слушай, Торкел, сделай доброе дело…
— Конечно, Макс. Я так догадываюсь, что теория шифрования тебя не интересует в данный момент, и мои идеи насчет того, как можно было бы подступиться к дешифровке иероглифов майя раннеклассического периода времен расцвета Каминальгуйю, найденных в Тикале на стеле тридцать один…
— … да, не очень интересует, верно:) Не сейчас.
— Значит сейчас тебе нужен просто результат.
— По сути, меня для начала даже устроит, если ты просто скажешь, случайный ли это бред испорченного прибора, находящегося под влиянием мощных электромагнитных полей, как мы думаем, или в этом есть какой-то смысл, — подытожил я, отправляя ему записи. – Сколько времени тебе понадобится?
— На это? – Удивился он. – Нисколько. Пару секунд. Сейчас, погоди, не отключайся.
Его взгляд упал вниз, на клавиатуру своего компьютера, и я легко представил по движению его плеч, как забегали по ней его пальцы.
— Так… так… секундочку…
По его мимике мы могли легко следить за ходом процесса по мере того, как более добродушное выражение лица сменялось менее добродушным, а затем обратно. Ничем другим, кроме гадания на своеобразной кофейной гуще, заниматься не хотелось, учитывая, что в любой момент Торкел мог прийти к какому-то результату.
Я взглянул на информатора. Его мысли, очевидно, были к чему-то прикованы, хотя, с другой стороны, видел ли его кто-нибудь и когда-нибудь в рассеянном состоянии? Очень сомневаюсь.
— Ну… тут кое-что есть, — воодушевленно произнес Торкел. — И я даже легко могу это показать. Вот, смотрите. Это, условно говоря, ваши сигналы. Смотрите, я помещаю картинки одну под другой, чтобы это было яснее… вот видите, вертикальная красная линия отсекает левую и правую части. Это видно?
— Видно. И что?
— Это идентичные куски. В каждом из пяти сигналов начало и конец идентичны. А вот серединки у них немного разные. Причем смотрите… в сигналах номер один и номер пять эти серединки идентичны, о чем нам говорит вот этот значок «match». Далее, сигналы два и четыре тоже образуют пары, а вот третья серединка уникальна, таких больше тут нет.
— Конрад… от кого в какой последовательности ты получил сигналы? – прервал я Торкела.
— Реми, затем информатор.
— Коос, а у тебя было… Конрад, потом информатор, и потом Реми, так?
— Верно.
Я перевел взгляд на информатора и увидел на его лице легкую улыбку.
— Похоже… — задумчиво произнес он, — мы невольно вынудили их разговориться?
— Предполагаешь, что это имена?
— Ну… имена или не имена, но видимо, это то, как они сами нас называют. Остальная, повторяющаяся часть сообщения, видимо, говорит о том, что этот человек находится в смертельной опасности.
— Торкел, — снова позвал я его. – Ты говорил, что можно отличить…
— Погоди, Макс, я тут кое-что запустил… что касается твоего вопроса, то да, безусловно, эта информация несет в себе смысл. Это не помеха, ведь ты это хотел узнать?
— Именно. А что ты там запустил?
— Программку… сейчас я попробую узнать, сколько смысловых блоков несет сообщение.
— То есть?
— Ну есть, как минимум, такой очевидный вариант, что смысловых блока тут три. О чем-то говорится в начале, потом имя адресата, и потом еще о чем-то говорится в конце, логично?
— Логично.
— Да. Но ведь могут быть и другие варианты. Например, завершающая часть может быть просто выражением вежливости…
— Вежливости??
Торкел поднял на меня взгляд и улыбнулся.
— Насколько я понимаю, от источника этих сообщений ожидать вежливости… маловероятно?
— Крайне маловероятно, Торкел.
— Ну тогда… все упрощается. Немножко упрощается, конечно, ведь… хотя… нет, сейчас, погоди.
— Я жду, жду.
