Глава 12

— У тебя ведь возникает такая уверенность, что Джо не общается с тобой, потому что хочет тебя за что-то наказать?

— Наказать??

Андрея удивило такое предположение. Никогда раньше такие мысли ему в голову не приходили.

Алинга, никак не реагируя на переспрашивание, просто продолжала вопросительно смотреть на него.

— Я думаю, что нет. Нет, такого нет, не помню таких мыслей.

— А кто тебя спрашивал о мыслях? – Илан лежала на пузе рядом и, казалось, почти не обращала внимания на их неторопливый разговор, но периодически вставляла лаконичные ремарки.

Втроём они валялись на берегу горной речки в пяти минутах от Кхаре, на том же самом мшистом каменном плато. От непогоды не осталось и следа. Яркое голубое небо, жаркое солнце, прохладный ветерок с речки и совсем некуда торопиться. Депрессивное состояние не то, чтобы совсем прошло, но как-то отдвинулось, отошло в тень. Вообще трудно было бы испытывать депрессию и уныние, когда рядом две любимые девочки, когда такой охуительный сосновый лес вокруг… «две»?

Андрей поймал себя на этой мысли и удивился ей. Это вырвалось как-то само собой. Илан – любимая девочка? Но к ней нет ни сильного сексуального желания, ни отчетливого желания вместе проводить время – ничего такого, что обычно входит в понятие «любимой». Или точнее – «входило», потому что всё же эта мысленная оговорка была неслучайной. Понятия меняются, уточняются вместе с опытом. Сейчас, пожалуй, он готов был бы и вслух подтвердить, что относится к Илан как к любимой девочке, так как к ней есть то, что составляет стержень любой влюбленности, как она понимается сейчас – открытость и нежность. И что-то ещё. Что-то, что трудно уловить, но что придаёт этой влюбленности совсем другой оттенок, чем то, что испытывается к Алинге.

Тайна, вот что.

Андрей пристально посмотрел на Илан, словно пытаясь проникнуть сквозь её спокойное выражение лица. Илан связана как-то с тайной Джо, потому что Джо её к себе приблизил, Джо её чему-то обучает, и видимо не напрасно, так как ясно, что Илан знает намного больше об озаренных восприятиях, чем все они вместе взятые. Ну так кажется по крайней мере. Интересно… ведь насколько стало ясным по некоторым замечаниям, Алинга тоже как-то пересекается с Джо…

— Что ты спросила?

— Кто спрашивал тебя о мыслях?

— Алинга спраш… ща, погоди. – Андрей вспомнил дословно вопрос. – Согласен, речь была не о мыслях.

Есть ли такая уверенность? А как это понять… Представить образ Джо, испытывающего ко мне близость. Что-то… как-то не так, не складывается, натянутость. Да, очевидно, что уж точно нет уверенности, что Джо испытывает к нему близость. Теперь – образ Джо, испытывающего насмешливое пренебрежение, наказывающего его. За тупость, за легковесность… Пренебрежение – да, такой образ не вызывает отторжения, не кажется неестественным.

— Пренебрежение. Не наказывает, но пренебрежение испытывает.

Алинга и Илан переглянулись.

— Хуёво?…

— Нет…, в общем ничего неожиданного. Почему могло бы быть иначе?

Андрей не нашелся, что ответить. В самом деле – почему могло бы быть иначе?

— Вообще-то иначе могло бы быть, — возразила сама себе Алинга. – Могло быть хуже.

— То есть пока не смертельно?:)

— Дурак ты, Энди…

Алинга произнесла это как-то печально, даже немного обреченно.

Обидно не было, но как-то неприятно задело, конечно. Что значит «как-то неприятно» — разбираться не хотелось.

Пару раз попытавшись сказать что-то, Андрей бросил эту затею, хотелось помолчать и как-то определиться с чувствами и мыслями, надоело болтать. И снова возникло чувство покинутости, неспособности преодолеть пропасть, отделяющую от насыщенной, интересной жизни. Чего-то не хватает. Жопа какая-то… Есть полная свобода, есть даже интересы и радостные желания, есть любимые девочки, которые к нему дружественны, есть деньги, есть возможность заниматься совместными делами с интересными и близкими людьми. Ёб твою мать, ну вот всё же есть! А чего тогда нет??

— Чего нет в моей жизни, Илан? – с каким-то глухим отчаянием произнес он.

Она повернула голову и посмотрела с неожиданным интересом.

— Что ты сказал?

— Чего нет в моей жизни? Дай подсказку. Если знаешь, конечно. Чего нет, а? У меня всё есть, всё! А жизнь не то чтобы пуста… нет, она не пуста, она насыщена, но в ней не хватает чего-то такого, что позволило бы перевалить за какой-то рубеж… за грань, после которой не возникает этих провалов. Ну как сказать… жизнь насыщена, но в ней не хватает…

— Стержня.

— Да, вот именно. Стержня, согласен. Так что, подскажешь?

Алинга хихикнула, а Илан нарочито медленно повернула голову, словно увидела что-то до смешного необычное.

— Точно дурак, — без тени юмора произнесла она.

— Ну это же лечится, Илан, — так же полусмеясь возразила Алинга.

— Ну у кого как…

Илан почесала носик, сморщив его.

— Тебе чего?

— То есть? – не понял Андрей.

— Тебе чего-то ещё?

— Да… я хочу узнать – какого стержня мне не хватает.

— Повторяю, Энди. В твоей жизни не хватает стержня.

— Это я понял.

— Так чего тебе ещё?

— Какого??

Илан взглянула на Алингу и помотала головой, затем отвернулась, вытянула ноги и стала пялиться куда-то в сторону Мера-Пик.

Ерунда какая-то. Какого стержня не хватает? Почему этот вопрос бессмысленный? Потому что у каждого он свой. Точно. Блин.

— Илан, что ты посоветуешь – как найти этот стержень? – Илан не отреагировала, но Андрей продолжал, рассуждая вслух. – Я сейчас понимаю, что стержень этот у каждого свой и ты не можешь сказать, какой он у меня, мне надо самому найти это… стержень… это какая-то… цель? Какое-то особенное желание? Циклон? Сильное устойчивое радостное желание?

— Нет, Энди. Циклон это циклон, циклон пришел и ушел, а стержень не уходит, — произнесла Илан, не глядя на него. – Стержень – это основа всего. Основа твоей личности. Главный вектор, вокруг которого возникают и опадают циклоны и более мелкие желания. Главный вектор, так понятнее? То, без чего ты жить не можешь, и то, с чем ты не можешь стать банкротом. Умереть можешь, а банкротом стать – никогда.

— Значит мне хрен найти его. Я даже не испытывал циклонов, значит уж точно и стержень свой пока что найти не смогу.

— С каких пор ты стал экспертом в этих вопросах? – по-прежнему не глядя на него спросила Илан.

— Я не стал, нет. Понятно, я не могу судить о том, могу или не могу я найти свой главный вектор. Хорошо. Ты можешь подсказать – в каком направлении искать? Как искать?

— А что ты уже сделал?

— Ничего, конечно, — развел он руками. – Я только что узнал об этом стержне, как я мог успеть что-то сделать??

— Я и не говорю, что ты мог что-то успеть сделать. Я говорю, что ты просишь тебе подсказать – как и где его искать, и спрашиваю – а что ты уже сделал.

— Ясно.

Больше спрашивать было не о чем, а сидеть тут и пялиться на лес, горы, речку и мшистые круглые пупсы камней по-прежнему было классно. По крайней мере есть надежда. Надежда в виде чистой гипотезы, конечно. Но это же не просто случайная мысль. Это подсказка от Илан. Это подсказка от Джо. Есть стержень. Якобы. Его можно отыскать… якобы… Ну, скажем так, его можно попытаться отыскать. Где?

Что-то такое, что захватывает целиком. Что-то такое, без чего жизнь – не жизнь. Это надо как-то отойти подальше от самого себя, надо как-то суметь взглянуть на себя, на свою жизнь со стороны, издалека, с высоты. С такой высоты, с которой будут видны линии, указывающие куда-то, как в пустыне Наска – там есть рисунки и совершенно прямые линии, идущие через пустыни и горы, но увидеть их можно только с высоты птичьего полета. Случайно такое не возникает. Инопланетяне точно были на Земле… какие нахуй инопланетяне…

Андрей глубоко вздохнул и улегся в полный рост на траве, заложив руки за голову.

Можно валяться на траве и пялиться в небо.

Можно трахаться с разными девочками и мальчиками, снимая их в массажках, подцепляя на улице. С трансиками ещё. Чё-то не хочется, кстати… Уже давно известно – чего можно ожидать от секса: в первый раз может быть сильное возбуждение от эффекта новизны, а во второй – уже ничего, так как повадки людей в сексе асексуальны совершенно… ладно…

Можно заниматься бизнесом – ну хотя бы для того, чтобы обеспечивать реализацию других желаний, хотя и от самого процесса построения бизнеса можно получать удовольствие, если не делать это с таким вынужденным изнурением в такой враждебной атмосфере наподобие российской, когда в любой момент могут прийти и всё отнять, закрыть, арестовать и посадить – просто так, просто от ненависти к капиталистам, от ненависти к жизни, просто потому, что Швондеры управляют страной на всех уровнях. К счастью, мир большой…

Можно бегать по горам, и это клёво.

Ещё можно заниматься боксом и дайвингом и теннисом и джиу-джитсу и чем взбрёдет в голову… точнее – чего захочется телу. Ещё скалолазать классно, может слетать в Ванг-Вьенг или в Райли?

Можно читать книжки и смотреть фильмы. Хауса так и недосмотрел.

Дофига всего ещё можно делать.

Андрей перевернулся на живот и уткнулся носом в коричневую пушистую поверхность лежащего прямо перед ним небольшого камня, и тут же вспомнился камень, который он купил в Катманду. Сначала его привлекли отблески света в витрине с камнями, и, присмотревшись, он увидел среднего размера камень – килограмм на десять, представлявший из себя нагромождение торчащих во все стороны кварцев. Сначала захотелось просто посмотреть на него, и продавец с неохотой и даже с недовольством вытащил его из витрины. Чем больше он вертел его в руках, тем больше хотелось смотреть ещё и ещё. Камень был почему-то довольно грязным, и, поковыряв его ногтем, Андрей увидел, что этот налет на кристаллах легко счищается. Купив камень, Андрей утащил его к себе в номер, загрузившись по пути несколькими примитивными жесткими зубными щетками, и, сидя на балконе, методично очищал одну грань за другой, и камень становился всё красивее и красивее. Высвобождались чистейшие, прозрачные грани кристаллов, обнажалась необычная ребристая порода, на которой они примостились. Некоторые грани оказались покрыты продольными зеленовато-коричневыми чёрточками-наростами, и было очень приятно испытывать всё новые и новые всплески чувства красоты – мелкие, но много. Прошло полчаса, час, полтора, два… удивительно, но не было усталости ни физической, ни психической – очень нравилось всматриваться в открывающиеся ниши и переходы, было интересно смотреть, как из-под глины показывались целые друзы и кластеры кристаллов, пещерки. И сейчас – вот перед носом камень, покрытый мхом. И рассматривать его очень нравится. А в полуметре от лица – голые лапки Илан, и их тоже охуенно нравится рассматривать. Мелкие удовольствия, мелкие желания. Они ведь в основном и насыщают жизнь.

Где-то он читал, что бюджет США наполняется только на треть налогами с огромных корпораций типа «Дженерал Моторс» — львиная доля налогов поступает от мелких и средних фирм, которых там миллионы, десятки миллионов. Именно на мелком и среднем частном предпринимательстве, вообще говоря, покоится экономическое могущество США, и точно также насыщенность жизни невозможна без вот этих мелких, сиюминутных желания и удовольствий.

И всё-таки… и всё-таки этого достаточно лишь для того, чтобы приблизить насыщенность к экватору своей интенсивности. Этого хватает, чтобы допрыгнуть до полянки, на которой течёт настоящая жизнь, и глянуть на неё одним глазком, но этого не достаточно, чтобы зацепиться, подтянуться и остаться на ней. И пока этого не происходит, будут резкие колебания амплитуды насыщенности, будут резкие перепады от интенсивного удовольствия от жизни к депрессивным обвалам, будут возникать длительные периоды рассеянного внимания, и будут провалы в частые оргазмы и залипания в малоинтересных впечатлениях с единственной целью забить скуку и серость. Нужно что-то ещё – особенное, что-то такое, чего в его жизни никогда не было, что составит стержень, настоящую опору. Этим стержнем не может быть конкретное желание, потому что желания меняются – сейчас хочется одного, затем другого.

Интересно, кстати…

Точно, этим смыслообразующим стержнем жизни не может быть конкретное желание! Просто потому, что желания сменяют друг друга, и если предположить, что стержнем может быть конкретное желание, то неизбежно следует вывод, что в какой-то момент времени этот стержень исчезнет – просто в силу того, что желаниям свойственно меняться, чередоваться, и получается, что в этот момент, когда воображаемое «стержневое желание» исчезло, я снова остаюсь без опоры и сваливаюсь? Тогда какой же это «стержень». Нет… это не то… Циклоны – да, циклоны — это именно определенные желания. Вот например взять Хэла. Каким он представлялся раньше? Ну, такой упёртый монстр, день за днём, час за часом работает над своими осознанными сновидениями…, но сейчас – после целой недели, проведенной вместе в очень тесном контакте, Хэл переместился из области туманных патетических дорисовок в область определённой бытовой реальности, после чего стало совершенно ясно, что он, конечно же, не занимается этим непрерывно. Ничем невозможно радостно заниматься непрерывно! Да, он часто возвращается к своим мыслям и выглядит сосредоточенным, он делает записи, он часто делает, кажется, какие-то практики, но что это значит — «часто»? Если подсчитать чистое время в течение дня, когда Хэл занимается именно своим циклоном, то будет наверное пятьдесят процентов? Да нет… какие там «пятьдесят»… десять! Остальные девяносто процентов – это те самые «мелочи», наполняющие «бюджет насыщенности». И при этом Хэл постоянно выглядит энергичным, собранным, легко и живо реагирует на какие-то интересные ситуации, то есть несмотря на то, что девяносто процентов своего времени он тратит НЕ на самое интересное, что есть у него в жизни, его насыщенность очень высока. Это и значит, что циклон не является стержнем, так как если бы он был стержнем, то отсутствие этого стержня в данный момент привело бы к обрушению конструкции, и Хэл сдувался бы, как шарик, как сдувается брюшко стрекозы, попадающей из солнца в тень. Он часто находился бы в подавленном, депрессивном или раздражительном состоянии…, ну это невозможно было бы скрыть при такой тесной совместной жизни.

