Комната была сделана в форме пещеры с центральным залом и боковыми нишами, залитыми ровным приятным светом. Повсюду торчали морды камней. Рядом с большим креслом-подушкой, на котором примостилась Тора, стоял кайнайт огромного размера – наверное с полметра высотой. Матово-синий блеск его переплетающихся и стремящихся вверх колонн словно затягивал взгляд внутрь. С другой стороны структура камня становилась волнистой, перетекая в сверкающие россыпи пирита. В самом низу торчали двухцветные кристаллы – бледно-желтый топаз у основания незаметно для глаза переходил в темно-фиолетовый аметист. Некоторые кристаллы аметиста были почти черными. Несколько раз Тора отводила от камня взгляд, но тут же возвращала обратно – казалось, она не могла насытиться его видом. Такой камень просто язык не повернулся бы назвать «мертвой природой».
Томас сел в кресло напротив нее, двое мужчин остались стоять.
— Хочешь спросить меня о чем-то? О прогрессорстве?
— Да. Сколько у нас есть времени? – Тора приподнялась и подтащила свою подушку ближе к нему.
— Я расскажу коротко о том, что мы делаем сейчас. – Томас махнул рукой своим попутчикам, — давайте, присоединяйтесь. Я хочу, чтобы она лезла в это дело не совсем как слепой крот. Фосса сказала, что девочка очень толковая.
Неожиданно для себя Тора испытала смущение, и от того, что она понимала, что ее смущение заметно, оно еще более усиливалось – как в водовороте. Идиотская ситуация – сейчас она ведет себя совсем не как очень толковая девочка…
— Я так понимаю, что кое-что кое-где кое о чем ты читала или слышала. – То ли спросил, то ли утвердительно сказал Томас.
— Очень мало. Очень мало информации. Менгес говорил, что коммандос вообще очень закрытая группа, и поскольку именно они занимаются темой прогрессорства, пересылая отчеты напрямую в Совет, то…
— В Совет пересылаются совсем не все отчеты. И даже не большая их часть. – Перебил ее Томас.
— ? Как это может быть?? – Тора была сбита с толку. – Получается, что вы монопольно владеете информацией? Но зачем? Какой в этом смысл?
— Это одно из тех условий, которое я поставил тогда, когда согласился привести первую группу будущих коммандос к Бодхи.
Черт. До Торы только сейчас дошло, что сейчас она не слушает рассказы и разные точки зрения, а общается собственно с тем человеком, который утверждает, что учился у Бодхи и дракончиков – и сам, и вместе с первой группой коммандос. Вот именно он – вот этот человек (а кто эти двое?). Впервые Тора слышит, как о встречах с Бодхи говорят не в вежливо-предположительных наклонениях, а безапелляционно-утвердительно. Было такое чувство, как падаешь в колодец (дурацкое сравнение – хрен его знает, как чувствуешь, когда падаешь в колодец).
— Для нее это все сказки, — произнес один из мужчин.
Его голос нельзя было назвать дружелюбным…
— А ты кто? – обратилась к нему Тора не без того, чтобы не испытать нерешительность.
— Да, значительной частью информации владеем только мы, коммандос, – продолжал Томас, словно не обращая внимания на ее вопрос. – Ты проходила стажировку в течение двух лет в одном из селекционных центров, и несмотря на то, что это было очень поверхностным, можно сказать факультативным знакомством, тем не менее ты могла отдать себе отчет в том, что существует определенная грань, за которую не-коммандос не могут быть допущены.
— Селекционный центр… это ты о чем? – недоуменно спросила Тора?
Томас усмехнулся.
— Селекционный центр, значит… мне это не приходило в голову – я думала… я все принимала за чистую монету. Что это что-то вроде курсов повышения квалификации, куда отправляют молодых сотрудников институтов.
— Лишь отчасти, — продолжил Томас. – Отчасти это и в самом деле курсы повышения квалификации – курсанты учатся навыкам, которым они вряд ли где еще могут научиться: безупречное устранение негативных эмоций, первые опыты погружения в осознанные сновидения, крайне серьезная физическая подготовка, включающая в себя навыки промывания тела озаренными восприятиями, достижение непрерывного озаренного фона, ну и конечно ты должна очень хорошо помнить практики усиления искренности (да, блин… это я на всю жизнь запомню…), и навыки совершения многосуточных непрерывных штурмов и прочее и прочее. В такой концентрированной форме этого всего больше не найти нигде. Абсолютно все дайверы, которые работают во всех восьми группах, и многие из тех, кто работает в институтах, и даже некоторые из тех, кто вообще не имеет отношения к профессии исследователей пространств состояний, прошли такую стажировку. Например, известная тебе Пурна тоже стажировалась у нас.
— Вау! – Тора была искренне удивлена. – Вот это в самом деле неожиданность… она ведет себя так… скромно, что ли, незаметно…
— И в то же время это – селекционный центр. Мы ищем новых людей – всегда, постоянно, везде – самых способных, самых искренних (ну… тогда это точно не я…), которые могут стать коммандос.
У Торы даже «в зобу дыханье сперло».
— Томас…
— А ты как думала? – Он рассмеялся. – Ты что, всерьез предполагала, что мы возьмем некоего неоперившегося юнца, который еще из яйца не вылупился, и засунем его сначала в команду дайверов, а потом в этот эксперимент, который может вообще повернуть черт знает куда всю историю человечества?
— Я думаю, это проявление ЧСУ. Да, именно Чэ Сэ У – чувство-собственной-ущербности, — произнес второй мужчина. – Она не смеет подумать о себе как о человеке, который может быть выделенным из всех остальных в силу своей искренности, стремления к ясности, к ОзВ. Она хочет думать о себе как о серой мышке – так спокойнее, деточка, да, я согласен, так спокойнее – сидишь у себя в углу и носика не высовываешь, а за тебя все решают большие дяди и тети, да?!
Под конец фразы его голос становился все более громким, и хотя выглядел он при этом несколько грозно, Торе почему-то стало даже более спокойно, чем в начале встречи.
— Ты не смеешь сказать себе: «я тот, кто принимает решения. Я тот, кто отвечает за дело. Я тот, от кого будет зависеть не только мое будущее, но и будущее вот этой охуительной Земли, вот этих охуительных и страстных людей.» Ты не из тех, кто хочет, чтобы ему поручали принимать решения, кто должен будет все учесть, взвесить, рассчитать, прочувствовать, а потом прийти и сказать: «я решил – мы будем делать так». А потом – отдать всё, ВСЁ, всего себя, все свои силы, все, что только способен сделать человек и даже больше, чтобы добиться результата, чтобы пробиться к новым пространствам преданности, ясности, известных и неизвестных озаренных восприятий.
— Его зовут Моран, — вдруг вставил Томас. – Марти Моран.
