Повизгивая и подпрыгивая, Лу выбежала во двор. Она вспомнила, как ровно два года назад в такой же солнечный день ей исполнилось сто три года, и она сразу же подала заявку на курсы «щенов». Через две недели ее пригласили на собеседование — было интересно играться в большой разношерстной компании, и еще через неделю на уже приступила к занятиям. Столько всего произошло за эти два года! Целая жизнь!
Нельзя сказать, чтобы Пурна тогда была в восторге от этой идеи – пойти в школу щенов, но Макс поддержал Лу безоговорочно и решительно. Он приехал сюда, в долину Чукхунга, семь лет назад по программе оживления Гималаев. Семь лет радостного труда по уничтожению того, что натворила тут «цивилизация». Каждый раз, когда он снимал очередной кусок наносиликата, и на его место бережно укладывал плодородную почву с подшерстком, он испытывал яркий всплеск преданности и восторга. Один кусочек, еще один… метр за метром, потом тут поднимется подлесок – жизнь возьмет свое. Удивительно, но это не приедалось, да и как могут приедаться озаренные восприятия? В последнее время к восторгу и преданности стало примешиваться торжество, и, в связи с этим, усилилось и предвкушение будущих изменений. Макс открыл это все совершенно случайно – как-то на прогулке в близлежащий лес он заметил кусок стекла, нагнулся, поднял его с намерением отнести на свалку, и в этот самый момент заметил, как возник прохладный ручей преданности и восторга. В последующие пару недель он все утра и вечера напролет гулял по лесу и подбирал мусор, который ему удавалось найти. Как-то он забрел глубоко в чащу и нашел там целую поляну, густо усыпанную жестяными пробками, целлофановыми пакетами, осколками стекла, гвоздями и прочим мусором, который когда-то покрывал ровным слоем всю планету. Несмотря на постоянные усилия по очистке, предпринимаемые людьми, мусора прежних лет еще оставалось немало даже непосредственной близости от поселков. Та полянка стала его любимым местом – приходилось буквально сантиметр за сантиметром спасать землю, очищая ее от невообразимого срача, и каждый поднятый кусочек мусора становился ярким озаренным фактором – особенно когда из-под очередного куска хлама показывалась живая земля. К этим крохотным участкам живой земли возникала нежность такой интенсивности, какую он не мог ожидать. Тогда Макс и решил присоединиться к одной из многочисленных программ восстановления Земли, и уехал в Гималаи. Когда его бригада переместилась к Чукхунг, местные тибетские и непальские девушки стали часто к ним приходить – то принесут лепешек из кукурузы, то с визгом помогут отмыть их запыленные тела под струей нагретой под солнцем воды, то просто посидят рядом. Секс с ними был необычен. Макса очень возбуждала та непосредственность и взрывная страстность, с которой девушки брали парней. Десятки упругих тел, движения вразнобой – как океан. Некоторые кончали по нескольку раз, а кто-то долго удерживался на грани оргазма. Были и такие, которые выбирали вовсе не кончать. Когда Пурна впервые добралась до Макса и уселась на его член, поерзывая и постанывая, ему впервые в жизни по-настоящему захотелось научиться не кончать – так восхитительны было ощущения, такой яркой была нежность. Положив ладони на ее талию, кончиками пальцев он чувствовал движения ее попки. Притянув к себе, притрагивался губами к твердым соскам, приподнимал ее руку и целовал подмышки – и саму ямочку, и вокруг нее, замирал, отдаваясь ее движениям. Прижимая ладони к ее удивительно изящным ступням, с силой стискивал их, затем проводил руками вверх до чуть влажных от пота, горячих, припухших ляжек. Иногда он даже не трогал ее – просто сидел, откинувшись к стене, и смотрел ей в глаза, на грудки, живот, ножки, и казалось, что его грудь сейчас разорвется от нежности. Она брала обеими руками его голову, и, продолжая двигать попой, целовала его лицо, легко прикасаясь губами к его губам, то шепча что-то, то чуть ли не крича на своем мелодичном языке. Когда потом она трахала других парней, он ходил за ней и смотрел, иногда прикасался к ее плечам, спинке, ножкам, и нежность была такой же устойчивой и яркой, как и преданность от очистки земли. Иногда, сидя сверху, она подманивала его к себе и выпячивала попку, тогда он сначала вводил в дырочку палец, отчетливо чувствуя, как в письке упруго двигается член, а затем наклонял ее пониже и аккуратно вводил сначала головку, а затем и весь член в ее попку. Сквозь тонкую перегородку между писькой и попкой два члена отчетливо чувствовались, словно поддрачивая друг друга. А иногда наоборот – она соскальзывала вниз – под парня, раздвигала ему руками попку и подтягивала его к ней [… этот фрагмент запрещен цензурой, полный текст может быть доступен лет через 200…], и тогда его член проскальзывал в попку мальчику, а тот начинал активно трахать Пурну, насаживаясь тем самым попой на член Макса. Зажав между собой мальчика, офигевающего от ощущений, они целовались вдвоем или сразу втроем. А когда ее мордашка вся оказывалась в сперме, и глазки так сладострастно и невинно сверкали, ему казалось, что это самое прекрасное, что он когда-либо видел.
