*) Сейчас мне было бы трудно ответить на вопрос – зачем я делаю эти записи, поэтому я и не задаю себе этого вопроса. Хочется, и этого для меня достаточно. Наверное, это отчасти побочный продукт одиночества, которое, хоть и в неожиданной и непривычной форме, оказалось для меня неожиданным и малоприятным. Вообще не стоит, наверное, называть это «одиночеством», потому что это слово обычно означает тоску расставания, жалость к себе от отсутствия общения и тому подобное. То, с чем я столкнулся, отличается от этого очень сильно, так что стоит придумать другое слово. Отделенность, например. Оторванность.
Ну и еще хочется верить, что когда-то эти записи будет интересно прочесть и мне самому, и какому-то интересному мне человеку в будущем. Иногда, раньше, я начинал вести дневник, бросал, снова начинал, и некоторые записи сохранились. Когда, лет так десять спустя, я брался за их чтение, чаще всего возникало острое чувство стыда, и я бросал. Но потом до меня дошло, что стесняться тут совершенно нечего. Ну да, был глупым. Но ведь поумнел, и не останавливаюсь на достигнутом.
Когда-то давно я сформулировал критерий отсутствия застоя в развитии: если то, что написано год назад, кажется самоочевидным и даже отчасти наивным, то значит всё хорошо, застоя нет. Сейчас мне иногда даже записи месячной давности кажутся наивными, но в этом нет ничего удивительного, ведь сейчас я начал эксперимент. Само начало, правда, нельзя было назвать многообещающим, но этот перфекционизм я преодолел, ну его на хуй, я больше не попадусь на эту удочку, достаточно и той крови, которую эта зараза высосала из меня в предыдущие годы.
*) Представим себе, что люди прекратили тренировать свое тело. Перестали вообще бегать, прыгать, качаться, играть в теннис – эдакая нация рафинированных дистрофиков, в культуре которой анемичность, рахитичность и бледная немочь стали признаком элитарности и возвышенности. У Уэллса в «Машине времени» что-то такое было – элои. И эти элои так устроили свою жизнь, что вопиющая их физическая немочь никак им не мешала в обыденной жизни – мозгов хватило создать соответствующие технологии и соответствующую нравственность.
Но где-то бродят морлоки – грубые, атлетически сложенные люди, которым в силу этого глубоко наплевать и на достижения технологии, обслуживающие немощь, и на мораль. Среди элоев считается крайне аморальным запустить в соседа яблоком или толкнуть его на диван – ведь последствия для здоровья могут быть плачевными. Для морлоков же простые физические игры, борьба, тусня всякая с игривыми пиханиями, атлетические состязания являются нормой.
Представим себе, что раса морлоков столкнется с расой элоев, и что будет? Или хуже того – что если морлоки живут прямо тут, посреди элоев?
Фактически, эта ситуация уже реализована прямо сейчас, причем каждый является элоем и морлоком одновременно, что приводит к каким-то совершенно психопатическим явлениям, заполонившим мир.
Представим себе, что старая бабка идет по улице и толкнула проходящую мимо молодую девушку. Та оборачивается и презрительно цедит сквозь зубы «старая карга». Бабка при этом испытывает чудовищный всплеск негативных эмоций от зашкаливающей жалости к себе до зашкаливающей же ненависти, желания изничтожить эту девку. Приходя домой, бабка презрительно обсирает свою внучку, выговаривает ей, доводя до слез – тут роли меняются, и уже бабка со злорадством гнобит девочку, а девочка выступает в роли жертвы.
И никому не приходит в голову, что это ведь полный кретинизм – быть вот таким «элоем» в ситуации, когда «морлок» тебя обсирает и унижает. Это ведь полный идиотизм, быть таким уязвимым для тупых бабок или злобных девок или просто для того, кто по глупости или невнимательности тебя задел. Надо быть самоубийцей и вообще не ценить свою жизнь, чтобы позволять каким-то внешним, более или менее целенаправленным силам, делать из твоей жизни отраву, находиться в позиции, когда в любой момент любой человек может превратить твою жизнь в кошмар. Достаточно кому-то на улице сказать тебе что-то такое, что идентифицируется как «гадость», и всё, ты в ауте, в нокауте, на час, несколько часов, день, а то и больше. Так для чего же создавать эти «технологии морали», которые делают тебя таким беспомощным?? Запрет на оскорбления – это именно тупейшие и деструктивнейшие технологии морали, просто потому, что никакими законами и никогда не удастся заставить всех выполнять эти моральные правила, и еще и потому, что и правила-то эти очень сильно варьируются от семьи к семье, от человека к человеку. Создать некую антиутопичную до предела культуру, в которой каждый жест, каждый взгляд и каждое слово подчинено единому своду моральных правил, невозможно – эта культура умрет, не народившись. И отсюда следует простой вывод: необходимо вообще отменить всякие местечковые моралишки. Необходимо разрешить полную свободу оскорблений, унижений, выражений презрения, клеветы и прочего и прочего, а детей с самого раннего детства учить относиться к этому похуистично, тренировать их адекватно относиться к этому.
Ну например: для ребенка создается тестовая ситуация: мимо него проходит человек и бросает ему «подонок гнусный, вор, убийца». Да и хуй бы с ним! — (подсказывает учитель) — это его мнение, которое он волен иметь и высказывать. Рядом стоит красивая девочка и слышит, как тот человек тебя обосрал. Она оборачивается, смотрит на тебя, изображая страх и отвращение, и уходит. И хуй бы с ней! – (подсказывает учитель) – если бы она была хоть сколько-нибудь умна, то подумала бы о том, что для таких обвинений нужны основания, и прежде чем создавать о тебе мнение, ей следовало бы узнать эти основания, взвесить их, задать тебе вопросы, если уж ей интересно разбираться. А если она этого не делает и тупо верит чьим-то словам, то либо она тупа до крайности, либо ты просто ей и так неприятен, так что она ищет любой повод, чтобы послать тебя. В любом случае, это не тот человек, с которым тебе интересно было бы общаться, который пошлет тебя подальше при первом удобном поводе.
Вот чему нужно учить детей, чему тренировать – быть совершенно спокойными к тому, что кто-то говорит в твой адрес какие-то слова. Быть совершенно равнодушным к клевете, потому что тебя окружают люди, от которых клевета отскакивает как горох от стены – другие люди просто давно уже отвалились, и хуй бы с ними, как можно общаться с теми, кто воспринимает клевету как истину, не требуя подтверждений, доказательств?
