— Смотри, кого я к тебе привела!
Дверь в мой кабинет распахнулась и Маша ввалилась внутрь с шумом, как слон, таща за собой какую-то девушку. – Вообще я удивлена, Макс, что ты до сих пор ее не попытался облапать или хотя бы не положил на нее глаз. Она говорит, что ты ни разу к ней даже не подходил.
— Ну… я не успел еще со всеми познакомиться… вчера кстати я поговорил с четырьмя из новоприбывших…
— Да причем тут какие-то четверо из новоприбывших? Эти четверо – пупсовые сексуальные девушки, которые мечтают влюбиться в настоящего парня?
— Нет, они как бы совсем наоборот, я бы сказал… бородатые мужики, которые совершенно не мечтают влюбиться в парня:)
— Ты сменил ориентацию?? – она толкнула девушку, так что та почти упала попой на стул, подошла ко мне и, взяв меня обеими руками за голову, уткнулась носом в мой нос. – Ну нос вроде прохладный, значит здоров!
— С ориентацией у меня всегда были несколько запутанные отношения…, — флегматично отметил я, невольно вглядываясь в лицо девушки.
Большие, выразительные глаза, которые казались еще больше из-за ее короткой пацанской стрижки. Среднего размера грудки с крупными сосками, выпирающими из-под полупрозрачной ткани футболки. Ее ножки отсюда были не видны, но если бы и были, мой взгляд все равно вернулся бы к ее глазам. Вот хуй его поймет, почему и каким образом глаза людей с психической жизнью настолько явно это выражают? За счет чего? Сто раз уже думал об этом, и так ничего и не понял. Есть люди со стеклянным взглядом, который делает их лица ужасными, отталкивающими, и всегда, абсолютно всегда, без единого исключения, такие люди оказываются патологически презирающими, испытывающими зашкаливающее чувство собственной важности, и вот смотришь в такие глаза-стекляшки и не понимаешь – за счет чего они такие. Может быть за счет какой-то мимики из микро-морщинок, которые мы даже не замечаем, но которые формируют выражение лица? Да и хрен с ним. Здесь люди со стеклянными глазами все равно не появятся. Фриц таких просто на километр к Пингвинии не подпустит, а мой «кадровый резерв» пока что так или иначе состоит на сто процентов из пингвинцев. Ну оно и понятно, нет у меня тут возможности приглашать людей на собеседования…
Смотреть ей в глаза было приятно, и это в общем было главное.
— У нее прикольное имя – Лисье.
— Но что в нем прикольного? – Удивилась девушка, улыбнувшись, и оказалось, что по-английски она говорит с заметным акцентом, то ли французским, то ли португальским.
— Если бы ударение было не на звуке «е», а на «и», — пояснил я, — по-русски это означало бы «принадлежащее лисице, свойственное лисице». Ты и в самом деле немного похожа на симпатичную лису. Кто ты по-национальности?
— Марсианка.
— Не хочешь отвечать?
— Я ответила.
Мордочка милой лисички посерьезнела, и сейчас она уже в меньшей степени казалась плюшевым большеглазым пупсиком, а скорее на тибетскую овчарку, которая может с тобой играться и дурачиться, но за хвост себя таскать не позволит, что бы ей по этому поводу ни внушали лабрадоры и водолазы.
— Мы еще конституцию не закончили, а ты уже марсианка?
— Другие пусть ждут, а я – да, марсианка.
— Ну че, получил? – Рассмеялась Маша. – Ты тут статьи конституции вылизываешь, а народ не хочет ждать, он хочет уже быть марсианами и марсианками. Ты тут закопался у себя, Макс, среди параграфов и статей. Тебе бы выйти на волю, что ли, посмотреть чем народ дышит.
— Ну чем дышит народ я, положим, в курсе, ко мне этот самый народ сюда ходит один за другим, как будто тут все одмихнионами помечено.
— В данном случае скорей эпагонами, — бросая взгляд на Лисье поправила Маша.
Я ожидал от Лисье вопроса, но не дождался. Вместо этого она тихо вытащила из кармана коммуникатор и, судя по всему, полезла в википедию. Спустя секунду она фыркнула и с вызовом посмотрела на Машу.
