Когда Майк зашел в ресторан, он обнаружил там совершенно идиллическую картину. За ближайшим столиком негромко о чём-то переговаривались Алинга и Андрей, и показалось, что она что-то ему разъясняет. Они оба посмотрели на него, как только он вошёл, и их взгляды сразу же ушли ему за спину. Лицо Андрея выразило любопытство — конечно, ведь вслед за ним в ресторан вошла Илан… (активный мальчик…, всё-таки приятно, когда парень живой, когда у него есть не только голова и чувства, но и яйца). На лице Алинги выразилось удивление, но Майк уже прошёл вперёд и не стал дальше смотреть на то – куда кто с каким выражением смотрит, и что это может значить. Его взгляд выхватил Фореста, который уселся прямо на барную стойку и что-то активно, почти лихорадочно писал у себя в блокноте. Люди кучками сидели по всему ресторану, так что казалось, что их очень много.
Продвигаясь между столиками, Майк к величайшему своему удовлетворению увидел, что в дальнем углу – рядом с огромной прикольной моделью джипа высотой в метр, разлёгся Джо и читает книжку. Вот это очень хорошо… обернувшись к Илан, он кивнул головой в сторону Джо, и она немного приподняла брови, пожала плечами и села на первый попавшийся свободный стул.
— Я сейчас, — тихо сказал ей Майк и пошел к Форесту.
— Ну что? Что пишешь? Я своё дело сделал, как видишь – Илан доставлена:)
Форест прекратил записывать, приподнял голову, вперился взглядом в Илан, затем снова опустил голову.
— Неплохо, неплохо… и как удалось?
— Пришлось немножко её обмануть. Но повезло, что Джо оказался именно тут.
— Обмануть!? – Форест снова оторвался от писанины. – Полная ерунда, бред. — Пригвоздил он и снова уткнулся в свои записи.
— То есть, — опешил Майк.
— Ну Майк, погоди… я ща допишу и…
— Да, но я в самом деле её обманул! Я ей сказал, что Джо попросил меня…
— Госспадя! Майк, — простонал Форест, не поднимая глаз, — не смеши меня, я тут пишу о серьезных вещах.
— Вот блин…
Майк сделал шаг в сторону, но Форест неожиданно проворно ухватил его за рукав футболки и с силой притянул обратно.
— Майк… дитя моё… послушай… подожди…
Форест лихорадочно что-то черкал в блокноте, и бормотание его стало совсем невнятным.
— Стой… ща…
Наконец он с торжествующим хрюком поставил точку, захлопнул блокнот и наклонился поближе к Майку.
— Ты хотел её обмануть, правда?
— Да, я об этом и…
— Нет, не об этом! Ты сказал, что ты её обманул! А на самом деле, ты хотел её обмануть, а не обманул – большая разница, Майк!
При этих словах Форест с видом заговорщика выставил вверх указательный палец.
— Как же не обманул, когда я ей сказал…
— Заткнись и подумай, а? – задушевно промурлыкал Форест, глядя на Майка, как смотрят на умственно неполноценных.
— А…
— Ага! Вот именно. Дошло?:)
— Но тогда…
— Да, Майк, вот именно, — снова перебил его Форест. – Вот именно об этом, — он перешел на шёпот, не меняя своего заговорщицкого выражения лица, — именно об этом-то я и хочу тебе сказать. Обмануть Илан – глупая затея, ты скорее Мюллера обманешь или Бормана. Ну а уж обмануть её, сказав ей, что Джо что-то там передал через тебя и попросил… Майк, не смеши курей, это смешно до коликов, ты наивное дитя, ей богу, тебе нельзя в шпионы. Если ЦРУ предложит тебе работать на них – отказывайся не задумываясь!
— Это мне непонятно. Почему ты так думаешь?
— Потому что в ЦРУ…
— Да отстань ты со своим ЦРУ. Почему ты думаешь, что вот прямо-таки невозможно слегка ввести, так сказать, её в заблуждение?
— Боже мой… ты просто великовозрастный инфант. Вот ты скажи мне — сколько раз Джо просил тебя что-то передать Илан, а?
— Нисколько…
— И меня нисколько:) И никого нисколько, уверяю тебя, хочешь проверим?
— Да нет…
— А чё, хорошая идея – всё равно тут нечего скрывать, Майк, твоя карта всё равно бита, да и вечер нас сегодня какой? Вечер откровений… вот давай и спросим…, — и громко, на весь ресторан Форест прокричал, — эй, снусмумрики! Поднимите переднюю или заднюю лапу те, кого Джо просил когда-то что-то передать для Илан!
Все уставились на Фореста, где-то раздался смешок, но ни одной поднятой руки или уж тем более ноги, как он и ожидал, не оказалось.
— Благодарю за внимание! – снова выкрикнул Форест и, как-то демонстративно почесывая нос, с некоторым вызовом посмотрел на Илан. Она тоже посмотрела на него, но через пару секунд увела взгляд.
— А вот Джо на меня даже не посмотрел, — вполголоса проговорил Форест. – Интересно, как у него там сейчас в голове вычислительная машинка заработала, а?:) Готов поспорить на твой pumpkin cheese cake, что он сейчас уже заканчивает просчитывать варианты развития событий, ведь уже прошло минуты две или даже целых три с того момента, как ты тут появился, гордо шествуя, ночи подобный, по брегу немолчношумящей пучины, с влекомой за тобою прекрасной дочкой жреца непорочного Хриса, в данном случае – того же непорочного Джо…
— Тебя снова несёт…, – как-то уныло уточнил Майк.
— Несёт, несёт. Имей в виду, что у Джо имеется его серебряный лук стреловержца, и вскоре он метнёт свою пернатую быструю… ладно, ты подумай, Майк, вот о чём. Если Илан сделала вид, что поверила тебе и поддалась на эту твою примитивную приманку, покорно шествуя у тебя в кильватере, значит у неё есть план, а? Понял? Ты думал – только у тебя есть план, а у неё тоже, как оказалось, есть план. Думаю, что этой светлой головке хватило двух секунд, чтобы оценить ситуацию, и уж тем более ей хватило времени, пока вы сюда шли, чтобы придумать что-то для игры тут… Ты заманил её в ловушку, как мышку на кусочек сыра, только вот кто тут мышка, а кто кошка – на этот счёт у неё, видимо, есть свое мнение:) Приманил ты не мышку, Майк… Ну ладно, мне в общем-то всё равно на самом деле, потому что у меня есть тут одно дело к этой почтенной аудитории, к ахеянам, так сказать, паче ж к атридам могучим…
Соскочив со стойки, Форест обогнул Майка, и быстрым шагом подошел к небольшому круглому столику из чёрного дерева, стоящему посреди ресторана и служившему подставкой под целым выводком зверей, сделанных из бронзы – два леопарда на охоте, прикольная крылатая лягушка с круглым блестящим пузом и короной на голове, и массивный бронтозавр. Переставив бронтозавра на противоположный конец столика, он бросил на черную матовую поверхность свой открытый блокнот и громко пошлепал по столику ладонью, привлекая внимание.
— Снусмумрики и муми-тролли! Прошу вашего внимания, дамы и господа. У меня есть тут, эээ…, доклад, позволю себе так это назвать…
Он перевернул лист блокнота, потом вернул его обратно.
— Давайте кое в чём разберемся, — продолжил он уже нормальным тоном. – Мы здесь… мы – это люди, которые по тем или иным причинам нашли для себя интересным тусоваться в этой компании. Мы приезжаем, уезжаем, снова приезжаем, занимаемся своими проектами, присоединяемся к интересным нам проектам других – в общем, вот такая у нас тут тусовка…
Форест замолчал, потёр лоб, словно стараясь не упустить чего-то значимого. Никто не произнёс ни слова. Те, кто сидел к нему спиной, уже развернулись, так что все просто ждали, пока он сформулирует свои мысли.
— К счастью, мы сумели на самом раннем этапе создания своей этой тусовки отодвинуть в сторону явно неадекватных людей и привлечь людей интересных, так что, насколько я помню, уже минимум год как здесь не появлялось ни одного человека, который бы впоследствии оказался посторонним – и это здорово, очень здорово, так как тратить время на ерунду очень неохота…
Форест многозначительно посмотрел на Андрея, и его взгляд можно быть понять так, что он надеется, что и Андрей здесь не окажется посторонним человеком.
— Вот… есть проблема. Это вряд ли будет для кого-то открытием, конечно… но проблема есть и у пси-хирургов, как вам известно, и у тех, кто пробивается в осознанные сновидения, и эта проблема, как ни удивительно… хотя это довольно приятное совпадение, кстати… так вот эта проблема одна и та же, что и что еще удивительнее и приятнее:), так это то, что она очень тесно перекликается с тем, что исследуют в своих экспериментах прогрессоры. А именно – перед нами проблема слепых уверенностей. Вот.
Форест осмотрелся, словно ожидая какой-то реакции, но реакции не было.
— Проблема слепых уверенностей. – Повторил он. Что касается пси-хирургов… тут проблема чрезвычайно проста. Когда мы пытаемся оказывать влияние на тех, кто этому влиянию добровольно поддаётся, кто этого влияния хочет и просит, мы, как оказалось, просто скользим по поверхности. Конечно, тут нет никаких сомнений в том, что даже в таком… эээ… скольжении, мы часто получаем интересные результаты. Получаем, это факт. Но есть еще один факт… Сейчас мне совершенно прозрачно ясно — что именно мы все недооценили. Недооценили мы силу слепых уверенностей в людях. Страшно прочная эта штука – слепая уверенность. Я…, — Форест запнулся на пару секунд, словно взвешивая что-то, затем продолжил, — вот я отлично помню, как ещё в пятилетнем возрасте совершил первый мощный переворот в своих слепых уверенностях. Тогда я понял, в результате наблюдений за взрослыми, что они очень глупые — глупее даже меня, пятилетнего. Это было шокирующее открытие, но я получил такое огромное удовольствие от этой ясности, такую свежесть восприятия жизни, что мне и в голову не пришло попытаться как-то это всё вытеснить и забыть, хотя ясность была очень тревожной, ведь я понял, что за свою жизнь я отвечаю сам. Мне ещё тогда стало ясно, что всё придется понимать самому, ведь все вокруг — полные дураки.
— Хорошо, что ты родился не в нашей тусовке, иначе бы лишился такого важного открытия:), — произнёс кто-то у него за спиной, и несколько человек рассмеялось.
— Думаешь? – иронично возразил Форест и продолжил. — В дальнейшем мне всегда давалось легко сменять уверенность вслед за наступлением ясности, и во многом это связано с тем, что у меня всегда, сколько себя помню, было какое-то ожесточенное желание искренности. Я думаю, что многие тут то же самое могут сказать и о себе. Ну или даже все это о себе смогут сказать. В том-то и проблема. Мы судили о людях со своей колокольни, почему-то забыв, что сильно отличаемся не только от среднестатистического человека, но даже и от довольно-таки развитых людей. И что у нас получилось? Наше влияние оставалось поверхностным, во что получилось. Мы разбирали эмоции, отделяя негативные от приятных, мы разбирали догмы, проливая на них свет ясного рассудочного мышления, обучая людей опираться на опыт, искать основания для своих предположений. Мы учили их различать радостные и механические желания, и стимулировали к тому, чтобы предпринимать шаги к реализации своих радостных желаний. Мы давали им возможность получать интересный и ценный социальный опыт, мы способствовали тому, что их психическая жизнь существенно оживала. Мы много чего такого для них делали, но!
Форест скорчил какую-то странную физиономию, в результате чего стал похож на мышь, сожравшую кислую капусту.
— … но мы даже близко не прикасались к их слепым уверенностям! Для меня было самоочевидным, не требующим какой-то тщательной проверки, что если человек достигает кристальной ясности, подкрепленной десятками оснований — наблюдений, переживаний, рассуждений, то вслед за этим его уверенность или постепенно, или скачком, но в общем более или менее быстро должна измениться. И все мы так и думали, причем мне так кажется, что никто никогда в явном виде такое допущение даже и не формулировал, так как в этом вроде как не было никакого смысла! И вот тут-то мы и ошибались. Именно этого и не происходило. Причем — что самое хреновое — человек САМ БЫЛ уверен в том, что его уверенности изменились! Он начинал думать примерно так: «есть двадцать фактов, убедительно доказывающих, что моя мать меня не любит и никогда не любила, и нет ни одного факта, свидетельствующего в пользу того, что она меня любит. Ага, ну значит точно, она меня не любит — она не спрашивает что я хочу, она меня насилует, она меня оскорбляет, она то, она сё — она меня не любит». Отлично! Человек добился ясности. Разбуди его ночью, и он легко выдаст тебе всю эту ясность, сам докажет и разложит по полочкам. Это меня и вводило в заблуждение. Это всех вводило в заблуждение. И ни я, ни кто либо из нас ещё никаким образом не мог видеть, что уверенность на самом деле вовсе и не изменилась!