Такой человек имел бы в сто раз больше шансов быть счастливым. Вот представим себе парня. Его поцеловала красивая девочка, и он идет и тащится от нежности, сексуального предвкушения. Навстречу бабка – шипит что-то, «гавнюк малолетний», так и хуй бы с ней! В интернете какой-то уродец написал про него, что он подружек своих убивает и детей насилует. Так и хуй бы с ним! Собака лает, ветер носит, и если кто-то захочет употреблять это говно в пищу, так и хуй бы с ним! Разумеется, при этом неприкосновенность личности, имущества должна защищаться законом. Одно дело обругать, и другое дело напасть, создать физическую угрозу. Такой парень может хоть сутки напролет испытывать радость от поцелуя девочки, потому что он приучен к тому, что личные антипатии, оскорбления и прочая хуета – это частное дело других людей, а его это вообще никак не касается. Он натренирован не реагировать, не уязвляться. Его «эмоциональное» тело накаченное, здоровое, сильное, ему не причинить глубокую, сутками кровоточащую рану каким-то словом, которое принято считать «оскорбительным».
Вообще это смешно: сначала люди договариваются между собой, что вот такое-то слово является оскорбительным, а затем начинают исправно оскорбляться. Какое-то удивительное явление. Можно непрерывно испытывать изумление, когда думаешь об этом. И ведь слова, являясь вроде как лишь отражением отношения к тебе человека, уже давно перестали быть таковыми и превратились в самостоятельно режуще-травмирующий фактор. Если тебе на емэйл пришло письмо со словом «подонок, мразь», ты даже ни на секунду не задумаешься о том – кто написал это, зачем, почему. Может кто-то гнилой напился и рассылает это всем подряд, злорадно подхихикивая, представляя реакцию. Может какая-то выжившая из ума старуха, которая возненавидела тебя за то, что в своем блоге ты написал слово «хуй». Может у кого-то такое странное чувство юмора. Нет, обо всем этом ты думать не станешь – к твоей голове прильет кровь, ты испытаешь мощный всплеск ответной ненависти, и твой день, а то и неделя будут отравлены. Уму непостижимо. Как же люди могут жить вот в таком заведомо уязвимом положении, когда любая ядовитая гадина может буквально уничтожить огромный кусок твоей жизни!!
Чем больше я устраняю негативные эмоции, тем больше вот таких ясностей приходит в голову. Удивительно, что раньше не приходили.
*) А начало было бурным и прикольным:) Так как стало ясным, что необходимо удерживаться от оргазма на протяжении минимум нескольких месяцев, то можно догадаться, что первым делом сделали [… этот фрагмент запрещен цензурой, полный текст может быть доступен лет через 200…] и Клэр. Разумеется, они обкончались, словно устроив между собой негласное соревнование. На протяжении трех или четырех дней Клэр кончала каждый раз, когда мы трахались, иногда по два-три раза, и каждый последующий оргазм был явно не слабее предыдущего. По её словам, это особое наслаждение – трахаться и вообще не заботиться о том, кончишь или нет. [… этот фрагмент запрещен цензурой, полный текст может быть доступен лет через 200…]. Хотя термин «кончать попкой» вводит, в её случае, в заблуждение, поскольку она рассказывала, что оргазм, начинаясь в попке, захватывает и письку, и клитор, и живот, и даже ляжки, а иногда достигает груди и даже головы. Наслаждение, которое я мог бы локализовать внутри головы, мне в последнее время стало немного знакомым, но оно было еще слабое, едва заметное, и оставалось только завидовать [… этот фрагмент запрещен цензурой, полный текст может быть доступен лет через 200…], которая могла испытывать его сильно. Интересно, как и что меняется в мозге, когда в нём испытывается наслаждение? Исходя из общих соображений можно предположить, что при этом происходит что-то очень клёвое, некое ускоренное развитие, эволюция.
[… этот фрагмент запрещен цензурой, полный текст может быть доступен лет через 200…]. Попутно я узнал, что клитор – это отнюдь не пупышырек в верхнем внутреннем углу письковых губок. Точнее – не только он. Оказалось, к моему огромному удивлению, что клитор – это большой и сложно устроенный орган, охватывающий вход во влагалище с обеих сторон. И ещё сильнее меня удивило то, что, оказывается, науке вообще это оказалось известно только в последние годы. Ну ничего удивительного, что ученые удосужились только в двадцать первом веке рассмотреть – что же это такое – клитор, ведь девушки всё ещё остаются в значительной степени недочеловеками с точки зрения и мужчин и, увы, женщин.
Я тоже кончил три раза. [… этот фрагмент запрещен цензурой, полный текст может быть доступен лет через 200…]. После трех месяцев некончания это почти никак не повлияло на моё состояние, разве что немедленно выскочил герпес на губе и начался насморк. Тем не менее, ещё кончать я поостерёгся и решил на этом остановиться. Хотя… что значит «почти не повлияло»… озаренных восприятий явно стало меньше. Ну, значит вот такая у нас будет стартовая позиция.
*) Прошел месяц, и становится ясно, что позиция в основном остаётся всё той же «стартовой». Информатор был прав: задача оказалась для нас слишком абстрактной. Уловить ускользающее внимание оказалось крайне сложно, когда есть столько разнообразных интересов, которые несравнимо более предметны, ощутимы, обещают и дают немедленные результаты.
*) Мы приняли решение разделиться. Я и Клэр решили упереться рогом и попытаться продавить эту стену. Не из принципа, а потому что есть азарт, предвкушение борьбы. Маша после мучительных колебаний решила взять паузу, и я считаю, что она поступила верно. Целый ворох радостных желаний и интересов у человека, который по сути только начал жить. Как в таких условиях отдавать большую часть внимания довольно абстрактной задаче, радикальное решение которой не обещает на данный момент ничего столь же определенного и захватывающего? Местный, терапевтический эффект достигается и небольшими усилиями по устранению негативных эмоций, а заниматься тщательной полировкой, выкусыванием и выщипыванием даже малейших их побегов, увлечься культивированием редких и слабых в основном озаренных восприятий… для неё это оказалось на данный момент не тем, что может захватить. Ну и кстати, если говорить об объеме озаренных восприятий в целом, то их у Маши было довольно-таки дофига: предвкушение и удовольствие от процесса реализации своих проектов, нежность и влюбленность плюс то, что естественным образом само навешивается на всё это.