— Нечего на меня пялиться, я знаю, что говорю, — отбрыкнулась та и снова повернулась ко мне.
— Я говорю, что тебе пора вылезти и посмотреть, чем народ дышит. То, что они сюда к тебе ходят, это совсем другое. Приходя к тебе, они приходят в гости и свой устав тебе в нос не суют, понимаешь?
— Хочешь сказать, что за пределами моего кабинета атмосфера отличается от той, какой она была до… до того, как я заболел?
— Отличается. Это и хочу сказать. Ты отстал.
— За один то месяц?
— За один-то месяц. Пока ты тут валялся, делая вид, что болеешь, люди почувствовали, что они и без тебя должны как-то выживать, понимаешь?
— Не совсем… что ты имеешь в виду?
— Что существование целой марсианской цивилизации не может зависеть от состояния здоровья одного человека. Люди захотели взять себе больше самостоятельности, больше инициативы.
— Разве я когда-либо…
— Нет, я не обвиняю тебя в тирании и никто не обвиняет. Просто когда каждый чувствует, что все под присмотром, под контролем всевидящего и всезнающего ока хозяина, каждое слово которого всесторонне обдумано, произнесено с учетом всего, что можно учесть, люди невольно начинают отстраняться от принятия решений.
— А, ну тогда мне надо поболеть дальше:), ведь это именно то, чего я и хотел – чтобы марсиане брали на себя смелость думать и принимать решения.
— Не надо тебе болеть. Хоть я и не отрицаю той пользы, которая случилась от того, что ты отошел от дел, но я думаю, что процесс в этом направлении уже пошел, и тебе остается лишь поменьше встревать в дела, которые поручены кому-то другому. Это, конечно, немного снизит их эффективность, но зато приведет к очень желательному исходу – марсиане будут становиться более самостоятельными, получать больше опыта ошибок и их исправлений…
— Ошибки могут обойтись нам очень дорого, — перебил я ее, — в прямом, финансовом смысле этого слова. Но вообще я согласен, конечно. Всегда будет повод сказать, что ошибки мол дороги, поэтому приносите мне все на согласование… когда-то надо начинать передавать всю полноту ответственности по тем или иным вопросам, иначе я начну превращаться в тормоз, а не в ускоритель.
— Я не сомневалась, что ты со мной согласишься.
— А… — я взглянул на Лисье, снова перевел взгляд на Машу, и до меня стало доходить, — так это… это не просто так, когда она говорит, что марсианка по национальности? Я так понял, что это некий эмоциональный… как бы сказать…
— Мы тут без тебя кое что решили. – Голос Маши стал серьезней, она отошла от меня и села на другой стул рядом с Лисье. – Дальше оттягивать вопрос было невозможно, и мы провели… как бы это сказать… процедуру признания людей гражданами Марса.
— Хм… — без особого энтузиазма отозвался я. – Что это значит?
— Это значит, что процедура определения статусов потребует еще хренову кучу времени, и получается, что все это время множество людей, живущих и работающих на Марсе, подвисает в воздухе, не очень понимая свой статус в более широком смысле, понимаешь? Они хотят знать в принципе. Поэтому мы пока что решили безо всяких статусов определить, кто является гражданином, а кто нет. А когда будут статусы, введем и их, а пока что каждый гражданин тупо получает коэффициент, равным единице: один человек – один голос.
— Ну в общем разумно. И как это было?
— Методом простой кооптации. Условно говоря, если два гражданина принимают третьего, то он гражданин. На самом деле двух голосов недостаточно, и мы сначала определили круг, так сказать, безусловных граждан, которые затем уже занялись кооптацией других.
— Кто же вошел в изначальный кворум?
— Вопрос конечно был бы сложным, если бы у нас тут была разношерстная компания, но учитывая, что население Марса состоит, по сути, из тебя и твоих пупсов с одной стороны, и пингвинцев с другой стороны с незначительной примесью сторонних специалистов, то в этом вопросе сложностей не возникло.
