— Подключите к трансляции наши каналы, ок? – Я изобразил улыбку, обратившись к Биллу.
— Но… для чего же, если ты единственный, кто выжил? – Ответил он мне, осклабившись не менее вежливо.
— Давай, Билл, давай, делай что я говорю, мне недосуг с тобой тут переглядываться.
Я откинулся на спинку кресла и отвернулся, а он потянулся к пульту и что-то перещелкнул там.
На мониторе передо мной возникла картинка, и на ней обнаружился висящий вверх ногами человек.
— Сорри, — произнес он и, притянув себя к сиденью, занял нормальное положение. – Я Франсуа, болтаюсь тут на орбите и посматриваю на вас сверху… и откровенно говоря, отсюда ничего не видно:) И кстати, трансляция… — он щелкнул что-то у себя, — началась. На Земле сигнал будут получать с задержкой в девять минут, но это не помешает им смотреть и слушать наш разговор. Центр будет иногда передавать нам вопросы, я буду их озвучивать.
— Ограничения по времени? – поинтересовался я.
— Совершенно никаких. Пока не устанешь. Можно беседовать два часа, можно четыре – все равно. А завтра можно еще раз встретиться и поговорить. Для наших зрителей это будет своего рода космическим документальным сериалом. По сути, чем дольше, тем даже лучше, — улыбнулся он. – Компания зарабатывает на продаже прав трансляции миллионы на каждой минуте, включая и вот эту, и следующую, и когда мы беседуем, и даже если мы просто будем молча сидеть. Это, так скажем, привилегия того, кто первым высадился на Марс, кто прожил там пятнадцать лет и выжил.
— Это была бы моя привилегия, если бы я получал комиссионные, — буркнул я не очень приветливо.
— А ты их и получаешь, Макс. Это есть в твоем контракте. Ты наверное забыл…
— Я его и не читал.
— Вот как?? Хм… ну ладно. В общем, если тебе интересно…
— Совершенно наплевать, откровенно говоря, — перебил я его.
— Хорошо, я понял.
Сбить его с позиции добродушного ведущего телепередачи было, видимо, непросто.
— Макс, тебе следует иметь в виду, что некоторые, и может быть даже многие мои вопросы могут причинить тебе…
— Франсуа, ты тоже получаешь комиссионные? – снова перебил я его. – Если нет, то давай приступать.
— Ясно… Хорошо, тогда давай начнем с самого начала, Макс. Ну если быть точнее, с конца… Что произошло после взрыва?
— После взрыва я оказался один в живых, после чего постарался выжить. Все просто и буднично. Я не совершал подвигов и не сражался с марсианами. Мне повезло оказаться в таком месте, где ударная волна меня не убила и не засыпала с концами. Остальным не повезло.
— Что ты делал после этого?
— Старался выжить. И думал, что мне надо продержаться два года. Я ждал, что ко мне прилетят, что вторая миссия отправится по графику, как мы и планировали.
— Ну, Макс, жизнь внесла коррективы в наши планы, ты же понимаешь…
— Конечно понимаю. И все равно я ждал, и не дождался. Если бы вторая миссия прилетела, они бы привезли с собою новое оборудование, мы смогли бы все начать сначала, но… как ты верно заметил, Франсуа, ход истории изменился, и в одну и ту же реку дважды не войдешь – вода утекла. И ты даже не представляешь себе, насколько это верно.
— Что ты имеешь в виду? — неизменно благодушно спросил он.
— Планы изменились не только у вас, вот что я имею в виду. Планы изменились и у меня, ведь мне надо было выживать, надо было найти смысл своей жизни, поставит для себя какие-то вехи, ориентиры, как в том, что касается моей внутренней жизни, так и в том, что касается моей деятельности тут, на Марсе.
— Это чертовски интересно… могу себе представить, как тебе было невыносимо тяжело бороться не только с Марсом, но и с самим собой, — изобразил сочувствие он. – Значит взрыв уничтожил не все оборудование, и тебе удалось как-то наладить свое существование, но вот что касается твоего одиночества, как ты боролся с ним? Ведь как я вижу, в отличие от привычных литературных штампов разных робинзониад, ты выглядишь вполне… нормальным, здоровым человеком. Дэвид, Билл, вы ведь согласны со мной, у вас такое же впечатление?
— Э… да, совершенно, определенно так, — не очень убедительно поддакнул Билл.