— Кстати, исходя из ситуации, начало и конец скорее всего несут разный смысл, — заметил информатор. – Представим себе, что Реми, например, видит бегемота. Бегемот в беде. Рядом ползают другие бегемоты, но они не в курсе проблемы. Тогда Реми захочет их оповестить, используя средство связи, которое, как она знает, они между собой используют, но пользоваться которым она не умеет. Ну не знает она их языка и в кнопочках их не разбирается. Но хоть что-то сделать же надо? И вот она хватает их «рацию», условно говоря, и говорит что? Что вот этот толстый бегемот с вкраплениями блестящих чешуек в опасности – на него сейчас упадет скала.
— Я понял. То есть разумно было бы сообщить о самом факте опасности, затем о том — кто именно в опасности, и затем – какого рода эта опасность. Ну или наоборот, это неважно, но важны вот эти все три смысловых блока. Сумеют этот сигнал расшифровать или нет — это большой вопрос, но уж если ты решаешь попробовать, то целесообразно сообщить именно это… так что, Торкел, блоков три. Минимум три.
— Это хорошо, Макс… хорошо, но… мало.
— Все, что у нас есть.
— И больше никак не получить ничего? Ну тогда ведь и взламывать шифр нет смысла, если вы ничего больше от этого источника так и так не получите:)
— Почему не получим? – Встрепенулась Реми, снова переползая вперед. – Мы ведь теперь знаем, как они называют каждого из нас. Что, если я, например, подойду к одному из них и проиграю запись именно этого кусочка? Он ведь поймет, что я называю себя. Может, он назовет свое имя?
— И мы примерно понимаем, что один смысловой блок говорит об опасности для жизни, а второй… что бы случилось с вами, если бы Коос вас не вывез?
— Видимо, задохнулись бы, если бы воздух в баллонах кончился, а мы бы так и не пришли в сознание.
— Торкел, одна часть…
— Я все прекрасно слышу, Макс. Но пока не вижу, как понять, в какой части о чем говорится. Если бы это была речь человека, существа сумбурного и избыточного в своей активности, то он бы сначала сказал об опасности вообще, а потом конкретизировал бы – в чем эта опасность состоит, и таким образом морфема «опасности» встретилась бы нам в обоих частях, что и позволило бы нам ее вычленить. Но раз речь идет о бегемотах, как я, извините, не будучи дураком понял… то ваши бегемоты, это существа, которые если уж и размышляют, то делают это, видимо, последовательно и без лишнего мусора, и их речь скорее всего четко структурирована. В общем, ребята, если хотите разобраться в их языке, нам нужны точно поставленные опыты… и надо подумать на эту тему.
Воцарилось молчание.
— Так мне…подумать, Макс?
— Подумай, подумай, — ответил за меня информатор и отключил связь в своей манере.
Реми довольно хрюкнула, очевидно, предвкушая чертовски интересные эксперименты и возможность начать общаться с бегемотами.
— Да… это все здорово, конечно, — решил я ее немного остудить, — но не забывайте, что контакты с бегемотами все еще остаются для нас крайне опасными.
— Это как раз повод научиться общаться, — заметил Конрад, и мне показалось, что чувствует он себя не очень хорошо.
— Все в порядке, Конрад? Не забывай, что каждый из нас после внедрения магнетара провалялся без сознания… Эй… лови его!
Но Коос уже и сам все увидел и подхватил падающего Конрада.
— Ну вот теперь все как надо, — рассмеялся я, — теперь и он проваляется как овощ несколько дней.
— Торопиться некуда, — подвел итог информатор, вставая. – Торкел поработает еще над записями, продумает схемы экспериментов, а там и Конрад придет в себя.
— Слушай… стой, стой. А зачем вообще вы с Реми поперлись к бегемотам?
— А… ну это простой ход мысли. Бегемоты дали нам магнетары, так? Значит, они неплохо представляют себе, что это такое, что именно они нам дали. Но затем Реми совершенно случайно получила некий пинок от прямого воздействия Солнца, что привело к тому, что функционирование магнетара изменилось. А потом еще и динозавр приложил к этому свою… руку? :)
— Хуй. – Коротко произнесла Реми.
