— Ну, а как насчет того, чтобы просто пожить для себя? – Джо медленно откинулся на спинку кресла и нарочито невинным взглядом посмотрел на Андрея.
— Для себя? – Андрей удивленно пожал плечами. – Ну… так я вроде и живу для себя, разве нет?
Неопределённо взмахнув ладонью, он уставился в стол, побродил по нему бесцельно взглядом, словно пытаясь ухватиться хоть за что-нибудь, как за якорь – ему было неловко, хрен его поймет – надо ли ещё тут что-нибудь сказать, или можно промолчать.
Джо молча рассматривал его с неопределенным выражением лица, затем, ничего не ответив, махнул рукой официантке.
— One more Virgin Mary, please.
Вьетнамка подобострастно кивнула и ушла, грузно вышагивая между пустыми столиками. Всё-таки их национальная одежда выглядит крайне неуклюже.
— А для кого же я живу? – Обращаясь то ли к Джо, то ли к спине удаляющейся официантки недоуменно переспросил Андрей.
Но Джо продолжал смотреть куда-то – то ли на него, то ли сквозь него, то ли и вовсе мимо него, и просто молчал. Похоже, его совершенно не беспокоило – ждёт Андрей от него ответа или нет. Андрей усмехнулся. Философ, блин…
В этом ресторане они были одни. Андрей приехал сюда, на Кат-Ба, два дня назад. Ханой произвел на него совершенно удручающее впечатление – полная иллюзия того, что вернулся в самые что ни на есть кондовые, советские застойные времена – повсюду агитационные плакаты с немыслимо примитивными образами, торчат со всех сторон звёзды какие-то совершенно неуместные, всеобщая непередаваемая обшарпанность дорог, домов и вывесок, и, главное, удручающая до самого нутра, до пронзительного завывания серость, мрачные лица, темная и неудобная одежда. Очень, очень мрачные лица, словно в них въелась тысячелетняя безысходность прошлого и не менее грустное предвидение предельно безотрадного будущего. Настоящее у них, видимо, тоже не сахар… Они все будто бы точно знают, что ни при их жизни, ни при жизни их детей и внуков ничего не изменится в этом неподвижном, лежалом воздухе. Бескрайний могильный холод залегал миллионолетним геологическим пластом подо всем, на что ни падал взгляд, и это заставляло невольно торопиться, убыстряя и шаги, и слова. Хотелось поскорее проскочить эту замогильность – поскорее пройти таможенный контроль, поскорее получить багаж, поскорее снять деньги из банкомата и выйти из аэропорта, но везде, за каждым поворотом встречала всё та же серая, унылая безысходность, и Андрей с некоторым усилием заставил себя вынырнуть из накатывающей спешки, остановился и осмотрелся. Подошел человек, который, судя по всему, управлял местными таксистами и, махнув рукой в сторону ближайшей машины, спросил адрес. Андрей назвал — Hoabinh Palace Hotel. Сто долларов в сутки за номер executive, зато в самом туристическом центре Ханоя, рядом с озером, и, судя по фоткам и описаниям на agoda.com, вполне приемлемый для того, чтобы провести там пару ночей.
— Вы откуда, сэр? – Дружелюбно улыбаясь спросил его распорядитель.
— Россия…, — Андрей постарался ответить как можно короче и отрывистее, бросая рюкзак в багажник. Ему совершенно не улыбалось отвечать на эти вопросы. – Сколько?
— Всего пятнадцать долларов, сэр.
Андрей сел в машину и захлопнул дверцу. Затем была дорога длиной в час посреди всё того же замогильного мира, и немного развеселившая его история в духе криминального идиотизма. Водитель привез его к небольшому отелю, у входа в который уже стояли наготове два молодых активных парня. Они тут же открыли дверь машины и громко-радостно заорали: «О, сэр, Вы из России, правильно? Вы бронировали в нашем отеле номер, да»? Их активность не была бы столь подозрительна, если бы так резко не контрастировала с довольно-таки обыденно-простецким видом самого отеля. В ТАКОМ отеле просто не могло быть такого сервиса, который они пытались демонстрировать. Что-то тут было не так. Даже не доставая рюкзака из багажника, Андрей прошел в вестибюль. Обшарив взглядом окружающее пространство, он наткнулся на вывеску, висящую немного в глубине, в тени внутреннего балкона. На ней значилось совсем другое название отеля. Ну понятно… Парень за стойкой, улыбаясь, сообщил, что основное здание отеля сейчас полностью забронировано, сэр, и что это другое здание того же самого отеля, сэр, так что… почему название другое? А, ну, сэр…, понимаете, это… это не название, это «ник-нэйм», Вы знаете, как в интернете – просто «ник-нэйм», а отель тот же самый. Андрей забрал распечатку своей брони и, отдавая должное наглой находчивости парня, спокойно вернулся в машину. Шофер неловко улыбался. Андрей хлопнул его по плечу и сунул ему распечатку, тыкнув пальцем в название отеля.
— А теперь езжай в МОЙ отель, понял? Если не приедем на этот раз, то дальше поедем в полицию, ок? – Почему-то Андрей даже не испытал никаких значимых эмоций по поводу этого приключения и был вполне дружелюбен с водителем, который, судя по выражению лица, испытывал нечто вроде стыда за ту афёру, в которой он участвовал.
Шофер с готовностью закивал и, не говоря ни слова, завел двигатель.
Отель в самом деле оказался приемлемым. Сто долларов эта комната конечно не стоила, в Бангкоке или Куала-Лумпуре за такие деньги можно было бы получить существенно больше комфорта, но и чёрт с ним. Зато есть большая комната, в которой, что очень кстати, кондиционер с функцией обогрева и wi-fi. В декабре в Ханое оказалось существенно холоднее, чем это представлялось раньше, но для тех двух недель, которые он собирался провести тут, в Северном Вьетнаме, — вполне терпимо. Достаточно одеть тонкий полартек и поверх него куртку, и можно гулять. Даже здорово – приятный контраст с жаркими странами.
Одного дня хватило, чтобы понять, что в Ханое делать совершенно нечего, ну разве что обойти вокруг озерца и погулять по площади Ленина, чтоб уж совсем с головой окунуться в советское прошлое, да посмеяться над тем, как вьетнамцы переделали его имя на свой лад – на гранитной доске написано «Ле-Нин». Шопинг тут тоже «потрясающий» — единственный магазин Swarovsky с набившими оскомину хрустальными гусями и дельфинами, и всё. Просто поразительный туристический идиотизм. А ведь наверняка министерство туризма борется за увеличение количества туристов, въезжающих в страну! И гордо рапортует о пятипроцентном росте… между тем как стоило бы создать хотя бы примитивную рекреационную зону для туристов, чтобы им просто было где погулять, что купить, на что посмотреть, и тогда вместо одного скучного вечера они провели бы тут три или пять, что привело бы к результату, сопоставимому с трёхсотпроцентным ростом посещаемости. И посоветовали бы друзьям, и приехали бы сами снова.
И уже на следующее утро Андрей ехал в автобусе к побережью, от которого отходили вычурного вида двухэтажные деревянные кораблики на Кат-Ба – местный островной курорт. На этом-то корабле он и познакомился с Джо – мужчиной лет сорока, сорока пяти, тоже, видимо, одиноким путешественником. Может у него умерла жена, а может просто устал от суеты. Нет, не похоже, чтобы жена – вид у него вполне довольный, собранный. Вместе с ними плыли две компании по шесть-восемь человек, так что когда стали подавать ланч, то Андрей и Джо как-то естественно вытеснились на край длинного стола и оказались там соседями. Это оказалось смешно и неожиданно – за каждым столом сидят восемь туристов, каждому из которых раздали пустые тарелки, после чего на стол торжественно водрузили большие блюда с курицей, рыбой, макаронами и какой-то местной зеленью, так что накладывание себе еды неизбежно сопровождалось контактами с соседями, вежливыми экивоками и неловкими взглядами. Тут-то Джо и представился ему и вежливо предложил Андрею кусок курицы, затем сам положил ему в тарелку зелени, и вообще вел себя довольно уверенно и дружелюбно. Хорошо хоть, что этим его внимание и ограничилось, и Андрей смог поесть в тишине без этих раздражающих пустых разговоров, разглядывая в густом тумане проплывающие мимо корабля скалы, увенчанные хаотически торчащими остроконечными макушками.
Затем они оказались вместе в лодке – корабль пришвартовался к деревянной платформе рядом с плавучей деревней, расположенной прямо среди этих удивительно красивых островков, и туристам предложили короткую экскурсию на лодках – можно было подплыть поближе к скалам, проплыть под скальной аркой, пошуршать днищем о прибрежный песок. Время от времени Джо произносил короткие фразы, комментируя происходящее – словно говоря с собою, не обращаясь ни к кому конкретно, и Андрей сам не заметил, как сначала раз, потом другой поддержал его реплики, что-то добавляя от себя.
К тому времени, как они приехали к причалу и загрузились в микроавтобус, который должен был в течение часа везти их по острову к цивилизации, между ними уже завязался более или менее нормальный разговор. Когда всех выгрузили на центральной площади, Джо поинтересовался – где будет жить Андрей, и оказалось, что и отель они выбрали один и тот же – за ближайшей скалой, в уединенной бухте — Cat Ba Island Resort and Spa.