— Ну вот. И как же тебе это удалось, Макс? Расскажи нам.
— Все мы что-то предполагаем, а история идет своим ходом…
— Да… верно, Макс… так как тебе удалось не только выжить, но и сохранить душевное равновесие?
— Вы думаете, что речка течет себе по определенному руслу, готовите кораблик, припасы, экипаж, а потом подходите к берегу и обнаруживаете, что речки тут давно нет. Речка ушла в другое русло, и добраться до него вовсе непросто, а то и невозможно.
— Да, это верно, Макс, все мы лишь приспосабливаемся. Тебе тоже вот как-то удалось…
— Вы еще и не начали приспосабливаться, Франсуа. Вам это еще предстоит.
— Макс твердо стоит на своем, — Франсуа политкорректно улыбнулся и шутливо погрозил мне пальцем. – Уж если он хочет донести нам свою мысль, то постарается это сделать. Но это и хорошо. Это замечательно, что ты мне помогаешь нащупать, так сказать, нерв этого интервью, чтобы не по бумажке, а по наитию, по настроению, да? Так что ты имеешь в виду?
Франсуа по-прежнему смотрелся вполне импозантно и уверенно, но на мой вкус – слишком слащаво.
— Каковы ваши планы на дальнейшее освоение Марса, — ответил я вопросом на вопрос.
— А… представляю… представляю, как тебе ужасно интересно узнать о том, как все-таки мы разберемся с этой планетой! Столько лет ты был уверен, что проект освоения Марса закрыт, и вот…
— Мне гораздо интереснее было бы сказать тебе, Франсуа, а также всем уважаемым землянам, которые слушают нас, равно как и Компании, NASA, правительствам и гражданам стран, принявшим участие в этом новом проекте, и всем-всем тем, кто просто интересуется этой темой, кто увлечен освоением и изучением космоса, что вы один раз уже вошли в речку под названием «освоение Марса» — когда я сюда прилетел пятнадцать лет назад, но речка утекла и больше ее нет. Она стала другой — бурной и непокорной.
— Э…
— Как ты верно заметил, Франсуа, история зачастую не позволяет нам реализовывать наши планы. Давай вспомним Колумба. Помнишь, он приплыл к новым берегам? Помнишь, как потом Старый Свет пытался осваивать Новый, вкладывая в него время, деньги, силы, и не без оснований ожидая возврата инвестиций, хотя бы со временем. И что получилось? Получился сначала «Мэйфлауэр», потом появились Сыны свободы, затем случились инцидент Гаспи и Бостонское чаепитие, а потом и вовсе пришел тысяча семьсот семьдесят пятый год… Ты понимаешь, о чем я?
— Вообще-то не очень, Макс. Но если тебе интересно, я могу тебе сказать, что теперь освоение Марса превратится во вполне осязаемое предприятие, которое столько всего сулит нам – и с чисто научной точки зрения, и с экономической. Уже в следующем году…
— Оставим в покое следующий год, Франсуа… ведь мы уже с тобой определились в том, что наши фантазии и планы иногда сталкиваются с непреодолимыми препятствиями.
— А… я понимаю. После того… после всех тех ужасов, трудностей, которые выпали на твою долю, тебе не очень-то верится в то, что можно вновь войти в прежнюю реку, вновь возобновить проект и вполне успешно его осуществить? Но…
— Нет, ты не понял. Все как раз наоборот. Освоение Марса удалось. Франсуа, разве ты этого не понял? Я выжил, я тут, смотри, вот я. Я сижу и разговариваю с тобой. И если ты перед собой видишь несчастного космического мореплавателя, то я воспринимаю себя примерно как Брюстер. Или, точнее, как Адамс. До тебя доходит?
На этот раз я его уел, и его самообладание немного пошатнулось. Он неловко хихикнул, почесал голову и пожевал губами.
— Дэвид… — как-то беспомощно воззвал он, — может быть…
Понятно, что он хотел спросить у Дэвида – не спятил ли я, и почему, если так, а очевидно что это так, почему об этом не доложили раньше, избавив его от неловкой ситуации. Но задать такой вопрос открытым текстом ему было явно не с руки.
— Франсуа, я не спятил, если ты об этом:) – улыбнулся я. – Просто на Марсе есть жизнь, а вы это не хотите учитывать.
— Ты имеешь в виду себя?
— Себя и своих детей.
— Детей???
