Спустя минуту после того, как я оставил свое сообщение на автоответчике Рэнда, я одел ветровку и собрался выйти на крышу. Хотелось просто попялиться на горы и немного подумать об одном интересном вопросе — о взаимосвязи переживания щекочущего наслаждения в горле и ослабления уверенности-навигатора. Было ли это то, что имел в виду Рэнд? Тогда, на лодке, среди прочего он разъяснил, что люди непрерывно теряют энергию, совершая паразитическую, лишенную всякого смысла работу по поддержанию целой совокупности уверенностей, которые он назвал «навигатором». В любой ситуации, в любой момент времени человек всегда знает – сколько сейчас примерно времени, в каком городе, в какой стране он находится, где был до этого и куда пойдет потом. С кем он сейчас находится, с кем был раньше и с кем встретится позже и для чего. В чем я одет, что ел на обед и завтрак, что лежит у меня в кармане и стоит в коридоре. Сотни, да нет, многие тысячи фрагментов уверенностей, словно закрепляющих, определяющих позицию человека в многочисленных пространствах – пространстве физическом, событийном, социальном, временном, целевом и причинном и прочее и прочее. Мы настолько привыкли к этому, что даже не догадываемся о том, что на поддержание этой совокупности уверенностей тратится огромная энергия. А зачем все это надо? Зачем, например, сейчас мне знать, что я нахожусь именно в Намче, что сейчас лето или весна? Вместо того, чтобы сосредоточиться на переживаниях, я трачу свою энергию, отнимая её у самого себя.
С тех пор я время от времени возвращался к этой мысли, и постепенно, незаметно для самого себя, научился словно выключать некоторые уверенности. Я обнаружил, что это привело к любопытным эффектам. Во-первых, я стал способен к сосредоточению. Не к напряженному удерживанию внимания, а именно к естественному, легкому сосредоточению на своих переживаниях, отчего они сами стали свежее, пронзительнее, богаче оттенками и полутонами. Во-вторых, вот это странное, чрезвычайно мягкое и щекочущее наслаждение в области горла.
Вообще эта его концепция об энергии была довольно любопытна. Она сводилась к тому, что человеку для того, чтобы эволюционировать, необходимо всего лишь одно – иметь высокий уровень энергии, что на прагматическом уровне понималось им как способность жить насыщенной жизнью, причем под насыщенностью понималось не то или иное явление само по себе, не совокупность событий и не их отсутствие, а непосредственно переживание насыщенности, специфической полноты жизни. Иногда насыщенность может переживаться попутно тем или иным действиям, а иногда – без них. Якобы нет никаких правил, и само переживание насыщенности и является ориентиром, критерием эффективности тех или иных действий. И когда насыщенность жизни превышает некий средний для человека уровень, то начинается его эволюция. Просто так, безо всяких других причин. Просто в силу того, что такова природа человека, таков фундаментальный закон его существа. И существует множество «дырок», через которые энергия утекает, и множество явлений, от которых она растет в данный момент. Постоянное, бесконтрольное поддержание всей своры слепых уверенностей, включая «навигатора», является одной из таких дыр. И достаточно лишь немного прикрыть ту или иную дыру, как эффект тут же будет заметен – насыщенность непременно повысится, а вслед за ним – рано или поздно – начнется личная, персональная эволюция человека.
Тогда эта концепция показалась мне довольно-таки малоинтересной, и я сделал некоторые записи лишь в силу моего сиюминутного увлечения личностью Рэнда, его необычностью, его скрытой харизматичностью, под влиянием некоторого возбужденного очарования от той ситуации, участником которой я стал. Но по мере того, как я время от времени делал наблюдения и проводил свои эксперименты, мое увлечение этой теорией медленно, но верно росло. В этом определенно было нечто большее, чем то, что я видел на данный момент.
Компьютер издал писк, сообщавший о получении нового письма. Мельком взглянув на заголовок письма, я понял, что это просто очередной спам, пробившийся через фильтры моего провайдера, и немедленно отправил его в корзину. Мысли вернулись к предстоящему сегодняшней ночью старту: будет длинная пробежка – сначала от Намче до перевала Чо-ла, а затем через Пхериче снова в Намче. В прошлом году я прошел это кольцо за девятнадцать часов, и завтра надеялся улучшить результат. Ночной переход от Намче до Гокьо мне уже привычен, так что если я выйду из отеля в полночь, то к шести утра дойду до железного мостика, переброшенного через речку, вытекающую прямо тут из первого озера, и уже засветло пройду перевал и спущусь с него, вернувшись в Намче к шести или семи вечера. Это сложный переход. Даже очень сложный, поэтому готовиться к нему я начинаю за два дня – хорошо высыпаюсь в эти два дня, совсем не тренируюсь – просто валяюсь, смотрю фильмы, гуляю, читаю, учу наизусть «Божественную комедию» или сижу над японскими иероглифами. В общем, делаю так, чтобы накопился некоторый дефицит физической активности, чтобы лапы чесались побегать по горам.
Уже выходя из комнаты я почувствовал, что что-то не так. Что-то я упустил, что-то важное. Странный дискомфорт.
Я вернулся в комнату в некоторой растерянности и сел на кровать. За окном темнело. Я специально спроектировал свою комнату так, чтобы из её окон всегда была видна Тхамсерку. Она красива всегда – на восходе, на закате, ярким солнечным днем или в снегопад. Внизу несколько туристов стояло у ворот отеля и фотографировали закат. Слабый ветерок. Вороны, облепившие сосну. Что же не так? Здесь всё, как было, как должно быть.
Отойдя от окна, я подошел к письменному столу. Часы. Большой двухтомный словарь японского Конрада. Компьютер. Почта. Письмо. Спам. Вот оно что. Что-то с тем письмом.
Я подошел к компьютеру и открыл папку с удаленными письмами. Вот оно. Я пробежал глазами тему письма, которое принял за спам, и волна приятного возбуждения захлестнула меня: «ловля карасей в Химэджи». С какой-то нервной улыбкой я открыл письмо и прочел: «Я не спец по рыбам, Энди, но какие-то огромные плоские рыбины, может и караси, выпрыгивают прямо из мелкой речки, что течет передо мной. К сожалению, всё, на что они годятся – это стать добычей бакланов и цапель, что носятся тут, и отнюдь не горят желанием поднимать нужную мне муть. Если тебе нужны впечатления, то гарантирую их получение (и я даже готов поговорить насчет уверенностей:). Прилетай в Химэджи (это рядом с Осакой). Жду тебя там на реке у розового льва, вечером, в 6, в субботу.»