В Кат-Ба был глухой не-сезон, когда туристов практически нет, и когда стемнело, Андрей вышел прогуляться по пляжу. Угадать, где живет Джо, было проще простого – во всем отеле, протянувшемся темной пятиэтажной стеной вдоль берега, светились только два окна, одно прямо под другим, из которых верхнее было его собственным. Мелкие волны перешептывались и перепрыгивали друг через друга, вокруг – никого, и возникло то самое чувство одиночества, которое одновременно и оживляет своей отрешенностью, и немного пугает отчаянной оторванностью от всего, что было сколь-нибудь близким. Нельзя только поддаваться спазматическим желаниям тут же найти кого-нибудь или что-нибудь, чем можно заткнуть это одиночество, напомнил себе Андрей, так как если это допустить, то одиночество, на самом деле, никуда не денется, оно лишь затечет куда-то вглубь, притаится там и станет постоянным источником тревожности, неустроенности, приобретет болезненный оттенок, и всё это придется затыкать новыми впечатлениями всё больше и больше, пока, наконец, не обнаружишь себя смертельно уставшим от «отдыха». «Я еще успею пообщаться со всеми, с кем захочу, позаниматься всем, что интересно», повторял он про себя раз за разом, напоминая, усиливая эту ясность, и неприятный болезненно-спазматичный привкус ушел, растворился. «Сейчас самое время насладиться одиночеством, когда ты никому ничего не должен, когда ничто не занимает тебя», говорил он сам себе, и приходило мягкое успокоение, возникали всплески чего-то глубокого и насыщенного, и эта насыщенность – вот она, её можно ощутить как плотное нечто — приятно щекочущее, сытное, оно существует само по себе, оно не является следствием тех или иных событий или поступков, оно существует независимо от всего, оно — само по себе, и это очень здорово, очень приятно. Когда жизнь заполняется деятельностью или впечатлениями, то это можно назвать словом «пресыщенность», и она переживается совсем не так, как чистая «насыщенность». Термин «насыщенность» Андрей стал использовать именно для тех состояний, когда жизнь наполняется, насыщается, становится чем-то чистым, плотным даже без посредства какой-либо деятельности, какого-либо общения, а просто — сама по себе, необусловленная ничем чистая полнота существования. И эта её необусловленность, независимость от наличия или отсутствия впечатлений приносит редкое чувство особой надёжности, нерушимости. Чтобы добраться до чистой насыщенности, нужно вырвать себя из нескончаемого ряда событий, перебороть приступы спазматического желания активности. Это ему уже удавалось и раньше, удастся и сейчас. Очень многое тут зависит от того, как давно ты не кончал – оргазмы делают чистую насыщенность практически невозможной. Сейчас шёл уже третий месяц со дня последнего оргазма, и Андрей с удовольствием и не без самолюбования наблюдал, как легко и даже изящно он преодолел эти спазматические приступы паники от осознания полной оторванности от мира. Недостаточно сделать это один раз – приступы возникают один за другим, сначала раз в минуту, потом в две, потом в пять… и каждый раз, когда Андрей решительно пресекал их, насыщенность становилась более пронзительной, более четкой, прозрачной и прочной. Это настоящее удовольствие. Приятно думать об этом, приятно произнести вслух. «Это настоящее удовольствие», громко сказал Андрей. И уже далеко не в первый раз стало ясно, что зависимость от впечатлений часто носит наркотический характер. Это всегда становится ясным, когда преодолеваешь привычку забивать, ну, или скажем мягче, заполнять жизнь впечатлениями. Сначала умение заполнять жизнь интересами кажется высшим благом, высшим счастьем, и так оно и есть, если сравнивать это состояние со скукой, с мертвенностью обыденной жизни как у всех, когда сидишь как в крепости, осажденной разными «надо», «было бы правильно», «следует», «положено». Но постепенно начинает хотеться ещё большего – не наполненности делами, не пресыщенности, но чистой насыщенности, а для этого необходимо, как ни удивительно это кажется поначалу, сбавить обороты радостных желаний. Это было поразительным открытием. То, что всегда казалось, и не просто казалось, а в самом деле являлось избавлением от кошмара серости и обыденности – радостные желания, теперь захотелось приостановить, притормозить, уменьшить их объем, и это оказалось сложным и пробивало себе дорогу с трудом.
Темнота стала непроницаемой, с моря пришел тяжелый туман, и здание отеля почти совершенно в нём скрылось. Андрей прошел чуть правее по берегу и вышел к скальной стене, уходящей вперёд море и ограждающей бухту. Можно было немного пройти вдоль неё, там, где море ещё не закрывало полностью пляж, и вдруг на высоте человеческого роста обнаружилась пещера в виде узкой вертикальной трещины. Через минуту Андрей уже протискивался в неё без особого труда – метров семь вперед, затем небольшое расширение, где можно развернуться, затем еще десять метров извилистого тесного хода, и тупик. Ничего особенно интересного. Выключив фонарик, Андрей посидел немного в темноте. Офигительные ощущения – сидеть в полной темноте в пещере, в пятнадцати метрах в глубине огромной скалы. И хотя из этой пещерки можно без труда выбраться даже вслепую, просто на ощупь, за пять минут, полная темнота всё равно нагоняет слабый страх! Приятно – испытывать слабый страх и убирать его. Ещё раз, ещё – вот страх можно подпустить, а вот тут же убрать, вот так. От этого простого упражнения — где-то в глубине груди щекочущее нежное чувство. Страх можно гонять туда-сюда, как вязкую массу, почти физические ощущения. Притекло и набрякло – утекло и растворилось. Волна мурашек пробежала по всему телу от загривка до копчика, Андрей встряхнулся как кошка и обнаружил, что футболка стала влажной. В этой пещерке – как в сауне.
Развернувшись, он двинулся назад, задевая локтями и коленями о выступы. Посидел еще минуту в центральном расширении пещеры, посматривая сквозь узкую щель на то, как где-то там, посреди проредившегося тумана, искрятся волны в свете луны. Очень красиво. И тут же – всплеск острого желания поделиться с кем-нибудь, показать, вместе переживать. Это искренне? Или это лишь завуалированные нападки вновь подкравшегося чувства одиночества, которое всегда пытается использовать любую лазейку, чтобы пробиться наружу? Характер переживания желания говорит о многом. Если бы это было искренним, если бы это было именно желанием поделиться чем-то приятным с близким человеком, то не было бы такой спазматичности и режущей остроты, желание было бы глубоким и спокойным, не требующим чего-то немедленно. Значит – это лезет одиночество. И тут же, словно следуя этим различениям и рассуждениям, возникла спокойная ясность – точно, это атака одиночества. Убрать её. Убрал. И стало приятнее, значит всё правильно.
И тут мелкая волна опасения пробежала по телу. Это ещё не был страх, так как оснований для страха просто не было, но лишь его предвестник – немного неприятное, склизкое чувство того, что что-то не так. Щель. Чёрт возьми, а почему она такая узкая?? Андрей моментально, почти автоматически убрал нарастающее неприятное чувство, как он делал это несколько минут назад, и придвинулся вплотную к щели, ведущей наружу. Просунулся на полметра вперед. И на этот раз страх уже проявился отчетливо, привнося суетливость, с которой хочется дёрнуться, поскорее избавиться от проблем. Тесно! Еще движение вперёд, и теперь он уже застрял совершенно явно. Замер. Нет, так нельзя. Не надо больше резких движений и дерганий, надо осмотреться. Сюда было лезть просто, совсем просто! Да, было впритирку, но всё же просто. Так. Щель вертикальная, может быть он пролезал сюда в нижней её части? Андрей вытиснулся из сжимавших его стен назад. Внизу? Нет, внизу ещё хуже. Это какой-то идиотизм, этого просто не может быть!
Страх стал настолько сильным, что начал мешать думать. Ему хватило самообладания, чтобы снова убрать его почти совершенно. Страх, конечно, не растворился полностью, но остался словно запертым в каких-то допустимых границах, не выплескиваясь за них, как темное и взрывоопасное озеро.
Взрывоопасное озеро. Гремучий газ. В газовых глубоководных смесях с использованием водорода гремучий газ не образуется, так как кислорода там во много раз меньше водорода, не те пропорции. Страх в допустимых границах. В границах, в границах. Допустимых. Допустимых для чего? Для меня? Границы. Гранит скалы. Почему так узко? Может ещё раз сунуться? Рвануться посильнее? Застрять?! Нет. Ну глупо же так сидеть. Глупо. Я далеко не глуп, а глупо же.
Поток хаотических мыслей стал нарастать и захлёстывать, слова неслись за словами, порой без видимой связи, просто так, громче и громче, перебивая друг друга, вопросы не ждали ответов, а реплики сваливались в русло проезженных тупых штампов. Это плохо. Это уже близко к панике. Это надо остановить во что бы то ни стало, обязательно надо остановить.
Андрей откинулся назад, сел на выпирающий снизу круглый камень у стены. Надо сначала просто посидеть, куда торопиться? Какая дурацкая ситуация. Но какая же узкая щель. Если бы он заметил это с самого начала, ни за что бы не полез в неё. Но он полез. И пролез. И было легко. Ерунда, чушь, невозможно.