— Что??
— Хуй он свой приложил, а не руку. Ну впрочем, если он своим хуем умеет еще орудовать, и как рукой… слоны же умеют носом владеть как рукой…
— А причем тут хуй?
— Ну притом, что когда он со мной что-то делал, то он вставил в меня хуй. Два хуя. В письку и попку.
— Фигасе… ты не говорила об этом.
— А я только сейчас вспомнила! Информатор вот сказал, что динозавр приложил ко мне руку, а я тут же и вспомнила. Удивительно, как я могла забыть это?
— И… как это было? – Осторожно поинтересовался я.
— Вообще было охуенно. Сейчас мне кажется, что у меня был непрерывный оргазм!
— Мне пора ревновать? :)
— … и вот я и подумал, — продолжил информатор, перебивая нас, — что бегемоты могут почувствовать, что с магнетаром Реми произошли существенные изменения и…
— И?
— И поскольку и раньше они давали нам нечто очень интересное и важное, расширяющее наши возможности, то может, они и теперь смогли бы дать Реми что-нибудь еще?
— Мда… — я скептически покачал головой. – И они дали, судя по всему?
— Судя по чему? – насторожился он.
— Судя по тому, что вы там снова валялись без сознания и чуть не откинули копыта?
— Макс, судя по чему? – снова перепросил он, и мне стало ясно, что он заподозрил, что есть и другие основания предполагать, что бегемоты что-то дали Реми, так что я рассказал о своих новых восприятиях в тот момент, когда она прижалась ко мне сзади.
— Слушайте! – Реми подпрыгнула с оживленным видом. – Но ведь это очень просто, научиться их языку. Например, я беру яблоко и показываю его бегемоту…
Я не выдержал, и заржал. Вслед за мной рассмеялся и информатор.
— «Показываешь»? В каком смысле?
— А, черт, ну да… :) У него же нет глаз. Но ведь они как-то воспринимают нас, как-то различают и даже дали нам имена?
— Вот в этом «как-то» и проблема, Реми. Мы не знаем, как они это делают, и если узнаем, то проблема и будет решена. Вопрос еще в том, нельзя ли наладить с ними какие-то коммуникации, используя расшифрованные записи того, что говорят они сами? Но для этого надо, чтобы они поговорили с нами еще. Пока что, как видно, они довольно молчаливы, и только угроза вашей жизни…
— А что, если сымитировать?
— Что сымитировать?
— Ну угрозу жизни. Я сделаю вид, что умираю, и они снова что-нибудь сообщат.
— Как-то не очень мне нравится эта идея…
— Почему?
— Пока не знаю. Что-то навеяло типа рассказа про мальчика, который забавлялся тем, что кричал «волки!». Когда волки в самом деле появились, ему на помощь уже никто не пришел.
— Не нравится идея их обманывать?
— И это само по себе тоже. И игры со смертью тоже не нравятся, ведь в этот раз они все-таки спасли вам жизнь, и я не хочу, чтобы каким-нибудь способом они могли понять, что ты их обманываешь, имитируя смерть.
— А вообще-то это довольно странно… ну… насчет секса с динозавром, — пробормотал Конрад.
— Странно про два хуя?
— Нет, это как раз не странно. У каких-то земных змей или ящериц такое есть, я читал. Странно то, что это ведь уникальный, незабываемый опыт, не так ли?
— Вообще-то да :) – Расцвела Реми. – Не то, чтобы хуй и в письке, и в попке были для меня чем-то новым, я имею в виду одновременно, но вот этот очень яркий и длинный оргазм… это было незабываемо, да.
— Незабываемо, но ты забыла.
— Но я… забыла, да.
— Что еще ты могла забыть?
— Ты о чем?
— Не знаю. Поэтому и спрашиваю.
— Не знаю, что я еще могла забыть… А ты думаешь, что-то было еще?