Идея родить ребенка пришла впервые к Курту – они познакомились еще по дороге сюда, так как оба были из Баварии и оказались в одном экранолете. Курт так вдохновился этой идеей, так описывал – какая класнючая морда должна получиться у Пурны с Максом, что в конце концов и они загорелись этими фантазиями. Решив, видимо, не дожидаться, пока Макс и Пурна уступят уговорам, Курт в свою очередь, не сильно сопротивляясь, уступил ласкам Серены, и вскоре животик у нее округлился, и трахать теперь ее нужно было очень аккуратно. Окончательное решение возникло внезапно – в то утро Пурне хотелось потрахать как можно больше парней, она по минуте-другой трахала одного и переползала на другого, то садясь сверху, то ложась и раздвигая ножки. Когда она села попкой на чей-то член, ее и Макса взгляды встретились. Нежно засунув член ей в письку, и, отчетливо чувствуя, как член другого парня скользит у нее в попке, он почти без слов спросил – «давай»? Она поняла и кивнула. В тот же раз она от него и забеременела.
Пока Лу подрастала в животике, страсть Пурны только усиливалась – почти каждый день она приходила к ребятам, раздвигала ножки, и они аккуратно потрахивали ее – не слишком глубоко, чтобы не повредить Лу, зачастую только головкой, что было порой даже более возбуждающим. Во время родов ей не удалось удержаться от оргазма. Одна волна наслаждения накатывала за другой, мощнее и мощнее, и когда Лу наконец-то выскочила, Пурна даже потеряла сознание от ураганного оргазма. [… этот фрагмент запрещен цензурой, полный текст может быть доступен лет через 200…].
Когда по соседству разместилась база конкретных историков, Макс стал их частым гостем. Конечно, он не мог участвовать в их опытах, зато он с удовольствием валялся на дощатом полу или на травке и слушал их разговоры. Ему доставляло удовольствие даже просто смотреть на них, слушать их голоса – казалось, он заражался их решимостью, яростной бескомпромиссностью к омрачениям, устремленностью, зовом. Когда Лу подросла, он стал брать ее с собой. Пурна хоть и испытывала симпатию к дайверам, но бывала тут нечасто – учеба отнимала много времени, а до и после учебы она предпочитала уходить в выстроенный неподалеку буддистский храм и беседовать с монахами и монашками, читать древние тексты, участвовать в пуджах. Из озаренных восприятий ей легче всего давались отрешенность и серьезность, которые удивительно гармонично сливались с ее страстностью.
Поэтому, когда Лу решительно заявила о том, что хочет стать «щеном», Пурна поняла, что это — первая, но явно не последняя для Лу ступенька на пути к дайверам, а может даже и к коммандос, и хотя самой Пурне этот путь не казался слишком уж интересным, но, испытывая яркую симпатию к Лу, ей нравилось содействовать ее стремлениям, тем более что и Макс был в восторге. Пурна постаралась как можно больше узнать об этой начальной школе в системе коммандос, чтобы по возможности говорить с Лу на одном языке, понимать ее увлечения, а в чем-то может и помогать.