Она продолжала, конечно, жить и тусоваться с нами, но в некотором, очень важном смысле, расстояние между нами стало больше, хотя я бы не сказал, чтобы это заметно сказалось на нашем чувстве близости, влюбленности друг в друга. Во-первых, остались все другие общие интересы, а во-вторых, насколько я понял, для чувства близости вообще нет необходимости иметь именно общие интересы. Достаточно того, чтобы эти интересы были вообще, чтобы жизнь была насыщенной, и чтобы была вот эта сама по себе близость, симпатия, нежность, открытость друг к другу. Так что Маша по-прежнему прискакивала ко мне и к Клэр, рассказывая о своих делах, стройках, проектах, и мы по-прежнему [… этот фрагмент запрещен цензурой, полный текст может быть доступен лет через 200…]. К моему счастью, [… этот фрагмент запрещен цензурой, полный текст может быть доступен лет через 200…] Клэр были совершенно ненасытными девочками и в смысле ласк и секса, и в смысле желания жить.
*) Мы пересмотрели свой подход к делу. Мы обнаружили, что потеря внимания к контролю за негативными эмоциями и к выслеживанию, приманиванию озаренных восприятий может затягиваться на слишком долгое время. И мы долго ходили вокруг этой проблемы, не понимая, как вообще к ней подступиться. То, насколько мое внимание устремлено на некий вопрос, обусловлено моим интересом к этой теме. Увеличить этот интерес… это вообще как? Никак. Он есть такой, какой есть, он развивается сам. Заставить себя следовать графикам и планам – это тупиковый путь, ведущий как раз в обратном направлении, в направлении уменьшения интереса, это мы все проходили ещё в школе… Но при этом есть желание, чтобы интерес становился сильнее, и чтобы внимание меньше отвлекалось на что-то другое. Есть интерес и есть желание, чтобы этот интерес становился сильнее. Нам потребовалось время, чтобы разделить эти две вещи и понять, что это разные, сосуществующие восприятия. После этого возникло и понимание того, что возможно причина в том, что существуют чисто механические препятствия для проявления интереса. Если представить себе некий «интерес в вакууме», то есть интерес, проявленный в условиях, когда нет обременения механическими омертвляющими привычками, то он и проявлялся бы в полную силу, и не было бы этого разрыва, который как раз и пытается заполниться с помощью желания усилить интерес. Интерес, проявленный в полной мере, давал бы очень высокую насыщенность, и сейчас конечно трудно сказать – осталось бы в этих условиях «желание усилить интерес» как самостоятельное восприятие, или растворилось бы, но даже если бы и осталось, оно скорее всего было бы приятным дополнением. Сейчас это желание проявляется несколько обостренно, и нехватка интенсивности интереса переживается несколько болезненно, что ли… нет, болезненности тут нет. Просто есть некое чувство негармоничности, и это вносит элемент дискомфорта.
Мне пришла в голову идея. Раз существуют некие механические, обусловленные сложившимися стереотипами препятствия для проявления интереса к контролю за восприятиями, то можно как-то уменьшить их влияние, изменив саму среду, в которой эти препятствия существуют. В новой среде старым привычкам придется ассимилироваться, а я как раз могу им этого и не позволять делать. Под «изменением среды» я понимал какие-то значимые изменения, но опыт показал, что это совершенно необязательно. Идея оказалась очень плодотворной.
Например, мне пришла в голову простая идея, связанная с отношением ко времени как к таковому. Что такое для нас время? Как мы его измеряем? Месяцы имеют свое наименование, дни недели тоже? А часы? Нет. Почему? Да потому, что обычному человеку из породы homo sapiens это попросту незачем. Этот человек раз в год садится за стол в какой-нибудь праздник и подводит итог прожитому за год. Чаще в его жизни ничего и не меняется. Мы подводим какой-то итог раз в день, но разве для нашей задачи это приемлемо? Мне захотелось разбить время в течении дня на куски по одному часу, и в конце каждого часа давать себе пусть самый краткий, пусть устный отчет в том, как этот час прошел. Наличие полутора десятков точек отсчета там, где раньше был только один, может существенно изменить то самое залипание в приятных отвлечениях, которое и стало таким тормозом в деле контроля восприятий.
И так и произошло, так что я бросился втягивать в эту затею всех остальных, и в результате получил ото всех положительные отклики.
Мы с Клэр решили, для облегчения этой задачи, дать каждому часу какое-то наименование, чтобы придать им, пусть формально, какую-то индивидуальность, чтобы они не были такими безликими и одинаковыми. Это тем более имело смысл, что с точки зрения человека разные часы и в самом деле имеют разную индивидуальность в силу его привычек, образа жизни. Мы решили дать им названия в соответствии с теми ассоциациями и воспоминаниями, которые у нас остались в тот день, когда мы спускались из Гокио в Намче. Правда, получилось почему-то в обратном порядке, но это пофиг:)
С 12.00 до 13.00 – «желтый рододендрон». В районе Доле вокруг тропы и везде по склонам растет множество рододендронов, в основном белых, розовых и смешанных. Реже встречаются красные. И в одном месте нам запомнилась группа очень ярких, сочных желтых. Мы стояли и пялились на них.
С 13.00 до 14.00 – «ирис». Вдоль тропы, особенно в районе Санасы-Намче, растет множество фиолетовых цветов очень красивой трёх-лепестковой формы. Сначала повсюду выползают сочные зеленые стручки, в точности похожие на зеленый лук, а уже затем начинают появляться и цветы. Мы решили, что это ирис, хотя хрен его знает, так ли это.
С 14.00 до 15.00 – «ворона в тумане». Когда кругом наползает густой туман, так что видимость не превышает десятков метров, вороны очень красиво носятся в нём – словно из ниоткуда возникают и исчезают в никуда, проносясь с резким шелестом крыльев.
С 15.00 до 16.00 – «полярный медведь». Иногда в этом густом тумане становится очень влажно и холодно, особенно если еще и задувает ветер. Туристы натягивают пуховки и шерстяные шапки, ну а нам достаточно ветровки и бейсболки.
С 16.00 до 17.00 – «хрустальный водопад». Водопадов там много по обе стороны ущелья, ведущего в Гокио, но самые зрелищные – чуть ниже Доле. Каскадами они падают по скалам, и ранней весной внизу образуются сосульки и глыбы натечного льда самой причудливой формы, от которого отражаются мириадами искр солнечные лучи. Розовые березы, скалы, ниспадающие ручьи, лёд, солнце – это очень красиво.
С 17.00 до 18.00 – «цитрин». Заходящее солнце окрашивает всё в оранжевый цвет, близкий к цвету этого минерала. Розово-оранжевые стволы гималайских берёз приобретают особенно сочный, нежный оттенок.
С 18.00 до 19.00 – «морион». Наступают сумерки и воздух порой приобретает окраску этого красивого минерала, разновидности кварца.