— Я вот именно об этом. Ну ладно, может в будущем вспомнится.
— И будет таким же приятным :)
— Надеюсь…
— Интересно, как ему это удалось… — задумчиво проговорил информатор.
— Вырастить два хуя?
— Нет. Создать что-то такое, что девочка в себе может ощущать как хуи и испытывать оргазм.
— То-есть ты думаешь, это были не хуи? Но это точно были они, уж я-то знаю, как это ощущается! – Возбудилась Реми.
— И он вставил их прямо через дайвсьют? :) И они оказались именно нужного размера?
— Вот блин… про дайвсьют я не подумала… наверное, это были какие-нибудь электромагнитные хуи.
— Магнитные хуи… магнитные магнетары… в моем детстве всё было проще :)
— В твоем детстве вообще секса почти не было ни у кого, ни магнитного, никакого вообще, я помню, ты рассказывал, — рассмеялась Реми.
— Ну не то чтобы вообще секса не было… тот кто хотел, тот изворачивался как мог, чтобы уловить хотя бы миг чего-то сексуального, но в целом да, с этим пиздец был полный. И каждый такой момент запоминался на всю жизнь. На вес золота, так сказать.
— Расскажи о чем-нибудь таком?
— Я уже не помню, что я кому из вас рассказывал. Ну про учительницу физики рассказывал?
— Нет! Давай.
— Пошли, сходим к новому реактору, по пути расскажу. Хидэки просил меня посмотреть там кое-что.
Дорога к новому реактору была довольно длинной. Сначала надо было минут десять идти по территории Пандоры, затем по проходу еще пять минут до лифта, затем наверх на лифте на плато и еще пятнадцать минут на вездеходе. Так как этот реактор у нас будет теперь основным и именно он будет питать Большое Кольцо сверхпроводящей ленты, если мы вообще будем его строить, то решили ставить его уже там, наверху — так, чтобы не надо было его в будущем переносить, когда на дне Долин Маринера начнет образовываться море, постепенно поднимаясь все выше и выше.
— Ну давай про секс с физичкой, — Реми прыгала вокруг меня, заглядывая в глаза.
— Ну это не то, чтобы секс…
— Рассказывай!
— Мне было одиннадцать лет, и у нас сменился учитель физики. Вместо странного уродливого мужика физику теперь стала вести женщина лет двадцати пяти, или может двадцати восьми — ее возраст я так никогда и не узнал, потому что в свои одиннадцать лет я просто не видел разницы между двадцатью и тридцатью — и то и другое было «взрослая женщина», а все, что после тридцати или сорока, было «старая женщина». Ее звали Татьяна… ну отчество говорить бессмысленно, так как на русском языке отчества звучат так, что ты хрен произнесешь. Татьяна была красивой, и я, конечно, мгновенно влюбился в эту улыбчивую, немного застенчивую девушку, которая перед нами, детьми, старалась казаться серьезней, чем она была. Ситуация усугублялась тем, что в школе среди учителей были мужчины, в том числе и ее возраста (плюс минус десять лет в районе тридцати — для меня было все равно), и она, будучи к тому же незамужней, старалась выглядеть привлекательно и всегда ходила в открытых босоножках на довольно высоком каблуке, что для тех времен было довольно необычным для учителей. Для меня это было все равно, что валерьянка для кошки, и нелюбимые ранее уроки физики стали теперь долгожданными. Сначала, в первое время, я мало вникал в суть уроков, и все сорок пять минут старался улучить любой момент, чтобы попялиться на ее ножки. Спустя несколько дней я настолько этим увлекся, что она заметила. Сначала мне стало смертельно стыдно, когда она, поймав мой взгляд, посмотрела на свои лапки, потом опять на меня и покраснела, но преодолеть себя я не мог все равно и продолжал высматривать ее лапки, уже не скрываясь, а после урока убегал в туалет, запирался в кабинке и дрочил. Что такое «дрочить» я уже знал больше года, и воспоминание ее лапок и осознание того, что она все понимает, очень быстро доводили меня до оргазма. Сначала я стыдился своей спермы и старался кончить, сидя на унитазе и направляя струйку спермы вниз, но потом я перестал так делать, и наоборот — вставал и подходил к двери, чтобы кончить прямо на нее. Я представлял себе, что другой мальчик может зайти в кабинку и увидеть капли стекающей спермы. Меня это возбуждало и немного пугало своей наглостью одновременно.