Вокруг по-прежнему было полное молчание, и Форест, переведя дыхание и как-то погрустнев, покусал нижнюю губу.
— Никто из нас этого не видел.
— Согласен, я не видел, — вставил Майк.
— Мне что-то такое… не то, чтобы приходило в голову, но словно вертелось на кончике…, эээ…, мозга, — с другой стороны донёсся голос Марса.
— У тебя это вертелось, потому что ты ближе всех нас соприкасался с этой штукой, — повернулся к нему Форест. – Твои эксперименты часто как раз и были направлены на то, чтобы пощупать с разных сторон эти слепые уверенности, что владеют людьми. Вот взять твой сегодняшний опыт с арабом – это же в чистом виде опыт со слепой уверенностью! Тебе удалось на короткий промежуток времени, под мощным давлением окружающего мира, который тобою был для него смоделирован, сменить его слепые уверенности и вынудить его совершать поступки, которые до этого ему показались бы абсурдными до предела. А вот тебе, Карлос, приходило что-то такое в голову?
— Не могу сказать… видимо, нет.
— И я могу объяснить, почему! Потому, что ты с головой был погружен в текучку. В конкретные частные проекты – как научить человека выполнять практику накопления фрагментов, как объяснить ему то, как показать это… ты слишком близок был к своим подопечным, и в итоге ты упустил перспективу.
Карлос развел руками и ничего не произнес.
— Поэтому…
— Вообще да, — перебил Фореста Карлос, — что-то такое в голову всё-таки приходило. Была одна ситуация, когда я, наверное, и сам мог бы до этого додуматься. Помните ситуацию с Мангрой? Ну когда она разбирала своего мужа? Ну помните, конечно… У Мангры уникальная честность, и, думаю, уникальная искренность. Мы с ней могли два часа непрерывно обсуждать проявления её мужа, добиваться сколь угодно полной ясности, но в результате — стоило мне задать вопрос — считает ли она его нежным, а надо заметить, что это было уникальное бревно, таких еще поискать…, как она тут же говорила фразу, приводившую меня в состояние, трудноописуемое словами: «есть рассудочная ясность, что он бревно, и есть уверенность, что он нежный». И я как полный идиот месяца два наверное мучил и её, и себя, пытаясь что-то с этим сделать. Многие тут наблюдали эту битву титанов… Мне тогда стало казаться, что у Мангры какое-то психическое отклонение, что ли, потому что это было просто нереально, это было чистым сумасшествием. Когда раз за разом она под моим давлением сопоставляла факты, свидетельствующие о его выдающейся бревноподобности, со своей уверенностью в том, что он нежный, с ней происходили поразительные вещи — она начинала терять уверенность в том, что это факты о нём! А как то раз она даже стала сомневаться в том, что это она сама делала эти записи! Записи, сделанные ею полчаса назад собственной рукой! Это казалось просто… ну…
Карлос взмахнул руками и бессильно уронил их.
— У меня тогда ещё возникла чудовищная по своей мрачности мысль — а вдруг это У ВСЕХ так? Просто Мангра очень искренняя и честная, и она различает и сообщает о том, что её уверенность не пошатнулась. И получается, что тогда я эту мысль всё-таки не довел до ясности — мне казалось это невозможным, что это нереально.
— То есть, Карлос, несмотря на убедительные свидетельства того, что дела обстоят именно так, ты предпочёл следовать твоей собственной слепой уверенности в том, что это нереально?, — рассмеялся Форест.
— Ну… вот так, да. И в итоге что теперь получается… получается, что те мои опасения оправдались? У всех это так и есть – слепые уверенности, даже их пошатнуть, быстро восстанавливаются безо всякого ущерба.
— Да! – Форест снова шлёпнул ладонью по столу, так что два бронзовых леопарда завибрировали. – Им всё пофиг! Слепые уверенности бесконечно сильнее, чем это можно себе представить.
— Вообще-то это можно было предположить и раньше, — вставил Хэл.
— Задним умом, Хэл, можно что угодно куда угодно вставить…
— Нет, ну в самом деле, — продолжал тот, — по-другому и не могло бы быть… тут скорее претензия Марсу… Марс, ну ты же постоянно с этим сталкивался, ты же постоянно видел – насколько ужасно, до невозможности консервативны люди! Фактически, эта консервативность и была главной опорой всех твоих опытов, разве нет? Ну вот смотри, давай возьмем навскидку любой из твоих опытов… в Чанг-Мае был очень классный опыт… все знают? Нет? Марс, хочешь рассказать?
— Не, Хэл, давай потом, — вмешался Форест. – Я хочу продолжить, нечего искать виноватых…
— Ладно, я просто в двух словах… переодели в полицейских тайцев, которые свободно говорят по-английски, подогнали якобы «случайных» прохожих разного возраста, пола, внешнего вида – и богато одетых, и как бомжи… и значит этот якобы полицейский тормозит машину, водитель выходит, и полицейский начинает ему говорить что-то довольно грозным голосом, но по-английски! Ну обычные тайцы в английском примерно так же, как я в урду, так что водитель удивлён, значит, то улыбается, то серьезнеет. Тут подходят еще два «полицейских», и ситуация повторяется. Ну наш кролик начинает офигевать… и тут он от безысходности цепляет первого попавшегося прохожего, который… тоже начинает с ним говорить по-английски! У того рот открылся, я точно помню:) В тот момент очевидно, почва реальности зашаталась у него под ногами, и тут завершающий аккорд – ковыляет какой-то бомж – грязный, опухший – наш кролик к нему – и тот ему выдаёт то же самое! Это было зрелище! В тот момент у него явно что-то сдвинулось очень, очень глубоко – в тех самых, видимо, глубинах, где и живут уверенности.
— Ладно, Хэл, — Форест решительно его остановил. – Всё, хватит. Значит вывод – мы не добрались и никогда по сути не добирались до слепых уверенностей. И отсюда ясным становится всё, вообще всё. Например, если я думаю, что передо мной человек, который стремится к ясности, высокой насыщенности жизни, и при этом его слепые уверенности доступны к изменениям, я могу иногда сказать ему в самых редких ситуациях, что он — дерьмо. Конечно, я сначала двадцать или даже пятьдесят раз всё объясню, покажу примеры, и уже потом, если всё безрезультатно, могу «ударить» человека грубым словом, чтобы его ну хоть как-то перетряхнуть, сбить с той мертвенной позиции успокоения и заторможенности. И ведь в некоторых случаях это в самом деле работало, отрезвляло, что многие тут знают по себе…, но в большинстве других случаев это приводило к обратному эффекту. И чтобы понять механизм этой парадоксальной негативной реакции, как раз и надо вспомнить о слепых уверенностях. Ведь у многих, очень многих людей есть непоколебимая уверенность: «я плохой». И он может даже не знать об этом! Эту уверенность в него внедрили в раннем детстве — это делают абсолютно со всеми детьми в той или иной степени, а как иначе манипулировать ребенком… И когда я говорю, исчерпав другие методы, «да ты просто дерьмо какое-то», человек это расценивает как подтверждение собственной дерьмовости, а не как пинок! Причём даже в том случае, если и в самом деле он начинает после этого что-то активно делать и получает результат…
— Но Форест, что ты предлагаешь? – Карлос подошёл поближе и сел напротив него. – Ты предлагаешь нам общаться дружески и не травмировать человека резкими словами? Так мы и это пробовали, ты же знаешь. В итоге…
— Да, Карлос, да. В итоге вообще ничего не происходило – просто плесень продолжала плесневеть, и в конце концов такой человек становился никому неинтересен, да и ему тут становилось слишком некомфортно. Я не говорю, что я предлагаю не задевать человека, я говорю, что оба подхода слабоэффективны, понимаешь? Потому что оба подхода никаким образом не касаются слепых уверенностей. Вот например, у многих, если не у всех, есть ещё одна железобетонная уверенность: «я должен насиловать себя, чтобы стать хорошим». И это ему тоже внедряют с самого раннего детства, чтобы ребенок стал покорным, ходил в детский сад, школу, мыл посуду, получал хорошие отметки и т.д. И хоть миллиард раз я скажу человеку – необходимо, чтобы ты делал только то, что вызывает предвкушение, он всё равно будет уверен, что он должен себя изнасиловать. И он будет себя насиловать! И ему будет становиться всё хуёвее и хуёвее, и знаете – кого он будет считать в этом виноватым? Меня же, конечно! А если при этом он уверен, что я человек очень умный, проницательный, великолепно разбираюсь в психике людей, что на самом деле так и есть до определенной границы, то что у него дальше должно появиться?
— Ненависть. – Произнёс кто-то.
— Точно. Ненависть. Он начинает считать меня не просто насильником, но ещё и садистом, ведь если я такой умный, значит я не могу не понимать, что ему становится хуже, значит я понимаю, значит я специально его мучаю… и разве он поймёт то, что я сам понял только что? Что я и не догадываюсь, что его слепая уверенность в необходимости самоизнасилования не пошатнулась!
Форест снова сделал небольшую паузу.
— Вот смотри, — продолжил он, обращаясь к Карлосу, — вот человек стал со мной общаться. Я показываю ему разные способы — как можно жить интересно. И он начинает себя… насиловать, блин! Он на словах всё понимает – ага, надо следовать радостным желаниям, ага, неприличных желаний нет, можно впервые в жизни делать всё, что хочется – без показухи, без самоизнасилования… блин, как здорово, офигенно классно, ура ребята… и он ТУТ ЖЕ начинает себя насиловать, даже не отдавая себе в этом отчёт. И никто даже не знает — сколько слепых уверенностей у него есть и какие они, насколько деструктивны. Человек сам может верить в то, что их вообще нет. Человек сам верит в то, что он делает что хочет, а на самом деле он себя насилует, потому что есть такая ёбаная уверенность, которая управляет им. Он может трахаться с разными мальчиками и девочками, получать удовольствие, думать что это так классно… а в нём, тем не менее, может гнездиться кучка мерзких слепых уверенностей, что трахаться плохо, трахаться втроем — ужасно плохо, трахаться с кем хочется — смертельно плохо и так далее. В итоге что мы имеем? Я уже сказал — нарастающее чувство вины, отторжение к тем, с кем он трахается и главное — ко мне, который всё это ему предложил. Поэтому, ребята хирурги…, все те методы, которые мы придумали и описали, годятся только для людей с повышенной потребностью в искренности — не под давлением, а чтобы человеку самому очень хотелось ясности и искренности — тогда ему многое дается легко, тогда он не впадает в отчуждение и самоизнасилование в такой степени, чтобы это помешало ему дальше пользоваться методами селекции своих восприятий и испытывать в целом позитивное отношение к нам, его учителям и помощникам. А для подавляющего большинства людей эти методы поверхностны — они производят серьезные изменения в мыслях, эмоциях, желаниях и ощущениях, но они практически не затрагивают самый глубинный пласт — слепые уверенности. Вот.
Форест глубоко вздохнул, словно сказанное им потребовало от него гораздо больше энергии, чем он предполагал. Сделав пару шагов в сторону, он подцепил свободный стул, развернул его и уселся лицом к спинке, положив блокнот себе на колени, затем вытащил из кармана шорт электронную книжку и взял её в руки.
— Вот тут я выписал кое что. Хочу зачитать. Это из отчета одной девушки, неважно кого, она путешествовала с Карлосом и написала мне… это примерно годовой давности, нашел в почте, и вполне наглядно… в общем она как раз описывает именно эту проблему – будучи абсолютно, железобетонно уверенной в том, что у неё нет негативных уверенностей относительно секса, она вдруг покопалась в себе и… ну тут минуты на три, так что…, — и не дожидаясь какой-либо реакции, он начал читать вслух.
«Поняла что есть негативное отношение к Карлосу.
— за то, что трахается с трансиками
— за то, что трахается с парнями
— за то что Карлосу нравится, когда его парень трахает в попу.
— если Карлос всеми этими способами трахается с европейскими парнями, негативное отношение слабее, а от того, что он трахается с азиатскими мальчиками, негативное отношение сильнее, на 4-5 по 10-бальной шкале. К азиатским парням почему-то есть сильная брезгливость, и даже кажется, что от них есть неприятный запах, хотя я их не нюхала. Я шовинист, я считаю что азиаты чем-то хуже европейцев.»
— Вот первый эпизод. – Форест оторвался от ебука, — несколько лет она спокойно читала, слушала описания секса, относилась к этому одобрительно, всячески выражая свое позитивное к этому отношение. Несколько лет! Не дней, не месяцев – лет! Девушка между прочим интеллектуально развита, и какую же дикую чушь она пишет – что азиаты плохо пахнут! Ну, тут кроме меня много кто трахался с азиатскими девушками и парнями… объяснять не надо, что тела у азиатских парней в сто раз более красивые, чем у европейцев, да и у девушек тоже, если говорить статистически. Но это и есть – следствие затаённого негативного отношения, следствие слепой уверенности в неполноценности азиатов – даже запах очень красивых разных и опрятных тел ей кажется отталкивающим. Кстати…
Форест ухватился за подбородок, затем сжал нижнюю губу, сосредоточенно задумавшись о чём-то.