Я в общем-то не собирался именно сейчас производить фурор, но это все-таки случилось.
— Детей, да. Они родились тут, на Марсе. Некоторые еще малолетки, некоторым уже четырнадцать, и они в каком-то смысле имеют такие же права на Марс, какие имели бы индейцы Америки, если бы открытие континента случилось в наше время.
— О, Макс…
Франсуа явно был совершенно растерян и, кажется, разозлен тем, что Дэвид подсунул ему сумасшедшего.
— Хватит, — я махнул рукой. – Я понимаю, что слов недостаточно. Давайте сделаем так: я пока расскажу, как получилось так, что на Марсе появились вновь рожденные люди, и чем они существенно отличаются от землян, и как вообще все было и к чему привело, а Дэвид пока возьмет вездеход и спустится еще разок вниз, к моему «ягуару». Часа мне хватит, и он как раз за час управится. А, Дэвид?
— Я могу, конечно, я… да, я иду, — он встал и выглядел очень возбужденным. – А зачем? Я правильно тебя понял, что…
— Думаю, что ты правильно меня понял. Одна из моих дочерей там, внизу. Я думаю, что она наблюдала за тем, как я воспарил сюда, на вашу базу, после чего залезла в «ягуар» и смотрит теперь оттуда на меня. Я также думаю, что и остальные меня слушают из другого «ягуара» и «пантеры», но они сейчас далеко… Сами, послушай меня, — я наклонился к камере, — Дэвид сейчас спустится и возьмет тебя сюда к нам, хорошо? Ему можно доверять, понимаешь? Мы должны показать тебя, потому что иначе никто и никогда не поверит, что я не сошел с ума.
— Так я иду? – все так же возбужденно переспросил он.
— Разумеется. Надеюсь, ты и Сами понравитесь друг другу.
Дэвид пулей выскочил из переговорной, чуть не снеся столик с горшками с какими-то кустиками, а я, развалившись в кресле и не обращая внимания ни на Франсуа, ни на Билла, не смотря даже в камеру, словно сам себе начал пересказывать основные вехи всего того, что случилось за это время.
Войдя в переговорную, Сами подошла ко мне и уселась мне на коленки. Я прямо шкурой почувствовал, как на Земле начался всепланетный припадок. Хотя нет, блин. Припадок там начнется через десять минут, но сейчас мне вполне было достаточно лиц Билла и Франсуа. А судя по лицу Дэвида, он уже влюбился без памяти в мою пупсу. До меня дошло, что пуританская Земля не без проблем воспримет двенадцатилетнюю девочку с вполне уже средними грудками, одетую лишь в шортики. С другой стороны, смотрят же они кино про голых аборигенов Австралии… переживут. А вот иссиня-черный цвет ее кожи и зеленые «белки» глаз… да, это, конечно, вызовет фураж, как писал классик.
— Теперь я могу продолжить тему Мэйфлауэра, — начал я, притиснув ее к себе. – Представьте себе, что на Марсе есть вот такие вот марсианки и марсиане. Разумеется, они связаны с человечеством весьма конкретным образом, но ведь и те американцы, которые заявили о себе как о нации и вступили в битву с метрополией не на жизнь, а на смерть – они тоже были отнюдь не потомками индейцев.
— Прости, Макс, ты что… ты хочешь сказать, что ты и твои дети… заявляете о себе как о нации марсиан и объявляете Марс вашей собственностью?! – Несчастный Франсуа просто не знал, как ему реагировать – то ли смеяться, то ли быть серьезным, то ли еще как-то поступать. К этому он, конечно, готов не был.
— Совершенно верно. Так что я конечно сочувствую планам землян насчет освоения или покорения Марса, но если это можно было сделать пятнадцать лет назад, то теперь, извините, вам придется принять как факт, что Марс больше не является объектом завоевания. Марс принадлежит марсианам.
— Господи, Макс, что ты говоришь? – Франсуа окончательно потерял самообладание и сейчас говорил скороговоркой, зажевывая звуки. – Что ты говоришь? Ну это же смешно, Макс, ну в самом деле, ну какие марсиане, какие права, какой Мэйфлауэр, что за детские речи, что за фантазии…
— Детские речи, говоришь? – с некоторой угрозой в голосе произнес я. – Это ты мне сейчас будешь читать лекции о ребячестве и о детском лепете? Авторитетом, что ли, меня раздавишь? Ты свой авторитет изливай на своих детей и внуков, а со мной, будь так добр, говори спокойно и без наездов. Я, между прочим, не обязан тут сидеть, и если захочу – встану и уйду.