— В одиннадцать тебя уже тянуло к мальчикам?
— Иногда. Думаю, что если бы не гомофобская и асексуальная в целом атмосфера, то тянуло бы больше.
— Меньше бы подавлял?
— И меньше бы подавлял, и больше было бы возможностей получать опыт секса с мальчиками. В общем, просто уроков физики мне стало мало и до меня дошло, что если я стану хорошо знать физику, то может быть смогу чаще ее видеть, например на занятиях, где школьники готовились к олимпиадам. Впервые я открыл учебник физики с предвкушением и неожиданно для себя обнаружил, что это и просто, и интересно.
— Секс-двигатель прогресса :), — пошутила Реми.
— Еще какой двигатель. Убивать в детях сексуальность, значит убивать в них все. В общем, дела наладились, её ножки я теперь видел чаще и тут выяснилось, что в новой четверти у нас будет много лабораторных работ. На последнем уроке уходящей четверти Татьяна пожаловалась, что в то время, как мы будем отдыхать, ей придется приходить в школу и заниматься настройкой оборудования, подготовкой к лабораторным. И мне в голову пришла великолепная мысль. Я предложил, чтобы несколько ребят, включая меня, смогли бы приходить и помогать ей. Я думаю, что в тот момент она еще не поняла сути, а суть-то была в том, что я знал точно, что никто из тех, кто сейчас вяло согласился, ни за что не придет, и я буду с ней наедине!
— Уже тогда ты был хитрым, особенно когда речь идет о сексе :)
— Да… ну так и случилось. На третий день каникул я пришел в совершенно пустую школу, поднялся на второй этаж, зашел в кабинет физики, прошел по нему до двери, ведущей во внутреннее помещение, где был целый склад всякой лабораторной всячины, открыл ее… и там уже была она. Почти час мы с ней возились с приборами, часто даже прикасаясь друг к другу локтями, и все это время я мог сколько угодно рассматривать ее потрясающие ножки. Уже стало ясно, что кроме меня никто не придет, и я думал о том, не сломать ли мне тайком что-нибудь, чтобы мы стали это ремонтировать, чтобы сегодняшняя встреча была бы долгой. Но я не учел того, что обычно урок длится сорок пять минут, и то я уже еле терпел, чтобы поскорее добежать до туалета и подрочить, а тут уже более часа, и ее ножки я вижу не урывками, а постоянно и очень близко, и чувствую запах ее тела, и прикасаюсь к ней иногда как бы случайно. Тут я понял, что терпеть больше не могу, и с как можно более безразличным видом сказал, что мне нужно сходить в туалет. Татьяна оторвалась от своих таблиц, взглянула на часы, устало плюхнулась на стул и предложила продолжить завтра. «Ну ты пока иди в туалет, а я тут отдохну и решим, позанимаемся еще или на сегодня хватит», — с этими словами она вытянула свои ножки, напрягая их и вытягивая пальчики, и тут меня замкнуло. Я встал на коленки, схватил ее ножку и прижался губами к пальчикам. Она была в чулках или колготках, и слабый запах ее ножек буквально ударил мне в мозг. Я просто содрал босоножку с ее лапки, вцепился в нее как голодный зверь и стал ее все целовать, вылизывать, сосать. Татьяна от неожиданности чуть не свалилась со стула, попытавшись выдрать у меня свою ногу, но это было уже невозможно. В полной растерянности она наклонилась, положив руки мне на плечи и повторяя мое имя. Применять какую-то значимую силу к одиннадцатилетнему пацану она, видимо, не решалась. Я продолжал вдыхать ее запах, целовать ножку и тереться о нее лицом, и в конце концов Татьяна сдалась. Она снова выпрямилась и облокотилась на спину стула, так что когда я подтянул к себе ее