С 19.00 до 20.00 – «кабарга» или «мускусный олень». Они иногда встречаются тут и днём, но легче встретить этого красивого невысокого оленя, если прогуляться поздним вечером в темноте в районе Санасы, Кхумджунга, Тамэ.
С 20.00 до 21.00 – «удав». Сонливость начинает подкрадываться и утягивать в сон. Вообще получилось так, что после Гокио, где ложишься спать в девять, максимум в десять, мы решили сохранить этот режим сна и бодрствования, и это нам понравилось. Просыпаешься при этом в пять-шесть утра выспавшимся и свежим, но при этом выспанность «мягкая», то есть иногда хочется немного поваляться в полусне, потискаться или даже потрахаться.
С 21.00 до 22.00 – «летучая мышь». В это время в долинах в предгорьях их полно.
С 5.00 до 6.00 – «горный хрусталь», с которым ассоциируется утреннее чувство свежести.
С 6.00 до 7.00 – «голубое безмолвие». В это время обычно очень тихо, и безоблачное небо пронзительно голубое.
С 7.00 до 8.00 – «жующая бегемотина». Понятно почему:)
С 8.00 до 9.00 – «снегирь». В это время в районе Гокио начинает носиться, кувыркаться и щебетать множество разнообразных птиц, в том числе одна с красным животиком. Я назвал её «снегирь», хотя с таким же успехом она может оказаться синицей и кем угодно вообще.
С 9.00 до 10.00 – «бобрятина». Прилив энергии, неуёмное желание начать что-то делать, строить, исследовать.
С 10.00 до 11.00 – «королевский пингвин». Животное красивое, а ничего другого не придумали.
С 11.00 до 12.00 – «горное озеро». Уже не помню, почему так назвали именно этот час – наверное потому, что в это время обычно нам хотелось сделать перерыв в своих занятиях и прогуляться вдоль озер или сбегать на Гокио-ри, откуда третье озеро кажется особенно красивым.
*) Приходится фактически расщепляться на две части. Одна «половина» внимания обращена на дела, словно смотрит вовне, а другая в это время наблюдает за своими восприятиями, словно обращена вовнутрь. Фактически это достигается с помощью очень быстрого переключения внимания. К счастью, мы все изначально умеем это делать.
*) Раньше я думал, что неплохо представляю себе картину своего внутреннего мира, что вполне внимателен к своим восприятиям. Какая чудовищная наивность!
*) Ёб твою мать, сколько же мусора!
*) Негативных эмоций дофига. И даже больше. Мелкие, мельчайшие, совершенно мелюзговые, но почти по любому поводу. Какой-то вирусный дождь. Остаётся только удивляться, что раньше я этого не замечал. Только если есть достаточно плотный озаренный фон, они не возникают, точнее не так – они всё равно словно пытаются проявиться но сами быстро затухают. В этом случае всё равно приятно самому их различить и прихлопнуть.
*) Информатор был прав. Да что толку каждый раз говорить, что он был прав. Он, очевидно, во всём был прав. И он очень точно обозначил открывающийся мир как нечто, что лежит за «горизонтом событий» чёрной дыры. То, что происходит там, настолько оторвано, отделено от жизни обыкновенного современного человека, что трудно и выразить. Соответственно возникает и чувство отделенности от этих людей, даже от близких. Особенно ясно это сейчас чувствуется в отношении Маши – она по-прежнему очень близкая и любимая девочка, и всё равно есть чувство отделённости. Что-то похожее возникает при расставании с ней или Клэр – у всех появляется тягучее чувство разлуки, в котором хоть и нет болезненности, но есть вот эта тяга, влечение, и если не очищать её от негативных примесей, которые нередко пытаются налипнуть, то вполне может появиться и болезненность. Эта тяга, это чувство разлуки – не грусть, хотя под влиянием болезненных примесей она вполне может замениться и грустью. Маша пока что остаётся в этом мире, мире низких энергий, в то время как я уже вставил ногу в проём двери, ведущей в другой мир. И чувство разделённости возникает более отчетливое, чем при обычном расставании.
*) Я всегда считал себя самодостаточным, хотя и стремящимся к влюблённости, к близости. Но сейчас моё представление о себе как о самодостаточном человеке пошатнулось, иначе откуда бы такое чувство отделённости, откуда бы эти приступы неприятной остроты некоторых аспектов этого чувства? Нет, я конечно смог бы и вообще один двигаться дальше, но разделённость с близкими переживается тяжелее, чем я думал. Памятование о том, что близость на самом деле никуда не девается, приводит к облегчению.
*) Припёрся Ло. Я рад его видеть, девчонки тоже. У него интересные наблюдения относительно глубоких воспоминаний. [… этот фрагмент запрещен цензурой, полный текст может быть доступен лет через 200…], а сейчас, спустя полтора месяца после последней встречи, оказалось, что за это время у них что-то словно вызрело, выстроилось друг к другу. Такое бывает. Изредка вспоминаешь о человеке, время идёт, и что-то в самой глубине определяется, зреет – к нему или от него, и когда встречаешься, что удивляешься тому, что отношение к этому человеку оказывается вполне определённым, словно выстроенным на прочном фундаменте анализа и наблюдений. Слабая приязнь может смениться на стойкое отстранение или наоборот.
Приятно смотреть на их тела. Очень возбуждает наблюдать, как [… этот фрагмент запрещен цензурой, полный текст может быть доступен лет через 200…] медленно садится попкой на его хуй, аккуратно, прочувствовав каждый момент, каждый сантиметр. У Ло хуй потоньше моего и примерно такой же длины, так что ей очень легко садиться на него, легко наслаждаться ощущениями постепенно проникающего вглубь горячего упругого нежного хуя. Возникает сильная нежность, когда я целую мордочку любимой девочки, сидящей на хуе, ёрзающей попкой и подходящей к оргазму. Семь секунд наслоения кристалла. Действительно, он никак иначе и не может начать строиться, кроме как хаотическим образом. Сейчас нежность, потом чувство красоты или зов, потом предвкушение или упорство – как придётся, как сложится. Сейчас в моём кристалле прибавился тончайший слой нежности. Теперь, если информатор меня увидит, он уже не назовёт меня «пустым». Хотя, конечно, это только начало.