— Нет, Макс, ты не так меня понял, извини. Но…
— Какие тут могут быть «но»? Дэвид, — я развернулся к нему, — разве я что-то непонятно излагаю?
— Мне вполне понятно! — почему-то радостно поддакнул он. – Определенно понятно!
— Вот и замечательно. Так что, уважаемые земляне. Вы хотели шоу? Вы его получили. Марс – наш. Мой и моих детей. Так что пожалуйста, не надо нас осваивать и уж тем более завоевывать. Мы сами освоимся. Спасибо, конечно, что привезли нам вот все это, — я обвел рукой воображаемые окрестности, — а теперь вам пора домой. Я надеюсь, что между нашими планетами, между нашими государствами наладится взаимовыгодное сотрудничество, ведь и нам есть что предложить, и вам.
Франсуа явно был вне себя. Он просто разевал рот и то начинал смеяться, то, задирая брови, слушал меня.
— Вам это будет, наверное, не слишком трудно понять, уважаемые земляне, но как у вас, так и у нас тут есть своя культура, свои обычаи и привычки, и свое право жить в соответствии со своими культурными обычаями мы ценим превыше всего.
— Послушай, Макс, ну неужели ваши… культурные особенности так уж безмерно далеки от того, как живем мы? – Пошел в наступление Франсуа.
— Безусловно. Именно «безмерно далеки», как ты и выразился.
— Например в чем?
— Перечисление займет слишком много времени.
— У нас полно времени, Макс!
— Ах ну да, я забыл… и все-таки мне сейчас не хочется на этом акцентировать свое внимание.
— Ну хотя бы приведи пример!
— Ну вот вам пример, — я положил руку на грудку Сами, погладил ее, стиснул сосочек и отпустил. – У нас считается, что дети тогда дозрели до сексуальных и эротических чувств и действий, когда им этого хочется. Вот так и точка.
— Но ведь ты не будешь отрицать, Макс, что эта ваша «культурная особенность» является лишь тем, что ты вложил в головы своих детей?
— Я как раз буду отрицать. Если ты считаешь, что эти дети настолько тупы, что им можно «вложить» что-то в головы – продемонстрируй это, вложи ей что-нибудь в голову, например объясни ей, почему она не должна заниматься сексом несмотря на то, что ей это приятно. Пожалуйста, вперед, Франсуа. Что же ты медлишь? Ведь истина о том, что детям секс воспрещен и вреден, является настолько самоочевидной для тебя, что ты легко и непринужденно сейчас всем нам это объяснишь и докажешь. Ну или, как минимум, «вложишь в головы». А? Что-то я не вижу энтузиазма…
Франсуа как-то беспомощно задергался, но ума у него хватило не ввязываться в это безнадежное предприятие.
— Вот… так что, уважаемый землянин, во-первых не стоит оскорблять нас, марсиан, изображая нас идиотами, которым можно всякую чушь «вложить в головы», а во-вторых, уж если вы хотите принести нам «дары культуры», то позаботьтесь, чтобы не получилось так, как это было с индейцами, африканцами и прочими аборигенами, которые поплатились за вашу «культуру» миллионами жизней. Короче говоря – со своим уставом к нам не суйтесь. Тут вас ждут не оболваненные недоумки, а люди, которые годы своей жизни потратили на самообразование, на исследование себя и окружающего мира. Я, кстати, не удивлюсь, если окажется, что Сами прочла не меньше книг, чем ты. Ведь ты у нас человек занятой – летать на Марс надо, карьеру двигать, семьей заниматься… а мы тут бездельники, у нас по сути ничего и нет кроме удовольствия от познания себя и окружающего мира. Мир объектный, так сказать, у нас слишком скуден, чтобы слишком сильно захватить нас в свои дела… я не говорю об этом как о благе, не подумай, просто напоминаю о том, в каких условиях мы тут выживали.
— Извини, Макс, я правда не хотел быть грубым… и Сами, ты тоже меня извини, я просто неудачно выбрал слова.
— Ты выбрал те слова, которые лучше всего выразили то, о чем ты думаешь, — за словом в карман Сами никогда не лезла… ну оно и понятно, прожить двенадцать лет с таким человеком, как я…:)
Франсуа опять-таки хватило ума не ввязываться с ней в вежливую перебранку, и он предпочел перевести тему.