вторую ножку, стащил дрожащими руками с нее босоножку, она уже совсем не сопротивлялась. Обе ее лапки были в полном моем распоряжении. Это даже было не «моей мечтой» — о таком я и не мечтал, что это могло бы по-настоящему случиться. Конечно, когда я дрочил в туалете, я представлял себе и не такое, но при этом я всегда знал, что это возможно только в фантазиях. А тут… такое… Взяв в очередной раз в рот ее пальчики, я понял, что мои коленки устали стоять на полу. Я завалился на бедро, чтобы было удобнее полулежать на полу, и в этот момент мой взгляд встретился с ее. Она выглядела встревоженной, ошеломленной, но для меня это оказалось слишком — держать во рту пальчики ее лапки и смотреть ей в глаза. И я неожиданно начал кончать. Предоргазменные ощущения еще только начинались, но я уже понимал, что остановиться уже не смогу, да и не захочу даже пытаться. Но еще с самых первых поллюций, когда я ночью кончал в трусики, у меня сформировался автоматизм вытаскивания хуя, чтобы кончить хотя бы на пол, но не в трусы, и я, как сомнамбула, стал расстегивать ширинку, но это было страшно неудобно делать одной рукой полулежа, и когда я, наконец, ее расстегнул, было уже поздно. Кроме того, до меня дошло, что я тут пытаюсь сделать — достать хуй и кончить прямо на глазах у учительницы! Поэтому я просто судорожно вцепился в хуй через трусы и начал сладострастно кончать. Спермы было очень много, и трусы промокли насквозь, так что когда я отнял руку, вся ладонь была в сперме.
— Блин… я сейчас сама кончу от твоего рассказа, — Реми запустила руку мне под футболку и стала тискать мне спину. Затем она зашла спереди, опустилась на коленки, достала мой хуй и взяла его в ротик, запустив правую руку себе в трусики.
— Ты дафай, фто там дальфе-то было? — Не вынимая хуя изо рта, произнесла она.
В это время лифт вез нас наверх, и в кабине вместе с нами был парень лет двадцати, которого я видел тут впервые. Видимо, он прилетел с одной из последних партий переселенцев, и вид пупсовой фиолетовой девочки, к тому же еще стоящей на коленках и сосущей хуй, был для него поразителен. Судя по всему, он и был сильно возбужден, и стеснялся этого возбуждения, так что, видимо, он не вырос в Пингвинии, а переселился туда не так давно, в противном случае наблюдение за сексом не вызывало бы у него стыда.
Реми скосила на него глаза, потом подняла взгляд на меня и рассмеялась, настолько это возможно с хуем во рту.
— Мофеф подрофить, — выдала она парню. Тот немного испуганно посмотрел на меня, и я ободряюще кивнул. Неуверенно он приспустил шорты, снова взглянул на меня, я снова ободряюще кивнул, и тогда он наконец достал свой хуй, стоящий уже почти полностью, и стал его поддрачивать.
В этот момент лифт доехал до верха и остановился. Паренек слегка вздрогнул, но глядя на продолжающую стоять на коленках и сосать Реми, не стал прятать свой хуй.
Наконец Реми оторвалась от меня, подошла к парню, так и стоящему с напряженным хуем в руке, вытащила у него из нагрудного кармана карточку гражданина и записала себе в коммуникатор его номер.
— Еще увидимся, да? — Спросила она, кладя руки ему на плечи.
— Ага… увидимся, — прохрипел он, не зная, что делать дальше.
Нежно обняв его за шею и привстав на цыпочки, Реми поцеловала его в губы, затем развернулась и мы вышли из лифта, в который уже входило несколько человек. Обернувшись, я увидел, что один из вошедших подошел к застывшему от неловкости пареньку, приобнял его за плечи и погладил его все еще торчащий хуй.
