После вчерашнего разговора с Фоссой Тора почувствовала, как у нее в попе завелся моторчик. Размеренная, пассивно потребляющая впечатления и выжидающая событий жизнь сменилась жаждой бурной активности. Значит, Томас тут. Томас Хельдстрём – легендарная личность. По пути в исследовательский центр Тора постаралась припомнить — что ей о нем известно. Можно было бы, конечно, найти инфокристалл с подробной информацией, но времени очень мало – до начала эксперимента остается… да, всего лишь 35 часов! И неизвестно – удастся ли ей перед самым началом эксперимента добраться до него, будет ли у него время на общение с ней. Тора отдала себе отчет в том, что она вообще мало что знает об эксперименте. «Мало знает» — слабо сказано. Почти ничего! Это тоже проявление инфантильности, позиции маленькой девочки среди взрослых и сильных дядь и теть. Для этого ли ее пригласили? На это ли рассчитывали? И главное – этого ли она хочет сама? Тот ли это образ действий, который делает ее жизнь наполненной предвосхищением, радостью борьбы, преданностью?
Несколько лет назад Тора читала краткие биографии известных современных исследователей, и среди них была биография Томаса. Тогда он воспринимался как далекий, недостижимый, почти мифологический герой, поэтому многие детали его жизни из той книги помнились смутно, сливаясь с деталями других биографий. Могла ли она себе представить, что будет вместе с ним на равных, ну или почти на равных, участвовать в таком офигенном эксперименте? По правде говоря, Тора до сих пор воспринимала свое предстоящее участие в несколько призрачном свете – как что-то малореальное, как неожиданный поворот интересного сна. Сначала – как с неба свалившееся предложение поработать консультантом в группе конкретных историков. Она, конечно, тут же согласилась, и даже не просто согласилась, а натурально вцепилась в девушку, приехавшую откуда-то «оттуда» поговорить с ней. Она держала ее за руку, чувствуя себя немного глупо, но опасаясь выпускать ее из рук, и потом – во время разговора – Тора время от времени брала ее за руку и крепко сжимала, потискивала ее ладонь. Когда они расставались, Тора два раза переспросила – точно ли поняла та девушка, что Тора согласна, что она очень хочет, что она любит учиться тому, что ей интересно, и может буквально сутки напролет заниматься любимыми исследованиями. Девушка все поняла, от ее руки не освобождалась, держалась спокойно и была внимательна. Потом оказалось – ее взяли не только консультантом, а потом оказалось – совсем даже не консультантом. Первые дни она не могла отделаться от чувства, что сейчас ей скажут «спасибо» и отправят обратно в институт, слишком уж неопытной и даже инфантильной она чувствовала себя в обществе этих сильных, необычных людей. И только-только она начала привыкать к сложившейся ситуации, учиться погружениям, поглощать массу новой информации, как ситуация стала развиваться еще стремительнее, еще удивительнее. Как в каякинге – тебя захватывает поток и несет на пороги, и только справишься с одной струей, как тебя захватывает другая и несет все дальше и дальше, но здесь… здесь было что-то еще, не просто стечение обстоятельств. Слишком гладко все развивается – гладко и последовательно – не так, как бывает, когда обстоятельства пинают тебя туда или сюда…
Тора вошла в «Центр». Судя по схеме, комната Совета находилась на шестом уровне. Спускаться на лифте не хотелось, и Тора медленно – переступая задумчиво со ступеньки на ступеньку, пошла по лестнице вниз. У небольшого бассейна она присела на бортик и стала болтать ножками в теплой воде.
Значит, сейчас Томасу около ста сорока лет, так что к концу Большой Детской Войны ему было около тридцати. Родился в каком-то крупном шведском городе, кажется, в Мальмё, но еще в детстве его семья переехала в Копенгаген, так как в Швеции жить стало почти невозможно – страна захлебнулась в разрухе. Копенгаген в то время стал одним из центров организованного детского сопротивления, так как относительно либеральная на фоне остальных скандинавских и особенно прибалтийских стран Дания всячески тормозила карательные меры в отношении детей, предоставляла им убежище. Мир переворачивался с ног на голову, никто не знал – как жить дальше, но к тому времени – спустя тридцать лет после проявления первых симптомов Войны – всем уже было ясно, что возврата к старому не будет никогда. Но как строить новый мир – не знал никто, так как противоборствующие стороны настолько бесконечно далеко разошлись в своих представлениях о естественных правах человека, и настолько бескомпромиссно отстаивали эти свои представления, что взаимоуничтожение было неминуемо. Тора помнила примерные цифры опросов тех лет – удивительно, но даже в те годы, когда уже всем стало ясно, что война грозит уничтожением всего человечества, не более двух процентов всего взрослого населения готовы были безусловно согласиться с тем, что [… этот фрагмент запрещен цензурой, полный текст может быть доступен лет через 200…]. Что они имеют право не ходить в школу, не жить с родителями. Еще около десяти процентов готовы были согласиться с такими представлениями с теми или иными оговорками, а остальные были готовы отстаивать свои концепции до конца.