Торе совсем поплохело. Этого еще не хватало – еще и Моран. Для нее Моран – это всегда было нечто абстрактное, лишь имя на обложке фундаментального труда по интеграции восприятий морд Земли, испещренного такими детально разработанными методиками, такими микроскопически точными фиксациями восприятий, какие может описать только тот, кто всю жизнь с утра до ночи только этим и занимался.
— Скажи, Моран…, — нарочито задумчиво произнесла Тора, — а ты значит… когда залезешь в нашу большую постель эксперимента, будешь тянуть одеяло в сторону восприятий морд Земли? В этом эксперименте ты постараешься высосать все, что только возможно, чтобы найти возможность двустороннего осмысленного контакта с этим странным тигром и с этими странными дельфинами?
Второй мужчина расхохотался, Томас показал ей большой палец, а Моран лишь фыркнул.
— Он будет, не сомневайся. Мерк. – Представился второй мужчина.
— Ага…, — чуть ли не расстроено промычала Тора. – И ты тут…
При этих словах рассмеялись уже все трое, и вслед за ними не удержалась и она.
— Только не надо говорить «Я читала твою книгу «Особенности резонансной проницаемости внешних оболочек»» — ее все читали, мы все всё читали, – добавил он.
— Ну и естественно, что ты будешь тянуть одеяло в сторону поиска средств пробиваться к Бодхи и дракончикам?
— Не только. Я бы, например, хотел посидеть рядом с Рамакришной, попялиться на него. Хотел бы увидеть живого Вивекананду. Хотел бы послушать Будду Гаутаму. Я много чего хочу.
— Звучит как фантастика…, — пробормотала Тора.
— То же самое мне говорили, когда я пробивался к Бодху, — вставил Томас. – Но еще большая фантастика, на мой взгляд, в том предположении, что такие люди, как Рамакришна, Дон Хуан, Гаутама могли просто «умереть». Итак — прогрессорство. – Он положил ногу на ногу и начал рассказывать.
— Считается, что сейчас нам известно двенадцать цивилизаций в других мирах, правильно? Правильно, — сам ответил он, не дожидаясь ответа Торы. – Я не буду вдаваться в подробности и просто буду говорить о «других мирах», не разделяя их по их свойствам. Акранцы, этеры, сейены… ну ты их всех знаешь. Но на самом деле это не совсем так…
— Это СОВСЕМ не так, — вставил Мерк.
— Да. На самом деле нам сейчас известны семнадцать цивилизаций. Существование пяти из них мы пока не афишируем, потому что совокупность проблем при контактах с ними превышает разумный уровень, при котором мы можем говорить о «контакте». Прежде всего это проблема совместимости, вернее несовместимости восприятий, которые нам необходимо интегрировать в себя, чтобы стать частью того мира. Это – одна из фундаментальных проблем, которая, правда, впрямую не относится к прогрессорству, так как прогрессорство – это влияние на существ из тех миров, в которые нам удалось наладить проникновение. Тем не менее прогрессоры занимаются и этой проблемой, так как успешное ее решение приведет к новым контактам, а каждый новый тип контакта – это не только поиск и потенциальное нахождение практикующих в других мирах, но и просто обогащение своего собственного опыта.
— А как проявляется несовместимость? – спросила Тора.
— Несколько вариантов, — Мерк растопырил ладонь и стал загибать пальцы, — при интеграции такого несовместимого восприятия (мы называем такие восприятия «юрассиками») могут по неизвестной нам причине нарушаться связи между другими, казалось бы – устойчиво связанными восприятиями. Практически это проявляется так, как если бы ты неожиданно оглохла или ослепла или потеряла осязание или – что гораздо опаснее – здравый смысл. Если бы мы не уделяли столько внимания подстраховке, мы бы могли дорого заплатить за открытие юрассиков… Второй вариант несовместимости – при интеграции юрассика резко ослабевает способность интегрировать другие восприятия или – что опять-таки гораздо опаснее – способность отделять уже интегрированные восприятия. Третий…
— Потом, Мерк, потом, — перебил его Томас. – Давай сейчас о других проблемах – проблемах прогрессорства. Помнишь – у Стругацких роман «Трудно быть богом»?
— Да, я их люблю – прочитала все, что они написали:)
— Поскольку тогда люди не могли себе представить иной формы контакта, кроме как в результате полетов в космос, то и фантастика была соответствующая. В реальности все оказалось совсем не так. Если Стругацкие представляли себе основную проблему прогрессорства в противостоянии проявлениям социально неразвитого, архаического, воинствующего и догматичного общества, то главная проблема оказалась совершенно другого рода – не социального, а герменевтического. Нам не сложно общаться с ними, нам сложно понять – как с ними общаться, и – как ни смешно – с кем именно общаться. Самый смешной… ну впрочем это сейчас он нам кажется смешным, а тогда нам смешно совсем не было… самый, я бы сказал, показательный пример – наш первый блин – акранцы. Казалось бы – чего проще – вот они – существа, чем-то похожие на крабов, бегают по камням, их слизывает море. Явно наличие сложных социальных отношений между ними, есть даже очевидные следы осмысленно, целенаправленно измененной среды обитания – давай, сосредотачивайся на проникновении к ним, благо в осознанных сновидениях оно дается крайне просто, интегрируй восприятия и проводи процедуру Дженкинса… ты знаешь – что это такое?
Возможно, это был риторический вопрос, но Тора тем не менее ответила.
— В общих чертах. Когда я стажировалась у коммандос, у нас было два-три погружения, где нас учили этой процедуре – по разу за погружение.
— Два-три раза! – воскликнул Мерк. – Томас, профанация это… на фига это надо? Чему можно научиться за два-три раза? Я проводил процедуру Дженкинса тысячу раз, наверное, прежде чем стал в этом разбираться…
— На всех суках не повесишься. – Томас говорил, явно убежденный в своей правоте. – Невозможно объять необъятное за два года.
— Эта процедура состоит в наборе формальных действий, по результатам которых мы можем оценивать – существует ли двусторонний контакт или нет. Насколько я знаю, Дженкинс – математик, который лет так сто назад провел черт знает какие сложные вычисления с использованием теории хаоса, теории вероятностей, информатики, герменевтики и бог знает чего еще, и в итоге сумел выработать ряд формальных критериев наличия контакта, а потом уже несложно было придумать и сами действия.