— Уведут! — Сказал я Реми, но она лишь улыбнулась.
— От меня? Ни за что, Макс. Ты лучше дальше рассказывай.
— А… ну я убрал руку с трусов…
— И она вся была в сперме, это я слышала, и дальше?
— А дальше я почувствовал резкий всплеск стыда и мне хотелось провалиться сквозь землю. Татьяна, видимо, поняла мое состояние. Забрав у меня ножки, она встала, подошла и подняла меня на ноги. Затем, неожиданно для меня, она спустила с меня штаны. Я покорно переступил ногами, позволив ей снять с меня их. Затем она точно так же спустила с меня и сняла трусы. Отошла к шкафу, вынула оттуда полотенце и сама тщательно протерла от спермы мой хуй, яйца, ляжки, потом усадила на стул, накрыла полотенцем и, взяв трусики, пошла к раковине. Прополоскав их и выжав, она снова подошла ко мне и задумалась. «Слушай», — наконец сказала она, — «они быстро не высохнут, а в таком виде тебе тут нельзя долго быть. Одевай штаны и иди домой без трусов. Дома оденешь другие, хорошо?»
Я кивнул, стащил с себя полотенце, встал перед ней и начал нарочито медленно одевать штаны. Она стояла передо мной, с легкой улыбкой рассматривая мое тело, а затем пошла одевать босоножки.
«Твои трусики я высушу, заберешь их завтра, хорошо?»
Я кивнул.
«Только обещай, что так ты больше не будешь делать, ладно?» — спросила она, и я с готовностью, изображая покорность, закивал. Конечно, она должна была сказать что-то подобное, но мне было совершенно ясно, что если бы она хотела, чтобы этого больше не повторялось, она бы попросту не позволила мне приходить еще. А она позвала меня на завтра! И я знал совершенно точно, что завтра я сделаю то же самое, сколько бы ни клялся никогда так больше не поступать. И самое главное — мне было очевидно, что и она тоже понимает это. Блин, ну конечно, кто же еще так страстно будет ласкать ее ножки? Только я решил, что в следующий раз кончу уже не в трусики, а так, как мечтал множество раз, дроча в туалете — прямо на ее лапки.
— И второй раз был? А ножки у нее в самом деле были очень красивые, или так тебе казалось, потому что ты впервые дорвался до них?
— Не, они точно были очень красивые, я ведь столько времени разглядывал их… ну трудно описывать лапки… во-первых, они были пухлыми немного, это мне всегда нравится в отличие от высушенных, худощавых. Потом очень красивая линия пальчиков — кончик второго пальчика немного выдается вперед первого, совсем чуть-чуть, и остальные пальчики дальше образуют плавно нисходящую линию. Пухлая пяточка, это тоже очень клево. И еще нравилось, что лапка была не маленькая, а среднего размера, может даже чуть больше среднего. Пухлые подушечки пальцев… и нежная и в то же время упругая кожа на ладошке… и охуенно возбуждающий запах.
— Мои ножки не совсем такие… у меня второй палец не выходит дальше первого. Они ведь все равно тебе нравятся?
— Все равно очень нравятся. Для того, чтобы какая-то часть тела сильно нравилась и сильно возбуждала, нет необходимости, чтобы она идеально соответствовала твоим предпочтениям.
— У меня тоже так, — кивнула Реми и куда-то свалила, а я попал в лапы Хидэки, который стал убеждать меня в том, что к этому реактору целесообразно докупить еще один контроллер, так как установить его можно было бы только до запуска, а в случае, если Кольцо будет построено, это серьезно что-то там сэкономит. Лишний миллион сейчас ничего не изменит, а в этих вопросах он разбирался уж получше меня, так что я, в общем, не видел предмета для обсуждения, слушал его в пол-уха и больше думал о предстоящих опытах в бегемотами и, почему-то, о хуе того мальчика в лифте.