Лу часто сидела на полянках и пялилась то на шершавые шкурки деревьев, то на морды облаков, то на ползающего по её лапам муравья. По вечерам в одно и то же место в кустах дикого барбариса приползал крупный, с желто-черным животом, паук, и начинал строить паутину. Сначала он забирался на ветку дерева, прыгал оттуда на куст, таща за собой первую нить. Потом таким же образом появлялась вторая магистральная паутинка, потом паук строил внешний радиус и, методично и быстро работая, достраивал одну окружность за другой. Лу никогда не хватало терпения досмотреть весь процесс до конца, что-нибудь непременно отвлекало ее, и когда спустя пол часа она подбегала к кусту, паутина уже была готова. С замиранием смотрела она на то, как паук расправлялся с попавшей в сеть добычей. Бегая вокруг бабочки, он обрезал нити вокруг нее, попутно окутывая ее и превращая в питательный кокон. К утру паутина исчезала, и Лу представляла себе, как паук сворачивает ее в рюкзачок и сматывается спать. Бабочки были красивыми, но у Лу не возникало неприязни к пауку. В школе щенов им как-то устроили очень простой, но эффективный урок – к ним пришли «ежи» и повели купаться в теплую заводь, подогреваемую атомными батареями. Лу ужасно любила, когда к ним приходили «ежи» — мальчики и девочки от семи до двенадцати лет – бывшие выпускники школы щенов. Глядя на них, Лу и себя начинала представлять такой же – сильной, умной, с глубиной в глазах. Плескаясь в заводи, Лу не заметила, как к ней подобрался один из ежей и прижал ее ко дну. Сначала Лу просто валялась, разглядывая камешки, усеивавшие дно. Через две минуты воздух стал кончаться, и Лу обнаружила, что ее не отпускают. Легкая паника охватила ее и она забилась, как рыба, но затем взяла себя в руки, отдав себе отчет в том, что находится во власти ежа, а не абы кого, и если ее тут притапливают, то у этого есть какая-то цель.
Сосредоточившись на доверии и нежности, она расслабилась и следила лишь за тем, чтобы не сделать спазматического вдоха – если она и потеряет сознание, то легкие ее не заполнятся водой – этому и многому другому щенов учили еще давно. Первые опыты погружения с аквалангом и сопутствующие навыки поведения под водой щены осваивают в три с половиной года. Сознание уже начало уплывать, когда ее и других щенов вытащили на поверхность. Когда все очухались, незнакомый ей еж-мальчик сказал, болтая в воде ножками: вот вода. Ласковая, стремительная, густая, загадочная в осознанных сновидениях, игриво ласкающая ваши пузики под солнцем, такая разная. Но если ты пробудешь под водой пять минут, то захлебнешься и умрешь. Значит ли это, что вода агрессивна? Враждебна? Нет. Просто переживите еще раз этот опыт, чтобы не оказаться во власти примитивных концепций. Остановите хаотические мысли и просто еще раз перепроживите это – возникнет ясность, а в какие мысли она после выльется, это не принципиально – вы потом сможете их сравнить и обсудить.
И сейчас, глядя на паука, высасывающего соки из бабочки, Лу вспомнила эту историю с водой. Страх прошел. Вместо него появилась серьезность и торжество, пронзительные нити протянулись от сердца вовне, к кустам, дереву, пауку, бабочке, далеким гребням великих гор.
Деревья вокруг вели себя в точности как игривые лисята – игрались лапами на ветру, повизгивали, терлись друг о дружку, и даже встряхивались, как мокрый пес, сбрасывая пожелтевшие листья. Эти странные существа говорили на непонятном языке, все время перешептывались и пересвистывались. Только язык оставался странным, даже когда Лу пряталась за камнем и вслушивалась, — вдруг деревья начнут говорить понятно. А иногда представляла себя большим деревом и разговаривала с другими зелеными мордами.
В этот ранний час, когда Лу выскочила во двор, никого из детей не было, да и не надо – хочется побыть одной. Выйдя на проселочную дорожку, она осмотрелась по сторонам, глубоко вздохнула. Сегодня ей приснился сон, в котором ей было очень грустно. Он уже начал покрываться легким туманом, словно матовым стеклом, и ранил не так больно. Лу знала, что пройдет еще минут пять или десять, и останется лишь легкий горький осадок где-то глубоко-глубоко, на самом дне, и знала также, что этот осадок неприятен – когда он есть, все выглядит иначе, становится тусклым, а иногда и того хуже… Вот например тогда, в тот ужасный понедельник, неделю назад… Находясь в таком же состоянии, Лу брела по тропинке к оврагу. У поваленного дерева, как обычно, резвились обе соседские собаки – маленький пушистый Чаппи и Рекс, щенок чау-чау. В будущем он станет большим и сильным, а сейчас так смешно переваливается на толстых лапах, слегка покусывает руки, ноги, лапы, уши, когда играется с ней или с другими щенками. Увидев Лу, Рекс сразу же подкатился к ней игривым комочком, стал подпрыгивать, тявкать, забавно урчать, приглашать повозиться вместе, но в этот раз у нее было плохое настроение и совсем не хотелось присоединяться к игре. Она отстранила его в сторону, но Рекс не отставал, бежал следом и пытался покусывать ее ноги, и вдруг ей захотелось ударить его! Ужасно… и всему виной вот этот разъедающий осадок. Какое счастье, что тогда она сдержалась и не пнула Рекса ногой… да нет, она не смогла бы этого сделать… кажется, он так ничего и не заметил, а ведь можно было в один миг потерять друга, ведь маленькие щенки очень, очень чувствительны. Достаточно один раз проявить грубость, и никогда больше в их отношениях не будет той беспредельной открытости и теплоты, которая так ей нравится.