Мы спали втроём. У Клэр было что-то там такое интересное, и она легла спать позже и одна. Рано утром, ещё до рассвета, я наполовину проснулся от игривого шёпота [… этот фрагмент запрещен цензурой, полный текст может быть доступен лет через 200…], и спустя минуту загадочного шебуршания за моей спиной я почувствовал сначала её лапки, раздвигающие мою попку, а затем — прикосновение горячего и упругого хуя. Ни с чем не сравнимое ощущение, когда к твоей дырочке прикасается упругий хуй и начинает понемногу давить, напирать, и твоя полусонная попка легко поддаётся ему. Затем — момент, когда головка проскальзывает внутрь, и потом уже весь хуй плавно входит очень глубоко. Приятно вот так валяться в полусне, когда [… этот фрагмент запрещен цензурой, полный текст может быть доступен лет через 200…] плотно прижимается к твоей попке и его горячий хуй в тебе. Он то немного подрагивает, пульсирует без движения, то начинает плавно двигаться, время от времени упираясь в очень приятное место внутри, и наслаждение, острое и наполненное совершенно необычными оттенками, которые никогда не испытаешь, когда сам кого-то трахаешь, растекается по животу, ляжкам. Оно особенно вязкое, тягучее и излучающее, и я немного завидую [… этот фрагмент запрещен цензурой, полный текст может быть доступен лет через 200…], ведь она может испытывать это и чаще и сильнее и глубже. Мой хуй то встаёт до состояния полного напряжения, то, наоборот, полностью расслабляется, но наслаждение остаётся таким же глубоким и интенсивным независимо от этого. Иногда возникает всплеск удивления от того, что есть такое необычайно приятное сексуальное наслаждение, а хуй при этом как бы совершенно не при чём. Непривычно.
[… этот фрагмент запрещен цензурой, полный текст может быть доступен лет через 200…] перевалилась ко мне, и мы валяемся и целуемся, пока Ло трахает мою попку.
*) За горизонтом событий – целый мир. Сейчас я вижу, воспринимаю только фрагменты, я дотягиваюсь только до редких, эпизодических проблесков этого мира, и даже при этом возникает затапливающее восхищение и предвосхищение, когда до меня доходит со всей этой непреодолимой ясностью – там бездна. Бездна того, что есть человек, и о чём живущие сейчас люди не знают и никогда не узнают, и даже не смогут вообразить.
Начинаю иногда чувствовать себя Карлом Линнеем, которому предстоит всё это классифицировать, исследовать. С классификацией озарённых восприятий есть сложности. Их, оказывается, много – гораздо больше, чем я мог поначалу себе представить. И я далеко не всегда могу различить – то, что я, например, называю упорством или чувством тайны – это составное восприятие или элементарное? Эмили немного упростила задачу – притащила схему кластеров озарённых восприятий. Информатор дал её ей, чтобы мы могли попользоваться, когда и если это станет актуальным. Удобно. Интересно видеть перед собой большую схему озарённых восприятий с их краткими описаниями и взаимосвязями с «физическими переживаниями» или «озарёнными ощущениями» — ощущениями, которые возникают попутно с озарёнными восприятиями и сами по себе являются чрезвычайно приятными, оживляющими, трансформирующими.
Интересно, что выделены в отдельные восприятия те или иные качества одних и тех же, вроде бы, восприятий. В самом деле – пронзительная нежность переживается совершенно иначе, чем магнетичная или всеохватная. Удобно их разделять.
Насчет индивидуальных восприятий и их аккордов – я плюнул. Придёт опыт, придёт и ясность.
*) Некоторые события вообще выпадают изо всех схем и представлений. Несколько дней назад во время засыпания я «выкатился» влево из своего тела. Осознание было идеальным. Вообще я стал относиться к этому как к чему-то естественному. Вычищение из себя негативных эмоций, даже мелких, а также наслоения кристалла – всё это в самом деле приводит к тому, что возникают новые эффекты. Удобно, как и в физике, подвести под это базу гипотезы о некоей «энергии», которая накапливается, и в условиях, когда не тратится на простое и тупое выплескивание в оргазмы или негативные эмоции, ищет свои выходы в новых переживаниях. Удобно представлять и аналогию шарика, который всё это время валялся в ямке и катиться ему было некуда. Получив дополнительную потенциальную энергию он из ямки выскакивает и обнаруживает, что вокруг – более просторная ямка, где можно кататься и носиться по безбрежным пространствам. Но и из этой ямки можно вынырнуть дальше. Где предел?
Выкатившись из тела, я хотел позвать Машу или Клэр, но, естественно, звать было нечем – моё физическое тело осталось в стороне и даже словно отъехало дальше, чем оно должно было быть. И в этот момент случилось нечто новое: высоко в небе, которое я каким-то образом ясно видел, появился сияющий золотистый шар и стал, увеличиваясь в размерах, с огромной скоростью падать на меня. На несколько секунд он завис надо мною, имея размер футбольного мяча, а затем упал и вошёл прямо в меня. В этот момент я потерял сознание. Что это было? Что будет дальше?
*) Детских воспоминаний становится больше, но в основном это мелкие фрагменты, которые, казалось бы, навеки должны были испариться из моего сознания. Ниша в каменной стене садика, где я играл. Пыль внутри, паутина, я вижу это так отчетливо, словно смотрю туда прямо сейчас. Двухлетняя девочка, разгребающая землю под кустом – я отчетливо вижу и этот куст и эту часть земли под ним. Она показывает мне «секретик»: фантик от конфеты под стеклом. Я смотрю на него и мне немного смешно. Я намного старше этой девочки, мне уже три, и я понимаю, что это немного глупо, играть вот в такие секретики, и мне смешна её серьезность, но она ведь ещё маленькая, мне не хочется её расстраивать, она красивая и у неё красивая [… этот фрагмент запрещен цензурой, полный текст может быть доступен лет через 200…]… для меня это немного новое – испытывать чувство красоты от [… этот фрагмент запрещен цензурой, полный текст может быть доступен лет через 200…], и это не просто чувство красоты, это что-то ещё. Я тоже делаю серьезное лицо, и снова смотрю на «секретик», и вдруг испытываю короткий всплеск чего-то, возможно чувства тайны. А теперь я это помню. А тогда я смотрел на этот фантик и впереди была вся жизнь, представить которую я даже и не смог бы. Словно что-то соединилось между мною и… мною.
Воспоминания наваливаются, одно, другое, десятое, сотое. Я не хочу их записывать, не вижу смысла, не хочу тормозить сам процесс всплывания воспоминаний, да и зачем? Копить мне их незачем. Когда я их вспоминаю, они уже тут, со мной, они уже не уходят. Но я очень ясно понимаю, что это – следствие того, что у меня много энергии. И сама эта ясность – следствие того, что у меня много энергии. Энергия уйдет – уйдут и воспоминания, и никакие записи не помогут – останется память чисто событийная, но не это ценно в воспоминаниях – ценно воспоминание самого себя, своих состояний, чего-то такого, что составляет ядро моей личности. Ядро личности? Что это такое. Это что-то такое, что есть у человека с детства, когда ещё нет кристалла, но нет и яда, который выжигает всё напрочь. Каким будет человек, который сохранит с детства своё ядро неразрушенным и создаст вокруг него кристалл? Это будет особенный человек, — подсказывает мне ясность. Это будет цельный, красивый, мощный человек, которому будет естественно и легко доступно то, что мне теперь приходится добиваться с трудом.