— И?
— И в кворум вошли только твои пупсы по праву рождения тут. По тому простому естественному праву, что они не просто «родились тут», но воспитаны, выращены тобой – единственным легитимным хозяином Марса, как мы это все понимаем. Они пропитаны тобой – твоими мыслями, твоими принципами, взглядами на жизнь. Это первое. Ну и второе – они являются неотъемлемой частью Марса, ведь они и чисто биологически имеют к нему особое сродство, которого нет ни у кого из нас, включая и тебя. Поэтому все решили, что это будет справедливо и разумно.
— Прикольно. И давно это?
— Уже три недели.
— ?? Мне никто ни слова об этом не говорил! А ведь я уже неделю вроде как здоров и принимаю тут гостей, обсуждаю всякие деловые вопросы.
— Ну так ты и сам не проявлял инициативы, Макс! – Маша соскочила со стула и заходила по кабинету, как тигр. — Ты ни разу за всю эту неделю не залез на сайт Марса, где ты мог бы обо всем этом прочесть, почему мы должны были заставлять тебя влезать в дела, к которым ты не проявлял интереса? Но время идет, и вот мы в общем и решили, что дальше ждать не стоит, и надо бы тебя просветить насчет того, в каком мире ты живешь:)
— Насколько я понимаю, последующие решения кворума вас не разочаровали?
— Нисколько.
— Но если… но исходя из того, что ты говоришь, после того, как гражданство получили пингвинцы, они уже и без моих пупсов могли принимать решение о кооптации?
— Конечно. Если тебе интересен в точности принцип, по которому работает механизм кооптации, то…
— Нет, сейчас неважно. Я не сомневаюсь, что вы придумали сносный механизм, мозгов хватает… Значит гражданство Марса уже далеко расползлось за его пределы?
— Конечно.
— Прикольно:) И сколько нас сейчас?
— Больше двух тысяч.
— Ебать…
— Это только начало:) Ты, мне кажется, вообще немного недооцениваешь, насколько далеко продвинулось развитие Пингвинии и вообще всей вот этой нашей цивилизации за то время, пока ты создавал в одиночестве марсианский мир. Я не говорю, что все эти тысячи людей представляют собою некие пробивные супер-личности типа тебя или меня или Фрица, но это люди, которые искренне разделяют принципы, которые ты заложил и заложишь еще в конституцию, и которым бесконечно более комфортно общаться именно с пингвинцами и марсианами, у которых сложился именно здесь круг близкого общения, который они не хотят променять на что-либо другое.
— Ну то есть эти принципы вы и положили в основу признания, я правильно понимаю?
— Конечно. Это было самым естественным.
— Слушай, а вот например эта… как ее… Марта? Что по ее поводу решили?
— Она работает тут, — улыбнулась Маша. – И пусть работает. Есть и еще люди, которые просто тут работают.
— Ясно. Ну в общем ясно…
— Ты все-таки клуша.
— Нет, ну просто…
— Клуша. – Безапелляционно повторила она и ткнула пальцем в Лисье. – Насчет этой девочки. Она твоя.
— Что? Моя? В каком смысле? — Я зачем-то стал тереть свой нос от неожиданной неловкости, потом встряхнулся и перестал.
— Она принадлежит тебе. Твоя игрушка, твоя вещь, твоя собственность.
Неожиданно для самого себя вместо того, чтобы как-то отшутиться или по крайней мере понять, о чем речь, я вдруг погрузился в странные, тянущие чувства. Они были «тянущими» даже не в переносном, а в самом что ни на есть прямом смысле. Где-то в глубине груди словно что-то стало наматываться само на себя, перетекать, отзываясь в горле. Со стороны я наверное выглядел очень странно, немного склонившись над столом и упершись взглядом в одну точку, словно рассматриваю что-то на нём. Но эти тягучие ощущения в самом деле были слишком непривычны, слишком не поддавались, по крайней мере сейчас, какому-либо внятному описанию, и я замер, сосредоточившись на их переживании, но бесполезно. Я буквально не мог подобрать ни одного адекватного слова, которым мог бы выразить то, что испытываю!