Там – в Копенгагене – Томас в возрасте около 10 лет познакомился с одним из активистов движения, и словно влился в родную стихию. Он сразу же окончательно расстался с семьей, получил статус «ребенка-беженца», что в Копенгагене было очень просто, и уже через год вошел в ближайшее окружение руководства Северного Сопротивления, которое объединяло и организовывало борьбу детей севера европейского континента. Лет шесть или восемь, Тора не помнила точно, Томас с утра до ночи продолжал активно, почти фанатично заниматься самообразованием, совмещая его с работой в Сопротивлении.
Потом было предательство, разгром, Томас спасся и сумел добраться до Женевы. До полной победы Сопротивления оставалось еще около десяти лет, и именно на этот период времени приходится довольно смутная часть его истории. Менгес что-то упоминал о том, что Томас был одним из членов той группы, кто в результате отчаянных трехлетних почти круглосуточных усилий сумел войти в контакт с Бодхом и дракончиками и убедил их оказать им содействие в войне, после чего стал посредником между дракончиками и детьми из Сопротивления. Еще один интересный период приходится на двадцатые годы, когда Томас исчез на несколько лет, и опять-таки ходили слухи, что он обучался у дракончиков, и Аппель упоминает о том, что именно благодаря посредничеству Хельдстрёма он смог встретиться с ними. Сам Хельдстрём написал несколько очерков о своей жизни, Тора пролистывала несколько, но они были посвящены в основном воспоминаниям о Сопротивлении и научно-популярному изложению основ перенятия восприятий.
Менгес характеризовал Томаса как «увлекающегося, может быть слишком увлекающегося человека», и неудивительно, что именно такого человека и приглашают на руководящую роль в таком эксперименте, не поручать же такое дело вялому и педантичному функционеру… кстати, если именно Томас является одним из руководителей, значит ли это, что у него больше возможностей слегка повернуть ход событий так, чтобы получить побольше результатов в области прогрессорства? А почему, собственно, она решила, что Томас будет руководить? Разве кто-то говорил об этом? Нет, значит просто додумала… ну хорошо, время еще есть, чтобы разобраться.
Другая ассоциация с именем Томаса, которая приходит на ум любому человеку, хотя бы понаслышке знакомому с современными исследованиями в области путешествий в мире озаренных восприятий, заключается в слове «интегрирование восприятий». Томас был одним из первых. В первой четверти прошлого столетия – где-то в 2420-х – 2430-х годах – он подвел черту под довольно обширным, но чрезвычайно разрозненным опытом отдельных людей и групп. Будучи уже тогда полулегендарной личностью, фактически одним из творцов нового мира, а также человеком, который, как считалось, учился у Бодха с дракончиками, он без труда сходился с современными ему исследователями – собственно, они сами искали общения с ним. Знакомился с их результатами, перенимал новые навыки, давал советы. Это и позволило ему в итоге создать довольно объемистый труд с наивно-неуклюжим названием «Основы замены восприятий человеческой полосы и интегрирования восприятий других существ», который подводил общие основания под все известные ему на то время результаты, намечал новые горизонты исследований. Сформулированные и описанные им в этой книге «шестьдесят восемь проблем» фактически определили развитие «дайверов» на последующие два-три десятка лет. Прогрессорство как специфическое направление практики также было сформулировано им тогда же, и с десяток «Проблем» касалось именно этой темы – Тора определенно помнила лишь несколько: проблема возникновения привязанности к практикующим из других миров, которая нарушала баланс и приводила к потере осознания; проблема необдуманных скороспелых действий, совершаемых без учета исторических и социальных реалий тех миров; проблема защиты от враждебных действий – хотя существа из миров, собираемых в осознанных сновидениях, не могли причинить ущерба напрямую, косвенно они могли вызвать в прогрессоре болезненные процессы. Проблема интерпретаций – проникая в мир существ, состоящих отчасти, а порой и по большей части из восприятий, не входящих в состав восприятий человека, бессмысленно пытаться интерпретировать и оценивать их напрямую, «в лоб», и несмотря на то, что каждый дайвер хорошо понимает это, но одно дело – иметь рассудочную ясность в условиях обычного мира бодрствования, и совсем другое – вернуться к этой ясности в совершенно других условиях, когда даже сама фиксация осознания представляет собой непростую задачу… кстати, можно ведь посмотреть – хоть в книге и около двух тысяч страниц, но сориентироваться там легко – Тора прочла ее около двух лет назад, потом время от времени перелистывала.
