— Цельность личности. Как бы ты ее определил?
— Ну…
Я пожал плечами и… к своему удивлению не нашелся что ответить. Не формулировал раньше. Но это не сложно сформулировать сейчас.
— Состояние, когда нет самоосуждения, когда всякое свое проявление воспринимается с позиции инженера, — мне все-таки пришлось взять паузу и задуматься. — То есть можно сказать, что над каждым своим проявлением… в отношении каждого своего проявления есть отношение… есть позиция доверия самому себе, уверенности в том, что это все имеет значение, что ли. Что это может стать шагом вперед.
— Ладно, пусть так…
— У людей никогда не бывает цельности личности, — мне захотелось закончить свою мысль, и он кивнул, выжидающе глядя. – Каким бы ни был человек внешне сильным, целеустремленным и самоуверенным, в нем всегда есть огромное количество самоосуждения, самоцензуры, густо замешанной на всех тех деструктивных уверенностях, которые ему пачками всовывали в детстве, да и во взрослом возрасте. Никто не верит в себя, причем не потому, что ему что-то не удается, а просто потому, что вера в себя сопряжена с глубоким, уже ставшим инстинктивным страхом взятия на себя чудовищной ответственности – быть самим собой, самому делать шаг в неизвестность, в будущее. Непрерывное самоосуждение, самоподавление гарантирует трепыхание в теплом и вонючем болоте ничтожества, в котором привычно гнить.
Так как он никак не реагировал и просто с интересом продолжал смотреть на меня, я решил закончить свою мысль.
— Если какое-то свое проявление очень неприятно, и осознание того, что у меня есть вот такое дерьмовое проявление переживается болезненно, так как рушатся и приятные представления о себе, и довольство, и складывается очень неприятный образ себя, то обычно для человека есть не так много вариантов: полностью все вытеснить, заложив тем самым бомбу замедленного действия в виде неизбежного в будущем когнитивного диссонанса и отупения, ну или вот начать себя осуждать, что влечет, наверное, не менее деструктивные последствия. И если я замечаю несколько своих неприятных проявлений подряд, то и доверие к себе начинает пошатываться, я начинаю воспринимать себя почти как полностью сломанный больной механизм, и становится непонятно — чему именно в нем можно доверять. Для человека, обладающего цельностью, такой вопрос просто не стоит. Цельный человек обладает верой в себя, в свою изначальную ценность и истинность, что ли. И достигается это путем простого устранения болезненных, деструктивных реакций вытеснения и самобичевания. Цельность возникает как бы из ничего, как нечто естественное, органически присущее твоей природе. Веру в себя можно описать как веру человека в то, что если он не будет себя подавлять, будет стремиться к удовольствию, то неприятное в нем просто не может взять верх — что при такой жизни он будет становиться постепенно все более и более приятным, живым человеком. Но это не просто слова, не просто интерпретация – это описание той реальности, что вырастает в тебе в результате планомерной работы по искоренению мусорных реакция и привычек.
На этот раз я почувствовал, что сказал все, что хотел, и удовлетворенно замолчал.
— Тебе удалось стать цельной личностью?
— Да, это несомненно. А что?
— И что дальше? – ответил он вопросом на вопрос.
— Дальше… — начал я и вовремя заткнулся.
Я уже почти успел привыкнуть к его манере беседы, когда пауза любой длины воспринимается как неизбежная и органическая составляющая часть разговора. Если в разговоре не возникает необходимости взять паузу для размышления, то на хрена он вообще нужен? Это значит, что этот разговор – просто потеря времени. И если в тот момент, когда тебе хочется задуматься, ты начинаешь излишне поспешно что-то говорить сырое, полуосмысленное, значит этот разговор ты не особенно-то и ценишь, а попиздеть можно и с бабкой на скамейке, вот и иди на хуй к своей бабке… примерно так закончился наш первый разговор, и тогда было немного страшно, что он будет и последним. Ну зато урок вполне усвоен…
Но вопрос и в самом деле застал врасплох. Понятия «цельность личности» и «дальше» как бы вообще не вставали в один ряд в моей голове. Достигнутая цельность личности является просто… основной, фундаментом, рычагом, инструментом, а дальше идет… ну что идет дальше… дальше – дальнейшее развитие, что еще… что угодно дальше, все то, куда захочется двигаться.
Мда…
Значит вопрос явно не об этом, ну просто потому, что нет единой линии развития человека, каждый движется куда-то по своей траектории. Это все равно что спросить «вот я начал реализовывать радостные желания, а что дальше?» Да что угодно дальше. Кто пойдет трахаться, а кто изучать квантовую механику… получается, что этот вопрос совершенно о другом.
Я немного отодвинул стул о стола, откинулся на спинку и закинул ногу на ногу.
Надо подумать.