Я поднял взгляд на Машу. Она терпеливо ждала, пока я снова буду готов продолжать разговор, и мне показалось, что в общем ничто мне и не мешает разговаривать и параллельно переживать всё это.
— Вакуум! – неожиданно вырвалось у меня.
— Может аспирину? – Ответила Маша, наклоняя голову, словно любопытная ворона.
— Нет, я не спятил:), просто подобрал подходящее слово… тут кое что… неважно.
— Ну понятно, понятно, — успокоила она меня, продолжая внимательно в меня вглядываться. – Подарок принимаешь?
— Принимаю, если пойму в чем смысл.
— Лисье провела некоторое время с информатором… что?
— Ничего, продолжай, интересно… и что?
— И он посоветовал ей попросить тебя взять ее в рабство.
— Почему? Он что-нибудь объяснял?
— Информатор-то?? О да, ну конечно же, он написал подробное обоснование своего предложения на трех листах, с приложением спецификаций и таблиц соответствия, ну как обычно, ты же знаешь, он такой… говорит все время что-то, пишет…:) – Её губы изогнулись в мягкой улыбке и она потянулась руками и ногами, как пробуждающаяся собака. – Берешь девочку? Вообще-то она прилетела сюда только за этим. Ну пока ты тут валялся мы ее конечно запрягли кое-куда, посмотрели на нее, и я думаю, что ей тут понравится.
— Как-то это не очень вовремя…
— Я не тороплюсь, — произнесла Лисье, все так же рассматривая меня в упор своими большими глазами. – Я подожду столько, сколько надо. Мне тут нравится. Я помогаю Конраду строить медцентр… ну как помогаю, выполняю простые поручения, налаживаю согласно инструкциям разное оборудование, попутно читаю спецификации… у меня есть базовое медицинское образование, и физиология мне интересна, и конечно безумно интересно принимать участие в исследованиях, которые они проводят.
— Ждать нет смысла. Это можно и даже удобно делать параллельно. Это как раз все облегчает, если у тебя уже есть какие-то интересы… но у меня есть, конечно, определенные условия. Ты вообще понимаешь, что я имею в виду под «рабством»?
— Не особенно:)
— И тем не менее ты прилетела сюда стать моей рабыней несмотря на то, что не понимаешь, что в точности это означает??
— Разумеется. А ты поступил бы иначе, если бы тебе это посоветовал информатор?
Снова эти голубые глазищи, рассматривающие меня в упор. А этот вакуум во мне как-то отзывается на ее взгляд. Интересно…
— Нет, — я согласно кивнул. – Если бы мне информатор что-то посоветовал, то я бы немедленно именно этим бы и занялся, конечно. Ну… ты хочешь узнать подробнее мои условия?
— Было бы интересно.
— Я говорил информатору, что мне интересно было бы взять себе подопытного кролика… такого симпатичного мне человека, которого я бы попробовал научить жить интересной, насыщенной жизнью. Ну и так как сейчас у меня нет готовой программы, нет такого законченного и формализованного опыта, то если ты станешь моим кроликом, я именно на твоей шкурке и хочу отработать в деталях программу обучения. Так что имей в виду, что для меня это такой же эксперимент, как для тебя.
— Поняла. Буду иметь в виду.
— То есть еще раз. Я хочу, чтобы ты у меня именно училась. Я использую для этого термин, возможно звучащий парадоксально в данном контексте — я хочу, чтобы ты стала моей рабыней. Стать рабыней, чтобы научиться быть свободной.
— Я поняла.
— Я конечно тебя совершенно не знаю, но постепенно узнаю, и все то, что есть симпатичного в твоей личности, мы обнаружим, сохраним и приумножим, но пока мне ничего о твоих симпатичных качествах неизвестно, а известно лишь то, что информатор послал тебя ко мне, поэтому мы поступим так: фактически я предлагаю послать твою текущую личность в отставку и запретить тебе руководить собою с этого момента. То есть ты вообще ничего не будешь решать. Все буду решать я. Как решать — когда спать, как решать — когда и сколько есть, о чем в данный момент думать, какую практику выполнять, куда идти и с кем что обсудить, и так далее. То есть ты на первое время становишься моей рабыней во всём. Звучит угрожающе?