Значит так. Это совершенно ясно теперь. Стержень не может быть конкретным желанием, не может быть циклоном. Уже кое что:)

Андрей не усидел, точнее не улежал. Встав на четвереньки, он немного порычал, как довольный тигр, раздумывая – записать это открытие в блокнот или ещё повисеть в этих мыслях, попытаться поймать что-то ещё в сети. Хочется записать всё же.

— Стержень не может быть конкретным радостным желанием. Он также не может быть даже циклоном, поскольку желания появляются и уходят, а стержень – по самой своей сути – обязан быть чем-то таким, что не уходит. – Торжественно произнёс он вслух, читая свою запись.

— Если он и дурак, Ал, то не клинический, во всяком случае…, — шутливо подбодрила Илан Алингу.

— Я точно не клинический:), — уверенно подтвердил Андрей. – Хотя иногда моя тупость и неспособность сосредоточиться на главном меня пугает… Хорошо. Это важно. Стержень не может быть циклоном.

— Я бы тебе не советовала, — немного лениво отметила Илан, — привязываться к слову «стержень», чтобы не получилось так, что некий образ, который выбран просто в качестве подходящего в данный момент символа, будет навязывать тебе определенный ход мысли…

— Я надеюсь, ты не представляешь себе «стержень» как стержень?:), — улыбнулась Алинга.

— Нет, конечно!

— Конечно да! – резко добавила Илан.

— Нет.

— Да. – Выразительно, с нажимом снова произнесла Илан, и Андрей поприжал свои позитивные эмоции, и минуты на две задумался.

— Исходи из свойств искомого. Образы удобны, но это только образы – используй их и выбрасывай, как обёртку. – Пояснила Алинга. – Образы, это и есть обёртка, которая помогает донести конфетку до сознания, пока она не растаяла.

— Я понимаю, естественно…, но в данном случае…

Алинга встала, подошла сзади к Илан, обняла её за плечи и что-то тихо стала говорить ей на ухо, и хотя было понятно, что в данный момент его никто не слушает, Андрей продолжил рассуждать, фиксируя вслух наиболее значимые этапы. Рассуждать вслух вообще стало нравиться, поскольку невысказанные мысли очень подвижны и легко улетают, оставляя слабый след, и кроме того, человек, размышляя, практически не старается придавать своим мыслям адекватную, точную форму, как это происходит тогда, когда человек пишет. Это, кстати, одна из причин, по которой приятно делать записи в блокноте… а проговаривание мыслей вслух является удобной промежуточной стадией.

— То, что я ищу, должно быть….

— Так намного эффективнее! — Неожиданно вставила Илан, хотя Алинга продолжала ей что-то шептать, — называй это «то, что ты ищешь», и тогда образы точно не навяжут тебе ложное направление.

— … должно быть непрекращающимся. Нет. Оно не должно быть так часто прекращающимся и сменяющимся, как желания. Нет. Сменяться то ему вообще нечем! Либо оно есть, либо его нет. Это желаний много, а оно по своему определению множественным быть не может. Или может? Может ли быть два главных направления, два главных чего-то в жизни? Не знаю. Нет, не может! Опять таки… во! Дошло! Если это является определённым составом восприятий, то оно не может не меняться и не замещаться чем-то другим. Значит то, что я ищу, не является не только желанием, оно не является также состоянием! Никакое состояние не может быть стержнем. Клево? Алинга, клево?

— Клёво, клёво…, — кивнула она и продолжила говорить на ухо Илан, потом замолчала, ожидая, по-видимому, её реакции, но Андрею это было сейчас безразлично – о нём они говорят или о чём-то своём, это совершенно неважно. Сейчас он испытывал инстинкт охотника, первооткрывателя, первопроходчика.

— Значит… стержнем может быть что-то динамическое. Ну просто потому, что кроме восприятий ничего нет, а восприятия меняются, а стержень не может быть конкретным восприятием или конкретной их совокупностью. Значит – что-то динамическое. Или – совокупность совокупностей. Логически это ясно. Например, если бы я испытывал вот ту самую насыщенность, которую я хочу, следуя радостным желаниям, то так и можно было бы сказать: «стержень – это следование радостным желаниям, это испытывание радостных желаний, это испытывание состояний, в которых есть радостные желания и озаренные восприятия», и тогда как бы желания и озаренные восприятия ни менялись бы, стержень всегда присутствовал бы. Неподвижность движущегося. Совсем не так, как у капитана Немо:)

Спустя пару секунд Алинга повернула голову и сделала удивленную мордашку.

— У кого?

— У капитана Немо, у него было «подвижное в подвижном», а у меня неподвижность подвижного.

Алинга хмыкнула и отвернулась.

— Но я знаю точно, что радостные желания не являются тем, что я ищу, и вот это удивительно…

— Что тут удивительного, Энди, — почти не отрываясь от разговора с Илан спросила Алинга.

— Ну… удивительно, что…

— Что же тут удивительного? — не дослушав перебила она его. – А вот тебя не удивляет, Энди, что ты не можешь сесть на квадрацикл и взлететь в воздух и облететь Эверест?

— Нет:) А почему это могло бы меня удивить? Я что – даун?

— Но ведь квадрацикл, это классная штука, согласен? Можно кататься по карьерам, оврагам, ручьям, лесам…

— Ну?

— Но тебя ведь не удивляет то, что эта замечательная штука не может тебя заодно ещё в космос унести, потрахать в попу и накормить?

— Понятно.

Андрей лёг на бок, вытянув вперед немного затёкшие ноги.

— Радостные желания – это квадрацикл. Это надо записать:) На квадрацикле можно клёво кататься, но в космос не улетишь. Я давно уже клёво катаюсь, и несколько лет мне этого хватало, почему перестало хватать теперь? Погоди, это я не тебя спрашиваю, это я себя спрашиваю:) Почему перестало хватать… ну вроде очевидно, почему. Потому что я вырос, изменился, эволюционировал что ли… хм…

— ЧСУ покоя не даёт? – вкрадчиво поинтересовалась Илан.

— Не понял… почему ЧСУ?

— Ты говоришь о собственной эволюции так, как будто не можешь в это поверить. Что это, если не чувство собственной ущербности?

— Да, ЧСУ. Значит я изменился.

— Ну естественно ты изменился, Энди! Неужели, по твоему, радостные желания и озаренные восприятия ничего не стоят, ничего в человеке не меняют? – Илан стала говорить неожиданно эмоционально, и даже немного жестикулируя. – Откуда такая ущербность? Мужики обычно самовлюбленны, как павианы, а ты прямо как девочка… ну для мужика это плюс… уж лучше ты будешь как девочка в этом отношении, чем павианом… разумеется ты изменился, разумеется! Как могло бы быть иначе? Ты изменился, ты вырос, ты дозрел до чего-то большего. Ты вот как-то пару дней назад прошёлся на счёт меня и Джо, что я его ученица или детище… не помню точно, ну хорошо, а ты-то кто?? Ты что, забыл? Забыл, что Джо тебя во Вьетнаме встретил? Забыл, что он тебя на Амбон притащил? Что он с тобой встречался в Сингапуре, и где-то там ещё, что он следит за тобой, он наблюдает за тобой, за твоим развитием, за твоей жизнью, это всё ты забыл?

— Нет…, — Андрей был несколько ошарашен её неожиданным напором, но не обескуражен. – Почему забыл… просто я не рассматриваю это внимание как…, ну как…

— Ну как…, — передразнила Илан. – Как что? Как заинтересованность?

— Да, как заинтересованность.

— Значит Джо от скуки мается, что ли? Делать ему нечего, вот он нашел дурачка какого-то… так что ли? Вообще иногда я начинаю думать, что может оно и так, когда слышу твои перлы…

Насколько она сказала это всерьез, понять было трудно.

— Нет, не так. Если Джо за мною следит, значит я ему интересен. Я просто понимал этот его интерес по-другому.

— Как это «по-другому» можно понимать интерес?

— Ну как будто он следит за мной, как за лабораторной мышкой.

— Ну естественно, а как ещё?

— Нет, ты не поняла. Я имею в виду, что я думаю, что он следит за мной ПРОСТО как за мышкой, ну то есть я для него – просто объект, ну как тот араб для Марса.

— Не многовато ли всего делает Джо для араба Энди, а?

— Ну…, — Андрей развёл руками, — мне трудно судить об этом… я просто его не чувствую, что ли… он для меня непонятный, отстраненный. Когда он со мной разговаривает,  он словно держит меня на расстоянии…

— А ты бы хотел, чтобы он тебя поцеловал и потрахал?

— Нет… целоваться с парнями я не люблю:)

Илан вздохнула и только сейчас заметила, что Алинга держит её ладонь в своих руках и мягко поглаживает.

— Чё, думаешь чего я взбесилась?:)

— Ты взбесишься, как же…, — Алинга рассмеялась.

— Что-то куда-то уехали, — пробормотал Андрей, заглядывая в свой блокнот. – То, что я ищу. Слушайте, есть идея. Очевидно, что циклоны… да и не только циклоны, а просто сильные радостные желания, они ведь не могут существовать сами по себе, в вакууме, в отрыве от того, что их питает? Если где-то там, в глубине восприятий, которую я сейчас не могу различить, есть нечто такое особенное, что даёт очень высокую насыщенность, то мои желания должны как-то намекать, должны как-то соотноситься с этим стержнем.

— О чём это он? – недоуменно спросила Илан. – В какой ещё «глубине восприятий», Энди? Говори о том, что воспринимаешь. Какая ещё «глубина»? Ты стал эзотериком? Поговорим о бессмертной душе?

— Ладно, ладно:), — Андрей замахал рукой, словно отмахиваясь от мухи, — ну ввернул для красного словца… но идея всё-таки интересная, смотри – если я… испытываю сильные радостные желания… определенные сильные радостные желания, то не означает ли это, что с помощью реализации этих желаний…, нет, не так. Не означает ли это, что потому вот именно эти желания и возникли именно у меня, что они влекут меня к чему-то такому, что для меня является очень привлекательным? Вот Хэл, у него циклон – исследования осознанных сновидений. Почему?

Андрей почесал лоб и зевнул.

— Почему именно осознанные сновидения? Почему его тянет именно туда? А почему тебя тянет именно к исследованию озаренных восприятий, и ты разбираешься в кластерах, сплавах и хрен знает в чем еще? Не потому ли, что занимаясь тем, что настолько интересно, ты удовлетворяешь тем самым какие-то свои фундаментальные потребности? Не потому ли, что чувствуешь себя, реализуя эти свои желания, ближе к чему-то такому, что тебя очень сильно влечет? Так нельзя ли попробовать понять – в каком направлении вообще можно искать то, что самое-самое важное, самое насущное и самое притягивающее, самое оживляющее… просто анализируя свои желания? Обобщив их, найдя что-то такое, что вмещает в себя все полученные обобщения? Или выявив в них какое-то общее свойство? То самое зерно, которое есть в каждом из них?

— Неплохо, — кивнула Илан. – Даже хорошо.

Алинга промолчала, с интересом рассматривая Энди.

— Джо всё-таки умеет выбирать людей, а?:) – игриво спросила она у Илан.

Илан нарочито скромно потупила глазки.

— Если ты имеешь в виду меня, то несомненно это так, -, согласилась она. — Хорошо, сделай это, попробуй. Я не уверена… я далеко не уверена, что на самом деле таким образом ты чего-то добьешься…, но кто знает, попробуй, в общем.

— Ну… Илан! – воскликнула неожиданно Алинга, чего-то видимо недополучив.

— Ал, ты как клещ. Ты что, изнасиловать меня хочешь?

— Это можно…, но только по-другому:)

— Почему она как клещ? – поинтересовался Андрей.

— Потому что она меня торопит. Но дёргая морковку за ботву, ты её рост не ускоришь.

— С морковкой согласен:)

— Ну вот, ты – это морковка, и Ал предлагает мне дёргать тебя за ботву, а я хочу делать только то, что хочу. Чем больше человек сам хочет что-то сделать, как-то изменить себя, тем более он мне… и ей, кстати, симпатичен. Чем больше человек сам хочет измениться, тем легче он и меняется, это нам тоже известно. Теперь сопоставим эти два утверждения и легко выведем равенство правых их частей, и получим, что чем больше к человеку возникает симпатия и желания ему содействовать, тем легче это содействие можно осуществить. Всё прекрасным образом уравновешено. Говоря проще, если я ничего не дорисовываю и не вытесняю, и если мне хочется человеку помочь, то это само по себе и означает, что помощь своевременна. А если пока не хочется, значит…

— Да, да, ну что же с этим будет спорить…, — Алинга обхватила Илан за шею и притиснула её к себе.

— Вот именно… не надо спорить… займись этим, Энди, если хочется…

Илан одним быстрым движением вывернулась и взяла кисть Алинги на болевой, но Андрей не стал наблюдать за их игрой. Идея была интересной, даже немного захватывающей, и он уже начал составлять список желаний – и в надежде получить пищу для размышлений, и небезосновательно рассчитывая на то, что чем больше результатов он получит, тем больше подсказок ему обломится от Илан.

На Солнце наползали мелкие облачка и таяли или уползали дальше, так что жара не становилась некомфортной.

