Архив 64/5635.
Фрагмент «Дневника Бодхи».
*) Просматривая книгу о Рамакришне наткнулся на его описание формы любви, которую он называл «мадхура бхава», и вдруг возникла мысль – а почему я не испытываю любви к своей девочке – да, к Той Самой? Я не могу даже назвать ее «девочка», называю «женщина на троне», так как помню ее как грозную, важную, и естественно, что при таком отношении к ней как к «грозной и важной»… какая ж тут может быть любовь? И вдруг я вспомнил о запрете, который сам на себя наложил. В те дни – сразу после ее появления, у меня были смутные блуждания мыслей на тот счет, что эта женщина может дать мне все, чего я ищу, — и смысл и содержание жизни. Но при этом я понимал, что пока меня на части разрывают механические желания и негативные эмоции убийственной силы, и еще при том, что эти желания я по большей части подавляю… в таком беспросветном мраке мне не светит общение с ней. С другой стороны пришла в голову мысль о том, что если я воспользуюсь таким способом – как же я найду путь к свободе для обычных людей – для тех, у кого нет такой возможности — быть взятым за руку подобным существом и приведенным к свободе, к ОзВ? И тогда я испытал отторжение от этой идеи, фактически запретил себе испытывать любовь к этой «женщине».
Но сейчас этот запрет потерял всякий смысл. Во-первых, путь найден – в этом нет никаких сомнений. Путь найден, и даже описан, и даже проработан – совершено очень много в этом направлении, я испытываю предвосхищение, думая о проделанной работе, так что даже если я сейчас с головой уйду в ОзВ… так ведь именно этого я сейчас и хочу, именно это и является теперь «передним краем». Сейчас уже копаться в омрачениях я все равно не буду, так как считаю, что описанная мной методика и так достаточно детализирована – остальное скажут сами практикующие в своих статьях. Во-вторых, сейчас нет опасений типа «испытаю что-то эдакое и брошу их – а кто тогда им покажет путь?» — если даже я и испытаю что-то вот «эдакое» – как я могу бросить Ежатину, например? Да и остальных – всех тех, кто будет искренне и радостно заниматься практикой? Я буду уделять им ровно столько внимания, сколько мне захочется, а сколько захочется — зависит от того – какова будет их практика, а не от того – какая между нами дистанция в объеме испытываемых ОзВ. И кроме того, я уверен, что в моем общении с ними до сих пор очень велика доля заботы, т.е. паразитной, неэффективной составляющей.
Так или иначе – я больше не хочу отказываться от такой возможности, ведь это действительно — уникальная возможность – я могу испытывать любовь к такому невероятному, светящемуся существу, которое может одним своим желанием наделять человека экстатическими ОзВ, если только тот человек сам к этому готов, конечно. Ведь моей любви ЕСТЬ куда направиться – есть даже объект – мое воспоминание о ней. Как же можно упустить такую возможность? Я не могу испытывать любовь к несуществующему, к фантому, к додумке разных там богов, поскольку не воспринимаю их, стало быть не могу испытать симпатию к несуществующим восприятиям, я могу лишь создать какой-то образ, который будет всего лишь слепком меня самого – пусть даже самой светлой моей части, и это будет той «любовью-ни-к-кому-конкретно», которую я испытывал, но не более того. Но здесь-то нет додумки, я знаю совершенно точно – это существо есть! Это мой опыт, это не фантазии.
Я хочу изменить свое отношение к ней. Да, я помню ее как строгую женщину, но является ли она строгой женщиной? Моя интерпретация основана на том, что я помню ее голос – именно ее голос я интерпретировал как строгий и холодный. Но был ли он таков? В то время я был напрочь убитым, на 99% больным от негативных эмоций человеком, почти окончательно мертвым. Это просто удивительно, что в такой помойке сохранилась страсть к ясности, искренности, преданности, другим ОзВ. В то время я был бесконечно самовлюблен, зависим от дружественности, позитивных эмоций, сентиментальности и пр. А ее голос был лишен всякой мишуры – именно потому он и показался мне жестким, отчужденным. Сейчас многократно вспоминая ее вопрос ко мне: «Так ты собираешься что-то делать в этой жизни или нет?», я понимаю, что интонация ее голоса была ни холодной, ни отчужденной – просто она была безжалостной, она прямо спросила и требовала прямого ответа прямо сейчас. Я помню особую решительность в тот миг, которая охватила меня. Именно благодаря тому, что в ее голосе отсутствовал хоть какой-то намек на псевдо-человечность, на возможность жалости и прочего поноса, я в тот же самый момент понял – это исключительно серьезный момент, самый серьезный момент во всей моей жизни. Это позволило мне задуматься над ответом не более секунды, после чего я испытал яркий (для меня в то время) прилив искренности, отрешенности, решимости, и я заорал «да!!» и испытал ту нисходящую вибрацию блаженно-экстатических озаренных восприятий ужасающей силы, попросту разрушающей мое тело. Ощущение разрушения тела вызвало во мне сомнения, я заколебался, и тут же вибрация прекратилась и снова она спросила меня – тем же голосом, который, казалось, готов был принять одинаково бесстрастно и «да» и «нет» — «так собираешься или нет?» — и снова я промедлил лишь секунду, пока «набирал воздух», чтобы снова заорать «да, да!!» и снова вибрация вошла в меня и пропитывала всего, пока сознание медленно не затихло и уплыло.