— При других обстоятельствах – да. Но при этих – нет:)
— При этом ты конечно можешь задавать мне сколько угодно вопросов о том, зачем делается то или это. И это даже очень желательно, чтобы ты задавала такие вопросы, чтобы ты ясно понимала, какую цель преследует то или иное действие, а не просто тупо подчинялась. Что еще важно…
Я взглянул на Машу и мне показалось, что она испытывает удовольствие от этого процесса создания договоренности с моей рабыней.
— Вот еще важно. Как-то регулировать условия твоего рабства ты не можешь. Ты или принимаешь мои условия целиком, или отказываешься от них тоже целиком. Например, если я требую, чтобы мы с тобой обсудили какой-то вопрос, то ты не можешь отказаться от выполнения этого требования, даже если эта тема для тебя неприятна. Обсуждать само мое требование, его целесообразность ты можешь, пока я согласен обсуждать, но отказаться — нет.
— А если у меня например плохое самочувствие и я плохо соображаю?
— Ты можешь рассказать обо всем, что считаешь важным, но если я в итоге принимаю какое-то решение, то отказаться от его выполнения ты не можешь. Если бы такого условия не было бы, то всегда бы находились те или иные поводы не обсуждать неприятные для тебя темы, не совершать пугающих тебя действий и так далее. То есть ты поняла, да? Ты принимаешь мое влияние или целиком, или никак — только так мне интересно. Так что в любой момент ты можешь отказаться быть моей рабыней и мы, что называется, расстанемся друзьями.
— Ладно, — кивнула она, опустив взгляд и рассматривая свои пальчики.
— Разумеется, мне эта ноша самому будет малокомфортна. Мне совершенно не улыбается сделаться твоим поводырем, и не в этом смысл обучения. Смысл в том, чтобы обучить тебя как можно быстрее, чтобы ты научилась совершать как можно большее количество адекватных поступков, и по мере того, как обучение будет идти и ты начнешь превращаться во что-то осмысленное и живое, я буду передавать тебе ту или иную часть управления самой собой. И чем быстрее это будет происходить, тем удобнее будет нам обоим.
— Когда начинаем? – Она подняла взгляд, в котором читалось и облегчение, и какая-то возбужденность, и я бы даже сказал отрешенность, как будто она уже попрощалась со всей своей предыдущей жизнью.
— Прощаешься со свободой? – улыбнулся я.
— Нет, ничего такого. В моем понимании, моя свобода только начинается. Просто я не ожидала, что все случится так быстро и так радикально. Еще два месяца назад моя жизнь…
Неожиданно она каким-то привычным затравленным жестом что-то такое сделала рукой, как будто подтирает под носом, немного сгорбилась и зыркнула по сторонам. Затем затормозилась, словно взяла себя в руки, выпрямила спину, неторопливо положила ладони рук на стол и снова подняла на меня свой взгляд голубых глазок.
— Еще два месяца назад моя жизнь была кошмаром, из которого я видела только один выход – в смерть в той или иной форме, причем обычная физиологическая смерть казалась наилучшим вариантом. А теперь… теперь я свободный человек… в меру моей внутренней свободы, конечно. И если ты поможешь мне эту внутреннюю свободу получить и стряхнуть с себя грязь, прилипшую ко мне от всего того прошлого мира, то я буду беспредельно благодарна.
— Каждый обычный человек искалечен, кастрирован, изуродован, Лисье. Каждый. Но мало кто отдает себе в этом отчет. То, что ты это понимаешь, это уже очень важно само по себе. Ну ты понимаешь… Каждый человек подвергается в своей обычной жизни непрерывному изнасилованию и занимается при этом еще и самоизнасилованием, поэтому, как ни парадоксально, для быстрого прогресса человек, желающий ожить, попросту должен отказаться от управления самим собой и поручить это дело эксперту. Я пока что не эксперт, но в текущих условиях я – это лучшее, что у тебя есть, видимо. И если ты доверяешь мне как… как будущему эксперту:), то в таком случае ты и станешь моей рабыней.