Каждый раз, когда возникает хоть какая-то надежда на интересное исследование, жизнь становится интересней. Малозначимые детали приобретают вкус, действия приобретают напористость. Перестает раздражать то, что раньше задевало — словно наступает мобилизация, при которой нет ни времени, ни желания отвлекать свои силы на второстепенные и малозначимые детали. Сосредоточение само собою, без каких-либо ухищрения и усилий, становится прочным, даже можно сказать – вязким. Не так-то просто отвлечь увлеченного исследованием человека. Что так привлекает в исследовании? Да во всяком ли исследовании? Вообще, исследование исследованию рознь… ну так же, как желания есть радостные, которые сопровождаются предвкушением, и желания, при которых предвкушения нет. Первые наполняют жизнь и делают её насыщенность высокой, вторые – убивают. Не важно – что я делаю. Важно – что я при этом испытываю. Два человека могут делать одно и то же, например учить английский. Они могут учить одни и те же слова и выражения, в одном и том же темпе, в одних и тех же условиях, при этом первый будет оживать, а второй – умирать. С исследованием – то же самое. Что делает исследование живым, оживляющим? То, без чего его и исследованием-то нельзя назвать. В школе детей на уроках физики заставляют ставить опыты. Это исследование? Это полная хуйня, это уничтожение живого в человеке. Что испытывает школьник на уроках? Всё что угодно – страх двойки, страх следующего урока, страх агрессии со стороны учителя или родителя, озабоченность, страх, скука, раздражение, страх, скука, спазматическое желание позитивных эмоций – всё что угодно. Это исследование, что ли? Даже если в результате опыта он узнает то, чего раньше не знал? Это будет просто новая информация, полученная на фоне ужасающей помойки восприятий, и что в ней толку? От таких действий только увеличивается отвращение к любым действиям, имитирующим исследование. Достаточно посмотреть на окружающих людей, чтобы увидеть цену всему этому.

Что делает исследование исследованием? Имитация исследования, так же как и имитация радости и счастья, приводит только к опустошению и депрессии или агрессии. Что необходимо, чтобы можно было сказать, что есть исследование? Интерес к чему-то. Как устроено это. Что будет если сделать так. Интерес. Предвкушение узнать, понять, найти новое. Интерес и предвкушение. Предвкушение возникает само собой, если есть интерес, так что… кстати, кроме предвкушения…

Андрей задумался, вспоминая те моменты, когда было интересно что-то исследовать. Интерес. Это центральное. Предвкушение. Ещё возникает упорство. Я могу сидеть голодным, могу откладывать то, что давно бы уже пошел делать. Иногда даже не хочется идти пописать! Возникает иногда решимость. Намного реже, чем упорство. Вообще упорство и решимость образуют какую-то связку… устойчивую пару, аккорд. Но это не всё.

Почему-то трудно вспомнить. Какое исследование можно было бы вспомнить… ерунда какая-то. Словно парализовало воспоминания об этом. Или исследования на самом деле были фиговыми, или сейчас что-то заело, ну и хрен с ним. Конкретного исследования не помнится, зато, как ни странно, получается вспомнить само состояние исследования. Есть еще какие-то озаренные восприятия. Зов есть. Как будто тянет, приманивает неизвестное. О! Неизвестное. Чувство тайны есть совершенно точно. Фигня какая-то… чувство тайны и есть центральное озаренное восприятие в исследовании, как получилось так, что вспомнилось оно последним? Первым вспомнился интерес… но «интерес» — не тот термин. Всё-таки это именно чувство тайны, а интерес – это что-то другое, что часто или может даже всегда переживается вместе с чувством тайны. Интерес связан с чем-то интеллектуальным, в то время как чувство тайны – в чистом виде озаренное восприятие. Значит ещё зов. Ну как минимум эти.

— Трудишься?

Андрей вздрогнул от неожиданности и обернулся. Над ним стояла Илан и заглядывала в блокнот через плечо.

— Уже нет. Кажется, это всё, что я сейчас могу написать. Хочешь прочитать?

— На русском?:)

— А…, да, не подумал:) Хочешь, прочитаю, что тут написано?

Одной минуты хватило, чтобы всё рассказать. Переживаются открытия ярко и время течёт медленно, растягивается, а рассказывается всё это за минуту.

— Что насчет анализа желаний?

— Ничего интересного. Выписал пару десятков… и ничего, не знаю – куда тут копать, так что… не имею ни малейшего понятия, куда двигаться, чтобы искать то, что усилит насыщенность.

— Я бы так не сказала, — неопределенно возразила Илан.

— Не сказала бы что?

— Не важно. Пошли в гестхауз, – Илан потянула его за рукав футболки, — у нас там лекция намечается. Думаю, тебе будет интересно.

— Лекция?:) Лекции я всегда пропускал…

— Давай, давай…, — Илан продолжала его тянуть, пока он вставал, — здесь тебе не университет, где можно подружиться с ректором и всё будет сходить с рук.

— Ты дружила с ректором?

Андрей поднялся, и они неторопливо пошли к посёлку.

— Нет. Я просто сосала ему.

— О!…, — вырвалось у Андрея, и он даже остановился от удивления. – Правда??

— Нет.

— А…:), — он покачал головой и рассмеялся.

— А что? Почему тебя это так удивило?

— Ну…, — он пожал плечами.

— Ты не можешь себе представить меня, сосущей хуй ректору, чтобы получать нужные оценки?

— Да… не могу.

— Потому что я фригидная?

— Нет… потому что ты… независимая, сильная, ты не будешь прогибаться…

— Прогибаться?

Теперь остановилась Илан.

— Значит, сосать хуй, это «прогибаться»? Это унизительно, что ли?

— Сосать хуй и отсасывать за оценку, это разные вещи.

— Конечно, это разные вещи. Отсасывать за оценку намного больше возбуждает.

На лице Андрея отразилось удивление, даже изумление.

— Если это игра…, если это не подчинение, то да, я согласен. Я просто сразу не понял, что это был не просто акт… проституции, что ли, а твоя сексуальная игра, сексуальное приключение.

— Я люблю сексуальные приключения.

Бровь Андрея немного дернулась вверх, и от Илан это не ускользнуло.

— Я не похожа на такую?

— Да… нет… не похожа… Что же тогда ты не сосала хуй ректору, если ты любишь приключения?

— Он был старый и импотент, так что я давала в попку декану, прямо в его кабинете на его столе.

— Правда??

— Нет.

Андрей рассмеялся.

— Что тогда правда?

— Что нас ждут.

— Это хорошо, что нас ждут. Хуже, когда никто тебя не ждёт.

— Эту мудрую сентенцию ты достал из сундука бабушки? Отряхни с неё пыль сначала, — отрезала Илан.

— Ладно… но всё равно приятно, когда тебя ждут приятные тебе люди, правда?

— Приятно, когда приятным тебе людям приятно, а ждут они тебя или нет – дело десятое.

— Десятое… ну может быть, а всё равно приятно:) А ты была когда-нибудь влюблена?

Теперь удивилась Илан.

— Неужели у меня такое мёртвое лицо, что можно заподозрить, что я неспособна влюбляться?

— Нет, просто ты такая, что можно заподозрить, что ты видишь людей насквозь, а при этом влюбиться трудно. Влюбляешься ведь во что? В дорисовки, в фантазии, во что-то загадочное, что, как тебе кажется…

— В загадочное, вот именно, — перебила его Илан. – Тянет к загадочному, правда?

— Ну я об этом и говорю.

— Нет, это я об этом говорю, а ты только поддакиваешь. Тянет к загадочному?

— Ну да, — снова пожал плечами Андрей, — тянет… я и говорю…

— Не только в человеке, а вообще, к загадочному вообще.

— Да, вообще… конечно, таинственное привлекает… и думаю, что это ясно – почему так происходит. Что такое жизнь, жизнь обычного человека? Обыденность, приземленность. Вот и тянет к таинственному. Хоть какое-то развлечение. Фокусники, гадания, дорисовки…

— Ты хочешь сказать, что если твоя жизнь – это не обыденность, то к таинственному уже не тянет?

— Тянет, конечно, но наверное уже не с такой силой.

— Да, не с такой.

— Ну вот…

— Не с такой, — повторила Илан. – С гораздо большей силой тянет. А сейчас меня тянет вон туда, — Илан ткнула пальцем в направлении их гестхауза, — хотя для меня там никакой тайны не предвидится. Хотя… в некотором смысле может и быть… никогда не знаешь, чего можно, а чего нельзя ожидать от… пошли!

В ресторане, залитом солнцем через широкие окна, отчетливо чувствовался приятный запах свежесрубленной древесины. Видимо, гестхауз построили совсем недавно. Но было там и кое что ещё, что бескомпромиссно отодвинуло наслаждение сосновым запахом на задний план. Посреди ресторана, на длинной деревянной скамейке, грубо сколоченной из досок, валялся собственной персоной… Джо!

— Можешь не говорить, как ты безумно рад меня видеть, — приветствовал Джо Андрея, — я читаю это по твоим глазам.

Андрей усмехнулся и покачал головой.

— И я без ложной скромности принимаю как должное твоё восхищение мною, — продолжал Джо. – Я правда восхитителен? Правда?

Андрей не понимал, чего ждёт от него Джо, поэтому просто молча прошел вперед и уселся на пластиковый стул.

— Кажется, он мною не восхищается, — пожаловался Джо, обращаясь к Илан. – Зачем ты его привела? Ты же знаешь, как меня смущает, если в аудитории есть хотя бы один человек, который мною не восхищается? У меня наступает паралич мыслительной способности! Я же творец, я…этот… демиург! Ну в общем мне нужно вдохновение, а как может появиться вдохновение, если на меня смотрят таким унылым взглядом? Нет, я просто-таки требую восторгов! Ну восхищайтесь же мной, восхищайтесь!

— Ну, Джо, — раздался смеющийся голос Алинги, — если ты хочешь, чтобы тобой восхищались, то это очень просто. Рассказывай людям то, что ты знаешь – об озаренных восприятиях, о негативных эмоциях, о всём том, что делает людей несчастными и о том, как этого избежать, как это изменить. Вот тобою и будут восхищаться, вознесут тебя…

— … на Голгофу! – перебил её Джо. – Откуда столько наивности, Ал? Вознесут? Майк, ты тоже так думаешь?

— А?

Майк оторвался от шахматной доски.

— Меня вознесут и облагодетельствуют, если я начну читать лекции о восприятиях?

— Не думаю… скорее всем будет пофиг. Кому это надо? У них вон ребенок…, начальник…, инфляция, пиво… плевать они хотели.

— Ты, видимо, всё ещё не оторвался от своей партии… что, Хэл выигрывает? Ты считаешь, что людям будет все равно, если я начну рассказывать им о том, как разрушать дорисовки, если я расскажу о бессмысленности сексуальных запретах, если…

— Ну нет, конечно, нет. Им не будет всё равно, Джо. Они просто тебя распнут.

— Люди защищают свое право быть несчастными, Ал, — снова обернулся к ней Джо, — и если кто-то говорит, что можно стать счастливым, и что это довольно просто, и если его аргументы очевидны и методы просты и тоже очевидны и легко проверяемы, то как они теперь будут считать себя несчастными? Как будут требовать к себе внимания, жалости и уважения? Ведь теперь они уже не смогут упиваться своими несчастьями как несчастные жертвы неумолимого рока, они не будут чувствовать себя страдающими благородно, и каждый сможет их теперь спросить – а какого черта ты, уважаемый, несчастен? Почему не делаешь вот этого и вот этого, зачем ты мучаешь других и почему позволяешь мучить себя, и почему ты ещё и сам себя мучаешь в сто раз больше, чем это делает над тобою кто-то другой? И как им после этого быть почтенными страдальцами? Они же просто мудаками каким-то станут выглядеть. Мудаками, садистами и мазохистами. Поэтому, Ал, не дождаться мне от них восхищения. Они возненавидят того, кто принесет им работающий план избавления от страданий. Они спокойно воспринимают что угодно – религию, философию, мистику, потому что всем точно известно – это всё благообразная чушь. Но реальный, работающий план освобождения они предадут анафеме вместе с его автором, заклеймят и попробуют уничтожить.

— Ал, а чего ты сама не рассказываешь людям хотя бы о том, что сама знаешь? – Майк уже окончательно отвлекся от партии, и Хэл, скорчив разочарованную физиономию, сгреб фигуры и стал складывать доску. – У тебя, получается, какие-то неадекватные представления об окружающих людях, какие-то романтические иллюзии?

— Нет, я понимаю, как отнесется ко всему этому толпа, Майк. Но мне кажется, что интеллектуальная элита, думающие люди…

— Они проклянут тебя первыми, Ал. – С абсолютной убежденностью ответил Джо. – Все они проститутки, обслуживающие тех, кто признает их право считаться элитой, неужели это не ясно?

— Пока не очень…

— Джо, ты только не забудь, что лекция должна была быть на другую тему, ок?:) – вставила Илан.

— Ал, как ты думаешь – почему водитель автобуса считает умным доктора философии?

— Потому, что он доктор философии.

— Вот именно. Способен ли этот водитель автобуса самостоятельно изучить труды доктора и вынести собственное суждение о том, что тот безусловно умён?

— Нет.

— То есть его суждение основано на чем? На доверии к институтам, которые признают доктора доктором. На чистом доверии. А что это означает? Это означает, что платформа эта очень шаткая. Доверие! Что может быть более шатким и неустойчивым в этом мире? Поэтому…

— Но доктором его признают не дворники, а другие доктора.

— Правильно. Другие доктора, которые живут где?

— Где?

— Где угодно, только не на Марсе, Ал. Они все живут на Земле, окруженные толпами родственников, дворников, секретарш, продавцов, детей, их приятелей, родителей приятелей их детей… А теперь представь себе, что почтенный доктор философии ну, или, профессор физики, вдруг заявит во всеуслышание, что он никак не может понять – почему это [… этот фрагмент запрещен цензурой, полный текст может быть доступен лет через 200…]. Ну если ей этого хочется, если это её забавляет или развлекает или возбуждает? А? То-то. Может быть его защитит Нобелевская премия, которую ему дали в прошлом году? Или его может быть защитят коллеги на кафедре? Работники патентного бюро? Президент страны? Хрен. Большой и развесистый хрен, потому что, даже если они с ним согласятся в тиши своих кабинетов, что крайне маловероятно, учитывая степень промытости мозгов, то у них тоже есть дети, родственники, приятели, приятели детей, родственники приятелей детей, учителя его детей и так далее. И все они его распнут, будь он хоть трижды лауреатом чего угодно.