В субботу! Сегодня среда. Если выйти ночью, но направиться не в сторону озер, а вниз, в Луклу, то утром я вылечу в Катманду, и у меня еще остается достаточно времени, чтобы добраться до Осаки – или через Бангкок, или через Куала-Лумпур, или… Я уселся за компьютер, и уже через пятнадцать минут у меня был полный комплекс билетов до Осаки, куда я прилетал в пятницу, так что оставался целый день, который можно было посвятить осмотру достопримечательностей. Ну, насколько это возможно в Японии…
Вообще перспектива лететь именно в Японию меня мало порадовала. Япония – не вариант для длительных путешествий. Только короткими «выпадами» — прилетел, погулял пару дней и убрался обратно. Может быть, на этот раз будет поприятнее? Речка все-таки, и скорее всего холмы. Хотя…, зная привычки японцев, я ни на что не рассчитывал. И оказался прав. Гуляя субботним днем по Химэджи, я снова лицом к лицу столкнулся с национальными японскими особенностями. Напротив моего отеля, буквально в двухстах метрах от него, возвышался крутой красивый холм. Подойдя к нему, я увидел типичную японскую картину: все подходы к холму наглухо перегорожены. Это выше моего понимания. Сам городок – скучное нагромождение одноэтажных домиков. И вот – прямо рядом, здесь, только протяни руку – такой красивый холм, густой живой лес, скалы… казалось бы, тут можно проложить десяток офигенных тропинок, по которым можно гулять и отдыхать от асфальта… так нет. Подхода к холму нет вообще! Он отгорожен от города целым рядом препятствий: чуть ли не противотанковый ров, за ним – проволока. В некоторых местах – высоченная каменная стена. Лес забаррикадирован, зацементирован, взят в кольцо окружения. Люди выгуливают собак… я не мог удержаться от смеха – они выгуливают собак… по асфальту, хотя в десяти метрах от них – трава, деревья, лес. Играют дети – и тоже, конечно, на асфальте, а где им еще играть, когда все пространство, которое еще остается между прижавшимися друг к другу домами, залито цементом и асфальтом? Хотя нет… если бы я был ребенком, для меня эти рвы и проволоки и стены не стали бы препятствием. Взрослому солидному человеку не с руки прыгать через эти буераки, а ребенок… раз-два, и ты уже в лесу. Но им, кажется, это просто и не надо. Мне вспомнился знаменитый бамбуковый лес в Киото… идешь по каменной дороге, ни шагу влево, ни шагу вправо – все опутано колючей (!) проволокой. Японцы гуляют по дороге, довольные… Вспомнилась Окинава, где проход к морю надо еще поискать, и, плюнув, я сел на такси и уехал на пляж – пусть далеко от Нахи, но все-таки песчаный пляж Sunset Beach… да, пляж был песчаный, но по центру – огромная вывеска «купаться запрещено». Сколько было таких разочарований, пока, наконец, я не понял, что японцы ненавидят живую природу. Боятся ее и ненавидят. Присущее этой нации эстетство ошибочно принимают за любовь к природе. Японские садики – это не способ любоваться природой. Это способ убить ее, кастрировать до предельного минимализма, лишить всякой живой силы и превратить в музейный экспонат. С этим вполне сочетается влечение японцев к разному уродству. Это и вопиющее уродство скульптур на Мидо-суджи в Осаке, и вопиющее уродство их прославленных гейш, покрывающих свои лица густым слоем белой краски, так чтобы стереть последние следы мимики, которой и без того практически нет на лицах японцев. А женское кимоно? Верх уродства. На спине – горб, рукава огромные. Какие-то уродливые приспособления в виде обуви, уродливая семенящая походка…
В разочаровании от того, что прохода к скалам нет, я шел к реке, вспоминая все эти неприятные особенности японцев. Затухающая, затухшая нация. Зато тут тихо и спокойно, этого не отнять. И порядок везде совершенно исключительный. Ну как на кладбище… Кладбищенский порядок, кладбищенское спокойствие.
Речка немного понравилась. Метров пятьдесят шириной, очень мелкая, с отмелями, поросшими травой. Утки, бакланы, цапли… и в самом деле какие-то большие плоские рыбины, выпрыгивающие почти полностью из воды. Вдоль реки идет широкая, метров десять, полоса земли, покрытая короткой травой – по ней так удобно и гулять, и бегать тут классно… и конечно же, японцы стараются держаться подальше от этого кусочка природы, который они забронировали в бетонные берега, перегородили бетонными плотинами, но так и не додумались – как бы еще отгородиться от неё. Попадаются бегающие люди… нет, не по земле! По асфальтовой дорожке, которая идет параллельно. Больные люди…
Я взглянул на часы. Уже четыре. Если в ближайший час мне не удастся найти какого-нибудь розового льва… и именно в этот момент я его и увидел. И рассмеялся. Пластмассовый лев, ростом примерно по колено, выкрашенный во что-то давно выцветшее, но видимо когда-то бывшее розовой краской, лежал на земле. С подобием кривой улыбки он тупо смотрел через заросшую травой песочницу на такого же туповатого грязно-голубого слона. Ладно, значит тут. Рядом, в десятке метров, была скамейка. Здесь я его и подожду.
Достав электронную книжку, я стал повторять «Божественную комедию», поглядывая на медленно движущуюся воду и уток, играющих в ней.
— Ты рано, — раздался знакомый голос над ухом.
— Да, приятно посидеть у речки, — я сделал вид, что абсолютно спокоен, но когда я поднял взгляд и встретился с ним глазами, то не удержался и улыбнулся.
— Мой клиент придет сюда минут через пятнадцать.
— Сколько миллионов на кону?
— Нисколько. Мы имеем дело с благополучным человеком, у которого есть всё, чего бы он ни захотел.
— Значит, чего-то у него все-таки нет, если он твой клиент?
— Конечно. Это любопытный случай, поэтому мне и пришло в голову пригласить тебя. Мне кажется, тебе это может понравиться. Завещания, борьба корпораций, грязные тайны спецслужб… проза моего бизнеса, так сказать, а тут – нечто новое.
— Спецслужбы? Ты выполняешь их заказы?
— Иногда, — уклончиво ответил он. – Когда не слишком высока вероятность вляпаться в какую-нибудь грязь. Они хорошо платят, и еще они удобные клиенты, мне это нравится. Никаких тебе капризов, сомнений, колебаний. Если человеку приказано выполнять какую-то функцию, чтобы помогать мне, он будет ее выполнять, и я могу быть уверен, что он будет это делать в меру своих возможностей. Мне лишь остается оценить эти возможности. Конечно…
— Что? – заинтересовался я, почувствовав некоторую странную нотку в этом его «конечно».
— Есть небольшой минус… в работе со спецслужбами я никогда не могу быть уверенным в том, что исполнители получили именно те приказы, о которых мне сообщили. Это, конечно, элемент непредсказуемости, а может быть даже и опасности. Ну… это не относится к текущему делу, не забивай себе голову.
— Мне стоит что-то знать о том деле, из-за которого ты меня вызвал? – решил поинтересоваться я.
— Пожалуй нет… посмотришь сам, сориентируешься.
Он наклонился, взял с земли кусочек ветки и стал его теребить. Я, конечно, не великий знаток психологии, но кое-что мне показалось в этом странным, и я решил рискнуть, взяв его на пушку.
— Кажется я кое-что понял, Рэнд. Ты напрасно решил меня провести, делая вид, что позаботился обо мне, позвав меня сюда. Как бы не так:) Если бы ты хотел именно этого, то давно бы уже позвал на какое-нибудь дело. Тут что-то другое, и я кажется догадываюсь что.
Я сделал паузу, чтобы нагнать драматичности, но вряд ли таким простым трюком можно было как-то не него повлиять. Он молча смотрел мне в глаза совершенно спокойным взглядом. Так могут смотреть только те, у кого нет каких-то задних мыслей. Ну или те, кто отлично владеет собой. И то и другое прямым образом относилось к нему.
— Я тебе нужен! – торжествующе произнес я. – Ну не то, чтобы позарез, конечно, но нужен. По какой-то причине тебе снова потребовался настоящий такой, полноценный карась, который способен на нетривиальные поступки.
— Не буду возражать, — Рэнд пожал плечами и усмехнулся. – Соглашаться тоже не буду.
— А и не надо. Я и так знаю, что прав. Но у меня условие.
— Что, хочешь стребовать еще один подарок?:)
— Да, вот именно.