И снова паника приступила к горлу. Он распознал её по тому, что в голове стали теперь возникать совершенно фантасмагорические образы и гипотезы – вдруг скалы сдвинулись? Вдруг под ударами волн они расшатались, вдруг под действием тумана они набухли, вдруг кто-то своей магической силой решил запереть его тут, в скалах. Полный бред, один другого крепче. Это снова признак надвигающейся паники, и это надо остановить. Так люди, наверное, сходят с ума, начинают молиться, обещать что-то разным богам и потом выполнять обещания в случае избавления. С этим Андрей был знаком хорошо и по книгам, и по фильмам и, отчасти, даже по собственным наблюдениям за людьми. Всплыли кадры недавно просмотренного фильма – самолет упал в заснеженных горах среди ледников и безжизненных просторов, и спустя неделю выжившие люди — совершенно современные, здравомыслящие, доходят до состояния крайнего психического надлома и начинают молиться и ненавидят тех, кто это делать отказывается. В конце концов молиться начинают все – процесс психической ломки завершен. Нет, этого с ним произойти не должно. Как тонок предохранительный слой, отделяющий человека от сумасшествия!
Андрей снова уселся и стал медленно растирать рукой щеки, сжимать пальцами губы. Ладно, надо осмотреться. Совершенно бесцельно и даже не собираясь этого делать, он наклонился немного влево и стал рассматривать свод пещеры. Красивые искрящиеся белые камни… а это… а это что?? Глаза его округлились и на несколько секунд он просто замер, волна острого счастья обрушилась на него и взорвалась приступом идиотского веселья. В полуметре слева стена пещерки не была сплошной – в ней был проход! Достаточно широкий, тот самый, через который он сюда и пролез! Теперь всё стало ясным. Залезая внутрь, он не видел, что слева, в трех шагах от входа, параллельно тому лазу, через который он протискивался в пещеру, идёт еще один, совсем узкий. Он до этой второй щели просто не дошел пару метров. И на обратном пути он принял второй лаз за первый, и в рассеянном мутном свете вход в основной проход, расположенный метром дальше, был совершенно незаметен! Так иногда, когда смотришь с моря на берег, не замечаешь даже больших бухт, и берег кажется сплошной стеной неприступных скал, и только подплыв совсем близко начинаешь различать, что, оказывается, тут есть и пологие места, и уютные островки, и проход в бухту. Это просто чёрт знает что, это ведь каким надо быть лопухом, идиотом! Андрей весело и матерно ругал себя, стараясь выбираться наружу без постыдной спешки. Как всё-таки здорово, что он не стал пытаться любой ценой пролезть в эту узкую щель, где и в самом деле можно было бы по-настоящему застрять с непредсказуемыми последствиями, учитывая, что вокруг ни одной живой души, и никакие крики не вырвутся из узкой скальной щели, омываемой прибоем.
Весело подбрасывая ногами песок, Андрей шел обратно вдоль скал. Ужинать? Ужинать. Жрать. Страх подогнал аппетит, и здание ресторана светилось изнутри, как корабль, там тепло и, должно быть, вкусно! Поднявшись по лестнице, он подошел к окну и заглянул внутрь. Ага, Джо уже тут. Жрёт чего-то, аристократ…
Манеры Джо и в самом деле были аристократические, немного странные, но это ему давалось как-то естественно и не выглядело неуместным. Удивительно, как один и тот же жест делает одного человека более весомым и зрелым, а другого – смешным и нелепым. Тут, видимо, имеет значение всё в комплексе – определенной мимике и одежде соответствуют определенные жесты, повадки, которые при другом выражении лица становятся неуместными и даже смехотворными. Говорят, что аристократом может быть только тот, у кого семь предыдущих поколений аристократы. Ну и что-то в этом есть – нужно, чтобы все эти манеры в полном их объеме всосались в плоть и кровь человека с самого раннего детства, чтобы ему просто не от кого было бы перенимать ущербные повадки.
Андрей оглянулся. Снова наползал туман, и здание отеля постепенно растворялось, уплывало вдаль. А ведь ужин для Джо только что принесли, значит… минимум полчаса он будет тут ковыряться… Странная фантазия набежала… и не ушла. И немного страшно, и неожиданно для самого себя – с чего это вдруг сейчас, впервые за всё время путешествий, ему захотелось тайком проникнуть в номер Джо и пошпионить там? Наверное, специфическая реакция на пережитое в пещере… что-то высвободилось в нём, захотелось детства, чувства тайны и приключения. Да, не с целью украсть что-то или выведать – приключение ради приключения, эмоции ради эмоций – спуститься по балкону, тем более что в таком тумане и темноте с улицы вообще ничего не будет видно, и рискнуть – вдруг приоткрыта дверь или окно? В номере Андрея дверь на балкон как раз приоткрыта – на улице холодно, обогреватель включен на полную мощность, быстро становится душно, так что оптимальный климат внутри комнаты создаётся при включенном обогревателе и приоткрытой балконной двери. И это значит, что Джо почти наверняка делает так же…
Андрей еще раз заглянул сквозь стекло вовнутрь. Джо, вальяжно раскинувшись на стуле, неторопливо ковырялся ложкой в супе. Это точно надолго, поесть он любит… А суп наверное вкусный… может быть отогнать наваждение, просто войти да и вкусно поужинать? Представился сочный grilled steak… макароны ща бы сожрать с этим стэйком… Но снова с навязчивой силой возникли образы, как он ловко спускается по балкону вниз, как осторожно подходит к балконной двери, надавливает на неё, и она мягко открывается, пропуская его в тайны жизни человека. Что он там обнаружит? Что может скрывать обычный уставший от жизни бюргер? Можно, конечно, нафантазировать что угодно типа красных чулочков, которые Джо напяливает на себя, когда дрочит перед зеркалом, или еще что-нибудь эдакое вычурное, но ведь на самом-то деле вероятность такого крайне мала, и скорее всего будет что-то скучное. Но может быть интерес как раз и подогревается именно тем, что сам Джо всё-таки отличается от обычного бюргера. В нём, несмотря на вполне заурядную внешность и неоригинальность, что-то есть эдакое, особенное, пусть совсем немного, но этого достаточно для того, чтобы детский, щенячий интерес не унимался. Кстати, а что Джо тащил с собой из автобуса? Как Андрей ни напрягался, он так и не смог вспомнить. Странно. Ну, наверное какой-нибудь чемодан, что ещё там могло быть. Нет, нифига там ничего интересного не будет, и всё же лучше вялое приключение, чем никакого.
Решительно повернувшись, он пошел к отелю. Спуститься вниз по балкону оказалось даже проще, чем казалось. Кисти рук значительно окрепли после того, как он целый месяц ползал по известняковым скалам Райли. Сначала удавалось скалолазать только один день из трёх, да и то всего по паре часов – связки на запястьях и предплечьях сильно уставали и приходилось умерять свою активность, чтобы не получить растяжение, а через пару недель уже можно было лазать хоть каждый день, и теперь, уверенной хваткой вцепившись в прутья балкона, Андрей моментально скользнул вниз. Первая удача — дверь приоткрыта, расчет был верный!
А вот на что он не рассчитывал, так это на то, что в номере была уборщица! И дошло это до него только тогда, когда он, бесшумно скользнув внутрь, уже подошел к письменному столу – странный шум в туалете, на который он не обратил поначалу внимания, прекратился, и дверь в туалет открылась, и оттуда она и вышла. Вот это было уже почти настоящее приключение:) Мгновенный шок был решительно преодолен приступом весёлой наглости, и Андрей, уверенно глядя на уборщицу, бодро заговорил о том, что его друг дал ему карточку-ключ от своей комнаты, чтобы он тут взял книгу. Уборщица покорно покивала. Ей, видимо, даже в голову не могло прийти, что могут быть среди туристов и такие психи, что лазают по балконам, поэтому она просто подняла с пола грязные полотенца и двинулась к выходу, но приступ наглого веселья не только не прошел, но даже усилился. В конце концов, он отдыхать сюда приехал и искать приключений, так вот же они – приключения, надо просто схватить их за шкирку. И Андрей, преградив ей дорогу, спокойно положил руку ей на попку и стал потискивать. Уборщице было лет тридцать пять или сорок, и несмотря на то, что выглядела она как обычная вьетнамская женщина, она при этом не казалась дряхлой или агрессивной. Немного смутившись, она, тем не менее, не убирала попу, не отступала в сторону, и, постояв так секунд пять, только спросила:
— Зачем это, сэр?
Андрея развеселила бесконечная глупость этого вопроса, и он решил, что гениально глупый вопрос должен получить соответствующий ответ.
— Как зачем? Это всё ради голодающих детей Африки!
И теперь можно было наслаждаться не только упругостью её попки, но и выражению изумления на лице, от которого даже открылся её маленький рот. Андрей не стал развивать эту тему, предоставив ей беспрепятственно перебирать в голове варианты объяснения смысла его ответа, но когда он другую руку положил ей на грудь, она немного забеспокоилась, сделала шаг в сторону, прижавшись к стене, и Андрей пробормотал успокоительно «окей, окей», и убрал руки.
— Сорри, сэр, — извинительно улыбнулась женщина, складывая перед собой руки.
— Я тогда только посмотрю твои ножки, хорошо? Ножки, — сказал Андрей, тыкая пальцем ей в ноги.
— Мои ноги? – изумленно переспросила она?
— Да, просто посмотрю.
Андрей присел на корточки и погладил её босые ноги. Она продолжала стоять, и тогда он с небольшим усилием приподнял ее ступню, так что она прислонилась к стене, чтобы не потерять равновесие. Подняв её лапу еще чуть выше, он прижался к ней губами. Так как она не шевелилась, можно было предположить, что она совершенно офигела от происходящего – это был уже не первый подобный его эксперимент, и молодые девушки, и, особенно, взрослые женщины обычно в таких ситуациях словно теряют опору для действий – они не могут себе вообразить, что в этом есть какой-то сексуальный подтекст, так как это выше их понимания – ласкание ног как сексуальный акт?? Нет, такого им в голову прийти не могло. Может быть им казалось, что это какой-то религиозный акт поклонения или, даже скорее, что это просто бессмысленная, абсурдная эксцентрическая выходка мрущего со скуки туриста?