— Да, все верно. – Подтвердил Томас. – В принципе, мы нередко ошибаемся, используя эту процедуру, но улучшать ее никто не хочет, так как просто нет смысла – все равно очень быстро выясняется, есть контакт или нет. Ну вот… контакт был налажен, начали изучать друг друга, все классно – сенсация, статья за статьей, месяц идет за месяцем, детишки играют с плюшевыми крабиками, ксенологи пишут диссертации о специфике крабообразного строения тела, и вдруг – коротенькая заметка в «Ресурсах» — ни хрена ничего не соображают крабики – тупые как пробки. Нет и не может быть с ними никакого контакта. Автора даже поприжали слегка, поставили вопрос о непрофессионализме, типа «а автор кто»? Но автором оказался дайвер-коммандос со стажем. На «Зверинце» участвовать отказался, просто совершил с друзьями еще с пару десятков погружений и нашел ответ: те, с кем мы общались – не крабы, а… то, что мы считали океаном! В это было невозможно поверить, и это и есть проблема номер два – сначала бьешься как камень об лед, чтобы понять – что из того, что мы воспринимаем, и есть то, что мы считаем существами, наделенными осознанием, а потом бьешься и не можешь поверить в то, что получил. Потому что это совсем не человеческое, совсем иное, наш рассудок просто не привык к таким вещам, наше различение просто не функционирует, особенно в условии, когда ты не слишком-то трезво себя ощущаешь в измененном чужеродными восприятиями сознании.
— В результате оказалось, что «океан» представляет из себя несмешивающиеся потоки, течения, которые и обладают индивидуальностью? – сказала Тора.
— Грубо говоря – да, — Мерк встал с кресла и начал приседать, разминая мышцы. – Говоря более точно, потоки не были совсем неперемешивающиеся – они отчасти смешивались, и в этом и состояла физическая сторона того, что можно назвать их общением друг с другом. Акранцев мы исследуем уже десятки лет, но вопросов по прежнему больше, чем ответов – например – как им удается в течение одного мгновения передать друг другу информацию на любом расстоянии – два «потока» могут «общаться» без задержек, даже если между ними тысячи километров. Есть точка зрения, что перемешивание потоков – не столько функция общения, сколько метаболизма, а общение происходит не путем передачи информации, а путем передачи состояний, которые уже в свою очередь интерпретируются ими как определенные сообщения.
— Кем оказались крабы? – поинтересовалась Тора.
— Крабами. Забудь про них. Проблема номер три, — продолжил Томас, — уже носит более ярко выраженный прогрессорский характер. Допустим, мы нашли цивилизацию, с которой находим общий язык. Допустим, мы определили их уровень развития по какой-либо из разработанных шкал. Допустим, мы нашли таких ее представителей, которые заинтересованы в культивировании озаренных восприятий…
— А для них озаренные восприятия – те же, что и для нас? – перебила Тора.
— Вопрос бессмысленен, — опередил Томаса Моран. – Определенные восприятия есть то, что они есть, и не могут быть ни чем иным. Восприятия блаженства, например, есть восприятие блаженства и не есть что либо другое. Тавтология какая-то получается… нет, я скажу так. Если какое-то существо способно испытывать блаженство, то это и означает, что оно способно испытывать одно из озаренных восприятий. Убедиться, что оно испытывает именно блаженство, не так просто, как кажется. Хотя мы изучили блаженство, как и целый ряд других ОзВ, весьма тщательно, имеем экспертов по каждому из них, совершенно не обязательно, что то существо провело такую же работу. Ну представь себе, как если бы мы связались с цивилизацией, которая представляет из себя человечество пятьсот лет назад. Лишь считанные люди испытывали и исследовали ОзВ, могли их более или менее отчетливо различить, более или менее резонансно описать. Как в этих условиях ты сравнишь описания? Как используешь резонансную комбинаторику? Ну это в общем другой вопрос, сейчас не об этом. Так вот если какое-то существо способно испытывать блаженство, значит оно его и испытывает. Другой вопрос – является ли это самое блаженство в такой же степени привлекательным для того существа? Другими словами – мы, люди, наблюдая свои желания, приходим к выводу, что ОзВ – самое-самое привлекательное, что только может быть для человека. Но носит ли эта привлекательность универсальный характер, или это чисто человеческая особенность? До сих пор на этот вопрос нет однозначного ответа. Скорее всего да – высшая привлекательность ОзВ носит универсальный характер, и если это именно так, перед нами тогда встает грандиозная перспектива, ведь в таком случае люди и существа из иных миров получают, наконец, нечто единое, нечто то, что объединяет их в высшей степени – озаренные восприятия. Это означает, что в каком-то из неизвестных пока состояний мы сможем не просто кое как понимать друг друга, а испытывать единство, испытывать общность совершенного нового уровня. Мне очень интересно то, что сейчас, как кажется, станет возможным контакт не с очень далекими от нас по своей природе существами из других миров, а с животными – крайне близкими к нам существами. Если все получится так, как мы надеемся, то контакт с животными станет недостающим звеном в наших исследованиях. Все очень сильно упростится.
— Так все-таки есть основания полагать, что для других существ ОзВ также имеют высшую привлекательность, или их нет? – Тора чувствовала, что ее интерес к прогрессорству, бывший ранее несколько романтически-туманным, начинает приобретать конкретные черты, но от этого интерес только вырастал. Сейчас – когда она на секунду-другую отвлекалась от разговора, ей казалось невозможным, что жизнь могла так повернуться, что все вот это могло пройти стороной.
— Да, основания есть. Как минимум в нескольких мирах мы нашли практикующих, которые начали достаточно интенсивно и искренне заниматься практикой порождения ОзВ. При этом согласно нашим критериям эти люди в среднем заметно опережают других представителей своей цивилизации в развитии – но мы судим, конечно, по своим критериям. Здесь еще много неопределенного.
— Если такие практикующие есть…, Тора задумалась, — слушай, а ведь если мы можем появляться у них, то почему в таком случае они не могут появиться тут?? Это же было бы охренительно – мы бы припирались к ним, а они – к нам.
— Ну… — задумчиво произнес Мерк. – Никаких принципиальных отличий не должно быть в движении от них к нам – точно так же, как и нам, им необходимо тем или иным способом расшатать привычную позицию различающего сознания, поймать любой из увлекающих потоков… научиться фиксировать свое осознание в промежуточных позициях… да в общем все то же самое. На данный момент мы в самом начале – никто из наших подопечных еще не достиг такой свободы от своих омрачений и такого опыта в интенсивных ОзВ, чтобы быть способными к путешествиям. Мне тоже страшно интересно посмотреть – как это будет – существо из другого мира у нас тут… скоро посмотрим, надеюсь.
— А их много – тех, практикующих из других миров?
— Нет. – Томас покачал головой. – Их немного. Мы в самом начале. К примеру, у меня всего лишь девять подопечных. Мы пока не умеем передавать их друг другу – кстати, еще одна чисто прогрессорская проблема. Каждого из прогрессоров словно «выбрасывает» на какого-то потенциального практикующего – или лучше даже говорить о резонансе восприятий, который позволяет настроиться друг на друга. Можно по пальцам пересчитать те примеры, когда одного практикующего из другого мира ведут два дайвера. Это усложняет дело.
— Это… это очень интересно? – Тора с предвкушением и азартом посмотрела Томасу в глаза, — заниматься практикующими из других миров.