Ближайший компьютер был прямо под руками – кнопка управления матово-бежевого цвета вмонтирована в бортик бассейна. Тора нажала ее, и перед ней развернулась голографические клавиатура и монитор. Уже через десяток секунд книга была перед ней. Поиск по слову «прогрессорство» привел ее к цитатам из описаний первых опытов влияния, и Тора невольно зачиталась:
«…песчаные холмы, я прошел немного вглубь пустыни так, чтобы при повороте вокруг себя ничего не было видно, кроме песчаных холмов. Возникали ОзВ. Неожиданно – словно ниоткуда – возникли три существа — прозрачные, метра в три высотой, светящиеся, причем свечение не воспринималось обычным способом – обычные манипуляции со зрением, описанные Ларссеном, не влияли на их прозрачность – хочу отметить это, как первый мой опыт такого рода – все-таки мы еще так много не знаем… Они не смотрят на меня, но при этом есть восприятие «сконцентрированности их внимания на мне» — видимо еще и в силу того, что в области затылка я испытывал нарастающую твердость, что характерно при фиксации внимания существ из миров фессоновского типа.
Они одновременно «смотрят» на меня с любопытством, симпатией и холодной безжалостностью. Наверное, если бы я умер в том месте, они бы ничего не сделали и продолжали бы так же смотреть. Возникло отчуждение к их холодности, и потребовалось несколько секунд, чтобы устранить негативное отношение и вернуться к ясности о том, что «смерть», как я ее понимаю, может попросту вообще ничего не означать для них – у них может просто отсутствовать сама возможность понять это.
Они воспринимаются как легкие существа, которые могут в любой момент сорваться с места и исчезнуть, они кажутся очень похожими друг на друга, и легко представить, что они всегда вместе…»
«… отвесный скалистый берег моря, большие волны, которые бьются о скалы. Огромная, просто неисчислимая масса существ, чем-то похожих на крабов карабкается на скалы из моря. Их столько, что движение воспринимается как ковер — между ними нет просвета. Сила волн такая, что если волна попадет на «крабов», то их, кажется, затянет обратно в море, слизнет за секунду. В стороне от ползущего по скалам живого потока стоит на камне краб, он один, две передние лапы задраны кверху и клешни расставлены. За его спиной видно море. Когда смотрел на этого краба, то было отчетливое восприятие нежности-10 к нему – он стоит на камне, и – удивительно — поза, в которой он задрал лапы кверху, резонирует с решимостью. Поймал себя на том, что начинаю и впрямь относиться к нему как к «крабу» — прекратил это механическое различение, сосредоточился на центральных волокнах и добился устойчивого озаренного различающего сознания интенсивностью на 8. Хочу называть их не «крабами», а как-то иначе, чтобы легче было устранять накатывающие приступы механического различающего сознания. Например – пусть это будут «акранцы». Приступил к порождению проникновения, что было совсем несложно в силу интенсивной нежности к ним. Изолировал интегрируемые восприятия и прямо на ходу стал их анализировать по методу Дворака. Среди перенятого конгломерата различил четкое восприятие отсутствия страха смерти, приятие всего, что происходит, острой, пронзительной преданности к морю.»
А… это то место, где описываются события, положившие начало нашим первым контактам с цивилизациями, путь к которым лежит через осознанные сновидения – цивилизациями акранцев и этеров (от слова «ether» – «эфир» — не слишком удачное название, конечно, но тем не менее прижившееся). Желание искать список проблем исчезло, и Тора выключила компьютер.