Лучше всего сейчас побыть одной, посидеть под деревьями, послушать, как листва переговаривается между собой, позволить теплому ветерку проникнуть в себя и выветрить остатки неприятных ощущений. Нет, нет это не годится! Лу вскочила и энергично топнула ногой. Ведь она – не просто девочка, она уже в старшем классе «щенов»! Уже целую неделю они углубленно изучают основы безупречного устранения негативных эмоций, и чего стоят все ее занятия, если прямо сейчас она не будет применять свои знания? Решимость ее была так велика, желание прекратить испытывать эту отраву – так искренне, что от негативного фона почти мгновенно не осталось и следа. Поразительно! Где-то там носится ее любимый жук сине-стального цвета, деловой такой, летает от цветка к цветку, большой, размером чуть ли не в пол-ладони – почему-то при виде этого жука у Лу каждый раз возникала яркая и щемящая нежность – не к нему, вернее не только к нему, а как-то вообще, непонятно… странная нежность, захватывающая целиком, иногда даже слезы проступают…
Еще раз вздохнув, уже более облегченно, предвкушая радость встречи с любимой полянкой, Лу направилась по тропинке, ведущей к опушке леса. Здесь все как обычно – небольшая полянка, поросшая густой травой, окружена шершавыми стволами деревьев. В дальнем конце рассыпалась гроздь изящных кустов, и когда забираешься в самую их середину и заваливаешься на травку, то полностью исчезаешь для всего мира – тебе видно все вокруг, а тебя не видит никто, даже если подойдет вплотную. Да сюда никто и не заходит. Маленькие дети сюда не доходят, а те, что постарше, больше гуляют на противоположной стороне поселка, у озера – там больше простора, но Лу тянет к лесу. Он тянется широкой и влажной полосой, сначала полого, потом все круче и круче вверх, пока не сменяется непроходимым кустарником, над которым еще дальше вздымаются скалы. Здесь все по-особенному, все такое живое и тихое, и когда просто лежишь и отдаешься своим чувствам, то потихоньку начинаешь улавливать все новые и новые тонкие запахи и звуки, приносимые слабым ветерком из леса – всевозможные жужжания, шелесты, поскрипывания, голоса птиц и многое-многое другое, для чего у Лу просто не было слов, и иногда вдруг возникает странное щемящее переживание, и если в этот момент вся открываешься навстречу этим звукам и запахам, то они прокрадываются куда-то в самую глубину, к сердцу, или даже к животу, и тогда возникает удивительное чувство, будто сама становишься частью леса, будто начинаешь знать его изнутри. Вот недавно в один из таких моментов Лу вдруг обнаружила, что знает, что если пойти вон туда, то вскоре будет искривленная сосна, а под ней растет гриб с красной шляпкой. Это чувство было так необычно, что Лу не поленилась и сходила проверить. Пришлось, пригнувшись, пролезть сквозь плотный занавес сосновых лап, чуть ли не проползти под ними, и когда она вынырнула из зеленого, пахучего, пушистого моря, то сразу увидела впереди метрах в двадцати ту самую сосну. Даже стало немного страшно, но потом Лу подумала, что возможно она уже видела эту сосну раньше, когда бродила здесь в зарослях, и забыла, а сейчас просто вспомнила. Страх ушел и больше не возвращался даже тогда, когда Лу с недоумением стояла и пялилась на большую красную шляпку гриба-красавца, гордо торчавшего из-под самых корней.