— Разумеется. – кивнула она. — Я понимаю, что это обоюдоострый эксперимент, но я рада. Это наверное некоторый риск, ведь ты будешь и ошибаться, и сам учиться на моем примере, но мне даже это нравится, потому что я уверена в конечном результате. И потому, что это рекомендация информатора, и потому, что я вижу вот сейчас тебя и… ну вот так.
— Кролик влюбился с первого взгляда, — громко шепнула Маша, чтобы было слышно нам обоим. – Информатор, этот старый сводник…
— Что конкретно я буду заставлять тебя делать, — продолжал я, не обращая внимания на эти подколки. – Ну например я хочу учить тебя быть сильной, выносливой — учить боксу, джиу-джитсу, заниматься скалолазанием и так далее, но главное — учить заниматься всем этим так, чтобы получать максимум наслаждения, а не заниматься обычным самоизнасилованием. Это самое важное – научиться развивать свое тело, испытывая наслаждение, прислушиваясь к своему телу, к своему удовольствию.
— Круто! – Лисье улыбнулась и посмотрела на свои руки. – Я очень слабая и у меня есть страх побоев. Меня били… Но я очень хочу научиться.
— Ну и отлично. Еще я буду учить тебя думать. Мы будем обсуждать очень-очень много самых разных тем, начиная от истории второй мировой войны и древней Греции, заканчивая воспитанием детей, политикой и сексуальными комплексами. Мы обязательно залезем во все сферы, в которых будем выявлять твои догмы, тупости, и я буду учить тебя тому, как последовательно рассуждать, как освобождаться от тупости, как находить опору в своем собственном здравом смысле.
— Думать мне нравится… но иногда я чувствую страх, когда мои мысли уводят меня слишком далеко, и я уже перестаю понимать, что здраво, а что не очень. Возможно это от общего страха самостоятельности, или может быть я боюсь сделать какие-то выводы, которые потребуют от меня действий, которые я боюсь?
— Вот и разберемся во всем этом. Вместе с тобой проследуем за твоими и моими мыслями, куда бы они ни вели, и вместе посмотрим, что из этого получится.
— Хорошо:) С тобой – давай, с тобой не страшно.
Ее реакции мне нравились. Она не проявляла шапкозакидательства, и не вставала в позу убежденного ничтожества или, наоборот, в позу всё понимающего умника. Я почувствовал наконец-то, что во мне начал проклёвываться интерес, увлеченность и вовлеченность в содействие этой девочке.
— Еще мы будем обсуждать самые разные аспекты твоей жизни. Что ты ешь на завтрак, почему ходишь в таких-то шортиках, почему ты выбрала обойти этот стул справа, зачем ты сказала «э..», как ты писаешь и жуешь и так далее и так далее — все подряд. Я влезу в каждый элемент твоей жизни, каким бы он ни казался тебе мелким или постыдным или сверх-интимным, и мы будем вместе разбираться — нет ли тут какой-то добровольной тюрьмы, тупости, догматизма, страхов и прочего. Ничего не останется за скобками. Мы вместе всю тебя вывернем наизнанку, рассмотрим под микроскопом и отделим гнилое от живого.
— Не страшно!:) – Она улыбнулась, и мне показалось, что в самом деле исчезло изначальное напряжение, которое ее сковывало.
— Ты погоди, сейчас будет самое страшное… Я буду учить тебя заниматься сексом, исследовать свою сексуальность, получать наслаждение от секса, освобождаться от сексуальных догм, предубеждений, которыми люди убивают свою сексуальность. Имей в виду, что со мной при этом совсем не обязательно трахаться, и ты можешь найти кого угодно из тех, кто живет тут, на Марсе, и использовать их для получения сексуального опыта. Со мной у тебя может не быть вообще никаких сексуальных контактов, если тебе самой этого не захочется, так что если у тебя были страхи о том, что я могу сексуально тебя насиловать, то можешь об этом не беспокоиться совершенно.
— С сексом у меня будут трудности, — кивнула она.