— Я думаю, что всё ещё хуже, — вставил Хэл, раскачиваясь на стуле и заложив руки назад. – Интеллектуальная элита всегда и во все времена испытывает комплекс вины перед теми, кто трудится руками. И страх. Просто потому, что те, кто не работает головой, всегда считают интеллектуалов тунеядцами и относятся к ним с бааальшим подозрением. И те это знают и чувствуют. И побаиваются. И у них всегда есть потребность, пусть и неосознаваемая, показать себя эдаким «своим парнем» для простого народа. Своего рода «первобытный популизм» – удел не только политиков, но и вообще каждого человека. Так что, как только Джо выступит с этими простыми идеями, первыми на него набросятся именно интеллектуалы, и каждый из них захочет опередить соседа и первым плюнуть в того, кто посмел заявить нечто подобное. Это ведь простой механизм – люди постараются доказать свою приверженность традиционной морали, свою непримиримость к извращенцам, чтобы не дай бог их потом не заподозрили в лояльном отношении, и каждый будет стараться свистеть громче и плевать точнее, чтобы обеспечить себе своего рода алиби, мол вот я какой правоверный, я сразу же, не думая ни секунды в него плюнул, а потом подумал и ещё раз плюнул! Я хороший, я свой!

— Неплохо подмечено, Хэл, – удивился Джо. – С твоими способностями… может тебе чем-нибудь полезным заняться? Ну например, помирить левых и правых где-нибудь в бундестаге или в бундесрате?

— Я подумаю, Джо, спасибо, — картинно раскланялся Хэл, не слезая со стула. – Я лучше для начала помирю Илан и Алингу.

Глаза Джо немного округлились, и он удивлённо посмотрел на Илан.

— Джо…, — игриво-возмущенно промычала Илан. – Давай уже… ну что ты слушаешь этого идиота, не надо нас с Алингой мирить, мы и не ссорились.

— Да, не ссорились! – не отставал Хэл. – Видел я, как вы чуть не подрались там. Чё, Энди не поделили? Парень конечно завидный…

— ОК, хорошо…, — Джо подошел к окну и постоял около него, вглядываясь в лесистые горы напротив. – Марс ставит опыты над туристами, Хэл ставит опыты над собой, а я ставлю опыты над вами, как вам известно. Ну и вроде никто не возражает?

Он оглянулся, окинул всех взглядом и снова отвернулся к окну.

— Не возражает. Хочу подложить вам…

— Свинью! – вырвалось у Андрея.

Алинга коротко рассмеялась, Майк тоже хрюкнул.

— Свинью??

— Это русская поговорка, — пояснил Андрей.

— Свиньи плохо пахнут, а то, что я хочу вам рассказать, пахнет хорошо… Карлос!

— А? – отозвался тот.

— Давай, ты будешь подопытной свиньей.

Карлос хрюкнул, поднялся со стула и выпрямился.

— Мне встать на четвереньки?

— Можно…, — согласился Джо, — но не обязательно. Что увеличивает насыщенность твоей жизни? Перечисли.

Андрей достал блокнот и ручку. Остальные тоже зашуршали бумагой.

— Варёные в мешочек яйца… тосты… ну и пожалуй…

— Перечисли основные позиции.

— Секс…, — начал Хэл, но Джо его перебил.

— Отлично. Обобщенно скажем – приятные ощущения. Сексуальное удовольствие, наслаждение в теле, удовольствие от физической активности…

— Удовольствие от омлета, — продолжал настаивать Хэл.

— Удовольствие от вкусовых ощущений, — согласился Джо. – Приятные ощущений, короче. Что дальше? Что ещё?

— Озарённые уверенности, — вставил Майк.

— Вау! – Хэл повернулся к Майку и удивлённо покачал головой. – А мне вот в голову приходит секс и омлет…

— Это потому что я уже позавтракал:)

— Вот чёрт…

Хэл помахал руками, чтобы привлечь внимание гида, и быстро продиктовал ему заказ.

— Озарённые уверенности, хорошо, — подтвердил Джо. – Они в самом деле увеличивают насыщенность жизни, делая это незаметно, но мощно.

— Например какие? – поинтересовался Андрей. – Мне как-то сложно представить, что имеется в виду.

— Всё только начинается, — подсказала Крыся, сидящая к нему ближе всех.

— Не понял… в каком смысле?

— В прямом. Это пример озаренной уверенности. Точнее – фраза, которая выражает эту уверенность.

— А, блин…:) Всё только начинается… всё только начинается… а клёво… У меня такой уверенности нет. Иногда она появляется, но очень редко, и мне в голову не приходило, что её можно культивировать специально.

— В голову много чего не приходит, — вмешался Джо, — и из неё легко всё уходит, забывается, вытесняется текущими восприятиями. Поэтому нужно наводить порядок, Энди. Порядок в голове. Поэтому хороший менеджер покупает себе блокнот для записей. Очень хороший ещё и в самом деле туда эти дела записывает. А отличный менеджер ещё и смотрит в свои записи. А чем ты отличаешься от менеджера? Ничем. Просто у нас разный объект менеджмента. Работа с восприятиями требует чисто инженерного подхода – это вам всем известно, и управление работой с восприятиями требует обычного менеджмента.

— Мне такое сравнение тоже не приходило в голову, — заметил Майк.

— Просто ты, Майк, находишься в состоянии, так сказать, дикого капитализма. Ты научился производить, но ты ещё не задумался о бухгалтерии, менеджменте и маркетинге. А зачем? Вроде и так хорошо… станок работает, продукция потребляется, что-то зарабатывается… так же и ты. Зачем тебе менеджмент? И так полно интересных экспериментов, неприятные восприятия заменяются приятными, появляются какие-то открытия, куда же больше?

Джо замолчал, но все, видимо, восприняли его вопрос как риторический.

— Я скажу, зачем, — продолжил он. – Затем, что хорошему капиталисту «просто какой-то прибыли» мало. Он входит во вкус. Ему нравится инвестировать, строить, развивать свой бизнес, укрупнять свой капитал, влиять на политику, на общество, осуществлять благотворительные проекты и так далее. Ему начинает всё это сильно нравиться и он хочет большего. Вы тоже, спустя какое-то время «дикого управления восприятиями», захотите чего-то большего, и поэтому вам понадобится и менеджмент и маркетинг.

— Маркетинг?:) Ты серьезно? – с изумлением на лице произнесла Крыся. – Маркетинг… для кого, не понимаю. Может и рекламу давать?:)

— Для себя, — совершенно серьезно ответил Джо. – Маркетинг для себя. И рекламу, представь себе, можно сделать для себя же и сделать её эффективным способом достижения чего?

— Ну чего…

— Ну чего, да, чего? Для чего вообще это всё? Ваши эксперименты, управление восприятиями, путешествия, секс, ну для чего всё это?

— Чтобы было приятно жить.

— Вот именно, Крыся, чтобы было приятно жить. Чтобы насыщенность росла. Капиталист наращивает капитал. Вы наращиваете насыщенность вашей жизни. Капиталист для наращивания прибыли использует инженерию в широком смысле этого слова – он строит предприятие с помощью инженеров и их знаний в области строительства конструкций, он использует «инженерию элементов», проще говоря физику и химию, чтобы производить там свою продукцию, и «инженерию производственных процессов», то есть менеджмент, и ещё он использует инженерию продаж, то есть маркетинг. Вы все – капиталисты. Ваш капитал – насыщенность. Это понятно? Понятно. Давайте введем пару терминов.

Джо замолчал и выжидающе осмотрел аудиторию.

— Записывайте! Хороший менеджер не просто имеет блокнот, он пользуется им. Первое: «горизонт насыщенности». Это такое состояние, в котором не испытывается дефицита насыщенности. Очень просто. Всем понятно? Ну всем понятно. Дальше.

— Жаль, что остальные не услышат этого.

— Услышат, Ал, если ты всё запишешь и расскажешь им, — отрезал Джо. – Дальше. «Экватор насыщенности». Это максимальный уровень насыщенности, который может быть достигнут с помощью реализации обычных радостных желаний. Кое для кого это новость, но вот таковы факты. Существование экватора насыщенности отражает тот факт, что в процессе реализации радостных желаний человек неизбежно рано или поздно подходит к состоянию, когда горизонт насыщенности оказывается недостижимым, и мало того – дефицит насыщенности перестает быть комфортным. Это ведь приятно – радостно хотеть чего-то? Хотеть трахаться приятно, Энди?

— Очень! – неожиданно громко для самого себя выкрикнул Андрей под общий смех.

— Хотеть большей насыщенности – тоже. Дефицит насыщенности – приятное состояние, но если отрыв от уровня горизонта становится слишком большим, то состояние становится неприятным. Уверен, что каждый из вас переживал и то, и другое, поэтому – ещё пара терминов. Приятный  дефицит насыщенности назовем…

— Приятным:)

— Майк… мои поздравления:) – Джо сложил свои руки в рукопожатии и потряс ими перед собой. – Ну, я не буду злоупотреблять вниманием аудитории, и без дополнительных отступлений скажу, что неприятный дефицит мы назовём неприятным. Чудесно. Самое сложное позади, поздравляю всех с этим. Теперь остались разные мелочи… Энди, ты смог бы прожить интересную и насыщенную жизнь в том ужасном случае, если бы оказалось так, что тебе трахаться и тискаться не с кем? Ну допустим ты улетел в космическом корабле к открытый космос. Интернет, телевидение, телефон – всё это есть, а вот секса уже нет и не будет. Ты смог бы прожить интересную жизнь, тем не менее?

— Конечно.

— Обратите внимание – Энди задумался лишь на пару секунд – то есть на такое время, которое требуется для ответа на вопрос, на который думать вообще не нужно. При этом секс для него очень важен, да?

— Охуенно важен!:)

— Охуенно важен для него секс, а насыщенную до краев жизнь прожить без секса тем не менее можно. Дальше. Можно ли прожить насыщенную жизнь без любого вида наслаждения? Вот допустим поразила тебя ужасная болезнь, так что тело потеряло почему-то способность чувствовать удовольствие и от секса, и от еды, и чистое наслаждение недоступно. Проживешь насыщенную жизнь, Энди?

— Проживу.

— Тоже нет сомнений.

— Никаких сомнений нет, — уверенно подтвердил Андрей.

— Отлично. Пошли дальше. Теперь новая страшная болезнь поразила Энди, и он потерял способность получать интеллектуальное удовольствие – от шахмат, дискуссий, рассудочных ясностей, изучении наук.

— В дополнение к потери секса и телесному удовольствию?

— Ага, Энди забеспокоился:) – рассмеялся Джо. – Ну неважно. Допустим, что мы рассматриваем каждую болезнь в отдельности, то есть сейчас тебя поразило что-то, что напрочь уничтожило удовольствие от интеллектуальной деятельности, но все остальное доступно – наслаждение, секс, озаренные восприятия и так далее.

— Нет, ну просто… если представить себе, что именно вот всё это потеряно – и потеря физического наслаждения, и интеллектуального, то становится сильно некомфортно, хотя даже в этом случае нет сомнений, что проживу жизнь насыщенно – просто потому, что озаренные восприятия позволяют насытить жизнь до предела.

— Хорошо, значит подошли к озаренным восприятиям, — подытожил Джо. – Понятно, что к этому всё и шло. Без озаренных восприятий…

— Тут тоже думать нечего, — перебил его Андрей. – Без них никакой насыщенной жизни быть не может.

— Это понятно всем, да, давай теперь поподробнее посмотрим… без чувства красоты прожить можно?

— Можно.

— Можно? — переспросил Джо, оглядев всех.

— Можно, — кивнул Майк.

— А без нежности?

— Блин, Джо, ты садист, — пробурчала Крыся.

— Нет, я не садист.

— Садист! … то без красоты, то без нежности, садюга…

Крыся подошла к Илан, обняла её сзади, засунув руки под футболку, и положила руки на грудки, потом потерлась носом об её ухо и уткнулась губами в шею.

— В каждого из нас непрерывно врезается наша судьба, Крыся, и в любой момент мы можем остаться без нежности или без красоты, или даже без понимания того – без чего мы остались, так что уж лучше заранее понять, без чего мы выживем, а без чего – нет, чтобы беречь и развивать и поливать и удобрять то, без чего не будет жизни.

— Ну Джо…, это ты сказал, — удивленно произнес Карлос, сидящий, по своему обыкновению, в дальнем углу. – Если бы я мог изрекать такие сентенции, Крыся давно бы уже меня зауважала…, глядишь, и рабство было бы более эффективным… записывать что ли за тобой?

— Записывай… ну так что с нежностью? – Кивнул Джо в сторону Андрея.

— С нежностью хорошо, а без нежности хуёво, но если представить, что нежности я испытывать никогда не буду… как бы это только представить…, — Андрей замолчал. – Я смогу прожить очень насыщенную жизнь без нежности, так как у меня остается еще очень много других озаренных восприятий.

— А в самом деле, Крыся, прав ведь Джо, — продолжил неожиданно Карлос. — В каждый момент в нас врезается наша судьба. В каждый момент мы подвергаемся воздействию зримых и незримых сил. Вот прямо сейчас может спонтанно проявиться сфера пустоты, а может не проявиться, и от чего это зависит, я знаю лишь приблизительно. Я знаю только вероятности. Я знаю, что такие-то восприятия уменьшат вероятность наступления определенных состояний, а такие-то увеличат, но что произойдет в каждый данный момент… мы этого никогда не способны узнать с точностью, и вот эта принципиальная вероятностность нашего существования… врезается в нас каждую секунду, накладывается на наши желания и решения.

— Ну и что? Меня это мало беспокоит. Не возникнет сейчас, возникнет через минуту или две, какая разница? Я скучать не буду.

— Разница… нет разницы, согласен. Просто мне интересен сам этот факт. Ну сам факт того, что мы никогда не можем быть в точности уверены, что будем испытывать в такой-то момент.

— Чем интересен?

— Не знаю. Не могу зацепить это. Просто когда понимаю это, возникает…

— Изумление, — подсказал Джо.