Получается, это вопрос на тему того – какое последующее естественное развитие событий в плоскости достижения цельности самого себя. То есть вопрос не о том – что я буду делать дальше, достигнув этого состояния, этой точки, а какова внутренняя динамика собственно вот этой цельности себя. При такой постановке вопроса он по крайней мере приобретает смысл… да, смысл он приобретает, это прекрасно, а ответа не видать.
И тут меня осенило. Черт побери, прекрасная мысль!
— А я не могу этого знать! – с нотками торжества выдал я, так что самому стало смешно и я рассмеялся.
И все же ответ был чертовски верным, я это знал совершенно четко, и совершенно логично мог это пояснить.
— Это надо пояснить? – уточнил я.
Его взгляд оставался выжидающим.
— Хорошо… я не могу этого никаким образом знать, потому что в моем жизненном опыте нет никакого «дальше» в этой области. Вот и все. Заниматься логическими умопостроениями – это будет чистейшей воды умозрительная философия. Как у Канта: что-то там «я могу плодить любые выводы, пользуясь логикой, даже если они не имеют отношения к воспринимаемой реальности» — своего рода математика. Дурная математика, я бы сказал, потому что математика только потому и имеет смысл и постоянно обнаруживает свое глубокое сродство с реальным миром, что оперирует четко определенными терминами, в то время как умозрительная философия оперирует не терминами, а предельно расплывчатыми понятиями, поэтому в итоге и возникает мутная каша, которой не может напитаться ничто, кроме самодовольства и чванства. Это я хорошо сказал, правда? – Я снова не удержался и рассмеялся, но мне и в самом деле понравилось то, как я сформулировал.
— То есть… — осторожно вернул он меня к теме.
— То есть чтобы получить ответ на этот вопрос, мне нужна энергия.
Он слегка наклонил голову, едва заметно приподняв левую бровь, так что его морда стала хитрой.
— И…?
— И поскольку ты, вероятно, хочешь поговорить об этом сейчас, то ты можешь, не дожидаясь у моря погоды, попросту мне об этом рассказать…
— Да, мог бы…
Казалось, что он колеблется – то ли рассказывать сейчас, то ли отложить на какое-то время. Подозвав официанта, он заказал фруктовый салат, после чего минут пять сидел с таким видом, будто мы тут вовсе ни о чем не говорим, и если бы нас кто-то увидел со стороны, он вполне мог бы подумать, что и за одним столиком мы оказались случайно.
— А дальше начинается расщепление, — начал он, и я навострил ухи.
— Расщепление, это и есть следующий этап развития, эволюции личности?
— Да. Цельная личность распадается на составные элементы, каждый из которых приобретает свой собственный, изолированный вес, собственную значимость. Приводит это к тому, что ослабевает автоматизм придавания исключительной важности всякому своему говну или просто мусору. То есть это – фундаментальный подрыв примитивного, грубого чувства собственной важности, которое, как является чрезвычайно эффективной питательной почвой для обид, жалости к себе, агрессии и вообще бесчисленного яда негативных эмоций, деструктивных поступков.
— Но это и раньше… я и раньше ведь делал то же самое, — запротестовал я. – Почему ты называешь это новым этапом? В этом ведь и есть суть управления своими состояниями – ты убираешь приятное и культивируешь неприятное. Ну блин, то есть, наоборот.
— Суть-то она есть, конечно, — согласился он, с аппетитом поглощая фрукты. – Объект остался тем же, неизменным. Меняется субъект.
— Не понимаю…
— Посмотри. – Он ткнул пальцем куда-то наружу.
— Посмотреть на что?
— Дверь.
Я уставился на дверь. Как раз в этот момент в кафе входили две замшелые туристки.
— Ты видишь, что произошло с дверью?
— Она открылась и закрылась. Что ты имеешь в виду?
— Разумеется, она открылась. А почему?
— Потому что эта карга ее открыла.
— Почему она ее открыла?
— Потому что она ее пихнула своей жопой, дверь и открылась. Я не понимаю, куда ты ведешь.
— Дверь открылась потому, что она толкнула ее с той стороны.
— Ну разумеется!
— Ну вот и подумай. Она толкнула ее с той стороны, она могла бы толкнуть ее с этой стороны, но дверь бы не открылась, если бы она пихала ее сразу в обе стороны.