Первый сильнейший всплеск сексуального возбуждения. Мне три года и рядом сидит девочка лет пяти. Я воспринимаю её как очень взрослую, но не «взрослую». Мир взрослых от нас оторван, он бесконечно далёк и бесконечно непонятен. Девочка болтает голыми ножками и во мне происходит нечто невероятное. Она не то, чтобы моя подружка, но я могу позволить себе взять её ножку в руки, и сразу после этого нестерпимо, непреодолимо хочется её поцеловать, и я подтаскиваю её к губам и целую. От ощущения её кожи на своих губах, от запаха лапок – снова мощный удар возбуждения. Девочка смотрит на меня изумлённо, потом её лицо вдруг краснеет от стыда. Я понимаю, что это стыд, я уже знаю, что это такое, и мне это не нравится, и я не понимаю – почему стыд? Это же так охуительно – целовать ножку девочке, я бы поцеловал её всю, но понимаю, что делать этого нельзя, взрослые будут недовольны.
Потом мы с ней же в подвале. Через маленькое окошко проникает свет, и когда глаза привыкают, оказывается очень даже светло. Мы играем в «доктора», причём каждый из нас понимает, что ни в какого доктора мы не играем, а просто хотим продолжить то, что было раньше, но это стыдно, и надо как-то оправдаться перед собой. Мне не стыдно, но я понимаю её чувства и помогаю ей, делая вид, что мы собираемся играть в доктора. [… этот фрагмент – 1 страница — запрещен цензурой, полный текст может быть доступен лет через 200…] Это поразительно. Я вырасту, и во мне проснётся что-то новое. Я отлично помню своё изумление от этой ясности, и тоже чувство тайны и чувство благодарности к своему телу и к телу этой девочки – благодарности за то, что благодаря им мы можем испытывать такие охуенные переживания.
Я прошу её поцеловать мои ножки. Она делает это, но по ней видно, что её это не возбуждает, что она ласкает меня скорее по-дружески, и ей приятно, что мне приятно. А мне пиздец как приятно… [… этот фрагмент запрещен цензурой, полный текст может быть доступен лет через 200…]… и я снова испытываю всплеск благодарности к ней за то, что она делает со мной, что она помогает мне испытывать наслаждение от влюбленности, нежности. Тогда я не знал этого слова «учить», но сейчас я понимаю, что именно это слово подходит к тому, что я испытывал – благодарность за то, что она учит меня, показывает то, до чего я бы сам не додумался. За то, что [… этот фрагмент запрещен цензурой, полный текст может быть доступен лет через 200…].
Фрагмент за фрагментом. Сотни, может быть даже тысячи. Они обрушиваются на меня, как стерео-музыка – со всех сторон, запахи, чувства, зрительные образы, и свежесть – необычайная, непередаваемая свежесть бытия, когда вся жизнь впереди. Я давно и прочно забыл это поразительное чувство предвосхищения тем, что вся жизнь впереди. Я иногда задумываюсь об этом будущем, но что я могу представить себе, что могу вообразить? Что-то таинственное, что-то несущее в себе больше обещаний, чем я могу переварить. Вспоминая это, я привношу это сюда, в своё настоящее, и становлюсь живым.
*) Мне начинает это нравиться. Задача накопления энергии теперь уже далеко не так абстрактна, как раньше. Фрагментарных явлений становится больше, и они уже становятся значимой составной частью моей жизни, и я хочу, чтобы это продолжалось.
*) Удивительно, как много сексуальных и эротических воспоминаний из раннего детства, в два-три года в том числе, не говоря уже о том, что было позже. Сначала мне казалось, что это происходило именно со мной, что это такая моя особенность, но всё новые и новые воспоминания возникают и оказывается, что ничего подобного, это не какая-то моя специфическая особенность. Да, есть некоторые дети, сексуально апатичные и индифферентные, но они и в целом воспринимаются как тупые, тормознутые, и мы смеёмся над такими. Именно эти индифферентные и тормознутые оказываются как раз и наиболее агрессивными, обидчивыми, мстительными – я быстро заметил эту закономерность. Сейчас это кажется совершенно ясным: сексуальные переживания так резонируют с озаренными восприятиями, что вполне понятно, что тот, кто их лишен или в ком они задавлены, понёс огромную утрату в самой своей способности жить и наслаждаться жизнью, и он же более склонен к агрессии и тупости.
Мне шесть, мы в гостях, я заигрался с девочкой и уже очень хочу писать, несусь в туалет и с силой толкаю дверь. На унитазе сидит её мать, женщина лет тридцати. Я успеваю заметить её пухлые голые ляжки и что-то тёмное между ног. Удар сексуального возбуждения пополам со стыдом. Затем я годами вспоминаю эту историю, фантазирую, как я вошёл бы и стал бы целовать её охуенно пухлые ляжки, и дрочу с тех пор, как научился это делать. С этого момента взрослые женщины перестали быть просто далёкими взрослыми, а стали для меня объектом сексуальных фантазий. Я смотрю на них и представляю, какие у них пухлые белые ляжки, я любуюсь на их ножки и в своём воображении целую их, вылизываю каждый пальчик.
Нас всех убили, это какой-то пиздец. В нас раздавили, зарезали саму способность испытывать сексуальное наслаждение, открытость, нежность, щенячью радость, чувство тайны. И ведь давление на детскую сексуальность растет, а значит будут лавинообразно расти детские тяжелые психические расстройства. Поскольку самая активная фаза роста детской сексуальности приходится на период с шести до двенадцати лет, то именно в этом возрасте будет резкий рост депрессии, аутизма, неврозов, аффективных и даже панических расстройств. Но наиболее явно это будет проявляться в том, что, словно издеваясь, называют «синдромом дефицита внимания» и «синдром гиперактивности». Какой нахуй «дефицит внимания»? Детям нужно не это ебаное патологическое извращенное «внимание» — им нужно совсем другое «внимание» — им нужна нежность, ласка, в том числе и в первую очередь [… этот фрагмент запрещен цензурой, полный текст может быть доступен лет через 200…]. Какая нахуй «гиперактивность»? Дети хотят свободы, они задыхаются в созданной для них золотой или деревянной тюрьме, а их приговаривают «синдромом», ну и конечно «лечат»… сначала придавить человеку яйца, уничтожить, запретить проявления его природы, а когда природа начинает бунтовать, они начинают жаловаться на «гиперактивность» и долбить мозг ребенка разной отвратительной химией.