— Как же вы представляете свою жизнь тут, в качестве…э… самостоятельного субъекта международного права?
— Так же, как и все остальные. Мы хотим найти точки соприкосновения наших интересов. Нам есть что предложить Земле в обмен на поставки материалов, оборудования, технологий.
— Например?
— Туризм. Это первое, что приходит в голову. Но вообще-то я должен честно сказать, что как-то мало думал на эту тему. Я вообще в последние годы очень редко думал о том, что кто-то прилетит с Земли, а до этого у меня и не возникало такого отчетливого самоосознания как представителя отдельной, собственной культуры. Но туризм – это очевидный ответ. Насколько я понимаю, туристов можно перебрасывать по параболической траектории, на что потребуется около семидесяти дней – пусть и раз в два года, я прав?
— Да, что-то около того, — вставил Дэвид. – Но летать можно чаще, чем раз в два года, просто перелет будет занимать не семьдесят, а девяносто или сто двадцать дней – в общем, это не так существенно для тех, кто хочет устроить себе такое путешествие.
— Учитывая, что тысячи люди отправляются в длительные круизы, в которых я бы не сказал что полно впечатлений, это кажется вполне реальным. Потом… я думаю, что NASA очень заинтересуется сотрудничеством и возможностью оборудовать здесь обсерватории, стартовые площадки для дальнейшего освоения космоса… нет? Думаю, что да. И потом, космический лифт можно построить и тут, чтобы выводить на орбиту для последующей отправки на Землю грузовых кораблей. Я не фанат разной добывающей промышленности, но если все сделать с умом, не хищнически, то на Марсе можно добывать немало ценного сырья, например неокисленные редкие металлы… вот пусть добывающие корпорации и думают, что им отсюда таскать на Землю. Уверен, что такие разработки уже велись.
— Для науки это неоценимый источник, — вставил Дэвид. – Исследование целой планеты, исследование существующих тут форм жизни, включая вот и новых марсиан…
— Да, точно. Не сомневаюсь, что сюда с удовольствием отправят свои исследовательские миссии множество разных университетов.
— Да, это все звучит… эпично, я бы сказал, — подытожил Франсуа, и судя по его голосу, он снова обрел уверенность в себе. – Но Макс, все-таки эти фантазии имеют очень слабое отношение к реальности, давай говорить прямо. Может быть в самом деле имеет смысл выделить какое-то пространство для того, чтобы… марсиане могли здесь и дальше жить, чтобы мы их не тревожили особенно…
— Резервации? – перебил я его. – Концентрационные лагеря? Мило, да:) Спасибо на добром слове, конечно. Ну, Франсуа, я на самом деле не надеялся на то, что я вот скажу вам, что это наша земля, и вы так улыбнетесь и пожмете руку. История человечества, знаешь ли, очень показательна и многому может научить того, кто хочет учиться… Конечно, вы попробуете взять нас нахрапом, раздавив, окружив колючей проволокой. Видимо, за последние полтора десятка лет человечество не очень сильно изменилось, ну это вполне естественно.
— Ну почему сразу «концентрационный лагерь», Макс? Заповедник. Национальный парк, если хочешь. Если хочешь – отдельное государство!
— Ты имеешь полномочия раздавать территории Марса под государства?
— Я нет, но я лишь обсуждаю…
— Что бы мы тут ни обсуждали, Франсуа, на Земле важные дяди в серых костюмах сядут и все за нас с тобой решат, и окромя резервации я ничего от них не жду. А если ты ждешь, то ты не очень адекватен, по-моему.
— Нам просто нужен цивилизованный диалог…
— По типу того, какой конкистадоры вели с индейцами?
— Те времена канули в Лету, Макс. Мы же цивилизованные люди.
— То же самое говорили о себе и конкистадоры. С нами будут говорить только с позиции силы, разве нет? Сначала нас поставят на место, запрут в клетках, а потом милостиво выделят пару квадратных километров, и уж тем более – никаких обсуждений нашей «культуры», правда? Насколько я помню, с австралийскими аборигенами обошлись очень «цивилизованно», когда всплыла та же тема детской сексуальности. Тебе напомнить? Те правила и установления, те нормы социального поведения, которые у нас существуют, не будут никогда никем приняты, ни в рамках заповедника, ни за колючей проволокой резервации, и ты это знаешь не хуже меня. Именно это я, на самом деле, защищаю.