Её лапа была красивой – далеко не такой красивой, чтобы служить эталоном красоты, но достаточно красивой, чтобы в нем взметнулось сильное возбуждение. Странно, что альбомная, журнальная глянцевая красота с её совершенной пропорциональностью, его довольно мало трогала. По какой-то причине это даже не казалось по-настоящему красивым. Красивым, и очень возбуждающим ему казались такие тела, лица, которые не годились в качестве эталона, оставаясь при этом в рамках «достаточно симпатичного» — это возбуждало сильнее всего. Никакой рекламщик не использовал бы фотку лапы этой женщины для рекламы средства для ухода за ногами, никто не разместил бы фотку её лица – слишком обычное, простоватое.
И в этот момент захотелось прекратить. Да, можно было бы провести рукой выше по ноге, потискать её коленки, и кто знает, до каких пределов удалось бы дойти, но захотелось оставить это вот таким незавершенным, неопределенным в своих границах. Может быть она так же, как двумя минутами раньше, отшатнулась бы с извинениями, а может быть осталась так стоять, испытывая горячее наслаждение от его прикосновений. Может быть. Остановившись сейчас, он оставлял возбуждение на высоком уровне, и теперь он будет фантазировать – что могло бы быть, и теперь он будет ждать, когда она придет убираться в его номер, и в следующий раз он снова попробует к ней подступиться.
Смущенно наклонив голову, уборщица вышла из номера, и теперь можно было осмотреться. Ну и теперь, во всяком случае, она уж точно не посмеет никому рассказать о том, что застала Андрея в номере Джо, так как будет опасаться расспросов и того, что может выплыть в их результате.
Андрей подошел к столу. Кроме рекламных проспектов, на нём не лежало ничего. На тумбочке для телевизора – тоже. Андрей заглянул под стол – ничего. Так… Рядом с кроватью – ничего. Угу… Непонятно… а вещи-то где?? Где хотя бы небольшой чемодан или рюкзак, хотя представить солидного Джо с рюкзаком было сложно. Андрей еще раз обшарил комнату, заглянул в ванную. Ничего! Так не бывает. Так просто не бывает. Значит, не получится даже маленького приключения. Андрей рассчитывал продлить предвкушение и острое чувство ребяческой тайны хотя бы до того момента, когда он будет перебирать скучные вещи в чемодане Джо. И вот нет чемодана, нет скучных вещей, конец приключению.
И только когда он подошел к двери, до него вдруг дошло по-настоящему: «так не бывает!». А это означает… это означает, что он нашел гораздо больше, чем ожидал! В данном случае «ничего» — это очень много, именно потому, что так не бывает. Значит тут есть загадка!
В памяти всплыли образы из «Бронзовой птицы» Рыбакова. Может и тут есть какая-нибудь птица? Андрей выглянул в окно – по-прежнему густой туман. Прошло только десять минут с того момента, как он отошел от ресторана. Джо в лучшем случае прикончил суп и приступил к основному блюду. Минут двадцать у него ещё есть точно.
Встав посреди комнаты, Андрей осмотрелся. Ну, во-первых, можно просмотреть все ящики – в тумбочке под телеком, в столе, в тумбочках под лампами по сторонам кровати.
Безрезультатно.
Ну что, не заглядывать же под подушку! :)
Заглянул всё-таки.
Ничего.
Вот чёрт.
Но не мог же он приехать вот просто так, совсем без ничего!!
Балкон!
Андрей выглянул наружу, но и тумбочка на балконе была совершенно пуста.
Может… под телевизором?
Андрей невольно усмехнулся. Это уж совсем безысходность какая-то… но от нечего делать всё же подошел к телевизору, приподнял его и не поленился нагнуться, чтобы заглянуть подальше.
— О…го!
Андрей поднял край телевизора ещё выше и прислонил его к стене. Вроде держится… И что же это такое?
Посреди тумбочки, прямо под центром телевизора лежала карточка. Странная какая-то карточка. Она что, флюоресцирует?
Поверхность тумбочки была покрыта тонким слоем пыли, и Андрей постарался максимально аккуратно взять карточку – так, чтобы на окружающей её пыли не осталось следов. Потом можно будет её положить так же аккуратно обратно.
На самой карточке пыли нет! Понятно…
Нет, это точно не кредитка. Во-первых, немного большего размера, да и заметно более толстая, а во-вторых, ничего общего с кредиткой у нее и не было. Глянцево-черная поверхность с обоих сторон, под которой как будто бы пробегали огни – что-то напоминающее игру света в камнях опала. Или в лабрадорите. Никогда ничего подобного не видел.
Андрей осторожно прикоснулся к черной глянцевой поверхности. Никакой реакции. I-pod какой-нибудь суперсовременный? Но зачем его держать под телевизором, а не в кармане, скажем? Такая штука наверняка стоит тысячи две долларов, а то и больше. Проблески света под черной поверхностью больше всего напоминали зарницы. Андрей попробовал понадавливать в разных местах – никакого эффекта. Может она реагирует только если распознает отпечатки пальцев?
Значит, небольшая загадка появилась, но, увы, без малейших признаков разгадки.
Подозрения зашевелились, забегали в голове. Без вещей, причем совсем. Странный прибор. Причем под телевизором. Комната прямо по комнатой Андрея. И среди всех туристов, плывших с ними этим рейсом, Джо заинтересовался именно Андреем – ни с кем другим он ведь и не пытался даже заговорить!
Стало как-то неприятно и беспокойно. Хрень какая-то. Кому он может быть нужен?? Абсолютно никому. Он не занимает никакой важной должности, и никогда не занимал, и не будет. Денег в обрез, чтобы путешествовать без особых излишеств… и хотя ему скорее польстило бы оказаться объектом внимания какой-нибудь разведки, но надо честно признать, что это совершенно исключено, так что второго «Аквариума» ему не написать:) Лавры великого разведчика ему не светят.
Секс? Может, Джо просто богатый мужик, которому доставляет удовольствие охотиться за одинокими симпатичными парнями, совращать их умными разговорами, а потом и умелыми действиями в постели? Вот так же не торопясь, как Андрей только что охотился? В общем… да, это можно представить. Хотел бы Андрей оказаться объектом сексуальной охоты такого мужчины, как Джо? Ну… что-то возбуждающее в этом есть, конечно, как и всегда, когда тебя сильно хотят. Андрею вспомнилась гей-сауна в Бангкоке, куда он несколько раз ходил – вокруг полно парней и мужиков, ты сидишь в почти совершенно темной сауне и сидящий рядом с тобою мужик достает из под полотенца свой член и начинает его поддрачивать, косясь и смотря на твою реакцию. Если реакция позитивна, дальше следует всё, что угодно, вплоть до приглашения в отдельную комнату, где уже можно отрываться по полной вдвоём или с теми, кто прицепился по пути или подсматривает в дырку в стене. В такой сауне люди остаются только в коротком полотенце, обмотанном вокруг пояса, теряя в размытой полутьме все признаки своих социальных ролей. Они забывают о том, что прилично и что нет. Тут они – просто парни и мужики, ищущие острых сексуальных впечатлений с другими парнями и мужиками, и многие только тут узнают о себе то, что тщательно скрывалось в том числе и от самого себя.
Ну, может и секс. Сложновато только получается, ну вот если только оставить тот вариант, что ему уже надоели всякие гей-сауны и парни по вызову, и хочется свободной охоты с непредсказуемым результатом – это Андрей вполне мог понять, так как что-то похожее он стал испытывать всё чаще и чаще в последнее время с девушками. Просто пойти в массажку и потрахать заранее согласную на секс девушку с заранее предсказуемым её безразличием к сексу и притворным возбуждением – это уже не так интересно. Хочется совращать, уговаривать, неожиданно брать – как, например, могло получиться только что с уборщицей.
Андрей аккуратно положил странно мерцающую штуку обратно, поставил на место телевизор и, подгоняемый острым чувством голода, почти что побежал в ресторан. Войдя внутрь, он просто подошел к столику, за которым сидел Джо, и плюхнулся в кресло напротив. Что ему терять? Да совершенно нечего. Джо аккуратно отрезал кусочек за кусочком от своего стейка и, казалось, был совершенно не удивлен взглядом в упор, наслаждаясь вкусом. Мотнул головой, указывая Андрею на стейк:
— Очень вкусно. Ну просто очень! И суп консоме – бери, не пожалеешь.
Наверное, из чувства здорового противоречия следовало бы заказать что-то другое, но Андрей сдался, уступил, и заказал подплывшей официантке то же самое – тот же суп и тот же стейк.
— Отлично, — одобрительно кивнул Джо. – Отличный выбор.
— Разумеется, — нарочито подобострастно ответил Андрей, чтобы дать понять, что он не такой идиот, чтобы поддаваться на такую лесть.
Заметил Джо этот сарказм или нет, во всяком случае он только дружески подмигнул и продолжил жевать.