— Ну что-то вроде… да. Но почему?

— А почему возникает чувство красоты? А почему возникает зов?

— Не знаю, Джо. Есть озаренные факторы, которые являются триггерами. Девочка или набегающая волна могут стать триггерами для чувства красоты, или та же волна может стать триггером для чувства тайны… но как работают озаренные факторы, мне не очень понятно. Непонятно. Раньше я думал, что дело в ассоциациях, но это очевидно не так. Причем тут ассоциации вообще?

— Может наоборот, Карлос? Может ассоциации и возникают в результате того, что какое-то восприятие становится триггером для других.

— Давайте ближе к делу, господа учёные! – Джо похлопал ладонью по ляжке. Итак, без нежности прожить можно. Можно прожить насыщенную жизнь. Видимо, это касается каждого озаренного восприятия в отдельности.

Джо замолчал и несколько секунд стоял, глядя в пол, затем поднял взгляд.

— Правильно?

Ему никто не ответил.

— Энди?

— Да… вроде да, — неуверенно согласился Андрей.

— Я не уверена.

— В чем сомнения, Ал?

— Не знаю. Просто пока не уверена, перебираю их по очереди…

— Без упорства прожить насыщенную жизнь трудно.

Это был голос Таши, которая до сих пор оставалась для Андрея человеком, понятным менее всех остальных. Не в силу какой-то таинственности, а просто потому, что они редко пересекались, редко общались, хотя с другими она была гораздо более открытой и общительной.

— Я не спрашиваю – трудно или легко, я спрашиваю – можно или нельзя, — ответил Джо.

— Можно ли прожить насыщенную жизнь без упорства…, — голос Таши звучал немного растерянно. – Какая-то неожиданная постановка вопроса…

— Ну наверное всё-таки можно. Точно можно, — вставил Хэл.

— Это нам говорит человек, у которого упорства хватит на десятерых:), — рассмеялся Майк.

— Вот именно, — невозмутимо парировал Хэл. – Поэтому я и могу хорошо себе представить, каково это, жизнь без упорства. Прожить можно. Ну хотя бы потому, что многие вещи без упорства достижимы, хоть и медленнее. И конечно, направление исследований будет сильно ограничено только тем, что дается легко, без особого труда… что?

На лице Джо появилась легкая улыбка, и Хэл это заметил.

— Нет, ничего, продолжай…

— Ну как же, ничего…, — подозрительно прищурился Хэл. – Как бы не так… Что я сказал? Что исследования были бы сильно ограничены теми направлениями, которые поддаются легко, открываются без труда. Например, если мне легко дается нежность, я мог бы порождать ее безо всякого упорства, просто пользуясь желанием, используя озаренные факторы. И конечно жизнь была бы насыщенной. Я бы наблюдал – как и что во мне меняется под действием нежности и других резонирующих с ней озаренных восприятий, я бы все равно менялся.

— Да, получается что отсутствие любого конкретного озаренного восприятия не может ничего кардинально изменить, Джо, — вставил Майк, — просто в силу того факта, что ты всё равно сможешь испытывать все остальные, и твое путешествие будет продолжаться, жизнь все равно будет насыщена.

Джо утвердительно покачал головой, но как-то двусмысленно, вроде как и соглашаясь, но в то же время можно было понять по его слегка приподнятым бровям и едва уловимой усмешке, что тут есть какой-то подвох, и первой это поняла Алинга.

— Ща. Тут что-то не так, Майк. Давай по очереди. Просто возьмем таблицу озаренных восприятий и пройдется по ней, переберем одно за другим. Но это потребует немного времени, — Алинга вопросительно взглянула на Джо, и тот пожал плечами.

— Как угодно, мы никуда не спешим, Ал.

— ОК, тогда…

Алинга достала блокнот, быстро пролистала его до нужной страницы и задумалась. Крыся оторвалась от Илан и подошла к ней, заглядывая через плечо. Таша и Хэл тоже подошли, в то время как остальные достали свои блокноты.

Несколько минут стояла полная тишина. Лишь иногда кто-то слегка откашливался, поскрипывали стулья. Джо прошелся из угла в угол, потом ещё раз. И ещё.

Наконец Крыся ткнула пальцем куда-то в блокнот Алинги, и та, спустя секунду, кивнула.

— Симпатия, Джо. Мне кажется, что лишившись симпатии… нет, сейчас. Хочу ещё представить.

— Мне кажется, что симпатия хоть и важнейшее из озаренных восприятий, но жить насыщенно можно и без него, — пробормотал Хэл. – Ведь если нет никого, к кому я испытывал бы симпатию…

— Нет, Хэл, ты подменяешь вопрос, — тут же возразила Алинга. – Речь не о том – есть ли кто или нет кого-то, к кому ты можешь сейчас, в данный момент испытывать симпатию. Речь о способности испытывания симпатии вообще. И если представить себе, что все близкие, все симпатичные тебе люди исчезли, умерли… нет, это неважно, всё равно ты будешь испытывать к ним симпатию, вспоминая их, и ты будешь испытывать симпатию к тем, кто может появиться, пусть даже это займет длительное время или пусть даже это случится уже после твоей смерти! Я имею в виду, что ты можешь испытывать симпатию к вымышленному образу. К образу вымышленного человека, который, как ты надеешься, когда-нибудь появится.

— Согласен. Хорошо. Всё равно. Допустим, я не испытываю симпатии, но всё равно мне доступно всё остальное, и я могу исследовать, я могу…

Хэл замолчал, пристально вглядываясь в лицо Джо, но ничего не произнося.

— Снова «горячо», да, Джо? – вкрадчиво спросил он?

Никакой реакции.

— Сейчас я сказал, что могу исследовать. В первый раз, когда у тебя была такая же хитрожопая морда, я говорил о путешествии в озаренных восприятиях, о исследованиях. Исследования. Хотел ты того или нет, Джо, но я тебя раскусил:) Исследования, правильно? Правильно, — не дожидаясь реакции Джо заключил он. – Исследования…

— Это интересно, — встрял Карлос. – Ты что же хочешь сказать, что мы не сможем прожить интересной, насыщенной жизнью без исследований…

Эту фразу он начал вопросительно, но последние слова произнес понижающейся интонацией, так что в целом она прозвучала как утверждение.

— Это кажется неверным, с одной стороны, и всё-таки… наверное это так и есть, пока непонятно, — отметил Майк. – В самом деле, если у нас отнять наши исследования… что тогда будет в жизни?

— Но ведь ты по-прежнему сможешь испытывать озаренные восприятия, — напомнила Таша.

— Ну и что? Таша, представь себе – ты испытываешь… ну, скажем, нежность или чувство красоты. Прекрасно. Но ты не можешь исследовать себя в этом состоянии, ты не можешь продвигаться ни на шаг. Никакой динамики. Вот состояние красоты, вот состояние нежности, и ты не можешь и не хочешь узнавать – что изменится, если ты будешь переживать их интенсивнее и дольше, ты не сможешь изучать новые их оттенки.

— Всё равно, Майк, когда я испытываю озаренные восприятия, особенно интенсивные, моя жизнь насыщена, и очень сильно.

— Я согласен…, но тут что-то не то! Очень трудно разорвать неразрывное, блин… Как оторвать озаренные восприятия, их переживание от того, что это всегда сопровождается и наслаждением от их изучения, предвкушением открытия новых состояний… тут вообще странно, ведь говорить об озаренных восприятиях как о чем-то неизменном невозможно – мы знаем, что переживание интенсивного изменения своей жизни, переживание насыщенности неразрывно связано с ними! Я могу переживать чувств красоты совершенно без изменений, никаких новых оттенков – вот переживаю и переживаю. Формально говоря, динамики нет вообще, ведь нет ничего нового, и мои описания того, что я переживаю будут совершенно идентичны, я даже если для самого себя буду что-то говорить вслух, чтобы поддерживать эти переживания, вполне вероятно буду при этом твердить одну и ту же фразу! Со стороны как это будет выглядеть?:) И в то же время сама природа озаренных восприятий такова, что их переживание уже в ту же самую секунду и есть насыщенность! Нет никакого способа оторвать их от насыщенности, и в ту же самую секунду есть состояние интенсивного путешествия, изменения. Они не изменяются по своим качествам, но по своей природе они не… ну их невозможно оторвать от чувства интенсивных перемен, соприкосновения с новым, с тайной!

— Майк прав, — вмешался Джо, — и нам всем это известно. Конечно, нельзя разорвать то, что разорвать нельзя. Насыщенность и чувство путешествия, чувство перемен неразрывно от озаренных восприятий, но такая попытка абстрагироваться и попробовать себе разорвать вот это неразрывное все равно интересна. В общем, ты правильно меня понял, Хэл. Именно об этом я и хотел сказать. Чувство тайны играет особенную роль в жизни человека. Исследование – это и есть совокупность желаний и действий, которые вызываются к жизни чувством тайны.

— А как быть с тем, что говорила Таша?

— Она тоже права. Озаренные восприятия конечно самим фактом своего существования порождают насыщенность, и чувство путешествия и исследования – они неразрывны, но этот мысленный эксперимент я хотел провести именно для того, чтобы осветить во всем этом роль чувства тайны. Без чувства тайны наша жизнь умерла бы, и озаренные восприятия умерли бы – на самом деле такая пара понятий как «озаренные восприятия» и «без чувства тайны» — это оксюморон, не более того. Это как «хлопок одной ладони» — нечто такое, что предназначено для акцентирования внимания на чем-то таком, что по-другому выявить сложно.

— Ну, Джо…, — улыбнулась Таша, — боюсь, что мне сложновато следить за твоими абстракциями:) Что всё это означает практически?

— Мне самому за ними сложновато следить:), — тоже с улыбкой признал Джо, — ладно, практически это означает следующее, записывайте… записывайте! Вот… Термин «тропик насыщенности» означает такой максимальный уровень насыщенности, который достижим только с помощью соприкосновения с непознанным, в отношении которого возникает чувство тайны, желание исследовать, зов, устремленность, упорство. Предлагаю в будущем термином «непознанное» обозначать именно такое непознанное, а все остальное будем называть «неизвестным», согласны? Например, состав атмосферы Меркурия мне неизвестен…

— Вранье! – резко перебила его Илан. – Сам вчера мне рассказывал!

— Илан, ща отшлепаю, — угрожающе проговорила Алинга.

— … неизвестен, — продолжил Джо, — но не так-то уж и хочется, значит это просто «неизвестное», а структура кластера твёрдости мне тоже неизвестна… допустим, неизвестна:), но когда я думаю о нём, когда испытываю те или иные эпизоды этого кластера, то возникает вот вся эта стая озаренных восприятий, и значит это мы называем «непознанным». Фактически, наша задача состоит в том, чтобы найти захватывающее непознанное. Непознанное, которое манило бы нас как магнитом.

— Ну, Джо…, — покачал головой Хэл, — кажется, из-за тебя во мне рождается новый циклон:) То, что ты говоришь… это очень интересно. Я ведь только сейчас понимаю, что испытывал зов лишь несколько раз в жизни. Вспомнить это восприятие я сейчас могу, могу испытать его, но когда я занимался осознанными сновидениями, часто ли я его испытывал? Нет… На самом деле – редко испытывал! Значит для меня это не такое уж и захватывающее непознанное. Хотя, как только были хотя бы малейшие результаты, то зов появлялся. Значит, всё-таки для меня это захватывающее:) Просто мало результатов.

— Но сейчас ситуация меняется, Хэл, — произнес Майк. – К исследованию осознанных сновидений добавляется исследование самого процесса исследования! Мне это очень интересно.

— И ещё, — Джо приподнял руку, чтобы привлечь внимание, — допустим, вы обнаруживаете какое-либо захватывающее непознанное… ну, давайте говорить просто «непознанное», так как по нашему определению оно только и может быть захватывающим… это приводит к тому, что к нему подцепляются желания-спутники.

Джо замолчал как будто для того, чтобы подчеркнуть важность сказанного.

— Желания-спутники, — повторил он. – Если есть что-то такое, что тянет меня, что наполняет меня через край, то вокруг него обязательно будут возникать желания-спутники, причем совершенно необязательно, чтобы они были логически тесно связаны. Например, если есть офигенно интересное исследование, то почти наверняка усилится и станет сопровождаться сильным предвкушением желание сильного и упругого тела. Желание физической активности станет сильнее и приятнее, просто потому, что тебе хочется иметь здоровое, сильное тело, чтобы не отвлекаться на неприятные ощущения, чтобы приятные ощущения подпитывали озаренный фон, который будет подпитывать все остальное. Вокруг непознанного возникает целая свора радостных желаний. Они образуют структуру, наверху которой находятся самые сильные — циклоны. Эта структура радостных желаний… давайте назовем её каким-нибудь словом, кстати. Какие идеи?

— Паутина!

— Заросли.

— Куст!

— Реактор.

— Ну пусть будет «куст»:) Говорить о том, что у меня или у тебя есть куст, можно только в том случае, если есть циклоны, вокруг которых эти кусты и вырастают, собираясь в устойчивые структуры. Если циклонов нет, то и структуры нет, а есть просто сменяющие друг друга разные желания, пусть и радостные, но хаотичные, слабо выраженные. Кстати…, — Джо бросил взгляд на Илан и снова отвёл его, — когда мы исследуем что-либо, то вполне естественно, что нам хочется вводить термины, которыми мы обозначаем определенные процессы или совокупности восприятий, это ведь естественно?

Вопрос был понят как риторический. Во всяком случае, никто не издал ни звука.

— Это естественно. И что отсюда следует? Что отсюда следует, если вспомнить о кластерах? Отсюда следует, что потребность в создании терминологии, желание придумывать термины является эпизодом таинственного кластера.