— То есть ты хочешь превратиться в замкнутую общину со своим уставом, противоречащим существующей морали?
— В общину, которая сохраняет свои ценности. А насчет замкнутости, то как я уже говорил, мы не против сотрудничества. Мы не против того, чтобы сюда приезжали на работу люди. Мы не против того, чтобы давать марсианское гражданство тем людям, которые принимают наши ценности и готовы работать на благо не только свое, но и Марса. Я не знаю как сейчас, но когда я улетал на Марс, Европа задыхалась под тяжестью проблем с тем, что мусульмане отказываются перенимать западные ценности. Они даже не собирались их терпеть, не то что «принимать». Я такой ошибки не совершу. Я и тогда считал это ужасной глупостью, когда цивилизованную страну наводняют люди с доисторической моралью и с непременным желанием перековать неверных в правильном направлении. Это не сильно отличается от феномена коммунизма, когда советский народ в едином порыве пытался опутать весь мир колючей проволокой счастья. Кстати как сейчас, они все еще пытаются завоевать мир и насадить диктатуру пролетариата? Так вот с нами этого не произойдет. Это через океан можно пустить сотню кораблей, которые высадятся на берег земли обетованной и наведут там порядок огнем и мечом, а чтобы попасть на Марс, это вам не море переплыть, что бы по этому поводу ни говорил Дэвид:)
— Ну я так… фигурально…
— Вам придется принять это, дорогие земляне. Вы прекрасно уже должны знать на своем опыте, что война – самая дорогостоящая ошибка в современную эпоху. Тем более – война с Марсом, в которую придется вкладывать безумные средства. И поддержат ли вас ваши избиратели, которые вынуждены будут жрать черствый хлеб и жить в сарае только потому, что правительство тратит все деньги на какие-то железяки, которые полетят завоевывать какой-то кусок камня в космосе??
— Я все никак не могу понять, Макс, о какой войне ты все говоришь. – Голос его перестал быть таким приторно вежливым и появилось раздражение. – Просто мы прилетим сюда и начнем тут работать, вот точно так же, как работают Дэвид и Билл. Но прилетят уже не двое, конечно, а двести или две тысячи. Причем тут война? Не будет никакой войны, ты же сейчас не воюешь с нашими людьми?
— Я понял твою мысль, — кивнул я. – Ее можно перефразировать так: «мы приедем, захватим вашу землю, насрем на вас и раздавим и не заметим».
— Да господи, ну почему ты все так понимаешь?
— Я понимаю все ровно в том смысле, который вытекает из твоих слов. Ты решил посоревноваться со мной в здравом смысле и логическом мышлении? Тебя ждет разочарование, Франсуа, я тебе уже на это намекал.
Теперь он уже смотрел на меня с нескрываемой враждебностью.
— Насчет «приедем и раздавим». Франсуа, тебе легко говорить об этом, болтаясь там в стратосфере, но вот здесь нас четверо. Каков будет расклад, если земляне прямо сейчас приступят к реализации проекта «приедем и что хочем то и сделаем»?
— Ты зря переводишь все на конфронтацию, Макс… — укоризненно покачал он головой. – Я ведь не политик, я просто говорю, что думаю, а принимать решения будут другие люди, облеченные властью, не надо вот так в штыки…
— Вот и я говорю, что думаю. Я же не кусаюсь, как видишь, а вполне мирно сижу в кресле и общаюсь:) И пока мы общаемся, мы общаемся, а как начнется «что хочем то и будем», то нам придется защищаться. Кроме того, Франсуа, необходимо учитывать, что среди тех установлений, которые являются неотъемлемой частью нашей культуры, есть немало таких, которые встретят горячее одобрение, тайное или явное среди множества землян, и в этих условиях вам будет не так легко нас раздавить.
— Да никто вас не давит, Макс, хватит уже нагнетать! Ты вот лучше приведи пример…
— Например, вопрос о свободе слова. У нас здесь полная свобода слова. И если предположить, что кто-то заявит «всех землян надо убить», то он не понесет никакой ответственности, и если бы мы создали свой кодекс, а его видимо придется создать, то в нем не будет ничего предусмотрено в качестве преследования за высказывания, будь это мнение или призыв. Отвечать за поступки должны те, кто их совершает. Если вот сейчас Билл скажет «давайте убьем Макса», меня это никак не трогает, это не наносит мне ущерба, не стесняет моей свободы, короче говоря – мне совершенно похуй. Но вот если после этого Дэвид возьмет дубину и замахнется на меня и попробует ударить, то вот это прямым образом стеснит мою свободу хотя бы тем, что мне придется защищать свою жизнь. И именно Дэвид должен нести ответственность, хоть он и не произнес ни слова. Вот такое у нас тут отношение к свободе слова.