И всё же – было немного страшно вот так идти напролом, и Андрей замялся, опустил глаза. Ну вот сейчас, сейчас… и вдруг он заметил, что взгляд Джо изменился – буквально на мгновение, но отчетливо изменился. Это уже не был взгляд добропорядочного, уставшего от жизни добродушного буржуа – это был взгляд острый, пронизывающий.
Стало неуютно. Всё это время Андрей чувствовал себя кошкой, которая играет с мышкой. Он был на шаг впереди – он уже знал (ну или, по крайней мере, он играл в то, что он знает), что Джо ведёт какую-то игру, а Джо ещё не знал, что он знает, и Андрей мог выбирать момент для внезапной атаки, а теперь оказалось, что Джо вовсе и не расслаблен и уязвим, что он постоянно настороже. Его добродушное лицо, оказывается, вполне может быть сосредоточенным и умным. Это всё ещё игра в шпионов или уже не игра?
Андрей снова посмотрел ему в глаза – прямым вызывающим взглядом, за которым уже не могло последовать ничего, как игра в открытую.
— У тебя нет вещей, думаешь, я не заметил этого? — четко произнес Андрей, наблюдая за мимикой Джо.
Тот лишь спокойно кивнул.
— Я знаю, что ты не приехал сюда отдыхать.
Джо снова кивнул.
— И я знаю, — продолжал Андрей, чувствуя себя всё более уверенно, — что ты чего-то хочешь от меня.
Джо снова кивнул, и Андрею это не понравилось. До сих пор все догадки оставались лишь догадками, и постоянно брезжила мысль о том, что всё это лишь детские фантазии, что на самом деле таких приключений в реальности не бывает, и что всё объяснится каким-то очень простым образом. Но теперь, после того, как Джо подтвердил все догадки, места для сомнений уже не оставалось. Значит, всё так и есть. Ну и что это означает?
— Ну? – Ничего лучшего, чем это, Андрей не нашелся спросить.
Джо опустил взгляд в тарелку и продолжал жевать.
И что делать дальше?
И вот тут Джо неожиданно спросил:
— Ну, а как насчет того, чтобы просто пожить для себя?
Молчание затянулось. Андрей, после двух вялых реплик, безнадежно отдал инициативу и решил подождать, что же еще скажет Джо вдобавок к своей странной фразе, а тот совсем не торопился. Аккуратно доел последние куски, выпил сок, попросил салфетки и тщательно вытер руки и губы. Затем положил обе руки на стол, неплотно сцепив их между собой, сел прямо и посмотрел на Андрея взглядом, в котором уже не было и следа рассеянности или расслабленности.
— Ты, значит, уверен, что живешь для себя, так?
Андрей не стал ничего отвечать. Секс тут, видимо, всё-таки не при чем. Скорее религия. Может быть, Джо – адвентист седьмого дня и начнет его просвещать? Хотя одно другому не мешает… и лучше бы так оно и оказалось, что-то уже не хочется шпионов…
— А откуда ты знаешь, что живешь для себя?
Тут уж Андрей не выдержал.
— А для кого же я живу, если не для себя? Что ты вообще обо мне знаешь? Ты видишь рядом со мной жену или мать? Или я похож на заботливого папу? Для кого я живу?
— Да, да, — кивнул Джо. – Ни мамы, ни жены, ни детей, всё верно. И всё-таки ты живешь не для себя.
Андрей сложил руки на груди и улыбнулся, кивком приглашая Джо продолжать.
— Ты живешь для фантомов, живущих в твоем сознании. Ты исполняешь предназначенные ими роли, ты подчиняешься указанным ими правилам и ограничениям, ты никогда на самом деле не думаешь о том – к чему именно возникает наибольшее предвкушение. Ты – робот. Этому роботу проложили рельсы и ушли, и он теперь по ним ездит, не смея сделать ни шагу в сторону, но так как никто ему не говорит больше – «езжай сюда, сюда не езжай», то он искренне верит в то, что свободен. Это очень простой механизм, и ты достаточно умён, чтобы понять, что то, что я говорю, так и есть на самом деле.
— Кто же проложил эти рельсы?
— Твои родители, твои воспитатели, а потом – и ты сам в соответствии в программами. Этих рельсов достаточно много – иногда от узловой станции их отходит две или три колеи, а иногда – десять. И это создаёт иллюзию выбора. Знаешь, Андрей, человеку нужно совсем немного, чтобы в нём непоколебимо установилась вера в то, что он делает выбор, что он свободен – достаточно, чтобы было всего два-три варианта. А уж если их десять… ну, тут уж ты чувствуешь себя просто супер-свободным и самостоятельным. Сколько у тебя было вариантов после того, как ты закончил школу?
— Ну, я мог пойти…
— Да неважно, — перебил его Джо в манере, немыслимой для обычных вежливых до приторности туристов, — ты мог пойти в такой университет или в такой, на этот факультет или на другой, ну и в самом крайнем случае, ты мог бы выбрать еще один-два варианта, рискуя прослыть бесшабашным дуралеем, чуть ли не ненормальным. Вот оно – многообразие возможностей! Шаг влево, шаг вправо – и ты уже на подозрении: «да нормален ли он» — и это при том, что на самом деле ты ни на дюйм не отклоняешься от рельсов, проложенных для тебя твоими родственниками, наставниками, друзьями. И даже если ты бросаешь всем вызов, то всего лишь сворачиваешь на другие рельсы, проложенные в общем-то теми же самыми людьми. Да? Вот я о том и говорю. Вот она – твоя «свобода».
— Я не могу с этим не согласиться, если бы речь шла вообще, ну… о людях вообще, но в моём случае дело обстоит несколько иначе, — Андрей усмехнулся не без самодовольства. – То, что мы управляемся заложенными в нас догмами, уверенностями, привычными «приличными» желаниями – это я понял давно. Ну ладно, может и не очень давно:), — Андрей улыбнулся. – Но понял. И сейчас, посмотри, я живу совсем не так, как живут другие люди.
— Что??
Джо выглядел изумленным, даже возмущенным, словно услышал какую-то непристойность или вопиющую глупость. И всё же… и всё же Андрей никак не мог отделаться от ощущения игры – талантливой, умело поставленной игры. За всей этой богатой мимикой, за этими разнообразными интонациями хорошо подвешенного языка, за аристократическими манерами и аристократической же вульгарностью как будто бы просвечивал некий глубинный слой второго «Джо» — настоящего, и этот образ настойчиво возникал в каком-то неявном воображении, в каком-то таком знании, которое накладывается на картину мира, на текущие восприятия, не оформляясь ни в конкретные образы, ни в определенные мысли. И этот «второй Джо», с неизменным наваждением накладывающийся тонкой, но прочной плёнкой поверх «первого», был страшно отстраненным, совершенно далеким и даже отрешенным от всего того, что тут происходило. Как если бы талантливый актер вышел на сцену и играл свою роль со всем своим талантом и умениями, вовлекая публику в русло запланированных сценарием переживаний, в то время как то, что по-настоящему сильно занимало его в этот момент, было связано с его личной жизнью и не имело ни малейшего отношения к сцене, к работе, к искусству.
— Ты сказал, что живешь не как все?? Господи, ну и глупость же ты сморозил, дорогой мой. Пошлую, примитивную глупость, совершенно не достойную твоих способностей. Я от тебя ожидал большего, друг мой, уж позволь мне сказать тебе это в лицо, ведь никто другой тебе этого не скажет, и скажи мне — было бы честным с моей стороны лепетать вежливые благоглупости в то время, когда нужна правда, пускай и малоприятная, пускай и не вовремя, может быть?
— Послушай, но…, — Андрей был растерян и сбит с толку. То ли ввязываться в обмен колкостями, то ли дослушать, что он там скажет…
— Ответь мне, чадо ненаглядное, что ответит тебе любой отрок или девица, которую ты вопрошал бы о том – чем бы она занялась, какую долю выбрала бы себе, если бы ей не надо было работать и было бы достаточно денег на хлеб насущный?
Андрею стало смешно от того, что Джо перешел на какой-то архаический язык шекспировых времен. Наверное, он даже не понял бы его поэтизмы, если бы совсем недавно, с полгода назад, не прочел пару десятков страничек Шекспира и Уильяма Блэйка.
— Путешествовать поехала бы:), — ответил он и рассмеялся.
— То-то.
Джо взял солонку со стола и поставил её с громким стуком перед собой.
— Эта дщерь достойного эсквайра поехала бы путешествовать, и то же самое сделала бы любезная дама, достопочтеннейшая госпожа, профурсетка, курсистка, студентка, чувиха, донья и мисс. В любые времена, в любых слоях общества – «путешествовать», ответили бы тебе. Путешествовать – это замечательно, кто бы спорил, но поразительно то, что за пределами этого «путешествовать» ничего и нет. Ну ещё два-три варианта, неразрывно связанного с теми рельсами, по которым всю жизнь ездил человек, типа «построил бы дачу», «тратил бы больше времени на детей», и всё. За пределами этого – Ничто. Зловещее, безликое Ничто. И люди знают, да, они прекрасно знают вот этой своей задницей о том, что это Ничто окружает их и поглотит мгновенно, стоит только выбраться из той самой оплевываемой и поносимой бытовухи, которую они якобы ненавидят. Это Ничто – это и есть цена их жизни. Люди – это вагонетки с моторчиком, которые запущены по рельсам. И ты такой же. Или нет?