— С ним-то? – Удивилась Маша. – С ним не будет. Ты же влюбилась, я же вижу.
— Я не об этом, — Лисье взглянула на нее, потом на меня и неожиданно сильно покраснела. – Я не об этом…
Мне сейчас не хотелось акцентироваться на сексуальной теме, и к тому же это странное чувство сосущего, вращающегося вакуума в груди все-таки оттягивало часть внимания, и я решил просто продолжить дальше.
— Мы будем вместе искать твои интересы, будь то физика или история или иностранные языки или создание марсианского государства или исследование Марса или что угодно еще. Я буду учить тебя, как эти интересы искать, и как их развивать, не ломая. Мы будем разговаривать столько, сколько ты захочешь, чтобы во всем разбираться.
— С этим тоже будут проблемы, потому что…
— Мне все равно, Лисье. – Перебил я ее. – Не надо мне рассказывать о своих проблемах. Я знаю, что они у тебя будут, разве это могло бы быть иначе? Будут проблемы, будут и их решения. Для этого ты и стала моей рабыней. Еще вот что хотел сказать. Ты будешь проводить социальные эксперименты. Например я могу потребовать, чтобы ты подошла к какому-то парню и предложила ему потрахаться. И ты должна будешь это сделать. После этого ты можешь сказать ему «до свидания» и уйти, но предложить потрахаться ты обязана, причем именно так, как я захочу, преодолев свою неловкость. И мы с тобой всё будем обсуждать: что и почему ты испытывала во время этого опыта, что необходимо поменять, чтобы этих неприятных состояний не было и так далее. Конечно, наше марсианское общество слишком ограничено, и ты быстро со всеми перезнакомишься и передружишься…
— И перетрахаешься, — вставила Маша.
— Может и перетрахаешься, да, и поэтому такой остроты социальных опытов, как на Земле, мы тут поставить не сможем, ну сделаем что сможем, тем не менее. И конечно я буду тебя учить устранять негативные эмоции и культивировать озаренные восприятия.
— А я могу поучить вас обоих специальным практикам, которые я узнала от информатора, идет?:)
— Которые я не знаю? – Уточнил я.
— Конечно. Зачем бы я тебя учила тому, что ты знаешь?
— Ну да, тебе не откажешь в здравом смысле:) И еще мы будем просто получать впечатления. От всего, что приятно. Путешествовать по Марсу, исследовать его, смотреть фильмы, играть в игры — ты будешь получать любые приятные тебе впечатления, а я буду показывать тебе, как не превращать это в тюрьму, как делать из них источник удовольствия. Короче говоря, я попробую научить тебя, как стать человеком, удовольствие от жизни у которого бьет через край. Кажется, я выговорился…
Я снова почувствовал усталость от того, что произнес так много слов, и мне захотелось даже лечь.
— Все те же симптомы? – Взгляд Маши снова стал внимательным и острым.
— Да. Но с каждым днем все легче. Я словно привыкаю к этому.
— К вакууму?
— Ну да…
— Подробней не хочешь описать?
— Если бы и хотел… сейчас слишком мало сил, почему-то я сильно устаю именно от разговоров. И потом я еще очень плохо различаю, что именно испытываю. Потом опишу, конечно.
— Ладно, давай. Мы тогда пошли. К тебе хотел еще Фриц зайти, но я думаю, сейчас не стоит?
— Да, сейчас точно не стоит. Скажи ему… скажи, что я ему звякну, когда отдохну. Чертова болезнь проходит не так быстро, как хотелось бы.
— Болезнь… — не то вопросительно, не то утвердительно повторила Маша, и я почувствовал какой-то подтекст в ее интонации, любопытство меня подстегнуло и усталость немного ослабла.
— Что ты… погоди, эй… иди сюда, сядь, еще пару минут. Что ты имеешь в виду? Не надо говорить загадками.
Лисье осталась у двери, видимо не зная, как ей поступить, а Маша вернулась и села.
— Я и не говорю загадками. Я просто говорю, что это не болезнь. Ты не выглядишь больным или несчастным.