— Я примерно представляю твои вкусы, Энди, но не так, чтобы очень хорошо, поэтому не удивляйся, если мой подарок не будет каким-то феерическим:)
— Рэнд, скажи мне спасибо, так как я избавлю тебя от тягостных раздумий, которые закончатся покупкой очередной виллы. Я точно знаю, чего хочу.
Он взглянул на меня с любопытством.
— Я хочу, во-первых, чтобы мы с тобой еще раз обсудили тему насыщенности…
— Я и так могу с тобой поговорить об этом, — вставил он.
— … и второе, — продолжал я, — чтобы ты взял меня на следующее дело, каким бы оно ни было, будь твоим заказчиком конезаводчик с просьбой перевоспитать его любимую кобылу, или директор ЦРУ, угрожающий тебе заключением в Гуантанамо, если ты не справишься. Я хочу быть на твоем следующем деле.
— Серьезное требование, — задумчиво произнес Рэнд. – Нет, в самом деле, это серьезно. Ты… не вполне понимаешь, что иногда мне и в самом деле достаются опасные задания.
— От самых опасных ты можешь ведь отказываться.
— Я так и делаю, но не всегда можно отказаться от дела после того, как понял его суть, вот в чем проблема… это отчасти рулетка, Энди, я тебе в прошлый раз говорил.
— Хорошо, и все-таки я настаиваю. Если это будет великолепное приключение, я хочу участвовать в нем. Если это будет риск, я разделю его с тобой. Это мое условие.
Рэнд покачал головой и взлохматил свои короткие волосы.
— Ну, еще остается вариант, при котором ты скажешь мне одно, а сделаешь другое, — вкрадчиво произнес я. – У меня же не будет никакого способа проверить это, а сам для себя ты всегда найдешь какое-нибудь гуманное объяснение типа «обман во благо».
Я ожидал некоторого смущения, какое всегда возникает у людей, когда им открыто предлагаешь обмануть себя и подсовываешь им комфортное объяснение этого обмана, которое они могут использовать. Обычно люди – честные люди, конечно — чувствуют себя очень неловко в такой ситуации, и это несколько раскрывает их, обезоруживает. Поэтому я всматривался в его лицо в поисках признаков каких-то таких состояний, но безуспешно.
— Я не отрицаю… как бы это сказать… я не отрицаю того, что обман во благо является своего рода честной позицией, если он в самом деле продиктован желанием блага для того, кого ты обманываешь. Но мне нет никакого смысла влезать в эти рассуждения о границах допустимости обмана, так как я вообще не против обмана, и считаю его личным делом каждого человека, частью неотъемлемого права личности. Так что именно в этой части твой удар пришелся в «молоко». Даже в отношениях между близкими людьми…, — он запнулся, подбирая слова, — близость между людьми не является чем-то таким, что делает обман аморальным, недружественным актом.
— Возможно, тут просто речь идет о степени близости, ведь совсем близкого человека обманывать все-таки не захочется? – Уточнил я.
— Да, наверное так. Но то параноидальное отношение к обману, которое культивируется людьми, является признаком тоталитарности, насильственности их характера. Насильник, тиран всегда сильнее всех бывает уязвлен обманом, а проще всего обман прощает тот, кто испытывает близость – просто потому, что он принимает право близкого человека на обладание некоторой территорией, в которую он волен впустить или не впустить.
— Получается интересно…, — пришедшая мне в голову мысль была несколько неожиданна, и я получил удовольствие, покрутив ее в голове прежде чем высказать. – Получается, что те, кто так болезненно, истерично реагируют на то, что «близкий» человек их обманул, на самом деле вслух заявляют о том, что не столько любят этого человека, сколько стремятся безраздельно обладать им, как вещью.
— Да, так и есть.
— Клёво…
— Кроме того, есть еще один аспект, Энди, о котором я хочу, чтобы ты знал, поскольку я принимаю твое условие, и, соответственно, в следующее свое дело я тебя приглашу. Это важно знать. Дело в том, что я никогда не вру.
— Как?!:) – изумленно воскликнул я. – Ты же только что… не понимаю.
— Я уточню. В том, что касается обсуждения дел, а не моей личной жизни, я никогда и никому не вру. Я могу умолчать. Я могу выразиться так, чтобы сокрыть кое-что, что я предпочитаю не вскрывать, я, наконец, могу прямо отказаться отвечать на вопрос, но если я что-то говорю, то это всегда правда. Это касается и моих клиентов в том числе, и они это знают. Это, как бы тебе сказать, своего рода моя отличительная черта профессионала. Это очень важно для меня, потому что дает в руки уникальный по эффективности инструмент влияния на тех людей, которые взаимодействуют со мной открыто, то есть те, кто осведомлен о моей работе.
— Ты имеешь в виду клиентов?
— Да, но и не только. Иногда это касается и объекта моей работы. Иногда оказывается эффективным открыться человеку и честно признать, что я нанят для того, чтобы изменить его уверенности.
— Трудно это представить… разве это не формирует…
— Оборонительной позиции? – подхватил он мою мысль. – Конечно, еще как. Но иногда именно это мне и надо. И тогда человек начинает наводить обо мне справки, и он узнает, среди прочего, что я никогда не вру. В том числе не вру и ради того, чтобы выполнить контракт.
— Интересно… а в чем, собственно, эффективность этого, ммм… инструмента?
— Ну как же в чем? – Казалось, он удивлен моей тупостью, но это было лишь мимолетная тень, скользнувшая по его лицу. – Когда я что-то говорю человеку, который знает о моей честности, то этот человек точно уверен, он точно знает, что я думаю именно то, что говорю, и что факты представляются мне именно такими, какими я их показываю. Это очень важно. Я думаю, тебе еще представится случай увидеть это… может быть даже на самом себе.
— Хорошо.
Я откинулся на спинку скамейки и стал пялиться на реку. Почему-то одного взгляда на нее становилось спокойнее, и какое-то нежное тепло разливалось в груди.
Спустя минуту сзади раздались шаги человека, спускающегося по лестнице.
Рэнд обернулся.
— А вот и она, — вполголоса произнес он, приподнимаясь.
Вопреки моим ожиданиям, это был не японец, и даже не японка. Женщина лет сорока, вполне европейского вида, холеная, себе на уме. Ее повадки выдавали в ней волевого человека, привыкшего к решительным действиям. Обычно такие люди оказываются беспомощными там, где дело касается чувств, тонких и запутанных отношений, поскольку всю жизнь они проводят в корпоративных битвах или управляют своей компанией, что зачастую делает человека циничным, чрезмерно прагматичным.
Подойдя, женщина кивнула Рэнду с вежливой улыбкой, протянула ему руку, затем мне и замялась в нерешительности, выбирая, куда ей сесть и садиться ли вообще. Как и следовало ожидать, всё то, что выбивается за рамки производственных отношений, вводит ее в шаткое состояние нервозной неуверенности.
Рэнд подвинулся ко мне, освобождая место рядом с собой, и женщина, кивнув, уселась рядом с ним.
Она уставилась взглядом на реку, и минуту-другую мы просто молчали. Видимо, Рэнд не видел причин помогать ей начинать разговор, или в этом просто не было необходимости.
— Условия контракта подразумевали, что Вы будете работать один, — неожиданно мягким и неуверенным голосом, резко контрастировавшим с ее уверенным видом, произнесла она.
— Да, Вы правы. Но в последний момент я решил, что мне понадобится помощник. Выполняя заказ, я всегда действую в интересах клиента, и Вы это знаете. Я считаю, что…
— Да-да, я просто… просто уточнила, все в порядке, спасибо что Вы взялись за решение моей проблемы, — почти испуганно проговорила она и, вздохнув, замолчала.