Возразить было трудно, хоть и хотелось, поскольку с одной стороны Андрей уже сталкивался, и не раз, в том числе не далее как сегодня на берегу, с этим зловещим Ничто, когда деморализующее одиночество и бесцельность жизни нависло над ним. С другой стороны, он знает об этом положении дел, и хотя большую часть времени успешно вытесняет или забивает впечатлениями это знание, и всё же знает, знает наверняка, и само это знание, он чувствовал это определенно, уже каким-то образом уменьшало его зависимость, его беспросветную ограниченность. Ну и кроме того, он умеет устранять, умеет воспрепятствовать той яростной мощи, с которой эти опасные чувства набрасываются в полной готовности разорвать, подавить, загнать обратно в хлев, в стадо.
— Я… да, я такой же. Почти. Но не совсем, — начал Андрей, тщательно подбирая слова и думая, как бы объяснить, как рассказать о своем опыте.
— Я вижу, — неожиданно миролюбиво кивнул Джо. – Я знаю, что ты живешь не как другие люди. Я знаю, что ты уже прикасался к стенам туннеля, или, точнее, загона, удерживающего овец в своем гурте.
— Знаешь?
Андрей попробовал воспользоваться случаем, чтобы намекнуть на ту тему, которая его немного стала волновать. Но ответ Джо превзошел самые смелые его фантазии.
— Да, знаю. Мы… мы давно за тобой следим. И делаем определенные выводы.
— Что!??
Стало совсем не смешно. Заявление, конечно, безосновательное, и может быть простой примитивной попыткой психического давления, может быть шуткой, но, во-первых, Джо не выглядел как глупый провокатор, и не было похоже, что он шутит, а во-вторых, если это не шутка, то всё это тревожно, слишком тревожно. Одно дело представлять себе в фантазиях, что ты являешься объектом внимания какой-то разведки или каких-то не менее «романтических» персон, при этом ясно понимая, что это именно фантазии, как идентификация себя с персонажем книги или героем фильма. И совсем другое дело, когда это на самом деле с тобой случается.
«Ну хорошо… и мне есть чем ответить», промелькнуло у Андрея, и, оседлав то ли Росинанта, то ли Буцефала, он рванулся вперед, сам закусив удила.
— А что это за карточка у тебя под телевизором?
— Ого! – Только и произнес Джо. Судя по тому, что его подбородок задрался аж на сантиметр выше обычного, удар попал в цель.
— Угу, — ответил бодро ему в тон Андрей, не желая переходить с галопа на рысь. – Ну так и что это за хрень?
Джо рассмеялся.
— Активный пацан, это хорошо. И часто ты залезаешь в чужие комнаты?
— Не чаще, чем встречаю шпионов.
Джо примирительно покивал головой, и Андрей вдруг понял, что как-то значимо задеть Джо ему не удастся, и что в этом поединке он проигрывает, ну и в самом деле — довольно сложно выиграть психологическую игру у уверенного в себе, с отточенной мимикой и манерами, умного, сильного и солидного мужчины пятидесяти лет, когда тебе только двадцать семь, и когда ты захвачен врасплох. Надо было переводить борьбу на своё поле, где он чувствовал себя более уверенно, но каково оно – это «своё поле», Андрей никак не мог придумать, и наконец плюнул и перестал обсусоливать эту навязчивую мысль, которая на поверку оказалась для него не более, чем штампом, почерпнутым из шпионских романов.
— Кто такие «вы» и зачем вы за мной следите?
Джо одобрительно кивнул.
— Говоря коротко, «мы» – это группа людей, которые не обременены заботами, и при этом не хотят превращаться в овощи, размахивающие клюшками для гольфа.
— А если говорить не коротко?
Джо улыбнулся.
— Всему свое время. Уверяю тебя, время для подробного рассказа настанет, а пока…
У Андрея сделалось невольное движение плечом, и Джо вопросительно посмотрел, но Андрей решил не перебивать и просто послушать.
— … пока скажу, что у нас есть задачка, которую мы не можем решить, но которая нас занимает. Каприз, понимаешь? Что-то вроде спора о банковском билете в миллион фунтов стерлингов.
Андрей кивнул, давая понять, что аналогию он понял.
— Спор этот поинтереснее, чем тот, у Марк Твена, — продолжил Джо. — Мы, видишь ли, задались вопросом – как станет жить человек, если он начнет жить для себя? Нет, ты подожди, не торопись…, — Джо притормозил Андрея, который встрепенулся и хотел что-то вставить. – Подожди, дай доскажу. Как я уже говорил, и с чем ты уже согласился — жить для себя – совсем не так просто, как это кажется нищим и глупым простакам, а также тем, кто только освободился от опеки родителей и навязчивости жен или мужей, и воображают, что они теперь свободны. Конечно, я понимаю, что когда ты — один из тех глупцов или неудачников или лентяев, ну хорошо, давай добавим сюда еще и философов, которые живут в нищете, в своей захудалой квартирке, среди опостылевших людей-овощей, которые не высовываются, да и высовывать им нечего – ни ума, ни рук, ни какой-либо самобытности – если ты один из этих, то для тебя этот вопрос даже и не стоит. Любой тебе скажет – «конечно я точно знаю, как бы я пожил сам для себя!». А вот если его расспросить, попросить сказать конкретно, вот тут уже становится смешно, ну или наоборот, не до смеха…
— У меня такая проблема была, и отчасти она есть и сейчас, — всё-таки перебил его Андрей. – И на самом деле я понимаю, что далеко не являюсь свободным человеком. Конечно, есть стереотипы и страхи, вялость и отупение, и всё-таки, если сравнивать это с той жизнью, какую я вёл раньше… то это и сравнивать просто невозможно. Сейчас я путешествую, сколько хочу, хотя и не могу тратить столько, сколько хотел бы. Я трахаюсь столько, сколько хочу, и…
— Да, я об этом и не спорю, — остановил его Джо. – Конечно, разница огромная, но я говорю другое – тебя по прежнему на самом деле нельзя назвать человеком, который делает то, что хочет, хотя тебе кажется, что ты часто делаешь то, что хочешь. Тут надо рассмотреть – что это такое – «я хочу»? Любое желание можно назвать «я хочу», но откуда проистекает это желание, разве это не важно? Вот если я этой официантке предложу пойти в туалет и потрахаться, она скажет, что не хочет, и значит ли из этого, что мы можем сказать, что в данный момент она свободна и следует своим желаниям?
— Нет, конечно, и это ясно. Она откажется из стыда или страха осуждения и так далее – найдется куча причин, не имеющих на самом деле ни малейшего отношения к тому – чего она НА САМОМ деле хочет, точнее – чего она на самом деле хотела бы, если бы сумела высунуть нос из-под морального одеяла.
— Да, это тебе ясно. А почему тогда тебе не ясно, что ты находишься в точно такой же ситуации?
Андрей пожал плечами.
— Ну… хотя бы потому, что я отдаю себе отчет в том, что многие мои желания вызваны моими страхами или слепыми убеждениями, и что, кроме того, многие мои желания подавляются теми же механическими факторами.
— Да, ты отдаешь себе в этом отчет, — согласился Джо. – Значит ли это, что ты преодолеваешь эти препятствия в такой мере, чтобы можно было бы говорить о чистых, незамутненных, неискаженных радостных желаниях?
— Ну… в какой-то мере.
— Вот именно. В какой-то мере. Ты занимался дайвингом и знаешь, что если компрессор неправильно налажен, то в баллон со сжатым воздухом может попасть немного угарного газа. Результат будет катастрофическим.
— Ты хочешь сказать… ты хочешь сказать, что даже небольшое загрязнение свободных, радостных желаний может привести к тому, что их свойства резко изменятся?
— Вот именно.
— Но я так не считаю, — довольно уверенно произнес Андрей и с опаской взглянул на Джо, но тот молчал и ждал продолжения.
— Мой опыт, — тут голос Андрея на секунду потерял свою твердость, но тут же вернулся к уверенному звучанию, — мой опыт показывает, что если я начинаю вставлять в чащу желаний, навязанных моралью или привычками или тупостью и прочими механическими причинами, что-то живое, настоящее, сопровождающееся предвкушением – живые, радостные желания, то жизнь довольно ощутимо меняется. Это факт, я уверен в этом совершенно.
— Да нет же, с этим никто не спорит, речь о другом. – Джо как бы успокаивающе или убеждающе направил ладонь на Андрея. – Речь о том, что для того, чтобы испытать – что это такое – настоящее, незамутненное, подлинное радостное желание, чтобы понять – куда тебя влечет на самом деле, в чем твоё счастье на данный момент, в чём вообще смысл, содержание твоей жизни на текущий момент или, кто знает, на длительный период времени, мы должны испытать это желание в чистом виде. Ну как тебе объяснить… если я начну накапливать в каком-то своём сейфе сплав золота с цинком, то я буду становиться богаче? Буду. Смогу ли я узнать истинные химические и физические качества золота? Не смогу, так как свойства сплава очень сильно отличаются от свойства отдельного элемента. Вот еще пример – легированная сталь. Или вот — добавь к железу углерод, и получится – чугун! Нечто, бесконечно отличающееся от стали – намного более прочное, неожиданно хрупкое.
— Но так ли это необходимо? — покачал головой Андрей, не собираясь сдавать свои позиции. – Ну да, было бы здорово отделить золото от этих… плевел (приятно было тоже щегольнуть знанием раритетных английских слов), я бы тогда быстро узнал бы о себе очень многое, я бы смог почувствовать эти особые свои подлинные желания, но если мне по каким-то причинам – в силу лености или тупости, этого не удается, то разве не приду я рано или поздно к тому же самому? Постепенно увеличивая опыт испытывания радостных желаний, постепенно увеличивая их составляющую в общем конгломерате желаний?