— Я испытываю к ним и симпатию, и преданность. Точнее — МЫ испытываем к ним преданность, — поправился Томас. – Только невежественные люди думают, что раз эти существа из других миров, да еще «из каких-то там осознанных сновидений», да еще и не люди, а порой и вовсе бесконечно не похожи на людей, то все это имеет чисто теоретическое значение. Это – пережитки ксенофобии, разумеется. Невежественные люди всегда ставят себя в центр вселенной, и в их воображении именно вокруг их сверхценной персоны крутится остальной мир. Причем чем человек тупее, тем более важным он себя полагает. Начинали с того, что Земля – центр Вселенной, а Солнце и звезды крутятся вокруг нее. Потом верили в то, что негры – неполноценные люди, годящиеся лишь в качестве рабов. И уж конечно всегда верили в то, что дети – неполноценные придатки взрослых. И уж тем более верили в то, что животные – что-то вроде пушистых игрушек, созданных для ублажения человека. До сих пор в это верят. А это, между прочим, опасно.
— Наверное, ты имеешь в виду то, что те, кого считали неполноценными придатками, рано или поздно начинали войну за свои права? – Похоже, до Торы стало доходить нечто такое, о чем раньше она не думала. – Да… рабы устраивали восстания, и рабовладельческий строй рухнул. «Неполноценные расы», типа индусов, восстали в своей стране, и «полноценная» раса англичан была вырезана там под корень в девятнадцатом веке. Много было жертв… Но в двадцатом веке новая «полноценная» раса немцев столкнулась с остальными «неполноценными», а чуть раньше «полноценные» пролетарии – с «неполноценными» буржуями. Итог – десятки миллионов трупов. «Полноценные» мусульмане решили таки окончательно утвердить свое господство среди западной «нечисти». Миллиард. Война «неполноценных» детей с «полноценными» взрослыми унесла уже восемь миллиардов – почти все население планеты. А если… если «неполноценные» животные объявят людям войну? – Тора задумалась. – Трудно переломить привычную точку зрения на животных, как на пушистых недоразвитых игрушек… даже сейчас, когда ясно, что животные гораздо более осознающие существа, чем мы думали ранее, все равно трудно начать думать о них, как о существах, которые могут заявить о своих правах на то, чтобы жить на этой планете в соответствии со своими представлениями…
На минуту повисло молчание. Тора уперлась взглядом в кайнайт, гладила его матово-голубые грани.
— Не могу представить, что животные могут стать врагами. Это кажется совершенно невозможным. Они настолько дружелюбны… хотя… они все разные… собаки, дельфины, осьминоги, лошади… невозможно представить их агрессивными. Некоторые животные довольно безразличны к человеку, но даже их я не могу представить агрессивными. Но если мы начнем их уничтожать, в то время как у них сейчас появилась возможность осознавать себя… Нет, ну кто их сейчас начнет уничтожать? Это абсурд. Но я думаю, что человечеству сильно повезло, что животные совершили такой эволюционный скачок уже после, а не до того, как люди осознали озаренные восприятия, как ценность номер один.
— Да, конечно, — согласился Томас, — маловероятно, что возникнет какой-то конфликт между людьми и животными, и уровень технологий позволяет людям чувствовать себя в относительной безопасности, да и отношение к животным в современном мире такое, что вряд ли мы сможем найти такого человека, который бы не испытывал к ним симпатии, зверячести, нежности. И все равно – я считаю, что такое положение, при котором животные считаются в принципе какими-то неполноценными добавками к окружающей среде, потенциально опасно. Поэтому как только (и если) мы сможем найти осмысленный контакт, нам необходимо будет приложить усилия к тому, чтобы детально информировать человечество об этом, начать формировать новую культуру отношений к животным.
— А что насчет ксенофобии?
— Ну…несмотря на то, что мы уже более ста лет живем в мире, в котором люди могут свободно стремиться и добиваться ОзВ, до сих пор многие так и не могут понять, что те существа не «живут в сновидениях» — просто осознанное сновидение необходимо людям – особенно на начальном этапе, пока мы сами столь несовершенные и омраченные существа – преодолеть свою тупость, свое омертвевшее различающее сознание, и достичь миров, в которых живут те существа. Требуется время, много времени и много труда, пока человечество не вырастет из своих коротких штанишек. История людей по сути только начинается, но это новая история – история без негативных эмоций, история без ксенофобии, поэтому темпы эволюции человека должны удесятериться, «усториться» по сравнению с предыдущими веками. Вот мы это и увидим. Я ОЧЕНЬ хочу, чтобы это происходило здесь, условно говоря «на Земле». Но сейчас – после всех тех лет, в течение которых я вожусь с практикующими из других миров, я испытываю к ним не меньшую преданность. Я буду бороться за них. Мы будем бороться. А чтобы устранить предрассудки – самый эффективный способ, на мой взгляд, это совместная жизнь, совместное творчество, совместные исследования. Необходимо добиться скорейшего проникновения в жизни друг друга – наладить конвейер путешествий людей в другие миры, наладить конвейер путешествий их к нам – не всех, конечно, а только тех, кто дорос до принятия идей практики…
— Нет, так не годится! – Перебила его Тора. Она тоже вскочила с места, отпихнула Мерка, который перекатился через голову и, упруго подпрыгнув, встал на ноги. – Сколько ты уже возишься с ними? Сколько еще будешь возиться, пока твои подопечные не станут хотя бы хвостами, не говоря уже о том, чтобы они стали мордами? Ведь давление концепций огромно, и ты представь себе – представь себя сравнительно прогрессивным «для своего времени) человеком пятнадцатого, скажем, века. Вокруг тебя – кошмарное засилье суеверий, тупости и прочей хуйни. Тут, значит, появляются, условно говоря, «боги» и говорят тебе много всяких несомненно умных вещей, которые откликаются в тебе вспышками озаренных восприятий. Ты, — Тора ткнула пальцем в Морана, — общаешься с ними и тебе кажется, что несомненно они правы, ты испытываешь восторг, преданность. Да, это можно представить. Несомненно, и в средние века были такие люди, которые могли бы начать стремиться к ОзВ. Но что дальше? Боги уходят, и ты возвращаешься в свою берлогу – к этим своим соплеменникам. Давление всех концепций усиливается многократно, возникают сомнения, скептики, страхи… так мы далеко не уйдем.
Тора присела у большой глыбы лабрадорита. Нравилось думать, смотря на эту переливающуюся в рассеянном свете морду.