— Сила пропаганды… — начал было Франсуа, но я его перебил.
— Нет никакой силы пропаганды. Есть сила глупости. Если человек настолько глуп, туп и агрессивен, что призывы к агрессии приводят к тому, что он берет дубину, то именно он и должен нести ответственность. Современный человек сам отвечает за свою голову и свои руки, за свою образованность и способность рассуждать. Информация доступна. Бери и пользуйся. А если не хочешь, если хочешь оставаться тупым и глупым, то неси за это ответственность – вот моральный фундамент нового времени, марсианского, я бы сказал, времени.
— Может быть это сработает в условиях, когда популяция однородна, как у вас, и когда есть жесткий «фейс-контроль» при приеме людей в качестве рабочей силы… но в наших условиях это не сработает – слишком много вот этих «тупых», и не в наших силах резко изменить соотношение умных и глупых.
— Я и не предлагаю вводить этот принцип на Земле, — парировал я. – Я говорю о том, что этот принцип очевидно прогрессивен, и что мы намерены его отстаивать тут, на Марсе, и многим землянам это будет симпатично, и единой вот такой позиции типа «марсиане уроды какие-то» у вас не будет, что серьезно ослабит любые попытки заставить нас продавиться. Или вот например вопрос о религии. Весь этот бред про «оскорбление религиозных чувств», все это религиозное мракобесие – тут, на Марсе, религия не будет иметь никакой силы никогда, нигде. Если сюда приедет верующий инженер, пусть верит сколько ему угодно, но своей верой он не может размахивать, пытаясь заставить кого-то «уважать» его веру и выполнять какие-то религиозные предписания. Более того, проступок, совершенный из религиозных соображений, будет полагаться проступком с отягчающими обстоятельствами, как если бы человек был по своему выбору пьян. Хочешь пить – пей. Хочешь быть пьяным от водки – будь, пока это никому не мешает. Хочешь быть пьяным и тупым от религии – ради бога, пока это, опять таки, никому не мешает. Такое радикальное отрицание каких-то привилегий, связанных с религией, тоже вызовет немало симпатий.
— Чертовски интересное у нас интервью получается! – довольно произнес Франсуа.
Он уже снова впрыгнул в седло добродушного ведущего шоу и, как мне показалось, окончательно решил, что я спятил, и что вести со мной такого рода дискуссии просто смехотворно и не входит в формат шоу. Расслабился и я, поскольку стало непонятно – что тут сейчас можно сказать. Все-таки это шоу, и конечно это удобная площадка для всяких заявлений, но нельзя же рассчитывать на то, что какие-то серьезные договоренности и обсуждения могут произойти. В этот момент я почувствовал себя обезоруженным. Пока он на меня наскакивал, мне было понятно – что и как я могу оборонять на словах, но сейчас, когда он снова переводит все это в формат шоу, любые серьезные высказывания начнут восприниматься как просто прикол, как нечто неуместное и даже глупое. Фактически, если бы я попытался продолжать всерьез развивать эти темы, я бы тем самым расписывался бы в своей неадекватности. И что теперь… дальше отвечать на вопросы типа «а что ты чувствовал, когда…»?
Внезапно краем глаза я уловил быстрое движение, и в тот же миг Дэвид сорвался с места огромным, тигриным прыжком, явно недооценив то, что сила тяжести тут лишь четыре десятых от земной. Поэтому он почти уже перелетел через пригнувшегося Билла, и только извернувшись как кошка, схватил его и сбил с ног. Они покатились по полу, а я лишь сидел с открытым ртом. Физиономия Франсуа тоже была так себе… Сами соскочила с моих коленок и встала, наблюдая за борьбой, напружинив мышцы. Несмотря на такую небольшую силу тяжести, в нашей жизни было очень много физической активности – и в силу необходимости, и просто для удовольствия, поэтому даже двенадцатилетняя марсианка вполне могла бы оказать серьезное сопротивление крупному землянину, учитывая еще многолетние тренировки в джиу-джитсу и боксе, которые являлись приятными хобби.