Я выпучил глаза, но взял себя в руки. Ну если он хочет вот так, пусть будет так. Причем тут пихание в обе стороны? Может и мне заказать фруктовый салат?..:)
Может и заказать, кстати. Надо взять паузу. Хотя уже не надо…
— Ты хочешь сказать, что несмотря на то, что и раньше я понимал суть техники управления восприятиями, сам процесс этого управления был похож на толкание двери в обе стороны? Ну понятно, да. Всякое говно, не говоря уже о нейтральных вещах, воспринимается цельной личностью как мое, моя собственность, мое отражение, часть моей целостности, и когда я хочу что-то в себе убрать, я с одной стороны пихаю прилагаю усилия, чтобы его убрать, и в то же время я изо всех сил цепляюсь за него, потому что оно мое, потому что оно лежит кирпичиком в стене прочего «моего», что не должно быть подвергнуто сомнению, правильно? Ну… понятно, правильно. Значит, что-то меняется именно в самом этом подходе. Возникает расщепление, при котором каким-то образом, просто за счет повышенной энергии, я отлипаю от нежелательного, и становлюсь способен объявить войну части самого себя.
— «Война», это слишком громко, — поморщился он. – Зачем эта помпезность.
— Ладно, пусть «войнушка».
Похоже, что он остался не в восторге и от этого термина, но возражать не стал.
— Термин «расщепление», значит, обозначает какой-то новый уровень этого процесса, новое его качество, которое мне сейчас трудно пока что выделить, почувствовать…
Я заткнул свой фонтан красноречия, поймав на себе его взгляд. О, это я уже знаю, этот взгляд. И знаю, что надо не дергаться и не устраивать лишнего шума в своей голове. Лучше всего будет молча доесть свой салат молча уйти.
Оказывается, тело может мелко вибрировать. Целиком. И от этого возникает странное ощущение, как будто тело покрыто неуязвимой броней. И это очень приятно. Слово «приятно» даже близко не отражает того, что происходит. От такого охватывающего наслаждения иногда к горлу подкатывает плотный комок, в груди возникает напряжение, в позвоночнике… это все трудно описывать, слишком многочисленны и многообразны возникающие эффекты, и это все очень приятно.
Искренность приводит к состоянию, для обозначения которого более всего подходит слово «бесстрашие». В это состояние входит, по-видимому, существование и что-то еще. Или даже нет. Это скорее и есть существование в магнетичной форме средней интенсивности – пока определю это именно так. Занесу в свой список озаренных восприятий. Раньше я не выделял его, видимо в силу того, что и испытывал слишком редко. Существование в магнетичной форме высокой интенсивности – нерушимость.
Бесстрашие — это то, чего у людей нет вовсе, и они все такие твари дрожащие перед своими мутантами-фобиями, перед ненавидящими, перед мудаками. Искренний человек вообще не испытывает таких фобий, у него есть только нормальный, естественный физиологический страх в ситуациях, представляющих реальную опасность. А у них даже не страхи. У них фобии. Искреннего человека можно подвергать каким угодно обвинениям, сколь угодно обоснованным, массово одобряемым и страшным. У него в ответ возникнет или интерес, если он сочтет их обоснованными, или безразличие, если он не увидит для них оснований, или естественный страх, если это отношение со стороны людей влечет за собой реальную угрозу его целостности.
Познакомился с русской девочкой. Путешествует тут одна, стала активно со мной заигрывать, и я без труда затащил ее в постель. И каждый раз, когда девочка оказывается такой страстной, когда отдается так открыто, начинает возникать мечта о том, что она могла бы меня понять. И в этот раз я не устоял перед искушением, и прогуливаясь с нею уже после секса, осторожно попробовал обсудить с ней кое-какие вещи. Мне казалось, я неплохо представляю то, насколько идеи свободы чужды рабам. И снова я ошибся. То, что она мне выложила после нескольких минут угрюмого молчания, это просто нечто неописуемое. Я, по ее мнению, ублюдок, насильник, садист, психопат калечащий людей, амок с идеями-фикс и т.д. Если бы она могла, она бы меня избила или покалечила, я думаю. Удалось раскрутить ее на откровенность с помощью примитивного поощрения за эту «искренность». Но правдивость и искренность – вещи бесконечно разные, конечно. Искренний человек не может быть убежденно тупым.
Я сижу на балконе своего отеля. Все равно немного грустно после того, как в очередной раз попал под потоки ненависти фанатично преданного своим догмам человека. И особенно грустно то, что она могла бы быть и страстной, и нежной, но мозг прочно прибит гвоздями к черепной коробке.
Ворона села на карниз. Улетела. Нет, вернулась. Превед, варона!
Я все что угодно переживу, потому что моя жизнь – эксперимент, и даже если мне суждено было бы жить в условиях сильнейшей боли от рака и т.д., я бы и это превратил в исследование. Необходимо решить проблему непостижимости смерти. Я постоянно откладываю эту задачу, ну собственно пока что я даже не знаю, как к ней подступиться. Но я знаю, что эта грозная проблема всегда тут, и невозможно быть совершенно счастливым до тех пор, пока она не решена. Наверное, для этого необходим очень высокий уровень энергии, который я и могу накапливать. Ну я и накапливаю. И общение с информатором дает мне очень много. Так много, что есть отчетливая ясность, что переваривать все эти беседы я буду еще очень долго.