— Вот… а ведь это – один из признаков наличия слепой уверенности, а?! Точно?
Он с победным видом посмотрел куда-то вверх, затем нашел взглядом Илан.
— Илан, ведь точно, а? Если человек, достаточно умный, с нормальным жизненным опытом, не дурак, не псих, вдруг говорит какую-то абсурдную вещь… то это и значит, что там где-то лежит деструктивная слепая уверенность, которая искажает его реакции, искажает его мысли. Илан?
Илан похлопала своими немного раскосыми глазками с довольно простодушным видом и молча кивнула.
— Илан, тебе интересно? – не отставал от неё Форест.
Илан снова похлопала глазками и снова молча кивнула.
— Понятно…, — как-то неопределенно пробурчал Форест, из чего было трудно сделать вывод – что именно ему понятно.
— Есть идея! – Марс поднял руку и поболтал ей в воздухе. – Сочинение на произвольную тему. Даже нет, не так – сочинение без темы! Или нет… вот так — человек садится и начинает просто в хаотичном порядке писать любые ассоциации, любые мысли – всё что приходит ему в голову относительно темы, заданной экспериментатором. Например я говорю: «мама», и человек пишет что ему в голову взбредёт. И потом…
— Так он и будет писать правильные вещи, — перебил его Хэл. – И ничего не получится.
— Получится! Трудно сохранять искренность на протяжении длительного времени, а если поставить перед собой задачу – убрать цензуру и писать что влезет на протяжении получаса, например, то это легко, тем более что тут нет никаких расспросов, касающихся его лично – просто совершить небольшое усилие и честно записывать возникающие мысли, ведь какие-то мысли будут возникать в любом случае – вот и надо просто честно их записывать. Это даже не искренность… это еще проще – это честность! Искренность – это точное различение восприятий, но здесь-то различать ничего и не надо – всего лишь фиксировать свои мысли.
— Из этой писанины мы сможем вычленить то, что кажется абсурдным, глупым, — подхватил Форест, — и это будет для нас указателем на существование слепых уверенностей в данной теме. Клёво… это надо будет попробовать.
Снова взяв свой блокнот, он вытащил из другого кармана ручку, перелистнул его и быстро сделал запись. Марс, Майк и кто-то ещё тоже зашуршали блокнотами.
— Хочу дочитать то письмо, для полноты картины…
Форест с сожалением, как показалось, отложил блокнот, словно отрывая себя от чего-то интересного, и продолжил зачитывать.
«Ещё я считаю Карлоса дурачком за то, что он с ними трахается. Воспринимаю такие трахи как что-то несерьёзное, недостойное солидного человека. И за это возникает к нему негативное отношение.
Думала по поводу желания заниматься сексом с азиатами, и в какой-то момент возникла мысль, что это со мной что-то не так, а не с Карлосом. Фоново я уверена, что что-то не так именно с ним! Сейчас я подумала и поняла, «вспомнила», что азиаты гораздо красивее европейцев, причем в любом возрасте.»
— Вот ещё важный момент, — Форест снова отвлекся от чтения, — она ничего не анализировала, не разбирала – всё, что она сделала – это просто остановила своё внимание на своей мысли. Не было никакого анализа! Она всего лишь перечитала пару раз, видимо, написанное ею же только что. Достаточно ей было это сделать, как она сразу почувствовала фальшь в каком-то месте. Ей вспомнился её опыт, и этого оказалось достаточно, чтобы она сама, без чьей либо помощи обнаружила фальшь. Значит… ну вот тут уже нужна искренность, подопытный кролик может попросту перечитывать то, что сам же только что написал. Например я задаю тему «мама», он пишет что-то про неё, что я проверить не могу никаким образом в условиях отсутствия информации, но получается, что даже простое перечитывание написанного позволяет ему самому почувствовать какую-то фальшь в каком-то месте! Пусть это будет туманное чувство, пусть он даже не сможет сказать – что именно тут не так, важно другое – само чувство дискомфорта от этой фальши. Это и даст нам знак, что в этом месте скорее всего лежат дорисовки и вытеснения, а значит – тут залегает слепая уверенность.
— Да, можно попробовать…, — Карлос тоже сделал у себя какую-то пометку.
— Чё-то уже хочется начать что-то делать, — со смехом заметил Марс.
— Форест, не хочу тебя огорчать, но только всё это слишком далеко даже от намёка на решение проблемы, — меланхолично заметил Хэл. – Ваша проблема не в том – как обнаружить слепую уверенность, а в том – как её поколебать, как её разрушить, как её заменить другой уверенностью, возникшей от ясности, анализа опыта. В конце концов вы и раньше знали, что у человека есть слепые уверенности.
— Знали… да, но тут есть разница, погоди… нет, ты не прав. Мы знали, что у человека есть какие-то слепые уверенности, но при этом мы были уверены, вот например эта девушка была стопроцентно уверена, что у неё нет негативного отношения к сексу парня с парнем… сейчас, я дочитаю до того момента, смотри…
«Когда сейчас разбирала с Зеброй негативное отношение к трансикам, поняла, что я проявляю в этой теме неискренность на 10.
Я себя каким-то образом убедила, что у меня нет негативного отношения к трансикам, к геям, к сексу со шлюшками. А всё это у меня есть! Просто я подавляю, считаю, что не положено мне такое испытывать, из чувства собственной важности я подавляю это негативное отношение, перестаю его различать! И из-за этого у меня есть впечатление того, что мне в общем и нечего разбирать. Я убедила себя, что раз я давно знаю о селекции восприятий, о возможности заменять одни восприятия другими, то сами эти годы знания во мне что-то меняют, «копится стаж». А на самом деле копится только время, проведенное в тупости. От сегодняшнего разбора есть немного радости, есть предвкушение, что можно что-то изменить.»
— Вот. У неё была уверенность, что у неё нет негативного отношения к сексу парня с парнем, к сексу со шлюшкой, и мы все исходили из того же самого. Это очень важно, Хэл! Ведь если мы будем знать, что у неё в этой области есть слепые уверенности, то и у неё не будет повода мучиться от неопределенности – почему у неё такие вот и такие реакции, почему возникает неприязнь к приятному человеку, почему возникает самоосуждение и так далее. Как вообще можно решить проблему, не зная – где она лежит? А если мы потратим достаточно времени на то, чтобы узнать – где есть слепые уверенности, то очень многое изменится. Да, мы ещё не будем знать – как проблему решить, но изменится сама атмосфера, это же очевидно!
Хэл поднял обе руки вверх, сдаваясь, но Форест продолжал наседать на него.
— Представь себе, что у тебя плохое самочувствие, но ты не можешь даже приблизительно понять – отчего. Вот всё плохо, как-то вот везде больно, как-то вот везде неприятно… представь себе врача, перед которым такой пациент! Зная же точно – где остаются слепые уверенности, мы будем точно знать – куда прилагать усилия, и… вот именно атмосфера изменится. Вместо блуждания в тумане, вместо пустых надежд и разочарований мы получим четкую клиническую картину, по крайней мере… Это важно и для пси-хирурга, и… кстати, это важно и для подопытного кролика… да хотя бы просто тем, что усилится его уверенность в возможности решении своей проблемы, а мы знаем, что эффект плацебо совершенно точно так же проявляется в способности человека изменять своё психическое состояние, как и в обычной медицине. Уверенность человека в том, что проблема разрешима, значительно увеличивает его шансы. Так что… нет, Хэл, это клёвая штука, которую мы тут придумали…
— Да я уже всё…, уже не спорю, Форест, — отмахнулся под смех окружающих Хэл. – Отстань… чё там у тебя дальше.
— Негативные эмоции можно устранять, — вполголоса в этот момент произнесла Алинга, немного наклонившись к Андрею, но так как в эту секунду все синхронно замолчали, её голос прозвучал достаточно громко.
Форест взглянул на неё, сделал жест рукой, предлагая ей продолжать и выражая готовность подождать.
— Устранять, это значит просто перестать испытывать в данный момент эту негативную эмоцию, а вместо неё испытывать что-то приятное, — продолжила уже громче Алинга. – Например, ты можешь вспомнить мальчика, с которым трахался, и испытать к нему нежность. Испытывать одновременно озаренные восприятия и негативные эмоции невозможно, так что если ты уведешь своё внимание на воспоминание о мальчике, его попке, его хуе, как он стонал, когда ты его трахал, как он возбужденно тыкался хуем тебе в попку… то ты будешь испытывать нежность, эротическое наслаждение, и автоматически уже не сможешь испытывать, к примеру, раздражение. А можно негативную эмоцию подавлять…
Алинга говорила быстро, почти скороговоркой, внимательно всматриваясь в глаза Андрея, словно улавливая – есть понимание в его глазах или уже наступила растерянность, которая возникает тогда, когда смысл сказанного ускользает.
— Подавлять… подавлять негативную эмоцию, ну или подавлять уверенность – значит продолжать её испытывать и отдавать себе отчёт в том, что ты её испытываешь, то есть продолжать её различать, но делать вид, что ты её не испытываешь – например, если ты раздражен, то пытаешься хотя бы криво улыбаться… ну в общем всем видом показываешь другим или себе, что нет, нифига, нет сейчас никакой негативной эмоции. От этого она конечно никуда не девается, но в силу того, что ты ведешь себя как человек, который негативной эмоции не испытывает, она ослабевает. Эмоции вообще очень легко следуют за внешними повадками – выражением лица, жестами и так далее – просто в силу сильной привычной связи между определенными состояниями и определёнными повадками. Да запиши, запиши, блин! Второй раз повторять не буду. Запиши, тебе что, лень? Неинтересно?
Алинга ткнула Андрея в бок, подождала, пока он достал блокнот, сунула ему свою ручку.
— Делай пометки, не сиди как царевна-лягушка… вот, и ещё есть вытеснение. Вытеснение – самое жопастое, что можно сделать с негативной эмоцией – в этом случае ты просто перестаешь её различать! То есть – обманываешь не других, как в ситуации с подавлением, а обманываешь уже самого себя. Это все равно что продолжать пить отраву, но уверить себя в том, что это вкусный компот. Вытеснение имеет самые ужасные последствия. Нельзя подавить свое различение в чем-то одном, нельзя быть немножко беременным. Если ты подавляешь своё различение, оно везде становится слабым, наступает всеобщая мутность, и ты сам перестаешь уже понимать – что ты испытываешь. Ты оказываешься в положении этого больного, у которого везде всё болит, вся жизнь превращается в кошмар, в болото чего-то неприятного, ты попросту теряешь способность получать удовольствие от жизни, ведь получать удовольствие – значит как-то ориентироваться в восприятиях, выбирать то, что тебе приятно, а когда в восприятиях полная муть, то хрен отличишь то, чего ты хочешь от того, что ты якобы должен… ну, понял?
Андрей кивнул.
— Точно понял!?
— Точно, я точно всё понял, — Андрей отвёл взгляд от блокнота, посмотрел ей в глаза. – Всё понятно, правда:)
— Я всё, — Алинга кивнула Форесту, и он продолжил читать.
«У меня, оказывается, есть негативное отношение к трансикам. Когда представляю, что парень принял решения превратиться в девочку, или хотя бы просто переоделся в девочку, у меня сразу возникает негативное отношение, мысль, что он хочет стать посмешищем, нафиг это надо, это извращение. Если даже до этого к парню было сексуальное желание, желание тискаться, то оно пропадает, возникает брезгливость.
Если представляю что пупсовая девочка решила стать трансиком, отрастила хуй, возникает слабое негативное отношение вначале, тискаться хочется ещё больше, потом возникает даже позитивное отношение к тому, что у неё есть ещё и хуй и можно потрахаться.
Сейчас думаю, что дело в том, что у меня мудацкие концепции о том, что парень должен быть парнем, мужиком, солидным, не должен искать разнообразных удовольствий, что это несерьезно. Вообще нельзя быть помешанным на удовольствиях! Написала слово, которое сразу пришло в голову. То есть для меня парень, который хочет получить много разных удовольствий — это «помешанный», то есть психически ненормальный.
Блять… я и не знала, что во мне столько этого гавна, этой умопомрачительной мерзости… но сейчас есть сильное облегчение от того, что вытащила это, теперь знаю…
Девушку, которая живёт на содержании у мужчины, я считаю нормальной, клёво устроившейся. А к парню-жиголо испытываю презрение.
Так что Карлос тоже для меня извращенец, потому что трахается с парнями. Само по себе сексуальное желание, которое у него есть, не вызывает негативного отношения, наоборот – нравится.
Нет, хуйня какая-то.