— Значит, когда я трахаюсь, вкусно ем, путешествую, получаю кучу впечатлений, реализую радостные желания, то могу добраться до экватора насыщенности, — встрял Андрей, — … блин, теперь понятно! Значит, делая всё это, я увеличивал свою насыщенность, наращивал полноту своей жизни до тех пор, пока не добрался до экватора. А дальше продвинуться таким же способом было просто невозможно! Поэтому постепенно дефицит насыщенности стал становиться неприятным, и я как идиот пытался заткнуть эту дыру единственным известным мне способом – продолжая реализовывать радостные желания…

— Я бы не сказал, что ты действовал как идиот, Энди, — возразил Джо. – Это совершенно естественно. Если ты добился столь многого каким-то определенным методом, да еще если учесть, что это очень приятный метод, то что удивительного в том, что ты попробовал выжать из него что-то большее?

— Ну это да, я имел в виду, что я как идиот пытался выжать из него большую насыщенность, даже не задумываясь над тем, что никакого продвижения дальше нет, а если продвижения нет, так это и значит, что надо остановиться и подумать… отсюда возникало и нарастало недовольство… блин, я был как танк.

— Похоже, не только ты, Энди, — добавил Хэл.

— Почему? Ведь ты-то как раз занимался именно исследованиями.

— Занимался. Но…

— Кажется, я понял, — подхватил Карлос. – Я тоже занимался исследованиями. У тебя осознанные сновидения, у меня – психическая хирургия. Значит по идее мы как раз и могли достичь тропика насыщенности… и мы его и достигли.

— В чем тогда была наша ошибка?

— В том, что мы перли как танки, то же что и у Энди, просто на другом витке спирали. Смотри, я вижу это так… Джо, смотри что у меня получается.

Джо сделал пригласительный жест рукой,  предлагая Карлосу продолжать, и сел.

— Мы исследуем, испытываем сопутствующие озаренные восприятия, прикасаемся к непознанному, это вызывает в нас мощный прилив насыщенности жизни, интенсивности всех привлекательных состояний… интересно, кстати, а почему так?… ну ладно, об этом потом, просто хочу… ща…

Карлос сделал быструю пометку в блокноте.

— … и когда наши исследования заходят в тупик, что происходит? Между нами и непознанным как бы возникает барьер. Этот барьер отрезает нас напрочь от источника насыщенной жизни. Насыщенность жизни резко падает, а дальше – всё как у Энди – мы как танки прём дальше, мы стараемся изо всех сил пробить барьер, получить какие-то результаты, которые продвинули бы нас дальше, а он не поддаётся, ну по разным причинам, даже неважно по каким. Может не додумались до чего-то, может чего-то не хватает, это не важно, важно другое, что в этот момент надо было бы остановиться, отдать себе отчет в происходящем…

— И что бы это изменило?

— Энди, это изменило бы ситуацию, в которой все наши яйца оказались в одной корзине. Почему наше развитие такое кособокое? Почему мы прем в одном направлении вместо того, чтобы поискать – какие еще исследования интересны? Ведь на самом деле до хрена всего интересного! Как получилось так, что другие направления для исследований оказались загнанными в угол? Полное впечатление охуения от желания обладания результатом.

— То есть, вы обросли механическими желаниями?

— Возможно. Возможно Хэлу хотелось не только пробиться к непознанному, но ещё и покрасоваться перед другими своими достижениями. Возможно мне хотелось не только добиться ясности в том, как можно содействовать человеку в его попытках изменить свою жизнь, но ещё и непременно стать первым, первооткрывателем, основоположником, так сказать. Мы стали профессионалами в худшем смысле этого слова, когда весь мир перестает существовать, наш собственный мир, заметь! И радостное желание превращается в идею-фикс. Блин, это точно так и есть. Если бы не было чего-то такого, мы бы следовали радостным желаниям, у нас было бы несколько направлений для исследования – ну просто потому, что человек вообще многогранное существо. Сейчас понятно… если парень внушает себе, что ему хочется трахаться всегда только с одной девочкой, то от этого его сексуальность умирает, это закон природы, от него не спрячешься – подавление радостных желаний убивает. И наше стремление исследовать тоже стало умирать просто в силу того, что мы постепенно, тихой сапой начали подавлять самих себя, мы не позволяли себе отвлечься на получение удовольствия, и исследование превратилось в идею-фикс, мы превратились в аппарат для добывания результата, результат должен быть получен любой ценой, в итоге мы стали как неисправный буксующий грузовик – одно колесо крутится изо всех сил, а другие заблокировались.

— А я думаю, дело еще не только в этом, — задумчиво произнес Майк. – Смотри, вот возьмем… Энди. Рассмотрим его ситуацию. Встань, Энди, мы тебя рассмотрим.

На лице Андрея отразилось недоумение, и Алинга рассмеялась.

— Да, Энди, встань и разденься, пожалуйста, Майк тебя рассмотрит:)

— Ну я могу…

— Ладно, голым я тебя ещё успею рассмотреть… значит возьмем Энди. По какой-то причине он не успел обнаружить что-то такое, что его захватило бы, что сделало бы его исследователем, и в итоге его уровень насыщенности постоянно колеблется где-то там, за экватором. Желаний становится больше – и насыщенность подрастает. Становится меньше – падает, и нет ничего, что могло бы ему компенсировать этот дефицит интересов. С нами – по-другому. У нас есть то, что действует как насос насыщенности, и мы почти постоянно находимся выше экватора! Это значит, что у нас всегда или почти всегда налицо условия, которые являются благоприятной атмосферой, благоприятной почвой для произрастания радостных желаний, которые в свою очередь удобряют почву. Но мы сталкиваемся с той же проблемой на другом уровне. Стоит только нашим исследованиям забуксовать, как мы оказываемся в положении, когда нет чего-то такого, что подняло бы уровень насыщенности! Что создало бы условия, при которых мы или другое исследование начали бы развивать, или в текущем нашли бы какой-то иной подход, или просто усилили бы упорство. Короче говоря…

— Короче говоря, вопрос стоит ребром, — перебил его Хэл. – Есть ли что-то такое, что позволяет повысить уровень насыщенности выше уровня тропика? Что скажешь, Джо? А ты что скажешь, Илан?

Илан пожала плечами.

— Это его игра, ему и карты в руки, — кивнула она в сторону Джо.

— Есть, — коротко сказал Джо. – Что-то такое есть, что позволяет забраться ещё выше тропика.

— Подожди, Джо, — остановила его Алинга. – Если есть что-то такое, что делает насыщенность ещё более высокой, чем насыщенность жизни при интересном, интенсивном исследовании, при соприкосновении с непознанным… то это… то такая насыщенность должна быть исключительно высокой! Из этого кое-что следует. Вы понимаете?

Она обвела взглядом присутствующих в комнате.

— Кажется да, — кивнул Майк. – При такой насыщенности озаренные восприятия должны возникать непрерывно, наверное.

— Ладно, давайте заканчивать.

Джо встал и снова подошел к окну.

— Я вам советую изучать кластеры. Можно начать с тех, которые лежат, так сказать, на поверхности – приятный кластер, твердый, таинственный и сексуальный. О приятном Илан уже вам рассказывала. Твёрдый – это кластер эпизодов, группирующихся вокруг твёрдости, как вы можете догадаться – специфического озаренного ощущения. Таинственный…

— Я испытывал твердость много раз, но…, — Хэл развел руками, — почему я не замечал ничего такого, что я мог бы сейчас включить в кластер твердости?

— Не знаю, может просто не думал об этом, не обращал внимания.

— Мне даже в голову не приходит, что я мог бы туда включить!

— То есть ты не понимаешь… у тебя нет опыта того, какие состояния спонтанно возникают при твердости? – Удивился Джо.

— Да, вот именно, не понимаю, — настаивал Хэл.

— Это ерунда, — категорически отмахнулся Джо. – Такого не может быть. Я сейчас тебе скажу, и ты тут же скажешь «а…, ну это…, конечно».

— Да нет же, Джо, я в самом деле…

Хэл замолчал, недоуменно покачивая головой.

— Анестезия. Незнакомо?

— Анестезия?? Но…

— Никаких «но». Знакомо или нет? – прицепился к нему Джо.

— Да погоди, Джо. Под анестезией мы имеем в виду состояние, когда тело становится как будто бы менее чувствительным к негативному фону, к неприятным ощущениям. Примерно как если выпить что-нибудь злоебучее, какой-нибудь злоебучий анальгетик от сильной боли. Тело словно покрывается броней, через которую никакая боль, никакие неприятные ощущения проникнуть не могут, при этом негативный фон тоже отталкивается, как магнитом. Ну так это же…

— Что «это же»?

— Это же свойство твёрдости…

— Это не свойство твёрдости, Хэл. Это самостоятельное восприятие, которое легко возникает, когда интенсивность твёрдости достигает высокой интенсивности, особенно если эта твердость в области горла. Записывайте…, — кивнул он остальным. – Анестезия. А отрешенность?

— Отрешенность…

Хэл задумался на несколько секунд.

— Точно, отрешенность точно входит в кластер твердости, — неуверенно произнесла Таша. – Да, точно, — сказала она уже увереннее.

— Как видите, надо наблюдать, — подытожил Джо. – Исследование кластеров даст вам в руки новые возможности, позволит прокладывать оптимальный маршрут. Например, захочет Хэл исследовать отрешенность. И что он будет делать? Он как дурак выкопает откуда-нибудь замшелый озаренный фактор, который уже давным-давно не работает, покорячится над ним, плюнет. Потом попробует породить отрешенность напрямую. Покорячится и снова плюнет. И куда денется его интерес к отрешенности? Отправится на помойку. Теперь вообразим другого Хэла – вооруженного знаниями о кластерах и опытом их исследования. Что сделает такой Хэл, продвинутый, Хэл 2.0? Он подойдет к Таше и начнёт целовать ей грудки, потом полижет ей письку, а потом они потрахаются. Пока он будет её вылизывать и трахать, он будет испытывать сильное сексуальное возбуждение. Почему он это сделает? Да потому, что знает, что в сексуальный кластер входит наслаждение. В сексуальный кластер входит также состояние на грани оргазма, так как это очень приятно. И вот они будут трахаться на грани оргазма, после чего с высокой вероятностью у Хэла возникнет наслаждение в груди. Особенно, если он форсирует эту связь, то есть если он будет ждать это наслаждение. Это значит, что Хэл таким образом проявит приятный кластер. Зачем он это сделает? Затем, что он знает, что наслаждение имеет прямую связь с твёрдостью. Он форсирует эту связь и испытывает твердость. А твердость он испытать захочет почему? Ну потому, что он знает, что в твердый кластер входит отрешенность, которая возникает посредством проявления анестезии. Вот и всё. И что будет с его интересом к твердости? Он вырастет до небес, потому что твердость – это нечто такое, что ведёт очень далеко и открывает удивительные тайны… так что вот. Учите кластеры. Понятно?

— Чего это ты сегодня такой добрый, — подозрительно спросил Хэл. – На тебя это непохоже. Илан, что это с ним? Что это он расщедрился на рассказы? Расскажи лучше, Джо, что это за хрень у тебя мерцающая, а? Слабо?

— Всему свое время, Хэл, — спокойно парировал Джо. – Не торопись, будет тебе и мерцающая хрень.

Андрей вспомнил, как там, на Амбоне, он вторично взял в руки эту «хрень». Она была не совсем похожа на ту, что он видел на Кат-Ба. Почти такая же, но мерцающие огни были немного другими. С полчаса они с Хэлом пытались что-то с ней сделать, прыгали вокруг нее как дикари вокруг консервной банки. С тем же результатом. Хэл и свистел в нее, и общупывал, и пальцем тыкал, и даже в каком-то остервенении на зуб попробовал. А что толку? Пришлось просто вернуть её обратно Джо, который молча её забрал без комментариев.

— Ты хочешь сказать, что исследование кластеров приведет нас к тому, что может дать новый прорыв в насыщенности?

Похоже, Майка мало интересовали мерцающие хрени.

— Да. Именно это я и хочу сказать.

— Почему бы тебе не рассказать подробнее об этих кластерах?

— Не хочу лишать вас удовольствия открыть их структуру самостоятельно:)

— Ну а серьезно?

Джо качнул головой и отвернулся.

— Я забыл кое-что добавить, — сказал он совершенно обыденным голосом как бы между прочим, когда все уже решили, что лекция окончена, и Андрей расширившимися от удивления глазами увидел, что Джо достал из кармана штанов ту самую переливающуюся внутренним светом хрень!

От внезапного возбуждения он открыл рот, словно рыба на берегу, и протянул руку в сторону Хэла, словно призывая его внимание, но тот смотрел в другую сторону. Когда Андрей снова перевел взгляд на Джо, тот уже уселся на подоконнике, держа хрень прямо перед собой так, как держат пульт дистанционного управления.

— Совершенно необходимо, — произнес Джо, — чтобы ваши исследования начались как можно быстрее, и чтобы вы приложили все усилия к тому, чтобы добиться максимального результата. Делайте все, что в ваших силах.

— Почему, Джо, — недоуменно спросил Майк, всматриваясь в прибор в его руках.

— Я не могу вам это объяснить, — интонация была неожиданно извиняющейся. – Я попробовал ускорить этот процесс…, эээ…, обычными методами, но…

Джо развел руками. Вообще выглядел он очень странно, и все удивленно притихли. Интересно, что и Илан выглядела озадаченной.

— Я занимаюсь этим уже несколько лет, — продолжил Джо, — я делаю все что могу, но этого мало…

Бессвязность его слов была не менее удивительна, чем интонация. От Джо – вечно собранного и бесконечно уверенного в себе Джо, ожидать такого не приходилось, и тем не менее это происходило прямо сейчас у всех на глазах. Андрей заметил, что Илан уже выглядела не удивленной, а встревоженной.

— Джо, ты не мог бы пояснить, о чем идёт речь? – Вкрадчиво спросил Хэл. – Боюсь, нам ничего непонятно.

Джо поднял на него взгляд, потом снова уткнулся в свой «пульт», поводил по нему пальцем, и с того места, где сидел Андрей, было немного видно, что экран пульта засветился ярче.

— Что это?

Джо посмотрел на Хэла, и тот ткнул пальцем в направлении «пульта».

— Что это такое, Джо?

Джо покачал головой и немного поджал губы.

— Это таймер. Допустим, это таймер…

— Допустим?? Джо, что это значит?