Скоро придет трансик – клевая пухлая мальчик, которая меня возбуждает. Ее и вылизывать клево, и она послушная, и трахать в попку можно долго. Так что возможно, у меня теперь будет целых две обезьянки для возбуждающего секса – мальчик и трансик. Когда переедем в следующий город, я поищу новых.
И все-таки это совсем не то, чего мне хочется в сексе. Когда остро не хватает нежности, никакой объем страстного секса не в состоянии это компенсировать – похоже на то, как глотаешь воздух, поднимаясь на вершину – он входит в твои легкие, но в нем нет живительного кислорода, и никакие красоты окружающих видов не могут тебя напитать жизнью. С нежностью и искренностью – точно так же. Никакой объем приправ не заменит куска мяса. И ничего нельзя сделать. Мои девочки далеки от меня так же безнадежно, как если бы они умерли. Хорошо хоть, это не навсегда, а только на то время, пока действует договор с информатором.
Нет, ну страстный секс – это очень клево, и трахая своих обезьянок я нередко по часу и больше нахожусь на пике возбуждения, на грани оргазма. Просто если не хватает нежности, то количеством страстности это не компенсировать – надо это ясно понимать и не объедаться сексом.
Смотрю сериал «Мост». Прикольная роль женщины-следователя, которая не понимает очевидных, казалось бы, вещей. В фильме она подана как странная белая ворона, но на самом-деле странные – это все остальные.
Сами размышления на тему расщепления и проблески состояния, в котором возможна эта позиция, уже сами по себе приводят к хорошо заметным эффектам прилива энергии: странные, глубокие и приятные ощущения в горле, сердце и груди, отдающие куда-то в руки, живот, голову; взаимно резонирующее с этими приятными ощущениями состояние высокой насыщенности, радости, устремленности; образы прорыва, найденного пути вперед.
А оказывается, хоть и очень и очень редко, но все же в прошлом были отзвуки этого состояния, просто никогда еще они не проявлялись так отчетливо, устойчиво, уверенно. Но они были, точно. Сейчас я переживаю это и понимаю, что они были. И есть уверенность, что теперь это вполне доступно для меня, но это не значит, конечно, что все дастся без усилий, но нет страха потерять это состояние, есть уверенность, что оно будет возвращаться. Пока что оно есть все это время, пока я пялюсь в сериал. Понятно, что это подарок информатора, но сейчас я могу запоминать это состояние, и оно кажется близким, комфортным, очень живым, а значит я его запомню и вернусь.
Что же раньше препятствовало достижению расщепления? Ну все-таки, видимо, недостаточный уровень энергии, так и есть. Охрененно последовательной и устремленной мою жизнь не назовешь, конечно, и все же главный вектор в основном сохраняется, в целом мои восприятия, мои поступки – все это в целом лежит в русле прекращения энергозатратных состояний, всех этих негативных эмоций, вялости, озабоченностей, ночных бдений, и культивирования энергодающих состояний, таких как поиск и реализация радостных желаний. Это приятно. Приятно чувствовать, что как бы меня ни вертело и куда бы ни засасывало, все-таки я могу точно сказать, что в целом двигаюсь в нужном направлении, в направлении большей насыщенности, свежести.
Да, главное даже не то, что я сейчас испытываю расщепление, а то, что теперь у меня есть этот опыт и есть ориентир. Сюжет, кстати, стал интересней… Сидя и просматривая десятую или хрен знает какую серию, я каким-то глубинным вниманием нахожусь там, в расщепленном мире, и теперь словно немножко протоптал сюда тропинку, и буду ее только расширять, даже если будут отступления… глупое «если», ну конечно же будут. Это крайне важно – знать в точности – в каком направлении лежит дальнейший путь, поэтому что это позволяет при удачном стечении обстоятельств и состояний сразу же пнуться именно сюда, раз за разом оказываясь в расщеплении, протаптывая тем самым дорогу.
Это необычайно свежее состояние, предвосхищенное, восторженное. Словно приклеивание «я» ко всякому мусору делало этот мусор влиятельным, придавало ему силу отравлять и тормозить.
Еще одна мысль вызывает яркое предвкушение, но верна она или нет – предстоит проверить, хотя чисто логически она понятна: в состоянии расщепления будут в значительной степени убраны препятствия к самоизменению, ведь когда расщепления нет, то как бы нет разделения на субъект и объект, на активно действующее начало и инертную материю, над которой осуществляется работа. Все та же дверь, хорошо что он мне на нее показал, удобный зрительный ориентир: без расщепления я словно одной рукой открываю дверь, а другой почти с той же силой ее закрываю. Стараюсь избавиться от негативной эмоции, и в то же время болезненно привязан к ней, ведь она типа «моя», «справедливая».
Все это переживается как большое открытие.
Ну оно такое и есть. Открытие. Большое, да.