Вранье. У меня вызывает позитивное отношение то, что у Карлоса сильное сексуальное желание. Но то, что оно сильное к разным девочкам и мальчикам, вызывает негативное отношение. Вот если бы хотя бы к нескольким – ну это ещё нормально, а хотеть потрахать именно много девочек и мальчиков, это уже ненормально. И тем более ненормально его желание трахать не только парней, но и трансиков.
Решила посмотреть фотки трансиков. Сразу возникает негативное отношение, когда вижу их хуй. Снова возникает мысль, что это извращение. Как я могла раньше этого не замечать???
Теперь мне очень, очень понятно, что говорил Карлос — люди ненавидят секс, и у них не может не возникать ненависти к самому Карлосу. Это про меня. У меня негативное отношение к нему за его развратность. Сейчас не страшно это писать, даже открытость к нему возникла.»
— Ну вот так… дальше несущественно.
Форест отложил ебук и потянулся.
— Это не всё, что я хотел сказать, конечно. Вообще… если кто-то из вас думает, что это на полчаса, то он сильно ошибается… так что предлагаю сейчас сделать заказ на ужин, а потом продолжить… тащите меню, девочки, — махнул он официанткам.
Пока официантки раскладывали меню и записывали заказы, Форест встал со стула, ставшему ему импровизированной трибуной, и в нерешительности оглянулся. Посмотрел на Джо – тот уже не читал книгу, а пытался что-то втолковать официантке, и был увлечен этим до такой степени, что казалось, нет ничего важнее в его жизни, чем еда. Вдруг Джо перехватил его взгляд, пару секунд они смотрели в упор друг на друга, и Форест снова испытал странное состояние, словно почва уходит из-под его ног. Странное чувство подвешенности в воздухе, может быть даже уязвимости?
Отвернувшись, Джо с прежним энтузиазмом продолжил добиваться своей цели.
— А что, — пробурчал себе под нос Форест, разговаривая сам с собой, — если кто-то посмеет утверждать, что еда – это не одно из главнейших удовольствий в жизни человека, то он будет наглым лжецом или унылым самообманщиком… Майк! Стой.
Прыгая через стулья, как горный баран, он прискакал к Майку, который в этот момент тоже встал и тем самым, увы ему, привлек к себе внимание взбудораженного Фореста.
— Слушай, я не хочу грузить всех деталями…, но тебе-то точно будет интересно? Посмотри – вот небольшой список слепых уверенностей, который я тут собрал из разных мест. Можно быть уверенным, что большинство пунктов из этого списка актуально вообще для любого человека, который появится тут в качестве новичка или подопытного кролика. Хочешь?
— Давай…
Не то, чтобы у Майка было прямо горячее желание читать списки, но, поколебавшись, он решил, что это всё же интереснее, чем просто ждать, пока суета уляжется.
Форест вернулся к столику с бронзовыми животными, схватил свой ебук и вернулся к Майку.
— Ща… вот, читай.
Он открыл нужную страницу и сунул ебук в руки Майку. Список оказался явно длиннее, чем тот рассчитывал, но отпереться было уже невозможно. Напоминающий сейчас взлохмаченную дикую ворону Форест готов был, казалось, накинуться и заклевать любого, кто откажется поддержать с ним разговор на эти темы.
«1. Я дерьмо, плохая.
2. У меня ничего не получится без посторонней помощи.
3. Надо слушаться тех, кто умнее, и делать, как они говорят, жить как они — они лучше знают — что необходимо делать, так как они умнее, счастливей, опытнее.
4. Чтобы стать хорошей, чтобы быть лучше, надо заставлять себя делать то, что не хочется, насиловать себя.
5. Нельзя не испытывать тревожности — это опасно, это делает меня беззащитным.
6. Я не должна получать удовольствие. Получать удовольствие — это плохо.
7. Меня нужно наказывать.
8. Я не могу быть приятным человеком, и если мне говорят, что я клёвая, то либо врут, либо заблуждаются, дорисовывают.
9. Если у меня есть желания, которых нет у других, значит мои желания неправильные.
10. Хорошее отношение к себе я должна заслужить, насилуя себя.
11. Я виновата (не важно в чем).
12. Дрочить стыдно.
13. Если девочка проявляет активность при знакомстве с мальчиком, то она шлюха, плохая.
14. То, что мне так плохо живется — это справедливое наказание за то, что я плохая.
15. От меня постоянно что-то ждут, и я должна их ожидания оправдывать.
16. Я некрасивая. Не для кого-то некрасивая, а вот принципиально некрасивая (верно почти для всех девочек и для многих мальчиков). Я красивый в любом виде — пьяный, жирный, вялый — я все равно красивый (для многих мужиков).
17. Я очень тупая (почти для всех девочек). Я очень умный (почти для всех мужиков).
18. Девочки — глупые и тупые просто по своей природе (почти для всех мужиков и девочек).
19. Я дерьмо, и никто никогда не захочет стать мне близким человеком. Единственное, что я могу делать для того, чтобы дружить — обманывать других, казаться немного лучше, пытаться подавлять своё дерьмо.
20. Любое дело, за которое я берусь, будет мной испорчено. Я сделаю только хуже.
21. Когда я влюбляюсь в кого-то, этот человек будет меня ненавидеть, вытирать об меня ноги, рано или поздно бросит меня (особенно часто у девочек).
22. У меня никогда не будет интересов, я не могу ничем увлечься, заинтересоваться.
23. Мужчины главные в этом мире, им можно все то, чего нельзя девочкам (почти для всех мужиков и девочек).»
— Ну?
— Интересно… Действительно, я думаю, что…
— Смотри ещё, — перебил его Форест, — я пока сидел это выписывал, перебросился по скайпу парой слов с одной своей подружкой – очень страстной, нежной девочкой, у которой ко мне, обрати внимание, влюбленность! Разговор получился… совершенно удивительный…
Перелистнув несколько страниц ебука, Форест снова протянул его Майку.
— Вот отсюда читай.
«Яна: и еще в описаниях траха мне раньше нравилось всё, кроме лизания лап. Эти куски я считала извращением и относилась к ним снисходительно.
Форсятина: может и сейчас ты считаешь это извращением? Одна моя подруга после многих лет, в течение которых она считала себя сексуально раскованной и развитой, неожиданно обнаружила, что у неё есть уверенность в том, что трах мальчика с мальчиком – это извращение. И соответственное отношение к этим мальчикам – как к извращенцам.
Яна: не, сейчас не считаю. Перестала считать это извращением, когда самой понравилось лизать лапы
Форсятина: а почему ты уверена, что этой уверенности больше нет? Как ты это определила? Почему ты не можешь считать извращением то, что тебе самой нравится? Многие так себя и считают извращенцами.
Яна: потому что не замечала у себя негативного отношения к полизу лап.
Яна: хочу еще подумать, вдруг и правда до сих пор считаю извращением.»
— Вот в этом месте, — Форест тыкнул пальцем в экран, — я был совершенно уверен, что здесь я ничего не накопаю, потому что этой девочке очень, очень сильно нравилось, и когда я ей ножки целую, и когда она целует мне лапы.
«Яна: считаю…
Яна: блин…
Яна: чаще всего — нет, но иногда вылезает эта уверенность, что полиз лап – это извращение, и тогда возникает негативное отношение.
Яна: иногда негативное отношение может вообще не возникнуть, а иногда несколько раз за полиз. И я его вытесняю.
Яна: когда сама лижу лапы, такого не бывает, а когда ты мне лижешь или кто-то другой – бывает. Возникает восприятие тебя извращенцем.
Яна: еще такое бывает, когда ты рассказываешь как лизал или тискал лапы какому-нибудь тайскому или малайскому пареньку – возникает от того, что представляю, что лапы пыльные и мне не понятно — как это может нравиться. В этом случае негативное отношение уже возникает от брезгливости.
Яна: подумала, от чего ещё возникает негативное отношение, что ещё считаю извращением. Возникает неприятие, когда мальчик стонет от возбуждения или вообще издает какие-то звуки. Я не говорю здесь о хлюдях, которые изображают страсть. Такое негативное отношение возникало и к тебе, наверное в половине случаев. Как будто в моем представлении нормальный парень не должен показывать что ему приятно!
Яна: ну и жопа…».
Майк дочитал и задумчиво протянул ебук Форесту, но на пол пути его перехватила чья-то рука – постепенно вокруг них столпилось несколько человек – кто-то тоже читал этот же текст, заглядывая через плечо, кто-то что-то обсуждал.
— Вот такая фигня, Майк… это везде. Этим пронизано всё. Всё!
— Да… выходит, что мы очень крупно ошибаемся…
— Очень крупно, Майк. И я думаю, что мы даже сейчас недооцениваем ситуацию. Не до конца понимаем – насколько глубоко въедаются слепые уверенности, насколько сложно их изменить, и насколько сильно они омертвляют людей.
— Ну здорово, что по крайней мере это наконец-то стало ясно, — раздался из-за спины Фореста голос Алинги.
Он обернулся.
— Да здорово, конечно здорово, только делать-то что с этим? Ни малейшего понимания нет и пока непонятно, куда копать – как подкопаться под эти уверенности. Похоже, что мы столкнулись…
Форест замолчал, и из-за их спин неожиданно донёсся голос Джо:
— Мы столкнулись с фундаментом, на котором стоит вся личность. С совокупностью уверенностей.
Видимо, все кто хотел уже сделал заказ, так что вся толпа собралась теперь тут.
— Уверенности – это то, на чём мы все стоим, — повторил Джо. – И уверяю вас, что об эту стену мы поломаем себе немало зубов. Я даже допускаю, что нам никогда не удастся найти подхода к этой крепости.
— Ты не ошибся в выборе местоимения, Джо? – Ехидно спросил Форест.
— Какого именно?
— Ты сказал «мы поломаем зубы», «нам не удастся». Ты это и хотел сказать, или ты хотел сказать «ВЫ поломаете зубы» и «ВАМ не удастся»?
— Да, я хотел сказать «вы поломаете».
— Значит ты…
— Ничего это не значит. Вы занимаетесь этой проблемой, а не я, вот и всё.
По лицу Фореста можно было определенно сказать, что доверия к Джо у него вряд ли прибавилось по итогам этого перекидывания словами.
— А ты, Джо, чем занимаешься? — вкрадчиво спросил он.
Возникла пауза, но Джо просто молчал, как будто не слышал вопроса.
— Илан, а тебе не интересно нам рассказать, чем ты занимаешься? – Форест её не видел из того места, где сидел, так что повысил голос, чтобы Илан точно его услышала.
— Когда? – негромко ответила она, оставшись сидеть за тем же столом у входа, за который села, войдя в ресторан.
— Что «когда»? Сейчас, сегодня, вчера, неделю, две недели назад!
— Сегодня и вчера – кластерами, неделю назад – сплавами, две недели назад – твердостью.
В том, как она отвечала, неуловимо угадывалось влияние Джо – такая же непрошибаемая уверенность в себе. Не надменность или покровительственность, а именно уверенность в себе. Та уверенность, которую испытывают люди, точно знающие своё место на этой земле, точно понимающие – что, зачем и когда и как они делают. Эта сила, которой она буквально сочилась каждым своим словом или действием, подавляла бы, если бы несла в себе что-то деструктивное, угрожающее. И сила эта была не только психической. Всем было известно, что Илан — очень физически сильная девочка, хотя так вот сразу и не скажешь, посмотрев на неё – конечно, видно, что у неё сильные плечи и бицепсы, мощные ляжки, которые не лишают её ног стройности, и все знали, что если в пять или шесть утра прийти на боксерскую площадку, то почти со стопроцентной вероятностью ты там застанешь Илан, отрабатывающую серии ударов по груше. И в джиу-джитсу ей не было равных, по крайней мере в их тусовке, даже среди опытных парней, которых она легко побеждала своей потрясающей изворотливостью и скоростью комбинаций. В самой, казалось бы, проигрышной позиции она вдруг находила неожиданный ход, который сводил на нет преимущество соперника.
— Кластерами…, — повторил кто-то.
— Я думал, ты исследуешь озаренные восприятия. Джо, не так?
— Это и есть исследование озарённых восприятий, — ответила за него Илан. – Как ты себе представляешь вообще, что такое исследование озаренных восприятий?
— Испытываешь какое-нибудь из них, влияешь как-нибудь на себя, смотришь что изменилось… ну наверное так. Ещё можно, видимо, интенсивно и долго испытывать их, наблюдая за тем, как…
— Сам ты этим, видимо, не занимался, так? – Перебила его Илан.
— Ну… нет, не занимался.
— А почему тогда ты думаешь, что мне будет интересно тебе рассказывать об этом?
— Хотя бы потому, что когда у человека есть интерес в какой-то области, он всегда старается заинтересовать других, особенно симпатичных ему людей!
— Когда они готовы слушать, Форест.
— А я разве не готов?
— А разве готов?
Повисла пауза.
— Что для тебя «готовность», Илан?
Форест решил снизить накал разговора и найти какое-то конструктивное продолжение, в то время как Илан, казалось, вполне могла бы удовлетвориться, если бы на этом разговор и был бы окончен.