— Вспомните, с чего начинал Бодхи. Он, конечно, искал морд и дракончиков, но появлялись они не скопом – а один за другим – поштучно. При этом он занимался чуть ли не круглосуточно поиском беженцев, общением с ними, созданием средств их поиска – создавал сайт, писал книги, переводил их на другие языки, строил мордопоселения. Носителями и создателями новой культуры были, конечно, морды и дракончики, но то, что существовала и развивалась социальная прослойка из беженцев, имело огромное значение! Беженцы искали других беженцев, а кроме того – даже сейчас наше общество – это отнюдь не общество морд и дракончиков! И во время войны, и сейчас – основа нашего общества, фундамент нашей силы – это именно беженцы и хвосты. Морды, дракончики, коммандос – это острие лезвия, но само лезвие – это именно они – беженцы. Пренебрегать ими – значит поступать крайне неэффективно. Если ты, Томас, и работающие с тобой коммандос – если вы хотите отдавать свои силы именно воспитанию морд в новых мирах — это охренительно, каждый раз, когда я об этом думаю, мне просто на стену хочется лезть от энтузиазма, но я… я испытываю не меньший энтузиазм и восторг, если представляю, что я начну бороться за создание общества беженцев в тех мирах. Ты… нет, вы все – вы согласны со мной? Согласны с тем, что я говорю?
— Согласны. – Моран развел руками. – Мы согласны полностью. Проблема не в том, что мы не понимаем значения общества беженцев. Проблема в том, что у нас пока очень мало сил. Мы пока только прокладываем дорогу. Освоение Америки европейцами началось в 1492-м году, но еще лет двести прошло, пока не был налажен более или менее проторенный путь через океан. Мы только открываем новые миры и новые цивилизации. Мы только учимся понимать их. И конечно, когда получается так, что мы открываем цивилизации, очень похожие на нас и очень близкие к нам, то нам больше всего хочется найти там именно морду, потому что… ты все правильно говоришь о беженцах, но ты упускаешь из виду, что общество беженцев само по себе почти нежизнеспособно. При Бодхи все получилось, именно потому что он там был – этот самый Бодхи. Потому что он смог найти первых морд и дракончиков, которые в итоге и стали системообразующим звеном, ядром, камертоном нового общества. Если нет лидера – общество беженцев не будет существовать. Так что оба этих направления должны развиваться параллельно, и у нас просто нет рук. Отлично – вот ты писаешь от восторга при мысли о беженцах. Отлично! Вперед! Занимайся этим. Найди себе партнеров. Собери группу – сейчас у нас восемь групп дайверов. Из них только две состоят из коммандос плюс несколько коммандос работают в других группах. Найди еще людей, увлеченных, как и ты, идеей воспитания общества беженцев в других мирах. Например – сейены, каанцы, аунты – самые обычные люди, почти как мы или даже совсем как мы. Помнишь, сколько было… а, ну ты не помнишь:). Помните, — он обратился к Мерку и Томасу, — сколько было шума, когда мы нашли сейенов и каанцев? Сотни лет люди фантазировали – как же, ну как же будут выглядеть инопланетяне. И наконец – мы нашли другие миры, и оказалось, что «инопланетяне» могут быть как непостижимо отличающимися от нас, как этеры, или похожи до полного или почти полного совпадения, как сейены и каанцы. Ну вот, — продолжил он, обернувшись снова к Торе, — вот тебе два мира. Никаких проблем с взаимопониманием, никаких тебе языковых барьеров…
— Кстати, как так получается, что не возникает языковых барьеров? – перебила его Тора.
— Ну, это не более удивительно, чем все остальное. Этот вопрос тесно перекликается с вопросом о том – где в физическом смысле находятся все эти миры.
— Да, и это тоже – как это все можно понять – ведь ГДЕ-ТО они должны быть, я имею в виду – должны быть какие-то физические координаты этих мест, это что, другие планеты?
— Нет, — рассмеялся Томас, — идея с другими планетами исчерпала себя еще двести-триста лет назад. Ты что, вообще ничего не знаешь об астрономии? Я понимаю, что к двадцати с чем-то годам ты вряд ли можешь быть специалистом в теории струн, но самые элементарные представления об окружающем мире…
— Я очень мало знаю, — Тора испытала неловкость, устранила ее и породила предвкушение. – Так получилось, что об этом говорить. Но в последнее время я очень много читаю, просто остановиться не могу:)
— Что читаешь?
— За последние два года прочла много книг на английском и немецком – люблю учить языки, хочу начать учить японский. В основном – научно-популярные книги по истории, астрономии, биологии, биохимии. Чем дальше читаю, чем больше узнаю, тем сильнее разгорается желание читать дальше. В последнее время начала читать простые книги по физике и математике. С самого нуля – мне нравится не торопясь, вдумчиво разбираться в самых элементарных понятиях квантовой физики, теории относительности, решать задачки. Желание читать и узнавать все больше и больше было таким сильным, что я даже заболела от этого — перестала контролировать наличие озаренного фона, забросила формальные практики, перестала бегать и прыгать, и где-то как раз два года назад обнаружила себя старой, помятой, больной, охреневшей от желания обладания информацией, которое каким-то образом подменило собой радостное желание и предвкушение узнавать новое. Ну ничего, — Тора рассмеялась, — встряхнулась, отлежалась, а тут и к коммандос неожиданно предложили поехать – как гром среди ясного неба – там-то я многому научилась, и таких ошибок уже не допущу. Так что с планетами?
— С планетами все просто – планет обнаружили бессчетное количество, в том числе множество подобных Земле, но жизни на них нет. Точнее – не найдено оснований полагать, что она там есть. Так что то, что мы понимали под «Космосом», годится исключительно для человеческой экспансии – если мы не заселим те планеты, то никто не заселит. Но начались войны, все полетело к чертовой матери, эксперименты с «запутанными состояниями» прекратились, и до сих пор так и не возобновились несмотря на то, что носители знаний и технологий остались – сейчас человечество слишком малочисленно, чтобы поднимать такие проекты. Отложим до будущего. А может оно и к лучшему – читала, наверное, как грохнул Большой Коллайдер в начале двадцатого первого века? Строили его всем миром и рассчитывали на прорыв – прорыв получили, да не тот – в каком-то из экспериментов стали появляться микроскопические черные дыры, и пол Франции на двести лет стало необитаемым… опасно это. Если и будем восстанавливать эти технологии – то уж никак не на Земле. Земля у нас одна, не стоят ее все эти прорывы вместе взятые.
Томас сглотнул слюну, махнул Морану – давай ты расскажи, только покороче. Подойдя к холодильнику, он набрал заказ на консоли. Через несколько секунд в его руках уже был стакан свежевыжатого арбузного сока.
Моран прошелся по комнате – туда, обратно, и продолжил.