— Она будет тут? – Спросил Рэнд.
— Да, Рут будет тут минут через… десять, — ответила женщина. – Вам нужна какая-то моя помощь?
— Нет, вовсе нет, — покачал головой Рэнд.
Женщина снова вздохнула.
— Я тогда пойду? – Просительно взглянула она на Рэнда.
— Да, да, пожалуй… — Он развел руками. – Я сообщу, если мне что-то потребуется.
Женщина встала, постояла несколько секунд в нерешительности, затем снова пожала руку Рэнду, потянулась и пожала руку мне, как-то неловко улыбнувшись, повернулась и ушла. Показалось мне или нет, что она избегала моего взгляда?
— Какие-то личные проблемы? – Предположил я.
— Да, личные. Эта женщина – владелица крупного предприятия в Осаке, что-то там из области электроэнергетики, я не знаю… Очень богатый человек. Приехала сюда из Голландии, открыла бизнес, вышла замуж за японца. С мужем они разошлись лет пять назад, и с тех пор не общаются, по ее словам. С ней осталась дочь, которой сейчас двенадцать.
— Не удивительно, — пробормотал я, усмехнувшись. – Не могу себе представить японца, который смог бы вытерпеть в качестве жены такую самостоятельную женщину, которая, видимо, не столько заботилась о своем кимоно и чайных церемониях, сколько сидела в своем офисе и строила бизнес.
— Да, — кивнул Рэнд, — что-то в этом роде. И всё было неплохо… ну по её собственным представлениям, конечно… Дочка, как и положено, росла умной, послушной и красивой, но в какой-то момент вдруг оказалось, что она вышла из-под контроля, причем, похоже, давно и всерьез.
— Вышла из-по контроля в каком смысле? Что, собственно, имеется в виду? – Не понял я.
— Увидишь…, — как-то многообещающе произнес он, поглядывая наверх, где проходила велосипедная трасса, она же – беговая дорожка. Кто-то выбежал из-за деревьев, но это была не она. – Нет смысла объяснять, сам все увидишь.
— Хорошо…, — я пожал плечами. – Ну вообще обычная проблема – родители хотят одного, дети – другого… А в чем суть заказа, это ты можешь сказать? Вернуть дочь на путь истинный? Что-то мне это не нравится… и ты будешь пытаться промыть ей мозг? В чем суть?
— Суть…, — он усмехнулся. – Видишь ли, в Японии возраст согласия – тринадцать лет. То есть любой ребенок, достигнув тринадцати, имеет законное право вступать в сексуальные отношения с любым другим взрослым человеком.
— И?..
— У Рут есть друг. Точнее – подруга. Ей около сорока лет, и по достижении тринадцати лет, то есть через пару месяцев, Рут твердо намерена вступить с ней, так сказать, в интимные отношения. На самом деле это довольно долгая история, которая тянется год или полтора. Она обещала матери не делать этого шага, пока ей не исполнится тринадцать, что совершенно её успокоило. Ну это и понятно. Детям постоянно приходят в голову разные вещи. Я, к примеру, твердо решил жениться, когда мне было три года и я влюбился в девочку со своего двора… Но получилось иначе. Дружба их не только не ослабевала, но скорее крепла. Несколько раз мать заставала их в весьма двусмысленных, скажем так, ситуациях, не выходящих, впрочем, за рамки закона, и по мере того, как дочка подрастала, ситуация только усугублялась… в терминах матери, конечно. Лично я не вижу ничего предосудительного в добровольном детском сексе. Насколько я себя помню, и не только себя, но и своих сверстников, уже лет с пяти мы совершенно ясно понимали – что нравится, а что нет, и вполне были способны делать самостоятельный выбор. Даже больше того – детская прямота и непосредственность дает им даже большую свободу в принятии решений, чем взрослым, повязанным неловкостями, внушенными им слепыми уверенностями и прочим барахлом.
— Так в чем же тогда состоит твоя задача? – Удивился я. Кстати, а мать в курсе твоего отношения к детскому сексу?
— Конечно, — кивнул он. – Моя задача состоит в том, чтобы убедиться – в самом ли деле это осознанный выбор девочки, или это результат тщательно продуманного влияния со стороны той женщины, будь оно злонамеренным или нет. В случае, если я обнаружу, что дело тут нечисто, я должен постараться прекратить это влияние или, как минимум, сообщить об этом матери, которая в таком случае сама предпримет адекватные действия.
— Будут ли они адекватными…, — с сомнением пробормотал я.
— Да, это в общем-то вопрос… женщина она, кажется, решительная и с соответствующими возможностями. С другой стороны, её культурный бэкграунд, так сказать… в общем, это уже не мое дело.
— И за это платят?
— Энди, — он воззрился на меня с удивлением. – Богатая мать обеспокоена судьбой единственной дочки. Ты что думаешь, она пожалеет денег на психолога?
— А ты психолог? – Улыбнулся я.
— Хм… Ну, почему бы и нет…
— Здесь что-то нечисто.
Рэнд, вопреки ожиданию, не стал мне возражать, но ждал продолжения.
— Ты не будешь со мной спорить?
— Сначала я хочу тебя выслушать.
— Хорошо. Во-первых, странно, что она прибегает именно к твоим услугам, а не ищет профессионального детского психолога с соответствующей лицензией, образованием и так далее.
— Подожди, — остановил он меня. – Давай по порядку. Девочка, по ее описанию, очень неглупа и психологически явно старше своего биологического возраста, поэтому детский психолог может просто этого не понять и не суметь справится. Выбрала же она сразу именно меня просто потому, что очень богатые люди не любят размениваться на мелочи. Если речь идет о здоровье, о судьбе близких, то они предпочитают стрелять из пушек по воробьям.
— Ладно, — согласился я. – Еще странно, что ей явно не понравилось мое участие в этом деле. Я-то чем ей помешал?
— Ну, это… это и мне непонятно. Огласка… бессмысленно, об этой истории и так все знают… а вот и она, — он кивнул в сторону дорожки, и я увидел красивую длинноногую девочку в ярко-розовых шортах, кроссовках и розовой же футболке. Она выделялась ярким пятном на фоне серо и невзрачно одевающихся японцев.
Увидев нас, она сбежала по ступенькам, подбежала и плюхнулась перед нами прямо на траву, прогретую солнцем.
— А вот и я, здрасти:) О чем будем говорить?
— Условия контракта тебе известны, Рут? – Спросил Рэнд.
— А как же, конечно. Я обещала маме и я сделаю это. Я пообщаюсь с тобой на тему… ну… моего поведения. Ты психолог?
— Нет. – Рэнд смотрел на нее как-то, я бы сказал, чрезмерно серьезно, но её это, судя по всему, не смущало.
— Нет? Ну и ладно, а кто ты? Ну ладно, неважно. Будем сидеть тут или пойдем куда-нибудь?
— Пока тут, а потом посмотрим. Ты моя на весь этот вечер.
— Я твоя:) – Она хихикнула и одарила Рэнда взглядом, в котором при желании можно было увидеть или детскую непосредственность, или вполне недетское презрение. – Ладно, только имей в виду, я лесби.
Рэнд встал со скамейки и тоже уселся на траву, прислонившись к скамейке. Я последовал его примеру. Земля была теплой, и запах сухой травы здесь чувствовался отчетливее.
— В чем проблема, Рут? – Спросил девочку Рэнд.