— То же, что и для тебя. Это когда человек не просто может послушать, но ещё и испытывает вовлеченность, интерес, начинает сам хотеть проводить какие-то опыты, исследования. С таким человеком интересно, потому что он готов слушать, готов сам говорить, готов пробовать сам поработать в этом направлении.
— А я…, — начал было Форест, но остановился.
— А ты увлечён чем-то другим, вот и всё. – Спокойно констатировала Илан. – У нас разные интересы, так что ничего удивительного, что ты ничего не рассказывал мне, а я – тебе.
— Я не рассказывал? Я…
— … не рассказывал, Форест, не спорь:) Если ты сидишь и громко что-то говоришь, это не значит, что ты рассказываешь мне, что ты ждёшь моей реакции, иначе ты бы давно заметил, что реакции нет и узнал бы – в чем причина.
— Я давно заметил.
— Почему тогда не поинтересовался – в чём причина отсутствия реакции?
— Ммм…, ну не знаю.
— Потому что, — акцентировано произнесла Илан, — на самом деле для тебя не имеет значения – заинтересуюсь я или нет. Но я не вижу в этом ничего негативного… мне так кажется, что у тебя этот факт вызывает какое-то напряжение, но почему? Ты увлечен одним, я – другим, наши интересы в самом деле почти не пересекаются… ну и что? Ничего нежелательного я в этом не вижу. Если вдруг ты заинтересуешься исследованием озаренных восприятий, то неужели мне не захочется тебе об этом рассказать? Захочется.
Форест глубоко вздохнул и заметил, что находится в напряженном состоянии. Почему-то разговор с Илан вызывал непривычное напряжение… может быть потому, что за ней незримо присутствовал всё тот же Джо, к которому ему пока что так и не удалось подобраться, но сейчас этого уже и не хотелось.
— Хорошо, Илан… вот сейчас мы… нет. Ты говоришь, что мы настолько увлечены… Нет:) Вот что я хочу сказать. Ситуация изменилась. Сейчас и пси-хирурги, и пчеловоды получили серьёзный пинок и…, по крайней мере временно…
— Пчеловоды? – Удивленно переспросила Илан.
— Те, кто исследует осознанные сновидения, ОСы:). По крайней мере временно мы остались не у дел. Нам надо почистить пёрья, осмотреться… и если я сейчас не готов к тому, чтобы послушать о твоих исследованиях, то когда ещё? Вот «кластеры», говоришь. Могу поспорить на свой любимый эспандер, что никто не имеет ни малейшего понятия – о чём ты говоришь. Сплавы? Уверен, что и об этом никто ничего не знает. Расскажи? Ну вот прямо сейчас – расскажи – что такое «кластеры»?
Его взгляд между тем случайно остановился на Андрее, и он оживился.
— Вот! Вот например Энди. Он точно ничем так не увлечен, как мы, и паренек, кажется, не глупый… Джо его притащил сюда, между прочим:) Вот ты ему расскажи, а мы послушаем. Алинга! – Он поискал её взглядом, — ну пролоббируй!:)
— А что я… мне тоже будет интересно послушать, — пожала она плечами. Я, на самом деле, представляю себе, что такое сплавы и кластеры, но… скорее теоретически, так как опыта у меня очень мало… так что будет классно, если Илан расскажет.
— Я плохой рассказчик…
— Ничего, — наигранно утешил её Хэл, всё это время пристально всматривавшийся в её лицо. – Рассказывай как хочешь, а мы приноровимся.
— Хорошо…
Илан задумалась на несколько секунд, затем встала и пересела поближе.
— Я расскажу просто – как оно есть. Без оживляжа, без жестикуляций и драматических поворотов.
— Ты спартанский повар, вот кто:) – усмехнулся Марс. – Если спартанский повар вкусно готовил, его убивали, так как граждане, они же воины, стали бы переедать, и в итоге стали бы вялыми, не смогли бы защитить себя в случае нападения. Так и ты – даёшь нам невкусную, но полезную пищу, чтобы те, кому было слабо интересно, отвалились бы сразу и не насиловали бы себя вымученным интересом к приукрашенному разными финтифлюшками рассказу. Я прав?
Илан приподняла брови, и затем утвердительно кивнула.
— Да, так и есть, это довольно точная ассоциация. Предлагаю взять ручки и блокноты, и… готовьтесь записывать и скучать!
— Ха-ра-шо! – удовлетворенно вякнул Форест и притянул к себе свой неизменный блокнот.
— Я буду говорить не быстро, так что успеете и записать и понять смысл написанного… итак.
Илан подошла к двухметровой ширины матрасу, валяющемуся на полу, сняла кроссовки, стащила с себя носочки и залезла на матрас, после чего улеглась на нём, подложив под голову пухлую подушку, вытянув свои ножки.
Офигенно красивые лапки… от одного их вида у Андрея что-то поднялось к горлу и тут же упало к яйцам. Невыносимо захотелось прижаться к ним лицом, вдохнуть их запах, просто взять их в руки и рассматривать, но сделать это он не решился. «А ведь я уверен, что уверен в том, что это не вызвало бы негативной реакции, и тем не менее я не делаю это, значит… значит, скорее всего, у меня есть совершенно другая уверенность – что это всё-таки вызовет негативную реакцию», — промелькнуло у него в голове, но несмотря на это он всё равно не осмелился так сделать, и тоже отметил это про себя и всё равно не осмелился.
— Что из себя представляет жизнь обычного человека? Муть. Вся его жизнь – сплошная муть. Люди не различают восприятия. Они даже не ставят перед собой такой задачи. Они даже не знаю, что такая задача вообще может быть поставлена. Они даже не знаю, что их внутренний мир – это мир восприятий, каждое из которых можно различить, отделить от других, увидеть последовательность их возникновения, обнаружить те или иные закономерности. Всё это для них – великая и очень далёкая тайна. А многие люди даже гордятся такой кашей, и в ответ на предложение различить свои восприятия гордо отказываются от такого кощунственного, по их мнению, поступка – они воспринимают это как покушение на их индивидуальность. Они возмущаются, что всё богатство их внутреннего мира мы пытаемся свести к какому-то там «набору восприятий».
— Чем тупее человек, тем больше его это возмущает, — вставил Марс.
— Да, вполне логично. Самые напыщенные идиоты – это как раз самые тупые люди. Чем глупее человек, тем более умным он себя считает. Чем более скудна его психическая жизнь, тем агрессивнее он будет реагировать на предложения различать восприятия, анализировать их. Ему ведь нечего различать, кроме «хочу пива», «а сколько в том ресторане стоит стейк» и «скучно что-то». Так что первый шаг человека к своему психическому развитию – в том, что касается селекции восприятий, состоит именно в открытие самой возможности этого различения и в том, что он начинает это делать. Постепенно муть рассеивается, и в какой-то конкретный момент времени человек более или менее легко может ответить себе на вопрос «что я сейчас испытываю». Что происходит дальше?
— Что угодно, — буркнул Хэл.
— Дальше человек может реализовывать радостные желания, жизнь становится интересней и насыщенней, и на фоне вот этой повышенной энергичности и насыщенности проявляются группы восприятий. Они связаны определенным образом. Между ними есть причинно-следственные связи. Эти группы восприятий и называются кластерами. Пока общий уровень насыщенности, энергичности не достигает определенного порога, восприятия скачут как козы, сменяя друг друга хаотично и управлять ими кажется очень трудным. Но чем выше общая энергичность состояния человека, тем легче ему различить связанные группы восприятий.
— Приведи пример, Илан, — предложила Алинга.
— Пример… хорошо. Давайте возьмем например «приятный кластер».
Илан слезла с матраса и босиком подошла к небольшой пластиковой доске, висящей в углу ресторана, и взяла в руки маркер.
— Сначала возникают восприятия, которые мы называем «стартовыми» или «стартёрами». Они запускают всю последовательность восприятий кластера, запускают всю эту цепочку. В приятном кластере первым стартёром является…, — Илан нарисовала на доске небольшую окружность и в её центре написала единицу, — … вибрирующая приятность. Ну, я так называю это состояние. Во всём теле приятное состояние, высокая энергичность, хочется какой-то физической активности – покопать, побоксировать, покачать мышцы. Это состояние настолько бодрое и приятное, что такое впечатление, как будто твоё тело охвачено мелкой приятной почти незаметной вибрацией. Это первый стартёр. Дальше…, — она нарисовала правее еще один кружок с двойкой внутри, и провела стрелку, идущую от первого кружка ко второму, — второй стартёр – любое яркое озаренное восприятие, которое вообще у тебя легко возникает. На фоне вибрирующей приятности такое восприятие может усилиться, стать чистым, пронзительным, ярким. У меня это чаще всего предвкушение, хотя бывает и безмятежность, игривость, и даже чувство красоты. Эти два восприятия составляют стартовую группу. А дальше, — она снова повернулась к доске и нарисовала третий кружок, — наслаждение. В сердце, горле или груди. Возникает наслаждение – сильное, пронзительное, такое, что хочется замереть и переживать его.
Слушая её описание, Андрей вспомнил, как во Вьетнаме, гуляя по бухте в Кат-Ба, было как раз то, что она описывает – яркое энергичное состояние, потом яркое чувство тайны, и сразу вслед за этим – наслаждение! Блин, именно так и было!
— А если первые два восприятия возникают, а наслаждение – нет? – Андрей сначала заговорил, потом, на середине, испытал легкий всплеск неловкости привлекать внимание, но на этот раз преодолел его. – У меня было именно то, что ты описываешь, недавно. – Его взгляд невольно скользнул в сторону Джо и вернулся к Илан. – А может такое быть, что стартёры есть, а наслаждение не проявляется?
— Может только в том случае, если твоё состояние недостаточно энергичное, если уровень полноты, насыщенности твоей жизни недостаточно высок.
— А если достаточно…
— Тогда неизбежно восприятия пойдут именно по такому пути.
— Это… фатализм какой-то:), — с наигранным возмущением воскликнул Хэл. – А если я захочу изменить этот путь?
— Значит изменишь. Я говорю о том, что восприятия, если их не направлять, если не форсировать связи между эпизодами, будут развиваться именно в такой последовательности. Это устойчивое явление, это кластер.
— Форсировать? – переспросил кто-то.
— Форсирование связи между эпизодами… каждое отдельное восприятие кластера мы называем «эпизодом»…
— Почему не называть восприятие восприятием, Илан? – удивился Майк.
— Потому что это не всегда именно восприятие. Иногда это целая группа восприятий.
— Почему не назвать это «состоянием», в таком случае?
— Потому что слово «эпизод» отражает динамичность процесса, а не просто стабильное состояние.
— Ну…, хорошо…, — как-то неуверенно согласился Майк, — ок. А форсирование?
— Если я сопровождаю внимание ту или иную связь, если у меня есть желание, чтобы восприятия двинулись именно по этому пути, то это и называется форсированием связи, так что никакого фатализма тут нет. Наоборот. Можешь ли ты быть уверенным, что для какой-то цели, ну или просто потому что тебе так приятно, так хочется… можешь ли ты уверенно сменить одно восприятие на другое, потом на третье? Совершить некое… путешествие. Ты не можешь быть уверен в том, что у тебя это получится, — она отмахнулась от Майка, не попытавшись дождаться ответа. – Но если у тебя высокая насыщенность и энергичность, если в данный момент в тебе проявлены кластеры, то это и означает, что ты точно видишь оптимальные маршруты между любыми двумя эпизодами! Поэтому ты можешь форсировать нужные связи, переместившись от эпизода к эпизоду, ты можешь в нужном эпизоде перейти на другой кластер, переместиться по нему в третий, и там уже испытать желаемое состояние. Это и есть – путешествие в восприятиях. Когда ты можешь выбирать, управляя естественными предпочтительными… естественными предпочтениями… нет. Когда ты можешь управлять…
Она замолчала и стала подбирать слова, покачав головой.
— … когда ты можешь не просто подчиняться естественному ходу событий, когда эпизоды сменяют друг друга, но и управлять этими переходами. Перескочить сразу от одного эпизода в другой – отдаленный, тоже можно, это точно так же возможно, как любая замена восприятий. Но если ты делаешь это, проходя по форсированным кластерным связям, то это намного надежнее, намного удобнее. Можно проломиться и через бурелом, потратив много энергии, а можно спокойно и быстро пройти тропинками. Те, кто проламывается, это медведи, а те кто по тропинкам – те путешественники:)
— Я медведь… я тот ещё медведь! – откуда-то из угла проревел Леон. Похоже, что это была его излюбленная позиция – сидеть на полу, прислонившись к стенке так, чтобы его почти не было видно.
— Ты да… ты тот ещё медведь:), — согласилась Илан. – И в берлогу постоянно залезаешь…
— Дальше что, дальше? – задала вопрос девушка, которую Андрей раньше не встречал. Пухлое тельце, довольно большие грудки, большие глазки, но в целом её лицо казалось скорее простодушным, что отличало её немного от остальных. Впрочем, это простодушие вряд ли было следствием её глупости – она скорее казалась по-деревенски непосредственной, даже грубоватой.