— Чтобы понять все это более хорошо, тебе необходимо еще многому научиться. Но грубо говоря, Космос пуст. Но грустили по этому поводу люди недолго – сначала начались войны, а потом мы открыли другие миры, используя осознанные сновидения. Вопрос о том, где они находятся физически, гораздо более прост, чем это может показаться тому, кто не знаком с теорией суперструн. Первые наброски этой теории предложил еще, кажется, Фейнман в середине двадцатого века, потом за нее всерьез взялся Виттен, а уже в новое время ей стали заниматься все, поскольку пока Большой Коллайдер не взлетел на воздух, на нем успели получить столь бесспорные подтверждения этой теории, и столь невероятно интересные экспериментальные данные, что как только мы вообще смогли отвлечься от своих войн и приступить к работе, мы сразу же продвинулись очень далеко. Общая суть теории струн тебе известна, я рассказывать не буду, естественно.
— Ну в САМЫХ общих чертах, — подтвердила Тора. – Представляем себе некую одномерную струну, и если на ней укладывается одна волна – то это одна элементарная частица, если две – другая, и так далее, соответственно и взаимодействия и взаимопревращения частиц легко описывать на языке этих колебаний струны. Но там дальше такая математика, что в ближайшие десять лет мне точно не светит…
— Да, математика сложная, но мы ее упростим, — уверенно произнес Моран. – Так бывает часто – когда мы только начинаем и много не знаем, трудно найти простые описания, квантовая механика тоже сначала описывалась уравнениями длиной в пару страниц каждое, а потом – когда стала использоваться фрактальная теория пространства-времени, все упростилось. Из теории струн, а точнее – из наиболее перспективной — теории О-гетеротических струн, следует, что наше пространство отнюдь не трехмерно, и даже не дробной размерности, а имеет крайне сложную топологию. Крайне сложную…, — он о чем-то задумался, но тут же продолжил, — ну термин «многообразия Калаби-Яу» тебе ничего не скажет…
— Нет, — рассмеялась Тора. – Не скажет.
— В общем, наш мир имеет множество крайне сложно переплетенных между собой измерений, причем развернуты только несколько из них. Когда-то люди с огромным трудом привыкали к тому, что Земля – не плоская, а является шариком – им казалось верхом абсурда представлять, что где-то есть «антиподы», которые ходят «вверх ногами» и не падают с Земли:) Так же и тут – сейчас представить это очень сложно. Но мы справимся с этим. Так вот суть в том, что во всей этой запутанной схеме есть островки стабильности, и там, где они есть, возможно существование жизни и существование вообще в том смысле, в каком мы понимаем эти слова. Отсюда вытекает даже довольно интересная идея…
— Моран…, — шутливо-грозно предостерег Томас. – Ты не на лекции по теории суперструн. Короче давай.
— Я сейчас, да… идея состоит в том, что если мы сумеем оценить количество стабильных состояний на данный момент, то сможем и предсказать верхнюю границу – сколько вообще может быть открыто миров, в которых мы можем искать живых существ. Осознанные сновидения – это лишь способ, данный нам от природы, от рождения, с помощью которого мы можем, комбинируя восприятия, достигать других миров, то есть других устойчивых областей в многообразиях Калаби-Яу. На самом деле в этом нет ничего уж настолько удивительного, ведь например если взять древний мир, то когда древние люди строили лодки и переплывали океан и обнаруживали новые земли, то они делали все то же самое – они с помощью рук, фантазий, данных им от рождения, строили лодки и садились на них и плыли – а ведь это и есть ни что иное, как комбинирование своих восприятий, а именно – ощущений. Просто мы еще с доисторических времен так привыкли произвольно управлять своими ощущениями, что перестали воспринимать это как нечто удивительное, поразительное. Грудной ребенок проходит весь этот путь заново, поэтому воспоминания себя, начиная от момента зачатия и в процессе дальнейшего развития, дает нам кроме прочего еще и утерянную способность восхищаться такими, казалось бы, простыми явлениями.
— Я еще не умею вспоминать себя так далеко…
— Научишься. Это не так сложно. Ну вот, грудной ребенок лежит на траве и воспринимает нечто, что потом он назовет «голубое небо». Потом он делает «что-то», и это восприятие исчезает и появляется другое восприятие, которое он впоследствии назовет «рука заслоняет небо». А потом он замечает связь этих событий, а потом – когда он уже вырастает и начинает называть все словами – он просто говорит «я заслонил рукой солнце», и изумление проходит, между тем он не отдает себе отчета в том, что он и понятия не имеет – как именно он делает так, что рука поднимается, что мышцы напрягаются – просто он хочет этого, и это происходит. В путешествиях в осознанных сновидениях точно так же – нам дано, и мы этими пользуемся – сначала мы тренируемся засыпать не мгновенно, а медленно, умножаем этот опыт. Ведь обычно человек засыпает и просыпается уже утром – что тут можно понять… а в наших практиках мы за ночь будим практикующего по сто раз, и у него появляется концентрированный опыт, и он начинает обнаруживать этапы засыпания, он их различает, дает им названия, потом находит промежуточные этапы, и потом – в силу изначально заложенных в нас способностей – мы научаемся не просто следить за процессом, а и вмешиваться в него, и в конечном счете – управлять им. С путешествиями в осознанных сновидениях точно так же – шаг за шагом. И в какой-то момент, когда наши восприятия становятся гибкими, эластичными, когда мы добавляем туда то или иное другое восприятие, вдруг обнаруживается новая область стабильности – мы называем это «собрался новый мир». И этот мир и соответствует тому, который мог бы быть рассчитан с помощью теории струн. Так что другие миры – не в далеком космосе – там тот же самый наш мир. Другие миры – физически вроде как «прямо тут», но они в других измерениях, куда нам в нашем обычном состоянии не попасть точно так же, как мы не можем попасть на Луну – чтобы попасть на Луну мы должны определенным образом так скомбинировать восприятия (мы называем это построить ракету, скафандр и т.п.), как это необходимо. И с другими мирами – точно то же самое, за тем исключением, что комбинируем мы не ощущения, точнее не только ощущения, но всю совокупность восприятий из пяти полос, и не только комбинируем, но еще и пользуемся данной нам способностью интегрировать восприятия не из тех полос, которые изначально даны человеку. Все довольно просто, как видишь, тут нет ни мистики, ни чего-то очень уж непонятного. Просто надо привыкнуть. К теории относительности тоже привыкали, даже к ньютоновской гравитации привыкали – ко всему требуется привыкать, что разрушает наши устаревшие представления о мире.
— А с языками? – Напомнила Тора.
— Когда мир собирается, он собирается целиком. И когда ты появляешься в другом мире, ты появляешься там целиком, а не по частям, например. Если бы этер появился бы в нашем мире – надеюсь, рано или поздно мы научимся «приглашать» их к себе – он появится тут не как то существо, каким мы его воспринимаем, когда попадаем к ним, а как самый обычный человек – просто потому, что именно тот состав восприятий, который мы называем «человек», и дает возможность существовать в этом мире, рассуждать, испытывать эмоции и прочее. Теоретически, конечно, он мог бы выбрать форму любого существа в нашем мире, но лишь теоретически… ну не будем вдаваться в детали. Поэтому когда мы собираем тот мир, мы автоматически получаем способность и знать их язык, говорить на нем как на своем родном. Точнее – все их языки. Английский или японский тебе необходимо учить, а их языки ты сразу знаешь все. Ну ты учти, — Моран откинулся на кресле, — что все что я тебе говорю, это даже не научно-популярное изложение, это крайне упрощенное, крайне схематичное изложение. На самом деле все намного сложнее, и интереснее, конечно, намного интереснее!