— Это таймер, — более твердым голосом произнес Джо. – Он отсчитывает время! Таймеры всегда отсчитывают время. И времени остается мало!

Если у кого-то ещё были сомнения, что с Джо что-то случилось, то теперь они окончательно пропали. Джо явно был не в себе, и это было несколько пугающе. Неожиданно и пугающе в силу этой неожиданности.

— Время для чего? Для чего осталось мало времени? – не отставал Хэл.

— Для вас… для нас…

Джо явно бредил. Хэл переглянулся с Майком, затем перевел взгляд на Андрея, на Илан. Он был явно растерян, как и они все. За всё то время, которое они общались с Джо, он стал для них чем-то вроде символом самообладания, внутренней силы и глубоких знаний. Незаметно для самих себя они стали воспринимать его как нечто безусловно далекое от любой слабости, от любой неуверенности в себе, и тем более пугающим было это настолько нетипичное поведение.

Майк встал и подошел к Джо, присел рядом с ним на подоконник и взглянул на таймер.

— Странная вещь, — проговорил он. – Никогда ничего подобного не видел. Если это таймер, то где отсчет времени? Я тут ничего не вижу кроме…

Майк наклонился и всмотрелся в прибор.

— Какая странная штука… эти цвета…

Он покачал головой и замолчал. Джо тоже сидел молча, думая о чем-то своем.

— Если ты хочешь, чтобы мы исследовали кластеры быстрее, то почему тогда ты просто не расскажешь нам об их структуре? – продолжал гнуть свою линию Хэл. – Ну расскажи об этом просто как о теории, мы таким образом получим информацию, которая поможет нам ориентироваться, мы быстрее сможем разобраться во всем этом… почему нет?

— Потому что вываливание кучи информации может привести только к обратному результату. Для того, чтобы подсказки подстегивали интерес, они должны быть строго лимитированы. Это простой закон психики. Я и так рассказываю вам больше, чем стоило бы, наверное, но я вынужден рисковать.

— И в чем же состоит этот риск? – нарочито спокойно, как будто разговаривая с психопатом, спросил Майк.

— Риск состоит в том, что вы не успеете.

— Куда?

Но Джо лишь покачал головой. Похоже, что добиться от него чего-либо вразумительного было невозможно. В этот момент Андрея осенило, так что он даже привстал в возбуждении, потом снова сел, и эти ёрзания не ускользнули от внимания остальных. Не в силах сдерживать свои мысли при себе, Андрей встал и подошел к Алинге, притянул её к себе и стал шептать на ухо.

— Ал, что если это такой хитрый финт? Нагнать тумана, чтобы у нас проснулось любопытство? От Джо вполне можно ожидать такой игры, а?

Лицо Алинги почти не изменилось, но немного приподнявшиеся брови подсказали, что мысль показалась ей, как минимум, небезынтересной.

— Займитесь кластерами, — твердым, уже обычным для себя голосом произнес Джо и пошел, ни на кого не глядя, в сторону двери, ведущей на улицу. Задержавшись в дверях, он будто бы собрался что-то добавить, но передумал и вышел.

— Ну чудеса…, — пробормотала Таша.

— Энди, что ты там надумал?

Хэл помахал рукой, чтобы привлечь его внимание.

— Я говорю, что возможно это игра. Игра, чтобы возбудить наше любопытство, поймать нас на этот крючок и мотивировать к активным действиям, — повторил Андрей вслух свою версию.

— Чертовски возможно…, — задумчиво согласился Хэл. – Очень даже может быть, вполне в его стиле – играть с нами в кошки-мышки. Таймер… какой там еще таймер… что там было, Майк – просто разные цветовые пятна, и всё?

— Да, — кивнул тот. – А ты откуда знаешь?

— Ну…, — Хэл хитро улыбнулся, — мы тут с Энди провели кое-какую операцию… ещё на Амбоне, и поковыряли эту штучку.

— И что наковыряли?

— Да ничего не наковыряли…

— Илан…, — Хэл повернулся к ней и чуть наклонил голову. – Прокомментируй это как-нибудь, а? Скажи что-нибудь? Илан?

— Что-то у меня такое впечатление, — вставил Карлос, — что она нам тут не поможет…

— Мне действительно нечего сказать…, — Илан посмотрела куда-то мимо всех в пространство, затем взглянула на Хэла. – Я понятия не имею, о чём он говорил. Вы вообще как-то… вы слишком много додумываете, наверное, обо мне и Джо. Я о нем знаю не больше того, что знают все. Мы с ним общаемся, конечно, но в этом нет ничего личного, ни с его, ни с моей стороны. Он как будто… специально отстраняется от этого, создает дистанцию, и мы когда общаемся, то обсуждаем чисто технические вопросы – о кластерах, ну просто о каких-то моих исследованиях… Это скорее у Алинги с ним есть какие-то отношения?

— Да какие там отношения, — Алинга усмехнулась, — нет у нас никаких отношений.

Наступила тишина. С улицы доносился шум реки, где-то закричал петух, гавкнула собака. Вошел служащий гестхауза, протащился умирающим шагом к печке, открыл её, заглянул внутрь, отложил крышку и пошел в угол. Достав из большого ящика несколько поленьев, он снова вернулся к печке, засунул их внутрь, после чего снова направился в угол и вытащил оттуда мешок. Притащив его к печке, он засунул в него руку и вынул засушенный ячий навоз – обычное в этих местах топливо. Распихав навоз между бревнами, он закрыл крышку и так же медленно удалился, хлопнув дверью.

Наконец Таша вздохнула и потянулась.

— Ну я так понимаю, что кое-кто считает это розыгрышем, а кое-кто… не совсем, да?

— Я пока вообще не знаю, что тут думать, — произнес Карлос. – Если это просто игра, чтобы нам было веселее, ну… значит игра удалась, нам стало веселее:) Если это всерьез, то я не знаю… не знаю, какую конструктивную информацию из этого можно извлечь.

— Почему не знаешь? – удивилась Таша. – Из этого можно извлечь то, что он предлагает нам поторопиться и активно исследовать кластеры.

— Ну это как-то…, — Карлос замялся, — ну что значит «поторопиться»? Если бы…

— Если бы Джо хотел нас мотивировать, — перебила Илан, — он придумал бы что-нибудь.

— Ты имеешь в виду, что он придумал бы что-нибудь более правдоподобное, более реальное, ощутимое?

— Да. Он придумал бы что-нибудь такое, что выглядело бы правдоподобно, и если он вместо этого…

Снова наступила тишина. В том, что сказала Илан, была понятная логика.

— И этот «таймер»…, — согласилась Таша, — глупо как-то… вертеть у нас перед носом какой-то фигней и рассчитывать произвести этим впечатление?

— Ну, должен признаться, что на меня, во всяком случае, это и в самом деле произвело определенное впечатление, — с некоторым удивлением, словно удивляясь самому себе, возразил Майк. – Штуковина необычная. Я бы даже сказал… в высшей степени  необычная.

— Ну, Майк…, — махнула рукой Таша, — это чисто мужское, приходить в восторг от необычной железки.

Майк посмотрел на неё долгим взглядом, но ничего не ответил, да и не было смысла.

— Ну значит, — подытожил Хэл, коллектив разбился на две части, правильно я понимаю? Одни считают, что всё это лишь хорошо… или не очень хорошо срежиссированная игра. Другие склонны в этом видеть искренние чувства, и искреннюю попытку что-то до нас донести. Что-то такое, о чём напрямую Джо почему-то говорить не может или не хочет. Я правильно понимаю? – Он подождал пару секунд и произнес уже утвердительно. – Я правильно понимаю. Теперь вопрос. И что дальше будем делать?

— Во-первых, я хочу спросить Илан, — взял инициативу в свои руки Карлос, — хочет ли она… хочешь ли ты, Илан, — он посмотрел на неё, — рассказать нам то, что знаешь о кластерах?

— Хочу, — неожиданно кивнула она.

— И… расскажешь?

— Расскажу, да. Расскажу.

— Когда?

— Да когда угодно. Сейчас могу…

— «Вы не успеете, не успеете»… да вообще какого черта он сказал нам всё это, а?! – неожиданно почти выкрикнула Таша.

— Нервничаешь? – с ухмылкой поинтересовался Хэл.

— Я не знаю… не нравится мне всё это.

— Если Джо хотел нас напугать, то по крайней мере с тобой у него это получилось.

— Зачем ему нас пугать? Какой в этом смысл?

— А я откуда знаю, Таша? Какой для араба был смысл в том, что на его жену напялили коробку? Какой смысл был для Энди в том, что Джо сделал из него золотую рыбку в аквариуме? Никакого смысла, за исключением того, что это было интересно тем, кто эти ситуации создавал. Джо – проныра и себе на уме, он ставит свои опыты, в том числе и на нас, и получает от этого что-то для себя, и сейчас он наверняка сидит там на улице и хихикает.

— С чего ему хихикать? Он даже понятия не имеет,  чем мы говорим.

— А откуда ты это знаешь?

— То есть… в каком смысле?

— Да в прямом.

Хэл оглянулся, посмотрел пристально на Илан.

— Откуда нам известно, что Илан не в игре? Может у неё микрофон там в кармане? Или она сейчас пойдет к себе в комнату и начнет писать отчёт о поведении приматов, стремящихся к непознанному? Почему вы все вот так сходу поверили в то, что она тут не при чем?

— Ты подозреваешь Илан в чем-то? – удивился Майк.

— Ну, — Хэл развел руками. – Мы все знаем, что Илан, это человек Джо. Они общаются, он её обучает, она ему предана между прочим…

— Как собачка? – осторожно уточнила Илан.

— Почему как собачка? Как друг, как любовница, как ученица, а что тут странного? И что было бы странного в том, что она помогает ему вести эту игру? Да мне-то на самом деле всё равно… нет, правда, Илан, я не вижу в этом ничего предосудительного. Мы играем с людьми, не причиняя им никакого вреда, Джо играет с нами, содействуя нам, почему это должно меня возмущать или тревожить? Я совсем не против, чтобы он получал что-то интересное для себя, ради бога. И я совсем не против, если ты ему помогаешь, водя нас за нос, ну просто потому, что я знаю, что целью этой игры является не что-то корыстное. Я знаю, что сама эта игра и имеет своей целью содействие нам, поэтому иногда меня конечно заносит…, но в целом я на самом деле благодарен и ему и тебе.

Таша потёрла лоб и шумно выдохнула.

— Для меня тут всё ясно, в общем. Кому интересно поиграть в шпионов, в нехватку там времени, в мировые катаклизмы, которые должны наступить от нашего недостаточного внимания к кластерам…, ну почему нет? Играйте, я могу даже подыграть. Почему нет, если это вас как-то развлекает. Чисто мужские развлечения. Просто лично вот для меня… для меня это… пресно, что ли. Просто вот именно эта игра меня не захватила, не увлекла.

— Я не играю ни в какие игры, Таша. – Твердо произнесла Илан, глядя ему в глаза.

Таша махнула рукой и пошла к двери.

— Хорошо, не играешь, значит не играешь. Я думаю, что ты говоришь правду, хотя тут я согласна с Хэлом. Если бы ты меня и обманывала сейчас, я все равно не имела бы ничего против и даже испытывала бы благодарность, понимая… рассудочно понимая, что цели этой игры для меня приятны и выгодны. Но вот лично я, Илан, для Джо ни подруга, ни любовница, ни ученица, поэтому его действия, его игры для меня… абстрактны, что ли, они мало затрагивают меня лично. Ладно, я пойду погуляю. Ну а что касается кластеров… всё же о кластерах я буду думать ровно столько, сколько мне захочется, ладно? Потому что мне так нравится, и сейчас, к примеру, мне не хочется, а завтра может захочется, а может через неделю захочется, ну что тут странного? Мы всегда так жили, мы следуем радостным желаниям, разве это не естественно?

— Я тоже следую радостным желаниям, Таша, — негромко ответила Илан. – Но если Джо настаивает на том, чтобы мы форсировали наши исследования в этом направлении, то разве это не оказывает влияния на твои желания? На мои – оказывает. Даже если причины этого мне непонятны.

— Ну да, да… Только я уже сказала, что меня лично это не затрагивает. Может, если бы мы с Джо были бы так же близки, как ты с ним, было бы по-другому, но сейчас всё вот именно так, как есть, и ни я, ни ты ничего тут изменить не сможем.

Постояв ещё несколько секунд, Таша снова шумно вздохнула, открыла дверь и вышла.

— Интересно… Это ревность, как думаешь, Илан? – Майк выглядел не столько заинтересованным, сколько обеспокоенным.

— Ревность?

— А что? Считаешь это невозможным? Но согласись, что реакция Таши несколько… необычна.

— Ревность??

— Почему нет? Если Таша никогда не проявляла никаких эээ… чувств по отношению к Джо, то это не означает, что их нет, или не было.

— Майк, я не об этом… Ты что, тоже думаешь, что я трахаюсь с Джо?

— Нет??

Теперь уже Майк выглядел крайне изумленным.

— Вы что, все уверены в том, что я трахаюсь с Джо?

Илан обвела всех взглядом, наталкиваясь все на то же удивление в их глазах.

— А почему же ты с ним не трахаешься, Илан? – с нескрываемым удивлением спросила Алинга. – Вы же даже спите иногда вместе.

— Спим.

— И…

— Спим!

— Забавно…, — Карлос взял стул и уселся прямо напротив Илан, пялясь в упор на нее. – Вы спите, и вы не трахаетесь? Вообще никогда не трахались?? Илан, ты серьезно?

— Мы никогда не трахались…, — как-то устало произнесла Илан, — хотя я была бы не против.

— И ты к нему не приставала??

— Нет, — Илан пожала плечами.

— И не спрашивала его, почему он тебя не хочет?

— Спрашивала.

— И…?

— Он говорил, что сейчас у него другие планы.

— Послушайте…, а кто-нибудь вообще трахался хоть когда-нибудь с Джо? Тебя, Майк, я не спрашиваю:), а вот…

— Я – нет. — Алинга помотала головой и обернулась к Крысе.