— Это кто? – тихо спросил Андрей у сидящего рядом Хэла.
Тот бросил на Андрея короткий взгляд, отвернулся, и только спустя две-три секунды ответил.
— Юстыся.
— Что происходит дальше? – Произнесла в этот момент Илан, то ли ожидая ответа, то ли задавая риторический вопрос.
— Дальше наслаждение снижается. Не может же оно долго быть очень ярким.
— Нет. Не совсем так. Дальше яркое наслаждение может привести и часто приводит к яркой вспышке целой группы озаренных восприятий. Они могут вспыхнуть ярко, пронзительно… очень ярко…
— Ты сейчас описываешь этот кластер, переживая его?, — уточнила Алинга?
— Да. Иначе описывать было бы неинтересно… и получается так, что эта яркая вспышка озаренных восприятий в свою очередь является триггером, запускающим еще более яркое наслаждение, ну или по крайней мере она позволяет этому яркому, экстатическому наслаждению длиться довольно долго. Здесь связь – двусторонняя, я обозначаю её стрелкой, направленной в обе стороны.
Она нарисовала кружок с цифрой «четыре» над тройкой и соединила их обоюдонаправленной стрелкой.
— В течение какого-то времени происходит эта взаимная подпитка, взаимная поддержка и усиление. Озаренные восприятия могут возникать разные, в этом их пучке существует своя динамика, которую можно изучать отдельно. Ну вот поэтому и удобно называть это «эпизодом», — она ещё раз обратилась к Майку, — потому что это не всегда одни и те же восприятие, это могут быть разные состояния… это я упустила:)
Она бросила взгляд на Джо и улыбнулась.
— А вот дальше – да, дальше, конечно, интенсивность переживаний снижается и…, — справа от тройки она нарисовала снова почему-то тройку, обведя её двойной окружностью. – и дальше у нас возникает мягкое, спокойное, матовое наслаждение. Это тоже наслаждение, но оно не экстатическое, оно спокойное, слабой или средней силы, поэтому мне удобно обозначить его отдельным кружком, выделить его как отдельный эпизод. Смотрите — связь между двумя тройками НЕ обоюдонаправленная, как можно было бы предположить. Понаблюдайте за собой внимательно, и вы увидите, что в то время как яркое наслаждение ведет неизбежно к эпизоду нормального наслаждения, которое испытывается долго, обратная связь неактивна. И если ты начнешь её форсировать – получишь только затраты сил, а результата можешь вообще не получить! И в то же время… давайте посмотрим – есть ли маршрут, по которому можно перейти от нормального наслаждения к яркому? Он есть. Через второй эпизод!
Илан провела изогнутую стрелку, направленную от тройки, обведенной двойной окружностью, к двойке.
— Если в течение длительного времени ты переживаешь нормальное, спокойное наслаждение, то спонтанный всплеск озаренного восприятия может снова стать триггером экстатического наслаждения. Так что – если ты сейчас испытываешь нормальное наслаждение и хочешь испытать его сильнее – бессмысленно, неэффективно пытаться впрыгнуть в более яркое наслаждение – скорее всего ты только потратишь силы и ничего не получишь. Я, во всяком случае, никогда не получаю результата, если иду здесь вроде как против ветра. Экстатические, яркие озаренные восприятия вообще возникают очень редко, и вот так «продавить» их против течения – ну почти невозможно. Зато ты можешь поступить мудро, зная структуру приятного кластера – ты поищешь какой-нибудь озаренный фактор, чтобы появилось яркое озаренное восприятие, и тогда оно на фоне нормального наслаждения может с некоторой вероятностью привести к проявлению яркого наслаждения. Не наверняка, конечно. Но с вероятностью, намного большей, чем вероятность того, что ты продерешься через бурелом.
— А почему кружок двойной?
— Двойной кружок обозначает эпицентр кластера. То есть тот эпизод, который проявляется легче всего и дольше всего в этом кластере. Намного дольше и намного легче, чем все остальные. Кластер… словно мерцает, что ли. Например, сработали стартёры и ты перешел в эпицентр. Иногда эпицентр сразу проявляется без стартеров. Вслед за ним может возникнуть офигенное, удивительное физическое переживание «твёрдости».
Илан сверху правой тройки нарисовала кружок с цифрой «шесть» со стрелкой, указывающей вверх – от тройки к шестерке.
— Затем твердость может какое-то время существовать параллельно с эпицентром и угаснуть, и ты снова испытываешь только эпицентр. Затем может внезапно появиться… обычно сзади шеи и между лопаток, совершенно особенно физическое ощущение – как будто сладкий комок там, очень похоже на предоргазменное ощущение, и если позволить этому комку разрядиться, то по позвоночнику пробегает сильная волна наслаждения. Поэтому…, — Илан снизу правой тройки нарисовала кружок с семеркой, — семерка – это предоргазменное состояние. От него легко усиливается нормальное наслаждение, поэтому связь между ними обоюдная. А предоргазменное состояние легко может разрядиться в оргазм…
И она нарисовала справа от семерки кружок с восьмеркой, после чего от тройки тоже провела стрелку вправо вниз к восьмерке.
— Длительное переживание нормального наслаждения тоже напрямую может привести к волне оргазма.
— Это…, — начал вопрос Майк, но запнулся. – Этот оргазм… его последствия?..
— Сброс энергии. Точно так же как и при обычном оргазме, но без таких последствий. Ты можешь так «кончить» раз двадцать за день, испытав не очень заметное снижение насыщенности, энергичности. И тут каждый себе находит оптимальный график. Например, мне нравится так «кончать» раз десять в день. Если долго удерживаться на грани… ну фиг с ним, не будем расползаться. Важно другое – когда пробегает волна оргазма, то если её формировать, то есть если её сопроводить вниманием по телу, то она может добежать очень далеко! Она пробегает по периферийным участкам тела – там, где ты никогда вот просто так, в третьем эпизоде, наслаждения не испытываешь. Так чт эти волны – это волны оживления, пробуждения заспанных участков тела. Они постепенно становятся более чувственными, там могут начаться очень необычные физические переживания – содранная кожа, эротическая гиперчувствительность… ну… это детали. В общем…
Сверху от восьмерки и, соответственно, справа от правой тройки Илан нарисовала пятерку в кружочке.
— … в общем мы получаем ещё один элемент схемы – периферийное наслаждение. Еще я проведу стрелку от правой тройки к пятерке, но не простую стрелку, а штрих-пунктиром. Это означает, что такой переход возможен напрямую, не через посредство волны наслаждения, но требует энергии, усилий – требует форсирования, короче, сопровождения вниманием и желанием. Ну вот…
Илан положила маркер и отошла в сторону.
— … вот и готов кластерный граф. Или проще говоря – схема кластера. Теперь каждый раз, когда ты испытываешь наслаждение, ты можешь тихо наблюдать – как дальше меняется твоё состояние, и сравнивать с этой схемой. И ты увидишь, что схема именно такова. И это… удивительно…
Она замолчала, держа перед собой правую ладонь в левой.
— Вот такая простая вещь, кластеры…, — добавила она несколько отсутствующим голосом. – Кластеров много… и каждый кластер… ну вот например вы видите здесь – наслаждение приводит к твердости. Твердость здесь обозначена как один эпизод. На самом деле же, переживание твердости тоже динамично, и если сосредоточить внимание на твердости, тогда ты можешь заметить, что там тоже есть своя динамика, твердость начинает тоже как-то меняться, и это будет уже другой – «твёрдый кластер». Например, сначала возникает твердость во лбу, затем – в горле, затем – внизу горла, затем там есть развилки… неважно. Важно то, что твёрдость – это пункт, в котором соединяются два кластера – приятный и твёрдый. Так что – если ты захочешь исследовать твердость, было бы бессмысленным пытаться вызвать к жизни это ощущение, порождая, скажем, предвкушение. Нужно войти в эпицентр приятного кластера и спокойно ждать.
— Клёво! Это ужасно интересно, блин. Илан, ты свинья!
Голос Юстыси звучал настолько возмущенно, что все рассмеялись.
— Ты свинья, Илан! – не успокаивалась она. – Я тебе письку лизала, я тебе давала свои грудки тискать, мы с тобой дружим, играем вместе, и ты никогда мне ничего не рассказывала о кластерах! Почему??
Юстыся и в самом деле выглядела если не возмущенной, то обиженной.
— А почему я бы могла тебе это рассказывать?
— Но ведь это очень интересно!
Илан помолчала, глядя ей в глаза.
— На самом деле ты не права. Я рассказывала тебе.
— Как это… не было такого!
— Такого не было, но я рассказывала. Не о кластерах, а о том, что приводит к их исследованию. Ты ведь не будешь отрицать, что иногда я тебе рассказывала что-то о различениях групп восприятий…
— Ну, Илан… это было что-то… я даже не помню точно что!
— Вот именно, Юстыся.
— Я не понимаю, что вот именно?
— Ты не помнишь. Ты не помнишь – что именно я тебе рассказывала, потому что я мало тебе рассказывала, а мало я тебе рассказывала, потому что интереса у тебя к этой теме почти не было, поэтому ты и не помнишь и того малого, что я рассказывала… Нет, Юстыся, нет! – голос Илан неожиданно стал твёрдым, жестким, в нём блеснула сталь. – Не спорь, пожалуйста. Я говорю тебе о своих восприятиях, о своём отношении. Я не почувствовала в твоих реакциях интерес. Не нужно обсуждать – был он или не был. Я его не почувствовала, это факт. У меня были предпочтения – конечно я хочу, чтобы ты или кто-то еще заинтересовались этой темой. Кто может меня упрекнуть в том, что я кому-то и не пыталась ничего рассказывать? Кто?
— Я:)…, — тихо произнес Андрей.
Илан не поддержала его шутку.
— Но при этом есть факт. Есть явление природы, если хотите – ни один из вас не проявил в такой степени заинтересованности этой темой, чтобы мне захотелось рассказывать ещё. Это факт, подчеркиваю ещё раз. В этом месте, — Илан ткнула в себя пальцем, — не возникло желания продолжать рассказывать, и я думаю, что если ты, Юстыся, перестанешь обижаться, то согласишься, что интерес у тебя если и был, то настолько поверхностный, что ты даже в итоге и не помнишь – что я там тебе рассказывала.
Юстыся шумно вздохнула и промолчала.
— Ну вот, ты согласна со мной…
Илан отошла от доски и снова залезла на матрас и разлеглась там.
— Каждый кластер можно исследовать намного более детально, чем тут у меня нарисовано. Это, в общем, вопрос вкуса, интереса – что интереснее сейчас переживать-исследовать? Ведь фактически каждое озаренное восприятие является эпицентром своего кластера! Кластеры пробуждаются из смеси восприятий не быстро… это сильно зависит и от уровня насыщенности твоей жизни, и от того – насколько четко ты можешь испытывать хотя бы один кластер. Так получается, что чем четче проявлен хотя бы один кластер, тем больше вероятность, что из мешанины восприятий начнут пробуждаться, проявляться и другие кластеры, при этом сильно увеличивается разнообразие восприятий, их оттенков. Вот например чувство тайны… что такое для вас «чувство тайны»?
Илан пожала плечами.
— Это для вас – просто чувство тайны, и сам вопрос кажется дурацким – ну вот, чувство тайны…, что тут еще сказать. А сказать тут много что есть, потому что когда это чувство тайны переживается часто – а добиться этого можно, например, форсируя связь между нормальным наслаждением и вторым эпизодом, в роли которого может выступать любое озаренное восприятие… если переживать его часто, то начинают пробуждаться новые, вообще неизвестные тебе ранее оттенки. В конце концов, постепенно, шаг за шагом, пробуждается таинственный кластер, который ведёт тебя дальше… для меня это… для меня это самое интересное, что может быть. Но для вас, — Илан пожала плечами, — у вас другие интересы, ну вот так получилось, что в этом необычного? Мне нравится, что у всех тут свои интересы. И ни мне, ни вам не захочется рассказывать о своих увлечениях тем, кто не проявляет к этому интереса.
— Ясно! – Форест встал, неторопливо подошел к матрасу и тоже заполз на него, прислонившись к стенке и вытянув ноги. – Ясно. Лично у меня претензий нет совсем, Илан. Да у кого они могут быть-то… о каких претензиях вообще речь? Юстыся, твои наскоки мне совершенно непонятны. Можно подумать, ты прямо ночей не спала, всё думала, как бы у Илан выведать про кластеры и исследования озаренных восприятий, так что ли? Ладно… Мне интересно заниматься пси-хирургией и осознанными сновидениями, и я отдаю себе отчет в том, что мне было совсем не до озаренных восприятий, это же ясно… и кстати, кое-кто предполагает, что именно поэтому мы и терпим пока неудачу… это я про ОСы…
— Это я предполагаю, — вставил Майк.