От этой ясности вспыхивает ненависть к тем, кто это делает, делал и будет делать несмотря ни на что, но ненависть – мой злейший враг, страшный яд, который убивает прежде всего меня самого. С этим придётся смириться, как смирился бы с человеческими жертвоприношениями современный ученый, попавший в племя каннибалов. Я в далёком прошлом, что тут можно изменить?
*) Наконец-то что-то сдвинулось с глубокими воспоминаниями. Сознание было довольно ясным и я понимал, что нахожусь в том самом особом сне, которые мы называем «глубокими воспоминаниями». Я понимал, что это Швабия, Тюбинген, XVIII век, где-то в районе восьмидесятых годов. Я образованный человек, врач, философ, теолог. Я провожу своё время с удовольствием, наслаждаясь прогулками, беседами, чтением книг. Мои теологические и философские изыскания толкают меня к таким выводам, которые вызывают глухое неодобрение у власть имущих и церковников, но мне до этого мало дела. В конце концов, я слишком мелкая сошка, чтобы они могли воспринимать меня всерьез, и вообще не лезу в политику. Все мои политические амбиции сводятся к тому, чтобы говорить везде и всюду о том, насколько благостно и ценно то состояние мира, какого давно не знала Швабия, и что надо поддерживать это состояние нейтралитета сколько можно дольше, занимаясь развитием своей страны.
Воспоминание фрагментарно. В один момент я гуляю по лесу среди вековых деревьев и наслаждаюсь и открывающимися видами на красивые холмы, и беседой с человеком, которого плохо сейчас помню – этот кусок сна протекает на фоне слабого осознания. Затем меня мгновенно перебрасывает в другой момент и здесь я совершенно чётко понимаю, что происходит: идёт «глубокое воспоминание». Я в комнате, за своим письменным столом. Рядом на стуле сидит симпатичный юноша и смотрит на меня с уважением, если не с обожанием. Я излагаю ему свои аргументы в пользу того, что религия вряд ли имеет под собой какие-то основания, которые стоит принимать всерьез. Это немного опасный разговор, но меня увлекает то, с каким вниманием и, я бы сказал, аппетитом он впитывает каждое мое слово. Я увлекаюсь и говорю всё больше и больше, всё более резко и открыто. Логика должна управлять людьми и государственным устройством. Логика и опыт должны лежать в основании всякой науки, не только химии. Возможно, мы найдем логику даже в том, что касается самого происхождения жизни и разума? Я знаю, как зовут юношу – Фридрих. Я знаю больше, надо просто немного остановиться. Я притормаживаю свою речь и в этот момент понимаю, что делаю то, о чём столько времени мечтал – я управляю глубоким сновидением, я меняю его сознательно. Пока что лишь в очень малом, лишь в том, что касается меня самого, но всё-таки. Я понимаю, что нет ни малейшего способа как-то впоследствии проверить – в самом ли деле была такая история и в самом ли деле она мною сейчас меняется, но сам процесс захватывает, увлекает. Как же его зовут? Фридрих… Нитхаммер, точно. Ему ещё нет двадцати. Это далеко не первый наш разговор. Он приходит ко мне, садится подле и слушает. Иногда он присоединяется ко мне в моих прогулках. Воспитанный в строгих религиозных убеждениях, он так и не стал убежденным протестантом, скорее наоборот – с каждым годом всё больше сомнений он высказывал вслед за мной в отношении религии и всё больше склонялся к чистой философии. Недавно он поступил-таки в богословскую семинарию-приют в Тюбингене, и только что взахлёб рассказывал о своём новом друге, Фридрихе Гёльдерлине. Похоже, у них возникло даже нечто большее, чем просто дружба, что совсем неудивительно для таких красивых мальчиков. Заметив его смущение в те моменты, когда речь заходила о его чувствах к другу, я захотел его подбодрить и объяснить, что человек должен быть выше религиозных тупых догматов, о чём мы столько раз говорили, и в этот момент произошло странное – серая плотная стена отделила меня от него, причем, очевидно, он этого не замечал. Произнеся несколько слов, я понял, что они попросту не достигают его ушей!
Возможно, в моём сознании произошел какой-то сбой из-за неопытности управления глубокими воспоминаниями? С трудом мне удалось вернуть ясность осознания, и стена исчезла. Фридрих говорил о философии Канта и о том, что хорошо бы как-нибудь перебраться в Йену, чтобы изучать её. У меня возник всплеск сожаления, что ему придётся уехать, и я открыл было рот, чтобы внушить ему мысль о том, что гораздо больше он сможет получить здесь, в Тюбингене, и снова меня с ним разделила серая стена.
В этом должен быть смысл. Что если именно здесь и проходит граница между доступным и запрещенным? Возможно ли, чтобы будущее защищало себя таким образом от тех критических изменений, которые я мог бы в него привнести своими экспериментами? Это может объясняться каким-нибудь универсальным образом, например – энергетическим барьером, который и воспринимался мною как стена серого тумана.
Задумавшись об этом, я остался в своём воспоминании, но переместившись в другой фрагмент. Теперь я гулял вдоль живописной речки. Вдалеке, в дымке, виднелись горы. Я осмотрелся и увидел, что одна из близлежащих улиц выглядит очень странно, я даже сначала не понял – в чём тут дело, и только подойдя поближе, я понял – она перегорожена всё той же серой стеной. Я попытался пройти сквозь неё, но это было совершенно невозможно. Запрещённая зона? Значит ли это, что если бы я прошёл туда сейчас, в моей жизни возникли бы такие обстоятельства, которые повлияли бы на дальнейший ход истории?
Но если есть барьер, всегда найдётся тот, кто захочет его преодолеть, разве это не закон, определяющий человеческую природу? Впрочем, скорость света тоже можно хотеть преодолеть. Это даст, возможно, мощный стимул для развития технологий, но ничего не изменит в том, что в нашем мире скорость света непреодолима. Так что конечно, я немедленно поймал себя на искушении начать пробовать серые стены на прочность, но меньше всего меня при этом заботили судьбы мира – уж мир сам как-нибудь о себе позаботится.
*) Сны!! Какой же я идиот, что не додумался раньше! Это ведь всё меняет.