— Чья? – Кокетливо уточнила она.
— Твоя.
— У меня нет проблем. Совсем нету.
Она причмокнула и рассеянно посмотрела куда-то на деревья.
— Прямо-таки нет?
— Нет. – Она развела руками. – Проблемы у моей матери, а у меня их нет.
— Проблемы матери, это не твои проблемы? – Вкрадчиво уточнил Рэнд.
— А с какой стати? Неа, нет у меня проблем.
Внешне она оставалась все такой же вежливой и мягкой, даже я бы сказал глуповатой, но в какой-то миг в ее голосе внезапно засквозили металлические интонации, и тут же исчезли снова, но уже было поздно, я её раскусил.
— Черт возьми, Рэнд, она просто прикидывается дурой! – Прошептал я ему на ухо.
Он едва заметно кивнул.
Рут с подозрением осмотрела нас и, как мне показалось, испытывала замешательство, не вполне понимая – чего от нас ожидать и как себя вести. Мы с Рэндом были слишком разные, это бросалось в глаза, и для маленькой, пусть даже и умной девочки, это была непосильная задача – произвести впечатление дуры сразу на двоих столь разных, но далеко неглупых людей. Мне подумалось в этот момент, что карась начал отрабатывать свой хлеб.
И еще я подумал, что девочка в самом деле необычная. Особенно для своих двенадцати лет.
— Ну, я не имею в виду моральную сторону вопроса, Рут, — продолжил Рэнд, — я говорю о прагматичных вещах. Давай так посмотрим на все это — если твоя мать считает, что у неё есть серьезные проблемы, связанные с тобой, это ведь неизбежно сказывается и на тебе, разве нет?
— Что ты имеешь в виду?
— То, что сказал, — отрезал Рэнд.
— Ты сказал то, что можно понимать по-разному. Что ты имеешь в виду под «сказывается на мне»? То, что мне это как-то вредит или мешает? Но я так не считаю. Когда на меня давят, я становлюсь сильнее и умнее, и между прочим, моя мама меня этому и научила.
Похоже, Рут сначала увлеклась, постаравшись возразить, а потом уже и сама поняла, что эти игры уже не имеют смысла. Она как-то подобралась, нарочито тупое выражение окончательно и навсегда исчезло с ее пупсового лица, и теперь она больше напоминала мангуста, увидевшего сразу две кобры.
— Хорошо, давай поставим вопрос ребром, — наседал Рэнд. — Ты предпочитаешь, чтобы проблемы матери обострились?
— Нет… нет.
— Значит, у тебя все-таки есть проблема.
— Ну, допустим.
— Я пришел сюда её решить вместе с тобой.
— Они все так говорят «вместе с тобой», — улыбнулась Рут.
— Я не «все».
— Они все так говорят «я не все», — стояла на своем она.
Рэнд хмыкнул и покачал головой.
— Тем не менее, я не все, и ты в этом убедишься.
— Что тебе надо от меня?
Что ж, она тоже умела ставить вопросы ребром и идти напропалую. Интересно, это соответствовало замыслам Рэнда? Скорее всего да, так как нет, наверное, ничего более бесперспективного, чем прозябание в русле вежливых разговоров, а если человек идет в лобовую атаку, значит тут уже что-то светит.
— Расскажи мне о своей проблеме. О своей самой главной проблеме.
— О Соноэ?
— Это твоя подруга? Нет, это, как я понимаю, не проблема.
— Но о чем?
— Я уже сказал. О твоей самой большой проблеме.
Рэнд выглядел совершенно спокойным, и давил, как трактор. Как нежный трактор. Его давление даже и не ощущалось как таковое. Скорее это было твердое, ясное понимание того, чего он хочет, и было понятно, что его не обмануть каким-то суррогатом.
— Только не надо мне рассказывать о трудностях в математике или ссорах с одноклассниками:), — словно услышав мои мысли вставил Рэнд. – Ты обещала матери, что поговоришь со мной.
— Я говорю. – С ноткой упрямства возразила она.
— Формально – да, фактически – нет. Ни я, ни ты, ни твоя мать – не дураки. И нам играть в эти игры… как-то неловко, и я бы сказал… не совсем достойно.
Похоже, он выбрал правильную точку для давления, так как Рут заметно покраснела.
— Кстати, Рут, а почему у тебя всегда такие длинные ноги, а?
— Чего-чего?? – Вытаращилась она, но Рэнд оставался совершенно серьезным, и я рассмеялся, не в силах удержаться.
— Когда твоя мать договорилась с тобой, что ты поговоришь со мной, — продолжал Рэнд, — она ведь не имела в виду, что ты будешь говорить «опаньки», «чёэта» и прочую ерунду. Она имела в виду осмысленный разговор человека с человеком, и ты согласилась на это. Хочешь отказаться от обещания? Я не против. Для меня это просто работа, и если ты отказываешься, то я ухожу. Я не собираюсь воспитывать тебя, у меня цель – поговорить, и если разговора не получается…
Он вопросительно посмотрел на неё, и лицо Рут выразило мучительное сомнение.
— Я её не люблю. – Наконец произнесла она.
— Ну, — Рэнд пожал плечами, — было бы странно ожидать чего-то другого. Ты же не выбираешь родителей, и ими в конце концов оказываются совершенно случайные люди.
— Какие еще родители, — с некоторым раздражением перебила его Рут. – Я говорю о Соноэ.
— А…, — Рэнд удивился и как-то оживился. – А почему это проблема? Ну не любишь, так не любишь.
— Это не проблема… проблема в том, что…, — Рут снова замолчала, видимо не решаясь говорить откровенно. – Она любит меня, она делает мне приятно… ну, как женщина, я имею в виду… — она зыркнула на Рэнда, затем на меня. – И мне с ней удобно, потому что она меня слушает, она меня не достает.
— Я так и не понимаю, в чем проблема.
Рут покачала головой и вздохнула. Прошла минута, другая. Рэнд её не торопил, и мы просто молча сидели на траве. Наверху по дорожке изредка проходили какие-то японцы. Они, с лицами, лишенными мимики, выражения, воспринимались как тени, неживые существа. Это чувство мне было уже знакомо – они видят меня, но совсем не знают и не в состоянии узнать. Их жизнь не пересекается с моей, а моя – с ними. Мы находимся в отдельных реальностях, текущих параллельно друг другу. По привычке я механически взглянул на часы, и сразу стала наплывать серость и обыденность. Зачем на них вообще смотреть? Какая разница, сколько сейчас времени? Меня никто и ничто не ждет, мне некуда торопиться, я могу вернуться в отель вечером или ночью или даже утром, и это никого не касается. Сейчас есть только эта река, выжженная трава, пронзительно голубое небо с густыми нависающими тучами вдали – столько всего, это целый мир. Целый мир во мне самом. Передо мной – эта девочка с длинными голыми ножками, мы с ней пересеклись волею случая и вскоре навсегда разойдемся.
Возникло чувство густого, насыщенного безвременья. Есть только «сейчас». Точнее, нет даже «сейчас» — что такое вообще это «сейчас?» Эта вязко ползущая река, этот воздух, наполненный запахом сухой травы, это небо, вот это чувство плотного существования и какого-то трепета перед тем, что будет – они есть, а никакого «сейчас» нет. И когда я заглядываю в это чувство безвременья, выброшенности из привычных суетливых мыслей, оно столько всего обещает, оно столько всего даёт прямо сейчас. Там и чувство приключения, и щекочущая свобода, и густая наполненность, и желания. Я немного заглядываю в этот мир и не вижу никаких конкретных деталей — только общие смутные очертания, но зато возникающие при этом переживания наоборот – предельно конкретны, массивны, ощутимы.