Я довольно смутно помню ее образ. Не помню деталей – я либо не рассматривал их, либо не помню сейчас. Не помню ее лица. Помню только то, что она была справа сзади от меня (но я ее каким-то образом исключительно хорошо видел, лежа с закрытыми глазами), что она была очень большая – наверное метра четыре высотой, если бы встала. Она сидела на троне, и от всего – от нее, от трона – исходило ослепительнейшее сияние.
Некоторое время после этого у меня даже были сомнения – видел ли я все это на самом деле, переживал ли? С одной стороны рассудок отказывался принимать этот опыт, с другой стороны я всегда знал, что конечно же, несомненно этот опыт был, и я и сейчас могу вспомнить его в тех же деталях, в каких помнил сразу же после пробуждения на следующее утро.
Сейчас я больше не хочу держать себя за узду – я хочу переломить механизм настороженности и даже легкого отчуждения (чего только стоит это мерзкое слово «женщина»!) к этому существу. Читая Рамакришну – о том, как он просто и самозабвенно любил свою Кали, я не понимаю – что мне мешает любить мою девочку? (Слово «девочка» дается с напряжением, как будто кого-то очень важного я называю не так, как положено). Если я совершаю усилие и начинаю пытаться относиться к ней как к любимой девочке, немедленно возникает глубокая симпатия и преданность. Есть еще один аспект – я хочу относиться к ней как к любимой девочке во всех смыслах, я не хочу проявлять ханжество – я хочу испытывать к ней эротическое влечение, я хочу ласкать ее, целовать, облизывать, прикасаться, вдыхать ее запах, чувствовать вкус ее ножек, попки, животика, грудок… Я хочу трахаться с моей девочкой, хочу нежно трахать ее в письку и попку, хочу, чтобы у меня вставал хуй при мысли о ней. Есть противодействие такому отношению – сказывается механизм почтительного отношения к «просветленным» – так лицемерно принято относиться к тем, кого считают «просветленными», среди обычных людей. Но почтительное – это значит отстраненное, лживое, это не для меня. Я хочу, чтобы она трахалась и ласкалась со мной, чтобы ласкала и сосала мой хуй, яйца, чтобы она лизала мне лапы – я хочу с ней всего, ведь если это моя любимая девочка и если это ТАКОЕ существо, бесконечно искреннее и ослепительно сияющее от переполняющих ее ОзВ – то как можно отчужденно, отстраненно относиться к ТАКОМУ существу?? Я хочу любить ее как могу, хочу отдавать ей все, что могу, хочу прямо выражать свои желания, не быть двуличной ханжой.
Еще вчера, когда до меня все это дошло, сразу стало все ясно – решение уже есть, я буду преодолевать отчуждение, я буду порождать и испытывать влюбленность в свою девочку, буду хотеть ее именно как девочку – устремленную, испытывающую непостижимые для меня сейчас Переживания, нежную, безжалостную, искреннюю. Я буду представлять, как мы с ней ласкаемся и трахаемся – я буду преодолевать те стены, которые пока что обходил и даже усиливал. Описания того, как Рамакришна проявлял свою любовь к своей девочке, являются мощной поддержкой этого решения, я могу учиться у него искренности, отсутствия ханжества и отчужденности. И хотя он относился к ней как к матери (в том понимании, которое он вкладывал в это слово), а я – как к любимой девочке, это ничего не меняет. Я буду учиться у него любить свою божественную девочку. Я знаю, как это делать – шаг за шагом, усилие за усилием, упорство, решительность, устремленность.