Но принимать участие в борьбе не пришлось. Дэвид без особого труда взял Билла на болевой и, восстанавливая дыхание, прилег на него.
— Макс, сделай одно дело, — произнес наконец он. – У входа есть желтый ящичек…
Билл снова задергался, но Дэвид прижал его сильнее, и тот затих.
— В нем возьми оружие, там три комплекта – один тебе, один для девочки, а один для меня. Принеси сюда их, будь другом…
— Оружие? – изумленно переспросил я. – На кой черт вам здесь могло бы понадобиться оружие?
— Макс… — почти укорил он меня, — есть люди, которые везде ищут повода применить оружие…
— Да, я как-то забыл об этом… Сами…
Уловив мой взгляд, она скользнула к выходу из переговорной и спустя полминуты вернулась с тремя штуковинами, которые и были, видимо, пистолетами.
— Чтобы вы могли ими воспользоваться, их нужно перепрограммировать, поэтому пока просто держите при себе, а свой я возьму… — оттолкнув Билла, Дэвид встал и взял оружие из рук Сами. – Билл, давай договоримся, что это последняя твоя глупость на этой базе, хорошо? Формально, если ты не подчинишься, ты совершишь тяжкое преступление, и на Земле тебя ждет сам знаешь что.
— Я хотел защитить нас! – огорченно выпалил Билл.
— Я хочу, чтобы прежде всего ты соблюдал субординацию и выполнял мои распоряжения без самодеятельности, это понятно?
Билл кивнул и встал с пола.
— А что касается «придем и сделаем че хочем»…
Я решил, что Дэвид говорил это мне, но, оказывается, он обращался к Франсуа.
— Хочу тебе напомнить, что здесь у нас есть оборудование для антиметеоритной защиты. И оно уже установлено. Конечно, оно имеет предохранитель, чтобы случайно не пульнуть боевым лазером в орбитальный комплекс, но это дело пяти минут… поэтому, Макс, на этот счет вам можно быть совершенно спокойными. Если кто-то прилетит сюда с пушкой побольше, чем этот пистолет… то вам отсюда будет чем ответить, а смонтировать такую же лазерную пушку на орбите невозможно при современных технологиях, да и попасть ей куда-то в этих ущельях, тем более, в то время как болтающийся на орбите комплекс будет предельно уязвим. Просто вот… хотел от себя добавить… так что мирные переговоры и соглашения – это, по сути, путь, который никому не обойти, ни вам, ни им.
— Как еще повелось у людей исстари, пока не начнешь размахивать большой пушкой, никто тебе не предложит ничего хорошего, — пробормотал я, поглядывая на Билла, но тот, видимо, больше не имел вариантов.
— Вот и постройте на Марсе что-нибудь свеженькое! – улыбнулся Дэвид.
Я снова откинулся в кресле и хмыкнул.
— Построить… построить с нуля, на другой планете, новую цивилизацию, сделав резкий шаг вперед вместо поступательного многосотлетнего хождения вперед-назад… это да… это задачка суперинтересная… но чисто технически я не вижу препятствий. Но сколько же всего надо будет сделать! Ведь сейчас я наверное не вижу и одного процента всего того, что надо будет построить, зафиксировать в документах и договоренностях…
— Будут же помощники.
— Наверняка. И наверняка их будет много. И я даже знаю, на кого я могу рассчитывать в первую очередь, кто первым получит гражданство Марса и сможет принять участие во всем этом проекте… честно говоря, сейчас это воспринимается как-то… как сон. Неужели можно вот так взять и начать? Но ведь мы уже начали.
— Похоже на то:)
— Ты ведь с нами?
— Хотелось бы.
— Чтобы предоставить тебе гражданство Марса, сначала мы должны составить технологию формального опроса кандидата на предмет его готовности принять социальные нормы нашего общества, а для этого их надо в явном и понятном виде сформулировать, ничего не упустить…
— Этим я и могу заняться. Если вы не против.
Он посмотрел на меня, потом перевел взгляд на Сами. Она в упор смотрела на него в ответ своими темно-зелеными глазками, и по его лицу было видно, что никакого напряжения это в нем не вызывает, и морда у него была такая, словно он купается в ее взгляде.
Спустя несколько секунд Сами перевела взгляд на меня, хмыкнула и пошла к выходу.
— Лично я не против, — сказала она и захлопнула за собой дверь.