Что мешает мне постоянно испытывать насыщенность? Почему обычно ее нет в таком концентрированном виде?
Я снова вернулся к воспоминаниям о том, что мне рассказывал Рэнд, к его концепции энергии. Я ведь обычно о ней не помню. Что мешает мне совершать простые действия, ведущие к накоплению энергии?
Ужасно захотелось обсудить это с Рэндом прямо сейчас, я даже заерзал. Мне сразу же стало как-то неудобно тут – стали затекать ноги, попа устала сидеть на земле, набежала скука. Сколько еще будет длиться этот психотерапевтический сеанс? Зачем я вообще тут? Что пользы в том, что я сижу, как пень, и наблюдаю за тем, как Рэнд что-то пытается выдавить из девочки? Зачем ему это надо? Ему заплатили. Нет, тут что-то нечисто. Дело не в деньгах. Ему чем-то интересен этот случай, но чем?
Я еще посидел пару минут, и что-то мне стало совсем неуютно и скучно. Вздохнув, я уже собрался взять паузу, отойти в сторону, прогуляться вдоль реки, как вдруг возникла неожиданная мысль. А какого черта вообще я должен что-то откладывать? Только потому, что Рэнд тут проводит воспитательную беседу? Я, вообще-то, не статист. Я, между прочим, карась! Так что… почему я вообще должен…
— Рэнд, пока Рут молчит, хочу поговорить вот о чем, — быстро заговорил я, немного опасаясь, что он меня перебьет. – Я знаю, что насыщенность моей жизни зависит от уровня накопленной энергии. Я знаю, что энергия накапливается, если я совершаю эволюционные действия, то есть – убираю неприятные эмоции, вспоминаю что-то приятное, делаю что-то интересное и приятное… это так просто, что я не понимаю – почему такие простые вещи я легко забываю, а даже когда и помню о них, то чаще всего не делаю ничего, чтобы накопить энергию?
Рэнд, похоже, совершенно не был обескуражен внезапным поворотом темы разговора.
— Это просто? – Переспросил он.
— Да, сделать что-то мелкое, что изменит мое состояние.
— Это просто?
— Ну да, да.
— Почему тогда ты это не делаешь?
— Так в этом и вопрос, — рассмеялся я.
— Нет, Энди, в этом ответ, а не вопрос.
Я заметил, что Рут немного прислушивается к разговору.
— Я не понимаю. В чем ответ?
— С чего ты вообще взял, что это просто? Если ты не можешь раз за разом сделать это, то это по определению не просто, а сложно. Это же ясно, нет?
Такой поворот был для меня неожиданным.
— Нет… это объективно очень просто – вспомнить что-то приятное…
— Объективно? – Переспросил, почти что передразнив он. – С философией… это не ко мне. Какое еще на хрен «объективно»? Простые действия легко сделать, если ты их хочешь сделать, а если тебе это удается лишь иногда, то это и означает, что это сложно.
— Но, — я развел руками, — это какое-то число логическое построение…
— Нет, это слепая уверенность, Энди. Это отличный пример слепой уверенности. Ты вбил себе в голову, что что-то является очень простым, и даже несмотря на то, что тебе это редко удается, ты продолжаешь верить в это. Ты будешь закапываться в глубины психологии и философии вместо того, чтобы, опираясь на практический опыт, изменить свою ложную уверенность.
— Когда отец просит меня иногда звонить ему, он считает, что это очень просто, и бесится от того, что я почти никогда не звоню. Он так и говорит: «это же так просто, позвонить раз в неделю», и ему не втолковать, что это охренительно сложно, потому что совершенно не хочется.
— Отличный пример! – Рэнд поднял вверх большой палец и показал его Рут. – Из другой области, конечно, но все равно – пример показательный. Дело в энергии, Энди. Если у тебя энергии недостаточно, то то же самое действие, которое так элементарно, почти не задумываясь, ты сделаешь в состоянии повышенной энергии, станет очень сложным. Вот и всё. Твоя ложная уверенность – не просто безобидная ошибка. Она приводит к печальным последствиям и лишь еще больше отнимает у тебя энергию. Думая о себе как о человеке, который не способен сделать простейших вещей, ты начинаешь относиться к себе как к неполноценному, ты впускаешь в себя депрессию, чувство безысходности. Представь себе – как все меняется, если ты рассуждаешь обо всем этом просто как инженер: «недостаточно энергии, поэтому и не получается это сделать – значит нужно просто поискать – что бы такое сделать, чтобы энергии стало больше». Вот и всё. Ты выбираешь какое-то другое, доступное для тебя удовольствие – читаешь книгу, гуляешь, разговариваешь, играешь в игрушку, и постепенно энергии становится больше, и вслед за этим растет и насыщенность жизни, и твоя способность еще и еще её увеличивать.
Я кивнул. Идея была совершенно прозрачна. Хотелось просто повторять про себя эти простые фразы, чтобы четче запечатлеть эту ясность. А попутно мне стало ясно и другое – неспроста Рэнд с таким энтузиазмом бросился мне разжевывать все это. Похоже, что, разговаривая со мной, он между тем обращался к Рут. И если он стал делать это с таким рвением, значит… значит я снова выполнил свою роль карася, взбаламутившего ил. Конечно. Если бы он, взрослый мужчина, стал бы говорить об этом с маленькой девочкой, смогла бы она воспринять его слова не как поучение и попытку принуждения, обмана? Смогла бы она услышать его через совершенно автоматически воздвигаемую стену, когда к ребенку с какими-то поучениями обращается взрослый?
— Если ты ее не любишь, то уходи, — неожиданно произнес Рэнд, обращаясь к девочке. – Не обманывай себя, не обманывай её. Если тебе нравится, как она делает тебе приятно – что бы ты ни имела в виду, то получай именно это, и не более того. Ты ничего ей не должна. И если ей от чего-то плохо, то это зависит только от неё, а не от тебя. Именно она должна сама начать бороться за свою насыщенность, за свою энергию, за свою жизнь, а не виснуть на тебе неподъемным камнем. Расскажи ей о насыщенности, энергии, о трудности так называемых «простых действий», и уходи ровно на такую дистанцию, на которой тебе комфортно. Лишать ее шанса побороться за себя – это даже в какой-то мере предательство… потому что чем дальше, тем глубже она будет увязать в гнилой привязанности, в страхе будущего и в зависимости от тебя. Дай ей шанс, не предавай вашу дружбу. И дай шанс ей не превратиться в того, кто тебя мучает.
Рэнд встал, неторопливо отряхнул свои джинсы от прилипшей земли и травинок.
— Если ты еще захочешь сегодня поговорить, я живу в отеле Тисун, прямо вон там, на берегу. Заходи в любое время, если что-то понадобится, а завтра утром мы улетаем.
Не дав ей сказать больше ни слова, он повернулся и пошел, позвав меня за собой кивком головы.
Пройдя метров пятьдесят, я оглянулся – сзади никого не было.
— Можешь не объяснять, — начал торопливо я, — все понятно. Сначала ты кое-что объяснил ей, обращаясь ко мне, чтобы она не выстраивала защиты. Потом, воспользовавшись тем, что ее заинтересовал разговор и она стала воспринимать тебя всерьез, ты обратился к ней уже напрямую, разрушив её слепую уверенность в том, что если кому-то без тебя плохо, то это прежде всего его проблема, а не твоя, и ты конечно можешь ему помочь, но работать над собой должен именно он. Ну и заодно ты закинул удочку насчет того, что если она упорствует в своем висении на шее девочки, то это характеризует ее определенным образом – как паразита, как недружественного человека. Я прав?