— Понятно… Страшно интересно! Томас, так что с сейенами и моем участии?
— А что с ними – все то же самое – ищи партнеров – новых, которые еще не являются профессиональными дайверами, или переманивай в свою группу уже имеющихся… только не из моей группы, конечно, — смеясь, добавил он, — и вперед. Что тут разговаривать? Делай! Вот встань, иди отсюда и делай что-нибудь, ищи людей, возись с ними, учитесь работать, исследовать вместе. Теперь ты знаешь, что у нас есть центры селекции – там непрерывно проходят обучение тысячи людей, большая часть из которых, конечно, беженцы, но никто заранее не знает – что из кого получится, и в какой момент стопроцентный беженец вдруг превратится в хвоста или морду. Или не превратится – никто не знает.
— А кто сейчас работает с сейенами? – Тора слегка наклонилась вперед, словно прямо сейчас собиралась встать и помчаться к сейенам.
— В основном я и моя группа, но время от времени и другие принимают участие. У меня там двенадцать человек-практикующих. Ты можешь с ними познакомиться, но имей в виду, что необходимо контролировать плотность общения с ними.
— То есть?
— Если с новичком или беженцем проводить слишком много времени, то он теряет самостоятельность, начинает залипать в дружественности, нерешительности, начинает бегать к тебе как к мамочке с разными вопросами вместо того, чтобы пытаться ответить на них самостоятельно. Необходимо ставить их в такие условия, чтобы они не слишком часто могли встречаться и общаться с тобой. Наша задача – найти и содействовать росту самостоятельного, энергичного существа, наполненного радостными желаниями. Вообще, я очень советую тебе поработать в наших центрах селекции – попрактиковаться в общении с теми, кто там стажируется, поучить их и поучиться вместе с ними, внимательно наблюдая за тем – как происходит у практикующих процесс преодоления омрачений. Заодно ты можешь там подыскивать интересных тебе людей.
— Я хочу! Я страшно всего этого хочу. Мне даже сейчас больше хочется полететь в какой-нибудь центр селекции, а не ждать эксперимента. Хочу предложить Пурне. Что ты скажешь, если я предложу Пурне? Мне кажется, она может заинтересоваться. Она немного замедленная, словно спит, но иногда мне кажется, что в ней есть и энергия, и страстность…
— Ты что, ждешь одобрения? – вкрадчиво спросил Томас. – Ты будешь бегать к нам за одобрениями? Делай! Вставай, поднимай свою попку и делай! Я же уже сказал тебе. Опирайся на свой здравый смысл, на свои предчувствия, на свой опыт, на свои озаренные восприятия, на радостные желания – делай. Совершай ошибки, делай из них выводы, совершай новые, делай! Ни хрена ничего не будет, если мы будем тут сидеть и выклянчивать друг у друга одобрения. Ты что же, думаешь, что я одобряю все, что, например, сейчас делают ребята Чока? Или может быть ты думаешь, что я одобряю Квейса, Трикса и Магнуса, которые решили не возвращаться из погружения и сидят сейчас и занимаются со своими подопечными, рискуя своей жизнью? Нет, я их не одобряю.
— Почему? Почему ты их не одобряешь? – Удивленно спросила Тора.
— Я их не неодобряю. Я их просто не одобряю. Одобрение и неодобрение – это не то, чем мы занимаемся. Мы все здесь – страстные, живые, взрослые и ответственные люди. Нас ведут наши радостные желания и наши ОзВ. Мы делаем то, к чему нас влечет. Разумеется, есть определенные рамки, которые мы совместно вырабатываем, но они носят очень общий характер и по большому счету очень мало нас ограничивают. Если ты говоришь «Пурна» — бери ее. Возись с ней. Учитесь с ней вместе. Ищите опытных дайверов, которые станут вам содействовать, требуйте содействия, берите его своими руками – тут не дают подаяния, тут каждый занят своим делом, но каждый из нас с радостью оторвет себя от своих увлечений, чтобы посодействовать другому увлеченному человеку. Делай!
Идя по тропинке в свой коттедж, Тора чувствовала, что все изменилось. Именно все. Изменилось отношение к Томасу – он перестал быть иконой, стал живым и близким человеком. Это произошло как-то сразу – само собой, Тора даже не заметила – в какой момент исчезла дистанция между ними – возможно именно тогда, когда он сделал незаметное движение пальцем на лестнице. Изменилось отношение к эксперименту. Если раньше Тора воспринимала себя как несколько постороннего человека, которого пригласили, а потом попросят удалиться, то сейчас это стало ее личным делом. Если, к примеру, сейчас ей скажут, чтобы она ехала обратно в институт или в Чукхунг или куда угодно – она не развернется послушно, а будет бороться за свое участие – почему-то ЧСУ не возникало, когда она представляла себе, что придет к Менгесу, к Томасу, Мерку, обратится в Совет, и глядя в глаза будет требовать ответов на свои вопросы.
Изменилось общее понимание целей эксперимента. Прогрессорство перестало быть абстрактной красивой задачей – та увлеченность, которую испытывал Томас, его преданность к тем существам, за которых они борются в своих погружениях, словно передалась Торе. Да. Снова преданность. Она возникала всплесками несколько раз во время разговора. Яркими всплесками. Как вчера во время разговора с Фоссой.
В коттедже было два парня и девушка – они играли в шахматы и не обращали на нее внимания, увлеченно разбирая какую-то комбинацию. Тору это вполне устраивало, она залезла на мансарду и на два или три часа отключилась от всего внешнего мира.
«17 ноября 2010 г. полдень.
Второй день испытываю вспышки преданности. После разговора с Томасом, Мораном и Мерком озаренный фон есть непрерывно. Сейчас – когда я снова активно порождаю преданность, ее отзвуки вспыхивают во всем теле, в разных частях. Я могу даже указать, где именно в теле отражается преданность прямо сейчас, я не могу остановить этот поток, он сносит всё, всё чем «я» когда-то была, интенсивные слёзы льются почти непрерывно, от каждой вспышки преданности. Тело дрожит и постоянно чуть вибрирует, гудит, дыхание учащается, становится тяжелым, ощущение температуры не ниже 39-40, тело периодически передёргивается, хочется выкручиваться, выгибаться. Когда закидываю голову назад – ощущаю жар в шее, наслаждение усиливается, резонирует со словами «вырывается» — что, куда, зачем вырывается — я не знаю, но есть наслаждение от того, что что-то прорывается. Вспыхивает столько ОзВ, что я не могу точно сказать, что с чем резонирует, какими парами они вспыхивают. Их так много и все они яркие, интенсивные, навалились как игривые львята, которые кусают друг друга за ухи, топчутся, перепрыгивают друг через дружку, лапаются и резвятся. Дрожат губы, в морде жжение, во всем теле вспыхивают разной интенсивности ОзВ, экстатический восторг бесконечного путешествия. Все озаренные факторы, которые раньше резонировали с отдельными ОзВ, сейчас слились в одну картинку. Раньше это были кусочки, а сейчас они собрались во что-то цельное, глубокое и невыносимое.