Джо внимательно слушал, неторопливо потирая подбородок. Увидев, что Андрей ждет его комментариев, он поднял брови, шумно вздохнул почему-то и стал задумчив.
— Да, Андрей, ты совершенно прав. Рано или поздно ты придешь к тому же. Рано или поздно, вот это верно. Или поздно…, — многозначительно повторил он.
— Ну, да…, — кивнул Андрей. – Или поздно. Чисто рассудочно я понимаю, но я не могу…, нет, я не хочу прыгать куда-то выше своей головы в попытках получить всё быстрее. Хотя чисто рассудочно понимаю, что у меня нет никакого страхового полиса, никаких вообще разумных оснований думать о том, что времени мне хватит. Эти рассуждения наталкиваются, во-первых, на непоколебимую уверенность, что впереди до черта времени, хотя и тут ясно, что уверенность эта покоится на довольно-таки непрочном основании, и тут дело даже не в несчастном случае, который в любой момент может оборвать мою жизнь – этот аргумент как-то на меня слабо действует, видимо потому, что если придется сейчас умереть, то я не вижу особой разницы в том – в каком именно состоянии умирать. В загробную жизнь я не верю, в общем, буддийская идея реинкарнации и накопления заслуг хоть и привлекательна, но всерьез не воспринимается всё-таки… гораздо неприятнее представлять, что может быть настанет какой-то такой момент, когда старение, представляющееся мне сейчас некой неотвратимой или почти неотвратимой силой, зайдет так далеко, что я уже просто не смогу противопоставить ему что-либо, и дальше меня будет ждать дряхлость, болезни, серость, дегенерация в общем… вот это очень неприятно представлять, и всё же этого недостаточно для того, чтобы преодолеть некое очарование… или скорее оцепеняющую зачарованность текущим моментом, когда кажется, что я всё могу, что в любой момент можно устроить штурм, повернуть свою жизнь в любом направлении, это довольство, когда всё хорошо…
— В моем случае, Андрей, ситуация усложняется в том, что по некоторым причинам мы хотим получить интересующий нас ответ быстрее. Есть один фактор, который гонит нас и не позволяет откладывать дела в долгий ящик. Нет, — усмехнулся он, поймав оценивающий взгляд Андрея, — дело не в моем старении, дело в другом, но сейчас я не могу тебе этого сказать, сейчас это не важно. Важно то, что мы хотим получить интересующие нас ответы быстро, и готовы заплатить определенную цену.
Андрей кивнул
— Говоря про цену, я выражаюсь не в переносном смысле, кстати, — добавил неожиданно Джо.
— То есть?
— Сейчас скажу…
Джо откинулся на спинку стула, и неожиданно махнул официантке, та подошла.
— Пошли потрахаемся в туалете втроем?
Официантка побледнела.
— Извините, сэр, не понимаю, что Вы сказали?
— Ну, пойдем в туалет, этот молодой человек засунет вам свой член в письку, а я ему свой – в попку, идёт?
Официантка, казалось, превратилась в статую, её лицо стало каменным, губы задрожали.
— Простите, сэр, — выдавила она, — я никак не могу.
Джо улыбнулся ей и покачал головой.
— Хорошо, это я так, ничего, ничего, спасибо…
Потом он взглянул на Андрея.
— Замри сейчас, не двигайся, полюбуйся на себя:)
Андрей обнаружил себя со сжатыми губами, между которых был высунут кончик языка, кулаки сжаты, тело напряжено. Вид довольно дурацкий. Он расслабился и рассмеялся.
— И ты в самом деле думаешь, что такой человек как ты, который впадает в ступор от неловкости в такой простой ситуации, способен испытывать хоть сколь-нибудь чистые радостные желания?
— Но ведь невозможно сразу…
— Да, речь не о том, — перебил его Джо. – Речь о том, что для того, чтобы выяснить – чего на самом деле захочет человек с совершенно свободными радостными желаниями, недостаточно просто делать что хочешь, потому что твои «я хочу» раздавлены, ограничены, искажены, отравлены – даже твои желания – желания человека, который живёт сравнительно свободной жизнью.
— Это понятно, понятно, — кивнул Андрей. – Ну и как я могу помочь вам решить эту проблему? Есть способ это сделать?
— Ну… мы пока не знаем, но мы знаем – как именно мы хотели бы проверить кое какие гипотезы. Вопрос в том, согласишься ли ты помочь. – Джо замолчал и, видимо, ждал от Андрея какой-то реакции.
— Смотря что надо делать, — с опаской ответил Андрей, поскольку в голову снова стали закрадываться подозрения, не использует ли Джо все эти наукообразные разговоры лишь только для того, чтобы запутать его, заставить под благовидным предлогом сделать что-то такое… что ему не захотелось бы делать.
— План действий, который мы тебе предлагаем, основан на некоторой гипотезе. Собственно, это не столько гипотеза, сколько подтвержденная опытом теория, но у тебя-то такого опыта нет, поэтому для тебя это будет гипотезой.
— Ну… хорошо, в чем она состоит?
— Ты, наверное, много раз замечал, что многие вроде бы радостные желания разбиваются о стену вялости, неуверенности в себе, скептиков и прочих препятствий. Вот только что ты испытываешь энтузиазм, и уже через пять минут его как волной смыло, в итоге человек никуда не двигается, лишь топчется на месте и укрепляется в уверенности в собственной никчёмности, в уверенности о том, что изменить ничего нельзя. И так до следующей вспышки энтузиазма, которая так же быстро проходит.
— Да, это обычное дело, — согласился Андрей.
— Проблема – в отсутствии изначального уровня энергии.
— Энергии, — переспросил Андрей с кривой усмешкой?
— Энергии, — подтвердил Джо. – Когда я использую это слово, я придаю ему вполне конкретное значение. Ты понимаешь, что такое «энергия» в физике? Если я подниму яблоко и уроню его, оно ударится о пол с тем большей силой, чем выше я его подниму. То есть, когда я совершаю работу над яблоком в поле гравитационных сил Земли, я тем самым привожу его в состояние, в котором оно может, упав обратно, сильнее ударить по полу. А еще яблоко можно сжечь в печке и получить столько-то тепла, и количество этого тепла будет зависеть от размера яблока, от его массы. И вот мы вводим некую воображаемую абстрактную величину – «энергию», и говорим о том, что эта энергия может иметь разные формы – кинетическую (когда яблоко двигается), потенциальную (когда над ним совершена работа в поле Земли против направления силы притяжения), тепловую (когда оно сгорает). При этом обнаруживается, что мы можем установить точное количественное соответствие между разными количествами разных видов энергии. Если поднять яблоко повыше, то мы тем самым передадим ему побольше потенциальной энергии, которая сможет превратиться в большее количество тепла при ударе о пол и т.д. Это понятно?
Андрей кивнул.
— То же самое и с человеком. Мы вводим абстрактное понятие «энергии», которая также имеет разные формы. Например, если человек испытает более сильное радостное желание, то он сможет совершить больше действий, чем если бы желание было слабым. Так вот проблема стартовой позиции заключается в том, что человеку не хватает некоторого минимума энергии, с помощью которого он сможет измениться настолько, чтобы у него возникли достаточно сильные и устойчивые радостные желания, чтобы он начал необратимо и неуклонно меняться дальше. И мы знаем, как это проблему решить.
— Ну а что же вы тогда сами не сделали этого? – Удивился Андрей.
— Мы сделали это.
— Что же тогда мешает вам самим провести этот эксперимент на себе?
— Мы… не в том положении, в котором такой эксперимент возможен.
— Не понимаю…, — нахмурился Андрей. – О чем ты говоришь?
— Мы хотим узнать – куда поведут радостные желания человека, который хочет жить только для себя, желания которого не подвержены ни искажениям тупости, догм, негативных эмоций, ни влиянию желаний оказывать кому-то содействие, изменять жизнь вокруг себя. Мы не подходим, поскольку у нас уже есть сильное желание менять и мир вокруг себя, и содействовать другим людям, которые хотят жить более интересной и насыщенной жизнью.
— Как-то всё запутано… ну то есть я вам подхожу потому, что живу достаточно бесцельной жизнью, и в то же время, по вашему, могу достичь состояния минимальной энергии, чтобы отсечь в значительной степени влияние тупостей, негативных эмоций, стереотипов поведения и прочего такого?
— Да, можно сказать так.
Джо опустил взгляд, о чём-то задумавшись.
— Вот мы, — продолжил он, — наша компания, это довольно активные в разных отношениях люди. Мы активно меняем себя, активно вмешиваемся в жизнь вокруг нас, оказываем содействие симпатичным нам людям, но при этом мы хотим понять – не является ли всё это в свою очередь обусловленным иными догмами, иными слепыми уверенностями, в существовании и влиянии на себя которых мы не отдаем себе отчета. И мы хотим для этого опыта взять человека, который явно пока еще не имеет в выраженном виде присущих нам стремлений, и в то же время достаточно развит, чтобы поставленный на нем опыт был бы интересен.
— Что-то тут не складывается, — с подозрением пробормотал Андрей. – Что-то тут не то.
Джо рассмеялся.