— Нет, нет…

— Интересно… — Карлос выглядел оживленно, как пацан, наткнувшийся на очередную интересную железку. – Мне и в голову не приходило задаваться этим вопросом, мне казалось самоочевидным, что… Интересно… Энди, а ты?

— Что? Трахался ли я с Джо? Нет…, хотя иногда закрадывались такие мысли, что он меня снимает, когда мы только познакомились… но нет, с его стороны не было никаких намеков.

— А с твоей, — улыбнулась Алинга.

— С моей?:) С моей… вообще-то были:)

Карлос, убедившись, что и Андрей не сможет ничем их тут порадовать, казалось, уже потерял интерес к теме секса с Джо и кивнул Хэлу.

— Ладно… Хэл. Ты конечно же присоединишься к демаршу Таши? — Тогда мне интересно – кто ещё кроме Илан…

— Нет.

Карлос медленно повернул голову, словно не поверив услышанному.

— Нет?

— Нет.

— Сегодня день сюрпризов:) То есть ты хочешь сказать…

— Я хочу упереться в кластеры, Карлос.

— Только не говори мне, что ты давно об этом мечтал:)

— Нет. Я хочу упереться именно потому, что Джо на этом настаивает.

Карлос, похоже, никак не мог поверить в услышанное.

— Ты же у нас главный, так сказать, копатель под Джо… что случилось, Хэл?

— Ничего не случилось. Просто хочу.

— А… может быть тут причина в Илан? Если она не трахается с Джо…, — Карлос улыбнулся, — значит… есть смысл заняться с ней кластерами?:)

— Нет. Просто хочу, отстань. А ты?

— Я? Я… пожалуй нет. Мне сейчас вообще хочется только ходить по горам и ничего не делать, просто гулять, просто смотреть, думать иногда о чём-то…

— Энди?

Андрей посмотрел на Хэла в растерянности. Хотя за последние дни он стал чувствовать себя в значительной степени «своим» в этой компании, но всё-таки не настолько, чтобы ожидать, что его будут воспринимать всерьёз, когда речь идёт об исследованиях.

— Мне было бы интересно.

— Алинга?

— Я наверное нет…, — Алинга посмотрела на Илан, но та, как обычно, не проявила никаких эмоций. – Просто мне сейчас интересно другое, вот и всё. Я сегодня… рассказать сейчас, Хэл, или потом?

— Расскажи.

— Я сегодня вернулась к вопросу, который меня интересовал ещё давно. Просто с самого утра… получилось так, что возникло беспокойство. О деньгах. Я прикинула, сколько денег у меня сейчас на счету, вспомнила последние расчеты по бизнесам, и показалось, что денег может не хватить.

— На что?

— Ну вообще. На жизнь, на технический дайвинг. Мы с Илан собирались пройти курс глубоководного траймикса.

— Но это же какие-нибудь… десяток тысяч долларов, разве нет?

— Я не говорю, что эти опасения обоснованы. Просто они возникли. И я лежала сегодня… пялилась на сосны, на небо, и понимала, что озабоченность не уходит. Я снова перебрала в голове всё это, оснований для беспокойства на самом деле никаких нет, и кроме того вообще это глупость, потому что даже если у меня никаких денег не будет, я знаю, что все равно Марс или кто-то другой будут мне давать достаточно денег на жизнь, но беспокойство не уходило. Совершенная глупость, но состояние было хреновое. Как будто мне хотелось испытывать тревожность, и любой повод подошел бы, и подвернулся вот этот, а мог бы любой другой. И я знаю, что убрать этот негативный фон довольно просто, но я лежу и не делаю этого, просто не делаю. Почему? Что отделяет человека от действий, которые принесут ему облегчение, удовольствие? Что происходит в тот момент, когда я точно знаю, что могу сейчас устранить  тревожность, но не делаю этого? Мне всегда был интересен ответ на этот вопрос, потому что устранение негативных эмоций, негативного фона – это довольно простое действие. Почему, тем не менее, люди не делают этого действия? Даже те, кто знает, и даже те, кто уже не раз пробовал и имеет позитивный опыт? Мне кажется, что ответ на этот вопрос мог помочь найти способ для таких людей сдвинуться с мертвой точки.

— Слепая уверенность, — то ли спросил, то ли ответил Карлос. – Мы уже говорили об этом.

— Мне пока не ясно, что причина именно в слепых уверенностях.

— А я убежден. — На этот раз голос Карлоса звучат вполне утвердительно. – Это слепые уверенности. Всё та же самая зараза.

— Например какие?

— Например такая, что тревожность защищает. Испытывая тревожность, человек чувствует себя защищенным, потому что тревожность привлекает его внимание к проблеме.

— Разве внимание…

— Алинга, это СЛЕПАЯ уверенность, — перебил её Карлос. – Она не нуждается в логике, не нуждается в обоснованиях, она просто есть. Она в своё время сформировалась тем или иным способом… наверное в основном в результате подражания окружающим людям, ну неважно. Она сформировалась и она есть. И наверное это ещё не всё. Скорее всего, есть и другие уверенности. Например, что ты не имеешь права быть счастливой.

— Я? Ну нет:) – рассмеялась Алинга. – Сомневаюсь, что такая уверенность у меня ещё осталась.

— Когда?

— Что когда?

— Когда её у тебя «не осталось»? Сейчас? Сейчас нет, конечно. А когда ты испытываешь негативный фон?

Алинга задумалась.

— Когда ты испытываешь негативный фон, то ты уже не та Алинга, которая есть сейчас. Другая субличность захватывает пьедестал твоего «я» и командует. И если в составе этой субличности есть такое гавно как тревожность, почему бы в тот же самый момент там не быть и разных дремучих слепых уверенностей? Почти наверняка они есть.

— Да, об этом я не подумала. Наверное так и есть. Значит просыпаются разные омертвляющие слепые уверенности, что я должна быть несчастна, что я не имею права быть счастливой, что я плохая девочка и должна быть наказана, что устранять негативный фон невозможно…

— Потом вспомни – что представляют из себя люди в негативных эмоциях? – добавил Карлос. – Они на самом деле не хотят быть счастливыми. Если хотели бы, то легко бы изменили свое состояние. То есть в составе их субличности в данный момент попросту нет желания изменения состояния… ну ладно, в общем на тебя тоже выступление Джо не произвело такого впечатления, чтобы…

— Не произвело.

— Майк?

— Не уверен. Наверное тоже нет.

— Крыся?

— Я твоя рабыня… и хочу продолжать ею быть в любом случае. И у меня столько всего, над чем необходимо работать… мне кажется, что мне сейчас просто не до кластеров, да и чисто технически – как я буду их исследовать? Наслаждение в теле я испытываю редко. Твёрдость для меня вообще нечто очень малознакомое. Опыт в исследованиях… так себе, так что и таинственный кластер… ну в общем, видимо я пас.

— Я тоже. Тоже не хочу разрываться, — словно оправдываясь, Карлос взглянул на Илан. – У меня Крыся, у меня общение со стажерками, и потом у нас есть планы с Марсом… хотя в целом Джо вызывает у меня доверие и симпатию.

— Получается, Илан, Энди и я, — подытожил Хэл.

— Мы еще не знаем, какое решение примут другие, — напомнил Майк, хотя узнаем мы об этом не скоро. Не раньше, чем доберемся до интернета и сможем описать всё это. Значит, недели через две, когда вернемся с пяти озёр. Кстати, интересно, гиды уже на месте или нет…

— Ну, две недели, это большой срок… Энди, Илан, вы не против совместной работы? Будем обмениваться результатами, можем договариваться о том, какой кластер сейчас исследуем…

— Я конечно не против, как я могу быть против:), — поспешил заявить Андрей.

— Не против, — кивнула Илан.

— Тогда может быть тебе стоит рассказать нам поподробнее то, что тебе известно уже о кластерах?

— Хорошо… это займет полчаса, наверное. Я не так уж много всего знаю, ну можем просто подумать о том, с чего начнем… давайте через полчаса, я хочу попить чай и полистаю свои записи.

Хэл кивнул, взглянул на часы и вышел на улицу. Андрей увязался за ним. Тоже захотелось как-то размяться, погулять ещё немного до наступления сумерек. Пройдя несколько шагов вслед за Хэлом, он догнал его и пошел рядом.

— Пошли к реке?

— Там кажется нет спуска, но можно просто подойти к обрыву, пошли, — согласился Хэл.

— Нет ни малейшего понятия, что имел в виду Джо?

— Ни малейшего.

— Вот жопа…

— Да какая разница, Энди? Это приключение, давай наслаждаться им как приключением. Тем более, Илан расскажет побольше о кластерах… мне вообще хочется сейчас во что-то упереться всерьез. Осознанные сновидения подождут своей очереди. Во-первых нам надо пересмотреть всё, чего мы достигли, поискать новые подходы. Во-вторых, я вполне допускаю, что главная наша проблема не в методах, а в нас самих. Измениться должны мы сами. Если верблюд не пролезает в игольное ушко, то бессмысленно пытаться повернуться тем или иным боком, переть вперед попой или головой. Верблюд не пролезет никаким боком, и он должен просто перестать быть верблюдом, так что изучение кластеров, может быть, позволит так измениться, чтобы пролезть, ведь «изучать» — это и означает «изучать себя меняющегося», так что… я не могу сказать, что прямо вот весь мой пыл к сновидениям сейчас перетек в кластеры, но значительная часть, да… поэтому наверное мне и было легко принять этот «посыл» от Джо… что?

Андрей схватил Хэла за шорты и резко потянул его назад, притормозив.

— Что, Энди?

Андрей молча ткнул пальцем в направлении большого камня, лежащего на краю обрыва.

— Что? – Хэл хаотично шарил взглядом, не понимая, на что указывает Андрей.

Андрей сошел с тропинки и двинулся как бы в обход, потянув за собой Хэла. Спустя десять секунд он снова остановился и снова ткнул пальцем вперед. С этого места Хэл сразу заметил человека, лежащего под камнем.

— Джо??

— Тихо…

Андрей приложил палец к губам и с заговорщицким видом потянул Хэла за собой.

— Давай незаметно подкрадемся! – прошептал он возбужденно.

— Энди, ты решил поиграть в Винету Большого Змея?:) – улыбнулся Хэл

— Большим Змеем был Чингачгук, чайник ты…

— Ладно, давай подкрадемся… Чингачгук, Винету… хорошо, пусть будет Чингачгук. Это ведь Карл Май?

— Дважды чайник, блин! – прошипел Андрей. – Отстань, не спугнуть бы…

Зачем-то полусогнувшись и стараясь ступать по мшистым кочкам, они медленно подкрались к камню, за которым валялся Джо. Андрей, в каком-то детском приливе восторга, остановил Хэла, встал на четвереньки и пополз в обход камня с правой стороны, так чтобы оказаться прямо за головой Джо. Солнце висело немного впереди и слева, так что и тень его не выдаст. Джо лежал, умиротворенно вглядываясь куда-то в горы, нависающие над лесом противоположного берега реки, заложив руки за голову, и явно не подозревал о надвигающемся стихийном бедствии. Вспомнился слегка психопатический рывок на балкон номера Джо на Кат Ба – тогда Андрей испытывал такой же щенячий восторг от своей игры. Сзади послышался шорох, Андрей обернулся и увидел, что из-за камня показалась голова Хэла. Андрей состроил яростную физиономию, не оставлявшую ни малейшего сомнения в том, что если этот бледнолицый чайник, не умеющий передвигаться так же бесшумно, как Чингачгук, не задвинется обратно за камень, то его постигнет гнев Кетцалькоатля и обратит в обезьяну. Хэл внял и исчез. Андрей медленно, очень медленно подобрался уже прямо к голове Джо, и в этот момент до него дошло, что никакого дальнейшего плана действий у него нет. Можно было, конечно же, громко крикнуть и напугать, но делать этого не захотелось, потому что это неприятно, а делать Джо неприятно Андрею не хотелось. Поколебавшись несколько секунд, Андрей ничего интересного не придумал, и низким грозным голосом размеренно произнес: «Боги видят тебя, о Джо!». В жопе свербило и хотелось подпрыгнуть и засмеяться от переполнявшей энергии. Всё-таки удивительно, сколько удовольствия можно получить от совершенно детских игр! Всех нас кастрировали, внушив чувство вины за «ребячество» еще в таком возрасте, когда этого ребячества очень и очень хочется…

Конечно, если Джо и испытал всплеск удивления от неожиданно раздавшегося над ухом голоса, то успел овладеть собой. Ну на то он и Джо… тоже индеец, кстати:) Он даже не пошевелился. Андрей встал, отряхнул коленки и свистнул. Из-за камня вышел Хэл. Джо по прежнему совершенно безмятежно валялся на травке, и Андрей испытал укол неловкости – тоже результат воспитания… блять, как же изуродован каждый человек… даже просто поигрячиться невозможно.

— Я поймал бледнолицего! – торжественно произнес Андрей.

— Ну поздравляю…, — без особого энтузиазма отозвался Хэл. – Пошли теперь дальше.

— Ладно…

Всплеск игривости прошёл, и Андрей решил больше не доставать Джо. Он прошел пару шагов вперед, высматривая тропу, которая бы шла вниз по склону к реке, но в этом месте спуска не было.

— Пойдем влево, — он махнул рукой. – Там может быть получится спуститься… Пошли, Хэл. Хэл!

Андрей обернулся. Хэл стоял к нему боком и смотрел на лежащего Джо, но даже и так было видно, что он находится в каком-то катарсисе. Андрей сделал обратно два шага и тоже посмотрел в лицо Джо. Холодная волна резко прокатилась по позвоночнику и оставила за собой полоску пота. Теперь они оба стояли, словно замороженные статуи. Все мысли и чувства как будто выбило напрочь, как ударной волной от сошедшей лавины. Наконец Андрей оторвал взгляд, перевел его на Хэла, но тот продолжал стоять, не двигаясь, и Андрей поймал себя на том, что ему смертельно не хочется еще раз увидеть это, а хочется развернуться и уйти куда-нибудь подальше, забыться, вытеснить, ударить себя по голове что ли. Но он пересилил себя и снова перевел взгляд на лицо Джо. Точнее – на то место, где оно должно было быть. А там его как раз и не было.