Что еще… ну конечно, всем известно, что именно Томас был одним из тех, кто немедленно и всецело поддержал создание в 2422-м году первой базы коммандос. Джей Чок был главным двигателем и вдохновителем проекта, но без Томаса вряд ли что-нибудь бы вышло – мало того, что он фактически поставил ультиматум Совету (редкий случай в послевоенной жизни), пригрозив полностью выйти изо всех ПНВ («Проекты Нового Времени» — проекты, запущенные после победы в войне — исследования, касающиеся исследования новых миров и цивилизаций, интегрирования восприятий и всего прочего, перечисленного Фоссой и многого другого) в случае, если проект воссоздания коммандос не будет поддержан. Он еще и поставил целый ряд условий, при которых он готов оказать содействие в контактах с дракончиками, без чего, разумеется, никакие коммандос и не смогли бы появиться – кто бы их обучал? Кто бы передавал знания технологий? Конечно, никто и ничто не мешает каждому человеку или отдельной группе заниматься саморазвитием, но система «коммандос» была создана сотни лет назад не просто увлеченными саморазвитием людьми, а дракончиками, при прямом и непосредственном участии Бодха, и не попытаться воспользоваться наработанным ими за сотни лет опытом было бы просто идиотизмом. Он так и говорил – «идиотизм». И никто не посмел ему возразить – не только потому, что он был человеком-легендой. И не только потому, что за ним стояло все сообщество «дайверов» и не только их. Но и потому, что каждый член Совета в той или иной степени понимал – было бы в самом деле полным идиотизмом отказаться от такой попытки. Даже в случае провала был бы получен ценный опыт, когда целая группа практикующих совершает массированные сверхусилия в попытке прорваться к новому уровню ясности, к новым пространствам ОзВ.
Были приняты и все условия секретности, на которых настаивал Хельдстрём – их просто нельзя было не принять, потому что торговаться он не любил – либо условия принимаются как есть, либо он и пальцем не пошевелит. Такую безапелляционную позицию можно было бы приписать влиянию каких-либо омрачений, но не в случае Томаса – трудно было бы найти человека, столь в полной степени преданного своему делу. Каждый понимал – если он ставит некое условие, значит оно в самом деле необходимо – других мотиваций вряд ли кто в нем предполагал.
Так и случилось, что вдвоем с Чоком они создали и возглавили первую группу коммандос в соответствии с принципами, которые Томас передавал устно – предполагалось, что он узнал их тогда — в конце прошлого века – в том числе и якобы непосредственно от Бодха и Ярки. Вся группа целиком была проведена окольными путями через вертикально-ориентированные миры в некую область, где они смогли обучаться непосредственно у настоящих коммандос. Остались, впрочем, не все, а лишь считанные единицы – остальные вернулись спустя несколько дней и мало что могли вспомнить. Путешествие тех, кто был принят (или, точнее, «якобы был принят») в обучение, заняло около трех лет, и по их возвращении даже скептики не могли не признать – это уже не те люди, что уходили три года назад с романтическими настроениями и возвышенными ожиданиями. Дистанция между новыми коммандос и обычными практикующими была разительна – и в искренности, и в упорстве, в способности испытывать экстатические озаренные восприятия… это трудно описать – это надо видеть. Предположить, что это все появилось само собой, без участия опытных инструкторов и отработанных методик было невозможно. Но и признать возможность прямого контакта с Бодхом и дракончиками тоже не было возможности.
Именно Томас был тем, кто принял на себя главный груз ответственности, когда вся первая группа коммандос в один прекрасный момент попросту исчезла. Остались только Нортон и Чок. К тому времени – а было это в 2473-м году – уже были подготовлены новые коммандос, которые, собственно, и составляют сейчас главное ядро «дайверов». Ходят неопределенные слухи, что контакт с Бодхом и дракончиками прекратился полностью, и даже Томас не может связаться с ними, и многие приписали это каким-то неизвестным нам катастрофическим событиям.
В то время как Чок испытывал циклон (т.е. длительное интенсивное радостное желание, часто сопровождающееся вспышками экстатических ОзВ) возобновления утерянного контакта (кстати – надо будет успеть и его найти и поговорить – это даст возможность узнать побольше, подготовиться хотя бы немного и к этой стороне эксперимента), Томаса увлекло прогрессорство – на пустом месте он и его партнеры стали закладывать основные принципы содействия практикующим существам, состоящим из других – не человеческих полос восприятий.