— Ну хорошо, хорошо. Я же говорил, что ты довольно-таки проницательный парень. Давай начистоту. Не имеет значения, почему мы не можем поставить этот опыт на себе, давай исходить из того, что мы этого не можем. По большому счету всё, что тебе нужно решить, это согласен ли ты на наши условия или нет. Для тебя это будет интересным приключением, поскольку условия опыта довольно-таки привлекательны… Хочешь узнать детали?
— Хочу.
(В конце концов, почему нет? Ещё одно приключение, которое обещает быть интереснее всего того, что он может получить тут – проститутки, прогулки вдоль берега, вялые размышления.)
— Ты проходишь обучение в нашем специальном лагере, в течение месяца. Там тебя по всякому мучают… ну это фигурально говоря, не бойся:), после чего твой уровень энергии и интереса к жизни достигает некоторой минимальной величины, и мы можем приступать к основной части эксперимента.
— А если я не смогу пройти обучение, то что?
— Ну… ничего, просто расстаемся. Но не сомневайся, — Джо сделал ободряющий жест, — ты справишься, тем более что у тебя будет стимул.
— Стимул?
— Да. Основная часть программы, думаю, тебя заинтересует. Помнишь, я говорил о цене, которую мы готовы заплатить? Так вот — мы даем тебе деньги, и ты можешь их тратить так, как тебе заблагорассудится. Обедать в дорогих ресторанах, жить в дорогих отелях, покупать курсы дайвинга или парашютизма или управления вертолетом и так далее. Ты сможешь покупать дорогих проституток, летать на дорогие курорты, носить модную одежду, нанять себе прислугу – в некоторых разумных рамках ты сможешь позволить себе всё. Если мы сочтем, что твои расходы выходят за рамки разумного, мы тебе сообщим об этом, но не думаю, что до этого дойдет. Как я уже говорил, мы изучили твои привычки и вкусы, и знаем, что ты не из тех, кто не способен получать никакого удовольствия от жизни помимо бессмысленного сорения деньгами, что, конечно, не мешает тебе развлечься в своё удовольствие в казино, с дорогими проститутками и прочим и прочим.
— Ну хорошо… и что дальше?
— Дальше мы и посмотрим – как будут развиваться твои интересы, как будешь развиваться ты в целом, ну и по результатам наблюдений мы сделаем свои выводы. После того, как опыт завершится, мы скажем тебе спасибо, вручим значительную премию за оказанную нам услугу и расстанемся. Хорошие условия, правда?
Джо ласково улыбнулся.
— Прекрасные, — воскликнул Андрей, пытаясь не подать виду, что на самом деле он испугался.
Испугала вот эта доброжелательность Джо, она показалась почему-то тревожной, опасной. «Сыр в мышеловке», — мелькнула мысль. Но придётся вернуться тогда к вопросу, на который никак не получается найти хоть сколько-нибудь осмысленного ответа – «что они у меня могут отнять»? Очевидно, что он потратит в десятки, если не в сто раз больше того, что имеет. Им просто не за чем охотиться, если предположить какие-то нечистоплотные цели. Значит… значит это в самом деле так и есть – ему повезло стать объектом внимания богатых бездельников? Кому-то ведь иногда везет, почему не ему? Единственное пятно на этой безоблачной картинке – пресловутое «обучение», может в этом и кроется опасность?
— А вот это обучение…
— Я понял, — прервал его Джо. – Обучение не представит для тебя никакой опасности, не жди от меня подвоха, всё будет честно. Каждый день в течение примерно месяца ты будешь встречаться с некоторыми людьми, в людных местах – в парке, ресторане, и вы будете беседовать, перед тобой будут ставиться определенные задачи, ты будешь рассказывать о том, что сделано с предыдущими заданиями – в этом и будет состоять обучение, никакой угрозы, никаких опасностей. В любой момент ты можешь уйти со встречи или вовсе перестать приходить, никакой опасности, — Джо развел руками.
— А… сколько, ну сколько этот опыт потом, после обучения, может тянуться?
— Никто не знает, — пожал плечами Джо. – Может год, может пять лет или даже десять – никто не знает!
— И вы десять лет будете тратить на меня деньги??
— Если это покажется интересным, то почему нет? Деньги на то и нужны, чтобы их тратить для удовольствия, иначе зачем вообще их копить, зарабатывать? Когда ты идешь в кино, ты ведь тоже тратишь деньги на совершенно, казалось бы, эфемерные впечатления, просто это небольшие для тебя деньги, и полученные впечатления того стоят. Так же и тут. Для нас это небольшие деньги, и, согласись, опыт на живом человеке – это интереснее, чем просто кино, а?
Андрей неуверенно кивнул. Джо, во всяком случае, не пытается выглядеть невинной христианской овечкой, честно признает, что собирается использовать его для развлечения, и он прав в том, что в данном случае их интересы совпадают.
— Я согласен.
Джо удивленно посмотрел на него.
— Как, и ты даже не скажешь «мне надо подумать»?:)
Андрей рассмеялся.
— Сказал бы, если бы понимал – о чем тут можно думать. Мне предлагают тратить деньги в своё удовольствие, о чём тут думать?
— Ну да, да…, — согласился Джо. – Разумно.
— А как я буду получать деньги?
— Я дам тебе кредитную карточку, ты просто будешь снимать с нее деньги. По мере того, как запас денег на счету будет уменьшаться, мы будем его пополнять.
— Ту самую загадочно мерцающую карточку?
— Нет, — усмехнулся Джо. – Самую обычную банковскую карточку, привязанную к счету в оффшорном банке на Британских Виргинских островах.
— А что это всё-таки, а? Та таинственная штуковина под твоим телевизором, что это?
Джо неопределенно взмахнул рукой.
— Это совсем не так загадочно, как тебе хотелось бы об этом думать, Андрей. Я изобретатель. Я из тех психов, что погружены в свои фантазии и пытаются построить вечный двигатель, ну или хотя бы аппарат для телепортации:) И пару раз мне улыбнулась настоящая удача, и теперь я имею несколько ценных патентов и ни в чем больше не нуждаюсь, но тем не менее не прекращаю свои исследования, придумываю то одно, то другое, пытаюсь изменить мир, мне это нравится. Эта карточка – просто одно из моих изобретений, одна идея в попытке предвидеть будущие запросы людей и способы их удовлетворения, и я пока не знаю – стоит ли она тех денег, которые пришлось бы потратить на их массовое производство, так что пока играюсь со своей игрушкой сам, думаю дальше.
— Понятно… да… не ожидал, что вот так резко все изменится в моей жизни… По сути, я уже сейчас чувствую себя как-то не в своей тарелке, есть чувство свободы…, что можно всё.
— Скажи, Андрей, а какие самые первые идеи приходят в голову?
Андрей рассмеялся.
— Скажи, скажи, мне интересно!
— А что, опыт уже начался? Мы уже подписали контракт?
— Конечно, опыт уже начался, — кивнул Джо, полез во внутренний карман и вытащил карточку. Обычная банковская карточка. Он протянул её Андрею.
— Она твоя. На ней, как видишь, твое имя. Ты уже можешь начинать ею пользоваться.
— И всё, никаких контрактов?
— Всё. Никаких бумажек, подписей, формальностей. Просто если ты не придешь на занятие, то счёт, к которому она привязана, опустеет. Ну так что – какие первые фантазии?
Андрей немного замялся.
— Хочу купить сразу десять проституток, поставить их в ряд и трахать по очереди.
С некоторой опаской Андрей покосился на Джо, но лицо у того не выражало ничего, кроме спокойного и доброжелательного интереса.
— А ещё купить пару трансиков – таких, чтобы их было почти не отличить от девушек, но чтобы у каждого был большой упругий член, трахать их в попку и чтобы они трахали меня. Вот такие примитивные фантазии.
— Примитивные? – Удивился Джо. – Почему ты называешь их примитивными? Я бы так не сказал. Вполне естественные фантазии человека, который с самого детства долгое время подавлял в себе всякие сексуальные фантазии, потом понемногу начал их реализовывать, будучи при этом существенно ограниченным в своих финансовых возможностях. А какие фантазии не примитивные? Выучить немецкий язык, что ли? Построить приют для пенсионеров?
— Ну да, что-то вроде того, — рассмеялся Андрей. – Да нет, на самом деле я понимаю, что нет ничего более естественного, чем желание развратного и разнообразного секса, просто по привычке сказал так об этом.
— Сходи, кстати, купи себе тут проституток. Их тут полно – вдоль дороги увидишь что-то вроде массажек или кафешек, где сидит несколько девушек – просто подходи и спрашивай секс. Это стоит десять долларов в час, так что можешь хоть десять, хоть двадцать сразу себе взять, теперь ведь ты можешь тратить на всё, что захочешь. Представляешь – двадцать голых девушек, которые делают всё, что ты им скажешь, ну тогда правда придется приплатить, но тебе то что…
— Да…, мечтательно протянул Андрей. – Это возбуждает, хочу. Как странно, что всё это происходит именно со мной! Сказал бы мне кто-нибудь полчаса назад…
Джо посерьезнел, поднял кверху палец и медленным речитативом, от которого почему-то протянуло холодком по спине, продекламировал: «если бы пятьдесят лет назад какой-нибудь бог предсказал будущее персам, или персидскому царю, или македонянам, или царю македонян, разве они поверили бы, что ныне от персов, которым был подвластен почти весь мир, останется одно имя, и что македоняне, которых раньше едва ли кто знал даже имя, будут теперь владычествовать над миром? Поистине непостоянна наша судьба. Все устраивает она вопреки ожиданию человека и являет свое могущество в чудесном».