— Да, все верно. Как видишь, это просто. Ну, это кажется простым… На самом деле, для того, чтобы выбрать момент, слова, интонацию, последовательность слов… надо чувствовать ситуацию, надо чувствовать этого человека и непрерывно следить за его глазами, лицом, дыханием, микро-жестами, чтобы понимать – что в нем происходит, насколько эффективно твои слова достигают его. Простым подражанием результата не добиться. Вплоть до последнего момента я и не знал, что решу все сделать буквально за пять минут, а не растягивать разговор на два-три часа или дольше.
Мы молча шли вдоль реки, приближаясь к отелю, перебрасываясь словами, которые бессмысленно здесь пытаться повторять, но там и тогда они были нужны мне, чтобы разобраться в вопросах, связанных с энергией и её накоплением.
— Попробуй наблюдать, исследовать тот самый момент, когда ты понимаешь, что вроде как это очень просто – совершить какое-то эволюционное действие прямо сейчас, но почему-то ты его не делаешь и постепенно сползаешь в серое, обыденное состояние. Я называю это состояние «бифуркацией русла событий». Понаблюдай за собой в этом состоянии, откроешь много чего интересного. Ну и тоже – заходи, если что захочешь обсудить. Ты в каком отеле?
— Да в том же самом:), тут вариантов особо-то и нет рядом с речкой.
— Ну и отлично.
Он прибавил шагу и, оторвавшись от меня, ускакал вперед, а я снова спустился к речке и пошел медленно вдоль нее. Я совсем не жалел, что прилетел сюда, прервав свои гималайские забеги. Это был очень короткий, но все-же интересный опыт. И раз уж я здесь… Подумав еще несколько минут, я решил завтра улететь в Кагосиму, на самый юг острова Кюсю – возникло предвкушение от идеи пожить несколько дней в каком-нибудь отеле на Сакураджиме – острове-вулкане рядом с Кагосимой, где можно в совершенном отрыве от людей часами бродить по склонам вулкана, по длинным берегам, имея при этом возможность в любой момент вернуться в комфорт современного отеля и валяться в горячей ванной, сидеть за широким столом и вкусно жрать.
Поднявшись к себе в номер, я улегся на кровать и принялся за чтение. Сказались длинные перелеты, и спустя час я уже почти заснул, когда раздался стук в дверь. Почти на автомате я подошел к двери, думая, что было бы классно, если бы это был не Рэнд, а Рут со своими длинными пупсовыми ножками и глазастой мордочкой… но что толку мечтать, да и все равно ей еще нет тринадцати… я открыл дверь и, не глядя на Рэнда, повернулся и пошел к столу. Я включил чайник и потянулся к чашке.
— Чай будешь? У меня есть несколько плюшек.
Я повернулся и застыл от неожиданности. Передо мной стоял довольно плотный человек европейского типа, которого я видел первый раз в жизни. Он резко дернулся, издав при этом короткий, резкий звук, и я даже не почувствовал боли от удара ногой в голову – просто в глазах сразу потемнело, а потом всё кончилось.
Давно я не просыпался в таком разбитом состоянии. Голова болит, все тело тяжелое, фигня какая-то… что-то тревожное словно нависает надо мной, и почему-то за окном темно, что за ерунда? Это еще ночь или уже вечер? Почему в таком случае я проснулся, и что вообще…
И в эту секунду я все вспомнил – того мужчину, удар по голове. Приподнявшись на локтях, я обнаружил, что зрение как-то не фокусируется. Я помотал головой, поморгал, и сел. В комнате никого не было.
Я встал, и в тот же миг дверь открылась. Я моментально напрягся, но вместо ожидаемого громилы в комнату вошел довольно неприметный и хилый мужичок. Он деловито просеменил к дивану и уселся на него.
— Давайте знакомиться, Энди. – Трескучим голосом произнес он.
— Иди в жопу, — коротко ответил я.
Он улыбнулся.
— Непременно-непременно, но сначала я хочу передать тебе кое-что от одной женщины… от матери Рут.
— Вот как? – Удивился я. — Похоже, её мать не слишком довольна результатом работы Рэнда?
Я постарался вложить в свой вопрос как можно больше сарказма, но его всё это как-то мало трогало.
— Отнюдь. – Отрывисто ответил он. – Она очень довольна.
Он снова встал, прошел мимо меня, ничуть не заботясь о своей безопасности, взял стул, стоящий у стола, развернул его и сел лицом ко мне.
— Вот что, дорогой мой, — деловито начала он. – Теперь ты расскажешь – кто ты такой и что тут делаешь.
Несмотря на свою хлипкость, этот человек обладал голосом, который звучал с металлической твердостью, с непреклонной уверенностью в себе.
— Это с чего это? – Поинтересовался я довольно вальяжно, хотя мои чувства в этот момент нельзя было назвать безмятежными.
Он посмотрел на меня холодным серым взглядом, и под ним я почувствовал себя совершенно ничтожным, ничего не значащим существом, которое ничего не стоит раздавить. Похоже, что этот мужичок – не самый приятный в общении человек, и видимо там, в коридоре, есть кто-то, на кого он вполне может рассчитывать…
— Не заставляй меня доказывать, что я могу сделать с тобой что угодно, стоит только скомандовать. Ты уже познакомился с одним из моих людей, и вряд ли тебе хочется возобновить и углубить это знакомство, не так ли?
Я благоразумно не стал возражать. Вообще я решил, раз уж так получилось, что буду играть дальше роль слабого и запуганного человека, чтобы они соответственно ко мне и относились. Это дало бы мне определенный момент неожиданности, если я решу пробиваться силой.
— Что тебе от меня нужно?
— Я уже сказал. Сначала я хочу понять, почему ты вообще тут, зачем Рэнд вызвал тебя, зачем ты ему нужен.
— Боюсь, я тебя разочарую, — я развел руками. – У меня нет никаких талантов, и я тут просто по прихоти Рэнда. Мы случайно познакомились на дайвинге, и чем-то, видимо, я ему приглянулся, так что он спустя полгода позвал на свое очередное дело. Может быть, ему просто скучно всегда быть одному… Это правда, правда:), — я улыбнулся. – Может быть и звучит неправдоподобно, но это правда.
Из своего опыта я уже знал, что в тех ситуациях, когда ты заинтересован добиться доверия к себе, общаясь с умным, проницательным человеком, необходимо найти способ говорить правду. Обычно это несложно. Всегда можно найти такую тему, в которой говорить правду легко и ничем не опасно. Если бы я был профессиональным разведчиком, ну тогда может быть… хотя откуда я знаю. Я знаю лишь то, что я не профессиональный актер, и мне будет сложно изображать правдивость, если я вру, вот и все. Поэтому надо говорить правду. Тогда ты будешь предельно убедителен, даже если будешь бояться чего-то, если будешь не уверен в том, что тебе поверят и так далее. Говорить правду – самое эффективное действие для того, чтобы тебе начали верить, и даже если тревожно от того, что тебе могут не поверить, все равно это тревожность другого типа – не та, которая бывает когда ты врешь, и внимательные люди чувствуют это нутром. А вот уже потом можно впихивать аккуратно ту или иную ложь, когда бдительность притупилась.
Прием, похоже, сработал. Он пытливо смотрел мне в глаза, но меня это никак не трогало, потому что я говорил правду.