— Правильно предполагаешь, — неожиданно раздался голос Джо.
Интересно было наблюдать – насколько у всех разная реакция на Джо. Илан вообще не изменилась в лице – и не удивительно, если учесть, что она, видимо, много общается с ним. Форест встрепенулся, как гончая, увидевшая дичь. Понятно, что он явно не отказался от своей идеи устроить облаву на Джо и добиться удовлетворения своего любопытства. Хэл едва заметно, но всё же нахмурился, явно не ожидая от Джо ничего хорошего. На лицах Майка и Марса отразился интерес, любопытство – они явно не воспринимали Джо с такой же настороженностью, как Форест и Хэл. Возможно, отчасти это было обусловлено и тем, что они были ближе остальных к нему по возрасту, ну и, наверное, общались они с ним чаще других, по крайней мере раньше.
— Поясни?
— Осознанные сновидения не дадутся тебе до тех пор, пока ты не добьешься определенного уровня насыщенности озаренными восприятиями. Вот и всё.
— А полученные нами результаты? – осторожно спросил Хэл.
— Полученные вами результаты ничего не стоят. Они слишком фрагментарны. Слишком неопределенны. Ничего конкретного. Только намеки, шансы, надежды. Единственное… да, наверное единственная важная вещь, которую вы всё-таки сумели получить, это уверенность в том, что мир осознанных сновидений в самом деле существует. Это, конечно, немало…
— Вряд ли это можно назвать «достижением»…
— Ошибаешься! Это на самом деле важное достижение. Просто этого очень мало.
— Джо, но такая уверенность, — Майк развел руками, — есть у всех здесь присутствующих! Что, в таком случае, тты считаешь нашим достижением?
— Нет, Майк, не у всех. Далеко не у всех. Вспомни, что только что говорил Форест. Слепые уверенности. Вы можете допускать то, что ОСы существуют. Вы можете думать, что вы уверены в их существовании. Вы можете испытывать уверенность в том, что у вас есть уверенность в существовании ОСов. И при этом этой уверенности на самом деле почти ни у кого и нет.
— И у меня нет?
— У тебя… у тебя как раз есть, потому что у тебя всё-таки есть опыт. Понимаешь, Майк, этой уверенности просто неоткуда взяться. Можно начитаться Кастанеды и производить впечатление на девочек своими сентенциями по поводу ОСов, но это не значит, что у человека появляется уверенность. Если, например, в критической ситуации его жизнь будет зависеть от правильного ответа на вопрос – есть ОСы или нет, он ответит нет, он не станет рисковать. А ты ответишь «есть», так как для тебя это твёрдый опыт, зафиксированный, описанный, обсужденный и сопоставленный с опытами Хэла, Фореста, ну и мы с тобой иногда обсуждаем это… вот в этом разница. Так что… получить твёрдую уверенность – это отлично, это здорово! Но этого, как видишь, мало. Верблюд не проходит в игольное ушко, даже если это очень мускулистый и умный верблюд. Испытывая такие грязные восприятия ты остаешься верблюдом. Ты хоть отдаешь себе отчет в том – сколько негативных эмоций ты испытываешь в течение дня? Мелких, слабых, но сколько!
— Нет, — Майк пожал плечами, — не отдаю себе отчета. И не считаю это важным, поэтому и не отдаю… Мне кажется, что это мелочи.
— Во всяком случае вы ведь можете поставить эксперименты, — вмешалась Илан. – Если у тебя нет собственной ясности, если нет своих радостных желаний к тому, чтобы увеличивать объем озаренных восприятий… ну из чего вам выбирать-то? Проверьте! Я понимаю, что Хэл, к примеру, не горит симпатией к Джо, интересно почему… но даже он, я думаю, относится к Джо совсем не как к человеку, который попусту метёт языком. Проверьте, в конце концов!
— Мы проверим, — с какой-то мрачной интонацией ответил Хэл. – Разумеется, мы проверим.
— Ведь… Хэл, Майк, Форест… вы даже не имеете никакого понятия о кластерах! Господи, с чего вы решили, что пробьете барьер? С чего вы взяли, что сможете пробиться к ОСам?? Вы не имеете ни малейшего понятия и о сплавах озарённых восприятий.
— Ты имеешь в виду аккорды? – неуверенно переспросил Хэл.
Илан рассмеялась.
— Аккорды:) Хэл, это смешно. Я имею в виду сплавы! Сплавы, а не аккорды. И не спрашивай меня, что это такое, это за пять минут не объяснишь, тут опыт требуется, много опытов. Вы вообще… ребята, вы стоите на самом низком, на самом примитивном уровне развития человека, вы по сути ещё не оформились как личности! Я понимаю, что это неизбежно, что человек движется постепенно, иногда прыжками, но чаще постепенно… но когда-то надо посмотреть на себя критически… меня поражает ваше самодовольство… с которым вы считаете себя…
Илан не закончила фразу, слегка махнула рукой и снова полулегла на подушках, вытянув свои ножки.
— Вы действуете как любители. Как дилетанты. – Не удержалась она. – Прекрасно, если вы дилетанты во всём, что не касается вашего основного увлечения. Но оставаться дилетантом в том, что тебе очень интересно, это значит подрезать с корнем свои интересы. Ведь у этого есть причина! Если в том, что тебе так сильно нравится, ты остаешься дилетантом, то у этого есть, должна быть причина, потому что в естественном, необременённом всякой ерундой состоянии ты будешь стремиться разбираться детально во всём, что касается твоего сильного увлечения, иначе просто не бывает. Я просто уверена, что каждый из вас не может на самом деле не понимать, что вот в таком свинском состоянии, в котором вы находитесь, вряд ли можно далеко продвинуться в ОСах.
— Илан, им нужен этот опыт, — перебил её Джо. – Они должны зайти в тупик. Именно оказавшись там, они и будут вынуждены искать – что не так. Именно в тупике их чувства обострятся, разум посвежеет, они станут меньше делать и больше задумываться. Тупик – это неизбежный и закономерный результат любого исследования. Нет тупиков – значит нет и исследования. Нет тупиков – значит есть самообман, сладкая вера в то, что ты что-то из себя представляешь и куда-то движешься. Тупик – верный критерий движения. Ты… ты немного недополучаешь этого опыта, потому что… потому что я слишком часто подкладываю тебе на дороге подсказки и намёки. Злоупотреблять этим нельзя, иначе человек окажется не закален, не готов выдержать давление тупиковых стадий.
— Мне не кажется, что ты часто даешь мне подсказки! – удивленно возразила Илан. – Наоборот, мне кажется, что ты делаешь это редко… ну реже, чем мне хочется:)
Джо усмехнулся.
— Ну естественно…
— А всё-таки, Джо, почему ты не рассказываешь о себе, о своих увлечениях? – уже без наезда спросил Форест. – Почему так получается, что ты здесь самый закрытый человек, и почему-то всех это устраивает… Мне кажется, Майк, что ты с самого начала как-то вот так установил, что расспрашивать Джо о его жизни… ну словно это неприлично, не стоит этого делать. Я не прав?
Он обернулся, ища поддержки.
— Я не прав? – повторил он.
— Мне кажется, что прав, — согласился Марс.
— Да, думаю что да. – Хэл по прежнему говорил несколько мрачным голосом, как будто что-то гнетущее не давало ему покоя.
— Прав.
Эта последняя реплика очевидно всех удивила, потому что исходила она, как ни странно, от Илан.
— Мне казалось…, — удивленно проговорил Форест, — что ты-то как раз совсем не против такой туманной завесы вокруг Джо, и вокруг того, учит ли он тебя, и чему учит.
— Не против.
— А…:)
— Ну а что «а…». Я уже сказала, что мне не хочется обсуждать что-то важное, что-то интересное для меня с теми, кого это слишком слабо интересует.
— Но ты ведь не против такого тумана?
— Не против, да. Я считаю совершенно естественным, что он возникает вокруг Джо, а почему бы ему не быть? Почему я должна быть против? Если всех это устраивает – почему я должна быть против? Я, во всяком случае, этот туман не создаю, в общем вы сами его создаете, кстати…
— Мда… ну, в общем можно сказать так, что так сложилось… и всё равно, Джо, это… не совсем то, о чем я хотел спросить… Понятно, что у тебя какие-то исследования, ну сейчас после объяснения Илан про кластеры стало хотя бы немного понятно – в каком направлении там вообще можно двигаться, и ещё значит есть какие-то загадочные сплавы озаренных восприятий, которые не аккорды, а именно сплавы… есть видимо и еще много чего, но я не об этом!
Форест эмоционально взмахнул рукой, и Алинга негромко рассмеялась.
— Давай, Форест, давай, — подзадорила она его. — Уже давно пора задать Джо пару коварных вопросов:)
— Ну один-то вопрос у меня точно есть… Джо, ну ведь это очевидно, что у тебя есть какая-то другая жизнь, которую ты тут, мягко говоря, не афишируешь. Можно подумать, что у тебя внебрачная связь, которую ты скрываешь от законной супруги:) – впечатление складывается точно такое же.
Джо рассмеялся.
— Ты мне ничего не говорил об этом, Джо! – погрозила ему пальцем Алинга.
— Я не говорю, что мы тут должны друг другу что-то, что мы обязаны рассказывать или отчитываться… мне непонятно другое, мне непонятно, почему вообще вот вся эта твоя закрытая от нас часть жизни закрыта настолько плотно.
— Это как-то тебе мешает? – поинтересовался Джо.
— Нет. Не мешает. Но интересно. И мне точно известно, что у Хэла, к примеру, это вызывает к тебе настороженность.
— И у тебя.
— И у меня… И мне этой настороженности не хочется…
— Устрани её, — спокойно предложил Джо. – Или ты считаешь меня ответственным за твою настороженность?
— Не считаю, конечно. Ну так ты признаешь, что у тебя есть какая-то тайная, закулисная жизнь?
— Признаю, — с улыбкой ответил Джо.
— И я могу задать тебе вопросы об этом?
— Можешь.
— И ты… ответишь.
— Нет.
Удержаться от смеха было сложно, глядя на физиономию опешившего Фореста.
— Дави его! – выкрикнул Марс. – Заходи справа!
— И это всё, что ты скажешь? – голос Фореста выдавал недоумение.
— Ну почему, могу еще что-нибудь сказать: «Не думайте, что я пришел принести мир на землю; не мир пришел я принести, но меч.», — продекламировал он.
— В прошлый раз ты мне процитировал что-то о македонянах:), — вставил Андрей.
— О, кстати! Энди! – Форест обрадовался, найдя более лёгкую жертву. – Ты… ты здесь… а ты вообще кто?:)
Хоть Форест и улыбнулся, задав этот вопрос, и кто-то рядом рассмеялся, Андрею вопрос показался далеко не смешным.
— Нет, ну в самом деле… тебя сюда притащил Джо, как мне сказали…
— Он появился на нашем рафте, как Нептун – таинственно, но без трезубца, — смеясь, сказала Элли. – И боюсь, что это все, что мне о нем известно. Энди, а в самом деле, расскажи – зачем ты здесь, чем вообще живешь, чем дышишь? Алинга…
Алинга помотала головой.
— Я просто разговаривала с ним, тискалась… я о его жизни детально не расспрашивала, а он не рассказывал.
— Не хочешь ничего рассказать? Я не заставляю, я спрашиваю, — продолжала Элли, обращаясь к Андрею.
— Я не против… мне скрывать нечего на самом деле, правда. Только рассказывать особенно нечего… ну правда, практически нечего… могу уложиться в две минуты, хотите?
Обращаясь как бы ко всем, Андрей, тем не менее, посмотрел на Алингу, и она кивнула.
— Сначала неинтересно – просто жил, работал, свой бизнес, семья, потом нет семьи, потом серость, медленное умирание, иногда выпрыгивал, иногда снова с головой погружался. Об этом рассказывать неинтересно. Потом на всё плюнул, понял что дальше так жить нельзя…
— … что-то я сегодня уже не в первый раз слышу эту сакраментальную фразу:), — втиснул свою реплику Майк.
— Сегодня – день невозможности:), — рассмеялась Алинга.
— … ну вот, и уехал, путешествовал… об этом тоже сейчас неинтересно, а потом встретил Джо. Во Вьетнаме. При странных, надо сказать, обстоятельствах. Ну то есть нет, сами обстоятельства были прозаичны, но я уверен, что мы с ним столкнулись не просто так, не случайно, что, в прочем, Джо и не отрицает. По его версии, есть группа исследователей, которым интересно – как будет развиваться неглупый и не мертвый человек, если ему дать финансовую возможность жить так, как ему захочется. Он дал мне неисчерпаемую кредитку… и мое путешествие продолжилось, и тут тоже мало что интересного. Мне постоянно кажется, что Джо вряд ли получает интересный опыт, наблюдая за моей жизнью… я, кстати, так и не понял – как именно он за мной наблюдает. И я бы не сказал, что тревожность относительно будущего как-то существенно снизилась, ведь карточка в любой момент может быть аннулирована, так что… я бы так сказал, что к негативному фону расплывчатой озабоченности будущим прибавился еще и негативный фон озабоченности – оправдываю ли я его ожидания. Иногда мне было на это совершенно наплевать – ну, какой-то богатый идиот, мне то что… Даже чаще всего так и было. Поначалу. А потом мы с ним несколько раз встречались, и постепенно он становился для меня не просто богатым чудаком, и поэтому озабоченность оправдывать его ожидания усилилась, а деньги тратить стало как-то… труднее, что ли. И кстати, Джо…
Андрей задумался, потом полез в напоясную сумку и, покопавшись, вытащил оттуда кредитку.