Нет, это не меняет прямо-таки «всё», но во всяком случае это серьезный шаг вперёд в преодолении «абстрактной проблемы». Накопление энергии и активность в глубоких воспоминаниях – слишком абстрактная задача? Теперь уже не настолько…
Собственно говоря, я и не мог бы додуматься до этого прежде, чем не заметил одну очень характерную особенность своих детских воспоминаний. А эта особенность не могла проявиться раньше. Видимо, в первую очередь всплывают вот такие эмоционально насыщенные воспоминания, которые я тут описывал, и ещё странно детализированные, причина проявления которых мне пока непонятна. И только теперь среди моих воспоминаний стали появляться… сны. Детские сны. Только сейчас я стал вспоминать и понимать, какое огромное значение для детей имеют их переживания в сновидениях. Во снах я влюблялся с такой самоотдачей и преданностью и нежностью, что не мог остановить слёзы отчаяния после пробуждения – отчаяния от расставания с любимой девочкой. Во снах я испытывал огромный спектр переживаний, что фактически это была часть моей жизни, неотъемлемая часть, когда я переживал, учился, узнавал, понимал. Годам к десяти начался резкий спад глубины жизни во снах, а потом и вовсе всё пришло к тому, что есть сейчас у каждого взрослого человека – к полному омертвлению снов. Но если дети так много учатся и переживают во снах, если для них жизнь в сновидении имеет такое огромное значение и оставляют такой глубокий след, как и у меня, то это ведь означает, что дорога к влиянию на них открыта – через трупы ничего не подозревающих воспитателей, которые их стараются раздавить. Пусть днём мать бьёт по рукам мальчика, который потрогал свою письку. Будет ли это оказывать для него такое раздавливающее влияние, если ночью во сне он влюбляется, [… этот фрагмент запрещен цензурой, полный текст может быть доступен лет через 200…] Не приведёт ли в таком случае это садистическое влияние взрослых к обратному эффекту?
Можно ли влиять на ребёнка в его сне? Выстраивая задачи по порядку, я бы задал другой вопрос – можно ли попадать в сон ребёнку? Осознание себя во сне и влияние на человека, с которым взаимодействуешь в своём сновидении, конечно возможно. Это же не прошлое, тут не может быть серых стен, всё открыто. Значит – попасть в сон ребёнка. Причём совершенно необязательно, чтобы это было адресное, направленное попадание. Какая разница, какого именно ребёнка спасти от жестокого раздавливания? Кроме того, время в осознанных сновидениях длится чрезвычайно долго по сравнению с «астрономическим» нашим временем бодрствования. Насколько именно долго, это ещё предстоит выяснить.
Понятно, что это скорее гипотеза, идея, но уж очень привлекательная. Конечно, на самом деле это не решает проблему абстрактности задачи накопления энергии, но кое-что улучшает в этом, особенно для того, кому доступны глубокие воспоминания и какая-то активность в них.
*) Реакция остальных снусмумриков на мою идею позитивная. Даже Ганс, старая флегма, перевозбудился и написал кучу эмоциональной ерунды:) Ну ничего, пусть… на Машу идея тоже произвела впечатление. И Эмили зашевелилась. Пусть шевелятся.
*) Ну что, похоже это оно… Я как-то и забыл, что рано или поздно это должно было произойти. Конечно, это всего лишь первый опыт, и кто знает, когда будут следующие и какими именно они будут, но сам факт того, что это наконец произошло, вызывает оптимизм. Всё, что я могу сделать сейчас, это написать краткий отчёт и выслать его… нет, не Альберту и не Робу. Если я когда-то и вернусь на Службу, то уж не с намёками и фрагментарными переживаниями. Для того, чтобы строить политику, требуется нечто более весомое, так что мой отчёт пока что пригодится только нашим.
«Вечером я просто валялся в кровати. Перед тем, как заснуть, возникло привычное чувство отделённости от тела, которое и предшествует отделению. Но в этот раз я не стал ни подниматься, ни выкатываться, а просто продолжал лежать в состоянии уже свершившейся отделённости. Отделённый, но не изменивший своё положение. В этот момент я понял, что надо мною, на высоте примерно полутора метров, находится объёмное сознающее существо. Я не воспринимал какой-то его формы или иных качеств. Всё, что я воспринимал, это то, что это существо обладает огромным, мощным осознанием, и что это осознание направлено на меня.
Возможно, для вас будет неприятным сюрпризом то, что я воспринимал это сознание как на порядок более мощное, чем я сам. Я не могу конкретизировать – какой именно смысл я вкладываю в термин «мощное», поскольку это просто слова, которые мне кажутся уместными для описания полученных впечатлений. И более того – само по себе наличие таких впечатлений даже еще не означает, по-видимому, что сознание этого существа в самом деле в каком-то смысле на порядок «мощнее» моего, но при этом надо учесть, что я говорю о прямом, непосредственном восприятии, а не о совокупности посредников, каждый из которых может ввести в заблуждение. То есть я не стал бы проводить параллель между тем, как влюбленный мальчик пялится на девочку и уверен, что она очень умна только потому, что очень красива, а очень красива только потому, что у неё такие длинные реснички. Поскольку речь идёт о непосредственном восприятии, которое я обозначаю как «восприятие существенно превосходящего уровня осознания», то я бы стал и исходить из того предположения, что некоторые возможности Странников значительно превосходят наши, по крайней мере пока мы находимся на своём уровне эволюции.
Восприятие его превосходства не сопровождалось чувством угрозы, что опять таки пока что ровным счетом нам ничего не говорит о том, существует ли она. Я не исключаю, что человек, не имея ровным счетом никакого опыта в данной области, просто не обладает развитым «иммунитетом», который предупреждал бы его об опасности.
С другой стороны, можно предположить, что в процессе своего зачатия и последующего развития человек не раз вступал в те или иные контакты с самыми разными сущностями, обладая очень гибкой психикой, о чём впоследствии забыл, как и многое другое. И если так, тогда отсутствие чувства угрозы может быть истолковано как позитивный знак.
Я не заметил ничего такого, что можно было бы интерпретировать как «действия» Странника. Но его пристальное внимание словно охватывало меня целиком, и создавалось такое впечатление, что он видит меня полностью и насквозь.
Не исключено также, что мы и раньше подвергались вниманию Странников, но не были в состоянии заметить это в силу недостаточного уровня энергии. Если это так, то дальнейшее накопление энергии приведёт к новым опытам и новой информации.
Если у Эмили есть возможность рассказать об этом опыте информатору, то предлагаю ей сделать это – может быть у него будут те или иные инструкции на этот счёт.»