Пробравшись на свое любимое место, Лу развалилась на травке, разбросав в стороны руки и вытянув ножки. Стащила с лап кроссовки, белые носочки, и поднесла их к носу. Пахнут ее ножками… и уже немного пахнут травой и землей… в общем очень даже приятный запах. Засунув носочки в кроссовки, она подтянула к себе поближе правую ножку и внимательно посмотрела на ступню, погладила ее ладошкой, еще раз, еще. Какое приятное ощущение… и так интересно, когда словно раздваиваешься. Сначала Лу сосредоточилась на ощущениях, рождающихся в ножке – ее гладит теплая, нежная ладонь, к пальчикам прикасаются пальчики, легко скользят вверх, вниз, то с нежной силой сжимают пяточку, то пробегают, едва касаясь… а потом наоборот, на ощущениях в руке – такая нежная, чуть прохладная кожа, совсем нежная под пальчиками и немного потверже на пяточке, такой изящный изгиб ступни, в который ложится ладонь… потом снова вернулась к ощущениям в ножке, потом снова – в руке, интересно… неожиданно два всплеска острого удовольствия прокатились и по руке до самого плеча, и по ноге, обе волны встретились где-то в животе и распались на мелкие искры, оставив ощущение легкого приятного тепла во всем теле. Надо же… еще одно открытие… никогда бы не подумала.
Лу нравилось исследовать свое тело. Раньше она вообще даже не думала о том, что у нее есть тело – это казалось таким естественным, что тут думать? Но где-то два месяца назад, когда Пурна мылась с ней в ванной, Лу посмотрела на свой живот, ножки, и вдруг испытала острое чувство красоты, наслаждения красотой. С того момента она часто рассматривала себя, трогала, гладила, щупала, и когда ложилась спать, прикасалась к себе в разных местах, и когда просыпалась и валялась в постели — тоже, и тело понемногу стало отзываться как-то по-новому, не так, как раньше, это так необычно… трогаешь ведь «саму себя», а с другой стороны чувствуешь что-то новое, незнакомое, живое. Вслушиваешься и плаваешь в необычных ощущениях… [… этот фрагмент запрещен цензурой, полный текст может быть доступен лет через 200…].
Лу подтащила к носу свою ножку и понюхала. Тоже пахнет, хотя не так, как носочки. И тоже вкусно. Интересно – пяточка пахнет совсем иначе, чем «ладошка», и у пальчиков свой, отличающийся запах… интересно – а вкус? Лизнула, стало щекотно, и она со смехом вырвалась сама из своих рук, рассмеялась и вновь развалилась на траве.
Наверное, можно хоть целый день вот так валяться на траве, смотреть на небо сквозь паутинку травинок… мысли… да, в конце концов приходят мысли… это так странно, и они такие разные… например те, что были в прошлый уик-энд. Всю неделю каждый раз, когда Лу вспоминала об этом, глубокая дрожь проходила сквозь тело, оставляя приторный осадок, словно все тело охвачено вяжуще-сладким вкусом черноплодной рябины. Немножко страшно, но так сильно влечет… и непонятно – что страшного, и к чему влечет – тоже неясно, но те слова Лу запомнила очень хорошо, даже удивительно – таблица умножения далась ей лишь после недели повторений, а такие непонятные слова… как получилось так, что услышав лишь раз, она помнит их так, будто знала всегда? Как бы еще понять – о чем эти слова ей говорят? Откуда они взялись в ее памяти? Может быть, она слышала их в монастыре, куда часто забегала за Пурной? В них есть неслышный ритм, беззвучная мелодия… Лу снова отдалась воспоминаниям… тогда, наигравшись на заднем дворе, она не пошла со всеми на полдник, а легла на нагретое солнцем крыльцо. Сквозь нависающие ветви рябины проступало небо пронзительной красоты, и еще эти ветки ярко блестели в лучах солнца, а грозди рубиновых ягод… да, это произошло именно в тот момент, когда Лу уткнулась взглядом в рубиновые ягоды на фоне пронзительно синего неба, замерла, и вдруг стало так хорошо, так невыносимо хорошо, так просто не бывает… и вдруг зазвучали эти слова, она может повторить их слово в слово хоть прямо сейчас: «и снял он всю тьму повсюду так, как сдирают кожу, дабы простерлась наша земля под Его озаряющим Солнцем. Огни иные — это лишь ветви твоего ствола, о Огонь. О Агни, вселенское божество, ты — центр всех миров и их обитателей; ты властвуешь над всеми рожденными людьми и поддерживаешь их, как столп. Ты — голова небес и пуп Земли. Ты — сила, которая движется и работает в двух мирах. Твое великолепие, о Огонь, оно — на небесах и земле, и в растениях, и в водах, и им ты распростер безбрежный мир меж небом и землей; оно — живой океан света, который видит божественным виденьем. Агни вошел в землю и в небеса, как если бы они были едины. О Пламя — неисчислимы сокровища твои!»