— Ну… несчастным я себя в самом деле не чувствую, но мое состояние… вот эта сильная усталость, когда наваливается, когда я начинаю разговаривать…
— Усталость сама по себе не есть болезнь. Если в целом ты чувствуешь себя приятно, энергично и трезво, то разве так себя чувствуют больные люди?
— Я уже забыл, как они себя чувствуют:) Но да, не так, конечно. И все-таки нормально функционировать я пока что не способен, и черт его знает, почему это именно от разговоров возникает? Когда я там вовремя этого не уловил – там, в пещере, и болтал до тех пор, пока не потерял сознание… сколько я тогда валялся с отброшенными копытами? Четыре дня?
— Да, четыре.
— Ну вот, как тебе это? Валяться без сил и почти без сознания четверо суток! Лишь из-за того, что пару минут поболтал, это нормально?
— Разве я говорю, что это нормально? Просто я не уверена, что это болезнь…
Ее взгляд куда-то скользнул и я понял, что она мне сейчас не доверяет. И это было очень… некомфортное осознание. Я могу быть уставшим или больным, но вот этот соскользнувший взгляд… я же знаю, что это такое. Это проявление недоверия, отстраненности. И я уже ведь спросил ее в лоб, и если этого недостаточно, значит тут что-то серьезное. Фигово. И что это может значить? Она скрывает какие-то свои мысли, которые мне не понравятся? Она скрывает какие-то факты? Потому что считает меня больным? Потому что не считает меня больным? А каким тогда?
— А что это тогда?
— А откуда я знаю?
— А что известно о поражениях нервной системы сильным магнитным полем? Вы ведь наверняка искали информацию?
— Искали, конечно. Теоретически электромагнитные излучения могут причинить серьезный ущерб и нервной, и сердечно-сосудистой, и эндокринной системам… и кстати одним из признаков является повышенная утомляемость, головные боли.
— Головных болей у меня нет, я чувствую себя в целом отлично.
— Да в том-то и дело, что у тебя все отлично. Пока ты валялся, мы тебя и просвечивали, и простукивали, и прощупывали и чуть в попу тебя не трахали:) Все у тебя замечательно, здоров как бобёр, так что вся эта медицина к тебе не относится.
— Отсюда и сомнения, что это болезнь?
— Отсюда и сомнения, да. Как можно считать тебя больным, если ты совершенно здоров?
— Тогда какого черта я начинаю буквально валиться с ног и выпадать в осадок от разговоров? Кстати, сейчас я как-то переборол… стал с тобой разговаривать, и эта волна сильнейшей усталости отползла и сейчас вообще уже почти нормально.
— Насколько я знаю, — не очень уверенно вставила Лисье, — именно кора головного мозга особенно чувствительна к воздействию магнитного поля. При этом ассоциативная зона занимает три четверти коры, и главная функция ассоциативной зоны состоит в связывании между собой сенсорной и моторной зон, то есть тут информация, полученная из сенсорной зоны, перерабатывается и каким-то образом приводит к целенаправленной деятельности. Ну а речь сама по себе требует значительной координации, связывания поступающей информации, анализа… в общем мне кажется, что такие эффекты, как у тебя, вполне возможны.
— Ну пусть это не болезнь, назовем это «электромагнитным поражением», — согласился я.
— Без каких-либо признаков! – Воскликнула Маша. – Никакие энцефалограммы, никакие томограммы не показывают никаких отклонений…
— Ну ведь это мозг, — примирительно проговорила Лисье. – Мозг слишком сложен, чтобы мы могли вот так определенно…
— Ну конечно, да. Я согласна. Мозг в самом деле слишком сложен.
Показалось ли мне, что в этом согласии снова что-то такое затесалось, о чем мне следовало побеспокоиться? Или это мнительность? Могу ли я сейчас сам доверять себе в таком состоянии? Этого я уже определенно сказать не мог, потому что усталость опять набежала туманной сладкой волной, и я махнул рукой, завалился на матрас и закрыл глаза, убаюкиваемый волнами, мягко набегающими прямо из вакуума, пульсирующего внутри моей груди.