Еще Торе запомнилось… в этот момент на лестнице раздались голоса – несколько человек спускались и негромко обсуждали что-то про акранцев – Тора повернулась и увидела… Томаса. Он что-то разъяснял двум незнакомым ей людям, которые внимательно его слушали. Тора поднялась, соскочила с бортика на пол, и тут ее снова охватил тот же страх, та же неловкость, что и тогда на совещании.
На миг промелькнуло воспоминание: горы, небольшая быстрая речка, прыгающая по матовым мордам полосатых камней-гнейсов, упавшая поперек лиственница. Толстый вначале ствол затем сужается до ширины ступни, дрожит от каждого шага. Ветки и сучья цепляются, как коготки геккона, и чуть ли не сталкивают в воду. Инстинктивно пытаешься за них придержаться, но они гибкие, ускользающие, и равновесие становится только еще более неустойчивым. И держаться за них невозможно, и отпустить страшно. До воды внизу не больше двух метров, но страх – парализующий, животный. Первые шаги даются легко — игривость, решимость, предвкушение. Но в какой-то момент возник страх и продолжал нарастать, становясь парализующим ужасом, ноги затряслись, возникло ощущение себя как жидкой массы, медузы, обтекающей ствол. Отдав, наконец, себе отчет в том, что страх непреодолим и окончательно подчинил ее себе, Тора словно встряхнулась, возникла серьезность, отношение к страху изменилось, перестало быть похуистичным, и она просто начала идти – любой ценой – только вперед. Ноги трясутся и еле удерживают тело. Следующая вспышка воспоминания – она уже на другой стороне и мысль «я прошла, я не упала!», торжество и восторг. Захотелось пройти еще раз, чтобы закрепить уверенность и навык прохождения по таким бревнам. Страх появился снова, но на этот раз потребовалось лишь несколько секунд, чтобы перебороть его и пойти дальше. В третий раз она уже почти пробежала по дереву, ни разу не придерживаясь за ветки.
После этого воспоминания страх исчез, и кроме того сейчас она уже воспринимала себя иначе – не как некомпетентного новичка, а как участника эксперимента, и это придало ей еще уверенности – у них есть общее дело, это не просто любопытство. Взгляд Томаса снова на какие-то мгновения ввел ее в ступор – взгляд человека, который привык принимать на себя ответственность, быть лидером, и главное – быть ищущим, искренним человеком.
— Я… хочу узнать о прогрессорстве. Мне это необходимо. – Тора облизнула губы и продолжала говорить рублеными фразами, словно стараясь поскорее дать ему понять, что ей движет не простое любопытство. – Если бы ты мог поговорить со мной хотя бы час… хотя бы полчаса, я бы смогла… то есть я хочу сказать, что я могла бы, конечно, начать читать литературу по прогрессорству, но до начала эксперимента остается 35 часов, мне не хватит времени на то, чтобы самой выделить существенное, и кроме того там будет уже несколько устаревшая информация, и я хочу, чтобы именно ты мне вкратце рассказал – какой самый передний край ваших работ, что происходит именно сейчас.
Томас и двое его попутчиков просто стояли и молча смотрели на нее. Тора тоже замолчала. Если взгляды двух мужчин были изучающими, то Томас, казалось, не в полной мере присутствовал в этом месте – в его взгляде была та специфическая затуманенность, которая характерна для человека, что-то взвешивающего для себя, а не анализирующего. Секунды шли одна за другой, и ничего не происходило. Безо всякого перехода Томас шагнул к ней, взял за плечо и подтолкнул вперед. Она шла вниз по лестнице с ними тремя за спиной, чувствуя себя совершенно по-идиотски. Потом Томас немного поотстал и продолжил вполголоса что-то говорить своим попутчикам. Торе мгновенно стало легко и свободно – она не стала прислушиваться к их разговору и, перепрыгивая через ступеньки, бежала вниз до следующей площадки, ждала их там и неслась дальше, когда понимала, что они будут спускаться на следующий уровень. На восьмом уровне, когда она обернулась, Томас сделал едва заметное движение большим пальцем руки налево, указывая, что они пришли. Именно это движение почему-то вызвало в Торе резкий всплеск доверия и близости: он не просто позвал ее, не сказал «нам сюда», не сделал заметного жеста рукой – а лишь шевельнул пальцем, встретив ее взгляд – посторонний человек даже не выделил бы это движение как знак — так общаются между собой те, кто рассчитывает на понимание друг друга с полу-взгляда, полу-жеста – равные люди.