Лу замерла, пронзенная необычным наслаждением в сердце. Сначала оно было мягким, как подушечки лап у Чаппи, и словно тыкалось влажным игривым носом. Это было ново и удивительно. Внезапно наслаждение усилилось до невыносимости, Лу замерла, словно все ее тело сковала невидимая сила, губки приоткрылись, она тяжело дышала и не могла пошевелиться. «Такого не бывает», «этого не может быть» — мысли вспорхнули и быстро затихли, наступила тишина, насыщенная торжеством и блаженством. Во всех четырех лапках появился жар, в груди и в левом плече тоже жар, но ещё интенсивнее, чем в лапках, усилилось давление на грудь, появились ощущения, словно что-то отчаянно рвётся наружу из центра груди. Когда, спустя несколько минут, Лу высвободилась из объятий блаженства, только секунду или две длилась пауза, после чего она не устояла и снова произнесла всю фразу целиком. На этот раз каждое слово отзывалось интенсивным всплеском блаженства, грудь разрывалась ещё сильнее, яростнее, потекли слёзы, преданность, нежность, благодарность. Лу попыталась встать, захотелось босыми лапками приникнуть к земле, но она не смогла этого сделать – как только она опиралась на коленку и чувствовала, как приминается травянистый подшерсток, как влажная земля приникает к ее коже, сразу же и преданность, и наслаждение становились разрывающими, ей в тот же момент не надо было больше ничего. В этих переживаниях было всё. Нельзя было вообразить, что может хотеться хоть чего-то еще.
Появилось покалывание в мордочке — так носятся игривые цыплята. На лапках возникло ощущение свежести, лапки словно ожили, и по всей их поверхности заструилась нежность. Тело словно само собой вытянулось, расправилось, появилась вибрация во всем тельце, на кончиках пальцев — мягкая вязкая смесь, мысли «так ощущается нежность». Пальчики Лу окунулись в нежность, как в мягкую воду ручья. Нежность растопила, игриво разбросала ее мысли и чувства, внутри и снаружи – всё вокруг начало словно струиться, пахнуть, оттаивать после длительной спячки. Захотелось почесать подмышки, и ощущения жара разбежались в разные стороны, как игривые щены, но тут же снова собрались в кучу, на тоже место, только уже с новыми щенами.
В груди возникло покалывание, сначала как мерцание, но тут же оно усилилось, превратилось в интенсивное, упорное проламывание — словно что-то очень большое пытается вырваться через маленькую дырочку. Оно пока не может прорваться – слишком большое, мощное, яркое, чтобы пробраться через маленькую дырочку. Спина теперь горит почти вся – особенно левая сторона, жар заползает на левое плечо. Неужели это возможно – вот ТАК испытывать нежность? Вдруг — снова мысль-голос, тот же самый – «ты можешь испытывать это всегда». Я могу испытывать это всегда? Я могу испытывать это всегда! Словно прорвалась пелена, это так ясно – я могу испытывать это всегда! «Ты будешь бороться». Я буду бороться. «Ты отдашь все силы». Я отдам все силы. «Это стоит того». Это стоит того! Кто с кем сейчас говорит? Это мысли или не мысли? Это не мысли – это… это еда, ее хочется черпать ложками, жевать, проглотить, влить в себя до донышка, схрумкать с хрустом и чавканьем, пропитаться насквозь, чтобы сочиться ею, чтобы стать ею. «Твое тело станет телом Будды». Мое тело станет телом Будды! «Твой ум станет умом Будды». Мой ум станет умом Будды! «Твоя страсть станет страстью Будды». Кто такой Будда??
Внезапно Лу отдала себе отчет в том, что слышит шорох – где-то там, правее, среди тех берез в нескольких метрах от нее. Вот снова! Медленно перевела глаза и застыла. Блаженство сменилось изумлением и восторгом. Чувство красоты сцементировало тело точно так же, как минутой раньше – преданность и блаженство: в двух шагах от нее стоял и в упор пялился взъерошенный, готовый к прыжку тигр.