— Я хочу её тебе отдать.
Он поколебался ещё пару секунд, потом медленно встал, подошел к Джо, как-то неловко протянул ему кредитку, затем молча постоял ещё несколько секунд, почесал нос, потом лоб, потом тоже не очень уверенно развернулся и пошел обратно, усевшись на своё прежнее место.
— Напоминает похороны:), — тихо прокомментировала Алинга.
— Да, — Андрей улыбнулся, — но просто… сейчас для меня Джо вообще уже не какой-то абстрактный богач, которому некуда девать деньги. Я точно не хочу больше тратить его деньги, и мне будет намного комфортнее, если я буду рассчитывать на самого себя. У меня есть достаточно много своих денег, и ещё я недавно открыл небольшой транспортный бизнес в Малайзии в качестве соинвестора, ещё есть небольшой финансовый бизнес в Сингапуре… и мне хочется развивать всё это дальше. Вообще интересно развивать бизнес здесь где-нибудь – в Таиланде, Малайзии, Индии, Сингапуре, Макао… нравится делать энергичные шаги, получать результаты, двигаться дальше… сейчас я трачу мало времени на это, и меня это полностью устраивает – я решаю задачи, которые хочу решить сам, вникаю туда, куда хочу вникнуть, а всё остальное делают менеджеры. В общем – мне так будет намного проще, Джо, если я буду сам зарабатывать и сам тратить. Мне немного жалко, что твой эксперимент ничего не тебе не дал, кроме потраченных денег:)
— Почему ты думаешь, что я ничего не получил? – возразил Джо.
— Ну… Джо, а что ты смог получить? Что такого… я просто жил, просто…, — Андрей развел руками, — что такого интересного во всём этом могло для тебя быть?
— Ну хорошо, — встрял Форест. – В общем я понял, что Энди нам ни на что свет не прольет:). Он и сам знает не больше нашего о Джо. Энди…, — он помолчал немного, пристально смотря на Андрея, — ты кажешься интересным, неагрессивным, умным парнем. Я думаю, что ты всем тут нравишься, ну или по крайней мере никому не ненравишься, так что… можешь тусоваться с нами, присоединяться к тем исследованиям, которые интересны, делать что-то своё… свои деньги у тебя значит есть, так что этот вопрос снимается…
— Джо, а что с той твоей карточкой, — перебил Фореста Андрей. – Для меня осталось непонятным, это всё-таки… что?
— Какая карточка? – с живостью следователя вцепился в него Форест.
— Такая… мерцающая изнутри, странная… прошло несколько лет, но я ничего подобного не видел нигде – ни в Сингапуре, ни в Гонконге – нигде! Ничего даже близкого. Так что… Джо, вот в этом я тебе и тогда не очень-то поверил и тем более сейчас не верю – не верю я в твою версию, что это какое-то изобретение, что ты изобретатель… или что у тебя как-то фирма изобретающая такие штуки… ерунда всё это. Джо, это ерунда, правда?
Вернув кредитку, Андрей почувствовал себя совершенно свободным от каких-то дипломатических ухищрений. Джо смотрел на него, едва заметно улыбаясь, но ничего не отвечал. И в это мгновение возникло наслаждение! Яркое, захлестывающее наслаждение в груди, в сердце, в горле, но больше в груди, где-то в верхней её части. Взгляд Андрея соскользнул с Джо и уставился куда-то в пол. Ничто не было важным, ничто вообще не имело какого-то значения на фоне этого обжигающего наслаждения. Оно длилось уже несколько секунд, «просочилось» куда-то в глубину груди, к уголкам ближе к плечам, немного ниже и немного выше строго по вертикальной линии симметрии тела.
Андрей приоткрыл рот и стал невольно глотать воздух, как рыба – словно инстинктивно стараясь остудить этот жар наслаждения. Промелькнула мысль – «кластер наслаждения»! Точно так всё и было – общее энергичное состояние а потом – всплеск свежести, всплеск предвосхищения на фоне того, что резко спала озабоченность мнением Джо, опасением того, что его надежды не оправдываются. В точности те же стартёры, о которых говорила Илан! И теперь возник вихрь спазматических желаний – что-то сейчас надо делать, что-то надо делать, нельзя просто вот так сидеть и переживать ЭТО. А это уже было… когда была пара спонтанных опытов осознанных сновидений – стоило только осознать, что сейчас на самом деле сон, точно такой же вихрь спазматических желаний возникает и вышибает из ОСа. Остановить.
Совершив небольшое усилие, Андрей просто сидел и переживал мерцающее наслаждение – оно немного гасло и немного усиливалось, но все время оставалось очень и очень ярким – кажется, на пределе возможного. И вдруг – резкий протуберанец вверх – от верхней части груди – прямо вверх, по срединной линии шеи – вплоть до основания подбородка. Так четко, что возник позыв поднять руку и потрогать шею, не течет ли в самом деле по ней снизу вверх что-то материальное, осязаемое. Спустя несколько секунд – ещё один. И ещё один. А потом всё закончилось, и Андрей обнаружил, что сидит со сжатыми кулаками.
— Я могу дополнить твою схему приятного кластера, Илан, — спокойно произнес он.
Не было ни малейшего колебания, никаких сомнений, какие блять тут могут быть сомнения! Это было ярче, чем жизнь, это было реальнее реальности, это и была реальность, настоящая, высокая, живая, вот – живая. Только тогда я жив, когда испытываю это. Всё остальное – прозябание, подготовка. Подготовка… Разве это подготовка? Прозябание…
— Дополни.
— От левого третьего…
Андрей встал и подошел к доске, взял маркер, провёл вниз от третьего эпизода стрелку, потом стёр.
— Не знаю, как обозначить. У тебя уже есть, наверное, обозначение для этого? Восприятия… то есть эпизоды, которые мешают? Здесь я хочу нарисовать возникновение хаотических мыслей, спазматичных желаний непременно что-то начать делать.
— Да, я обозначаю такие состояния мелкими закрашенными кружками, рядом с ними ставлю цифру от единицы и дальше. Это не эпизод. Эпизод – это то, что лежит в естественном русле проявления кластера, что само по себе является привлекательным, интересным для исследования. А это – просто помеха, мусор. Ну я так и называю это – мусор.
— ОК.
Андрей нарисовал мелкий кружок рядом с левой тройкой, поставив у него мелкую единицу.
— Значит это – мусор. Мусор спазматичных мыслей и желаний.
— Стрелка там не нужна, — поправила его Илан. – Ты же не хочешь, чтобы эта связь существовала, наоборот – ты хочешь ее устранить. Нарисую просто линию, без стрелок.
— ОК. И ещё – хочу нарисовать девятый эпизод… ну вот прямо внизу под левой тройкой. Это – протуберанец наслаждения вверх, по середине горла, прямо вверх.
Рука Андрея невольно потянулась к ямке под подбородком, и он медленно провёл кончиками пальцев по шее вниз, словно пытаясь вспомнить это ощущение.
— Тебе это знакомо, Илан? Я могу нарисовать такой эпизод?
Илан молча кивнула.
— Клёво…
Андрей медленно положил маркер и, уже снова испытывая неловкость, вернулся обратно.
— Да, клёво…, — повторил за ним Форест. – У меня такого никогда не было. Наслаждение в груди было, а этого вот, когда идёт вверх, не было… ну значит ещё будет, — уверенно заключил он и снова повернулся к Джо.
— Джо, так что насчет мерцающей карточки? Опять ничего не скажешь?
Джо немного запрокинул голову, словно раздумывая.
— Не думайте, что я пришел принести мир на землю; не мир пришел я принести, но меч, — повторил он.
— Это хорошо, — вкрадчиво, согласился Форест. – Это я понял. Это чудесно, спасибо, Джо. Не сомневаюсь, что кроме цитат из Библии у тебя ещё много чего в голове есть:). А вот что насчет карточки? А показать её можешь? Или по случайному стечению обстоятельств у тебя её с собой не оказалось?
— У меня её не оказалось, — невозмутимо заявил Джо. – По случайному стечению обстоятельств.
Форест поджал губы и покачал головой.
— Время разбрасывать камни, время собирать камни, — изрёк Джо.
— Понятно, понятно… сейчас, значит, время разбрасывать?
Джо уклончиво кивнул.
— Ну я тоже кое что из Библии знаю, — встрял Хэл, — «ищите и обрящете»…
— Почему это для тебя так важно, Форест? – голос Илан был немного напряжен. – В чём такая вот важность всего этого, а? Карточка какая-то… Джо единственный, возможно, человек, который знает так много об озаренных восприятиях. Я понятия не имею, откуда он это знает, и почему это должно меня заботить? Всё, что я хочу от него – это содействия. Причем ту какая-то карточка?
— А ты её видела, Илан, — мягко уточнил Андрей.
— Нет.
— А я видел.
— Ну и что??
— Ну ничего, конечно… если только не одно «но» — такого не бывает. Современные технологии до такого не дошли и не похоже, что дойдут.
Илан хмыкнула, слегка наклонив голову.
— Какие технологии, Энди? Люминесцентная карточка? Или что там, лампочки какие-то?
— Я не могу тебе это объяснить, Илан. Это нечто, что невозможно даже внятно объяснить – именно потому, что современные технологии на такое не способны, ни я, ни ты ничего подобного не видели, поэтому не с чем сравнить… могу только описать это так, что как будто в этой карточке – что-то очень глубокое, и в той глубине живет свет, который расплывается, мерцает, то приближается к поверхности, то уходит вглубь… не могу это объяснить, и я не хочу больше вытеснять очевидную вещь – это нечто такое, что не относится к нашему миру.
Андрей и сам удивился тому, что сказал. Прозвучало это мелодраматично, но что в самом деле он ещё мог сказать?
— А зачем Джо тебе показал её, — спросила Алинга.
— Он и не показывал… Я залез к нему в номер, когда он ужинал, всё перевернул там – просто так, ради забавы, у меня не было никакой конкретной цели…, не нашел ничего интересного, а затем приподнял телевизор и обнаружил вот эту самую карточку.
— Почему же он не носил её с собой, если она такая таинственная?
— Ну а я откуда знаю, — устало произнёс Андрей. – Что ты от меня хочешь, Илан…, я просто говорю, что видел, что думаю.
— Ну, в общем разговор зашёл в тупик, как я понял, — подытожил Майк. – Позиция Джо понятна, можно относиться к ней так или иначе, но хочу напомнить, что здесь никто никому не должен ни исповедоваться, ни рассказывать о своей личной жизни… тут не церковь, мы просто… нам просто интересно друг с другом, вот и всё. Я хочу наконец поужинать… и сейчас начнут показывать открытый чемпионат Австралии – хочу посмотреть, почитать… в общем…
Майк дал знак официанткам, и те начали разносить еду. Все стали рассасываться по своим столикам, Андрей тоже уселся с Алингой. Она была задумчива и явно не в настроении что-то обсуждать, так что Андрей решил её не трогать и принялся за свой стейк. Это было вкусно! Да, здесь можно жить! Уплетая сырную лепешку с баклажанной икрой, он краем глаза заметил, что в ресторан кто-то вошел. Повернув голову, он увидел Хэла в дверях. Мысленно отметив, что пока Хэл прохлаждается, его ужин остывает, Андрей продолжал дожевывать сочный кусок мяса. Спустя несколько секунд Хэл подошел, пододвинул вплотную к нему свободный стул и сел. Андрей удивлённо взглянул на него. Лицо Хэла имело торжествующе-заговорщицкое выражение – было понятно, что он снова что-то придумал, но какое отношение к этому имеет Андрей? Ну, впрочем…
Отвернувшись, Андрей отрезал очередной кусок стейка и с чувством засунул его в рот, сжимая челюсти и наслаждаясь вкусом нежного сочного мяса, когда Хэл дважды резко толкнул его в бок. Андрей бросил взгляд на его руку… и стейк, ужин, озаренные восприятия, слепые уверенности – всё мгновенно выветрилось из его головы. В руке Хэла блеснули серебристые линии, между которыми таинственно переливались облачные пятна тёмно-синего, бардового, салатового цвета, то уходя в туманную глубину, то возвращаясь к поверхности и разливаясь там, подрагивая и словно дыша.