Все ОзВ склеились и усилились во много раз. Нет границ тела – всё, что я когда-то называла «собой» — стёрлось, его снесло штормовой волной – всё, без остатка. Нижние лапы дрожат, мурашки по всему телу, всё невыносимо гудит и переливается.
Повторяю постоянно фразу «новые морды, новее дракончики», преданность невыносимая. Открыла книгу Ишервуда про Рамакришну, прочитала не больше одной страницы, гудение в теле стало невыносимым. Побежали мурашки и возникла вибрация, сильно резонирующая с наслаждением, вспыхнула сильная вибрация в лапах – в ладошках, потом очень быстро она стала растекаться к локтям — такое ощущение похоже на то, которое возникает, когда отсидела ногу, но тогда это больно и неприятно, а эти ощущения невыносимо приятные. Пальцы застыли как намагниченные, я не могла ими пошевелить, я могла только держать их на весу и рыдать. Когда начала ими шевелить – ощущение, что они намагничены на 10, дрожь по всему телу, я потею, меня всю трясёт, температура не меньше 40, потом вспыхнул ещё один центр блаженства – в животе, чуть выше пупка, потом третий центр – на нижних лапах. Я рыдаю, ощущение, что меня сейчас просто разорвёт, это невозможно остановить. Мысль «только бы ребята внизу не услышали, не помешали бы». Сказала вслух «новые морды, новые дракончики» — «вспышка» — моё тело вспыхнуло изнутри, на долю секунды его просто взорвало изнутри, на пальцах четко ощущаются кончики — я ощущаю десять маленьких кружочков, искрящиеся блаженством, невыносимой преданностью.
Интенсивность ощущений на пальцах такая, что возникает пронзительная боль, но даже эта боль усиливает наслаждение. Самый интенсивный гул, дрожь, вибрация на 10 от кончика мизинца до локтя – полоска блаженства в обоих лапах. Потом снова начали гудеть нижние лапы, особенно левая. Легла и поняла, что не могу делать ничего, я рыдала без остановки, это было невыносимо. Ощущения были очень отчетливыми, я не отдавала себе отчета в том — сколько времени всё это длится. Спросила вслух: «Бодхи, что со мной происходит?», повторяла вопрос без счета. Возникал страх – странный страх, необычный, густой и не страшный, не страх совсем… неужели экстатические ОзВ проявляются именно так? А как тогда жить? Как щенята завозились радостные желания – они хотят проявляться, они хотят жить. Через несколько минут невыносимые ощущения исчезли так же внезапно, как и появились. После этого – серьезность, наслаждение и преданность как озаренный фон, но этот ОФ сильно отличался от тех вспышек.
Вдруг – как голос изнутри: «первые опыты ярких экстатических ОзВ происходят именно так – преданность вытесняет все. Потом научишься совмещать, внешние проявления исчезнут, экстатические ОзВ станут только ярче». Громкая мысль. Странная мысль. Уверенность, что так оно и есть, как в этой мысли.
Минут пятнадцать – затишье, мягкие волны чувства красоты, предвосхищения, зова, симпатии, бурной радости – набегают и отползают. Затем – отрешенность. Сначала так же мягко, потом неожиданно усилилась, еще, еще сильнее. Отрешенность и преданность – новая пара ОзВ? Как я могу испытывать отрешенность и одновременно преданность? Ведь отрешенность чаще всего подразумевает отстраненность от всего, холодность, трезвость, а преданность – она к кому-то, как они могут совмещаться?
Некоторое время – недоумение. Потом – снова ясность, снова громкая мысль: «испытывай отрешенность и узнавай – что это такое, не перемалывай досужие бредни».
Хорошо… Теперь у меня есть опыт, что они могут испытываться одной парой. Посмотрела на фотки Вивекананды, снова возникли отрешенность и преданность. Преданность приобретает другой оттенок, воспринимается глубже, резонирует со словами «тонко», «глубина», это не невыносимая преданность, когда такое впечатление, что сейчас просто разорвёт на разные части, это нежная преданность. Еще когда смотрела на фотки Вивекананды, возникла благодарность экстатической интенсивности, я не могу сказать — за что эта благодарность и почему она возникла, но когда смотрела – она возникала, вместе с нежной преданностью, зовом.
Концепция, значит, у меня есть: «благодарность можно испытывать только за что-то». Такая концепция — проявление чувства собственной важности — мне что-то сделали – и я благодарна. Бартер. Хуйня. Благодарность может возникать просто потому, что это существо есть, что кто-то стремится к искренности, хочет испытывать ОзВ. Благодарность за «что-то», особенно если ты фиксируешь, что это «что-то» было ещё и выгодно для тебя, это не благодарность, это хуйня.
Открыла фотку Рамакришны. Возникла преданность, но эта преданность отличалась от того, что я испытывала, когда смотрела фотки Вивекананды. Смотря на Вивекананду, испытывала зов, меня тянет в то место. А фотки Рамакришны резонируют с преданностью и яростностью, возникает ясность: только непрерывная, яростная борьба может что-то изменить. Решимость.
Смотрела ещё на их фотки: когда смотрю на Вивекананду, то испытываю изумление, испытываю преданность и зов такой интенсивности, какой мне максимально удавалось испытывать. Это существо не воспринимается как незнакомое, нет ясности – как точно назвать это восприятие, но оно резонирует со словами «мгновенное узнавание». Смотрела ещё и ещё на это существо и возникало ощущение, что я знала это существо. Потом неожиданно резко и пронзительно я вспомнила, что я так долго знала это существо и так сильно его любила, я испытывала такую сильную преданность к нему, что была уверена, что никогда его не забуду, но забыла. А сейчас я вспомнила, я вспомнила, что уже испытывала такую сильную преданность к нему, преданность снова хлынула, еще ярче, чем было вчера, я не могла понять – как я могла его забыть?! Не возникало сомнений – я очень долго и очень сильно любила то существо. Я начала рыдать, преданность вспыхивала ещё интенсивней, чем я когда либо испытывала. Впечатление, что стена рухнула, я могу без препятствий испытывать максимальную преданность, какую только можно вообразить.»