— Ладно, допустим, — наконец проговорил он и задумался.
— Жить буду? – Попытался я пошутить, но он словно меня не слышал, о чем-то напряженно размышляя. – Зачем тебе Рэнд? Он сделал то, что считал нужным и возможным, и если результата нет, значит просто это не в его силах, какой смысл хватать его и тащить куда-то? Чего ты этим хочешь добиться?
Он перевел взгляд на меня, и в нем читалась угроза.
— Результата нет? – Повторил он. – Идиот… результат как раз есть.
— В смысле, противоположный результат? И она за это на него взъелась? Рут лишь сильнее укрепилась в своем желании начать жить с Соноэ? Ну…
Я развел руками, стараясь сформулировать что-нибудь успокоительное, но в это время зазвонил его телефон. Он молча послушал кого-то секунд десять, потом закрыл свой слайдер, встал и подошел ко мне.
— Слушай, ты. – Рэнда мне не достать. Мне сообщили, что он только что улетел. Быстро соображает твой друг…
— Улетел?? – Изумился я. – Он предлагал сегодня вечером встретиться, я думал сыграть с ним в шахматы…
— У этой старой крысы есть нюх, похоже, так что он тебя подставил – сам улетел, а ты вот теперь тут.
— Я не понимаю… что он не так сделал? Причем тут я?
— А я тебе объясню, — с какой-то ласковой угрозой промурлыкал он. – Знаешь, что делают дети, когда от них чего-то настойчиво хотят?
— Ну смотря…
— Не умничай. Дети при этом начинают сопротивляться, особенно если инициатива исходит от того, к кому у них есть глухое отчуждение.
— И?
— Мы знали, что Рэнд мастер уговаривать. Рут узнала об этом тоже, когда «случайно» нашла текст письма к нему. Теперь Рэнд прилетает и начинает уговаривать Рут не торопиться с решением жить с Соноэ, и что дальше?
— А…, — до меня начало доходить. – То есть… так-так… и если она так недовольна, значит она просчиталась, и Рэнд, вопреки её расчетам, в самом деле убедил девочку задуматься о ее отношениях с Соноэ. Прикольно. Она заранее добилась согласия Рут на длинную беседу с психологом. Конечно она понимала, что если Рэнд будет два-три часа пытаться промыть девочке мозг, то этим самым он прочно восстановит её против самого себя и против самой идеи задуматься, и Рут бросится в объятия Соноэ. А Рэнд сработал идеально, одним касанием. Малая форма, большое содержание… ага, интересно!
Опасность моего положения как-то сместилась на край сознания, когда я стал восстанавливать несколько обрывистых фраз, которые Рэнд бросил мне, пока мы шли к отелю, и которым я не придал тогда большого значения.
— Какая ещё малая форма?
— Я вряд ли смогу тебе это объяснить, так как сам слушал невнимательно… большое содержание иногда целесообразно вкладывать в малую форму. Например, если о смерти какого-то значимого, ставшего близким человека рассказывать полчаса, то это превратится в обыденность, а если отделаться короткой фразой типа «и вот он умер», то значимость события вырвется из рамок этого лаконичного сообщения и ударит с повышенной силой по эмоциям. Он проводил параллель с ракетой — поток струи раскаленного газа, вырывающийся из узкого сопла ракеты…
— Слушай, — перебил он меня. – Мне сейчас не до ракет. Оставь это. Я вижу, кое что в его методе ты понимаешь, вот и отлично. Ты должен сделать то, что мне надо. Сейчас ты будешь снова беседовать с Рут и убеждать ее не торопиться с решением о том, чтобы начать жить с Соноэ половой жизнью, как любовницы, как пара. Прополощи ей мозги со своими ракетами и соплами и чем хочешь, но мне надо, чтобы она испытала отвращение к этой идее, понятно? Сделаешь это, и иди ко всем чертям.
Я мысленно прикусил себе язык и посыпал его горчицей – на кой черт я стал распинаться перед ним? Если бы он понял, что я просто ничего не смыслю в этом деле, то отпустил бы меня и дело с концами… Ну, в конце концов, поговорить пару часов с длинноногой глазастой пупсой… невелика цена, черт с ним.
— Хорошо, я согласен. Только не надо выбивать мне мозги, если у меня не получится, ладно? Я на самом деле совершенно…
— Договорились, — перебил он. – Просто сделай что я говорю, и всё. Она воспринимает тебя как коллегу Рэнда, и меня это устраивает.
— Договорились. Она придет сюда?
— Нет. Лучше, если вы с ней погуляете вдоль реки, — возразил он. — Выходи через пять минут и иди к реке, она будет там. И без глупостей, ладно? Ты не Джеймс Бонд.
— Нет, не Джеймс, — с улыбкой согласился я.
Он резко встал и, больше не говоря ни слова, вышел.
Рут уже была внизу, в лобби отеля, когда я спустился. Я не ожидал, что, увидев меня, она подпрыгнет и чуть ли не подбежит с такой улыбкой, будто бы мы лучшие друзья, и был немного застигнут врасплох.
— Мама сказала, что мы идем с тобой гулять. Я ей все-равно обещала этот вечер, так что… пошли
— Но ты мне рада, не так ли? – Уточнил я, открывая перед ней дверь и выпуская ее на улицу.
Мне показалось, что она даже вздрогнула. Сказывается японское воспитание. Никогда ни одного слова напрямую… сплошь ритуалы, вежливое ничто.
— Вообще да, рада. А Рэнда нет?
— Нет.
— Ну ладно… знаешь, я сразу после нашей встречи позвонила Соноэ и сказала, что не буду с ней жить, и что мне не нравится, когда она начинает показывать – какая она несчастная, стоит только мне немного отдалиться от нее. И маме позвонила и тоже всё объяснила.
— Вот как… скажи, как твоя мама отреагировала?
— Ну… ээ… ну она была рада, да.
— Точно?
— Э…
— Понятно…, — подытожил я. – И как ты думаешь, что все это означает?
Рут покосилась на меня, голова её наклонилась немного ниже, и мне показалось, что я задел больную тему.
— Ты ведь удивлена тем, что твоя мама… огорчилась этой новости, — я решил блефовать.
— А откуда ты знаешь?
— Знаю. Она даже очень рассердилась, правда?
— Кажется да…
— И ты не понимаешь, что это означает?
— Нет. Я вообще думала, она обрадуется.
— Я тоже…
Еще минуту назад я собирался тупо выполнить свою задачу, и пусть они сами разбираются, но теперь у меня возникло отвращение к этому решению. Мне расхотелось пускать дела на самотек при столь странных обстоятельствах, и случилось это в ту самую секунду, когда Рут радостно прыгнула ко мне в лобби. Одна секунда открытости может значить больше, чем дни и даже месяцы вежливо-отстраненного общения. Одна секунда открытости может выявить сильнейшую чуждость или не менее сильное чувство сродства. Мы уже спустились к реке, и здесь было совсем темно, и я не мог видеть лица Рут, но передо мной так живо стояла ее мордочка в тот миг, когда она увидела меня, вот эта непосредственная реакция, которая красноречивее слов. Сейчас я уже просто не мог воспринимать её просто как какую-то чужую девчонку, из-за которой я влип в неприятную историю. Теперь это стало касаться меня лично, и я был и рад этому, и встревожен той мрачной и туманной перспективой, которая рисовалась передо мной, если я начну играть свою игру. Но отступить в такой ситуации я уже не мог. Это было бы предательство, а на предательство я не способен, этого у меня нет и не было никогда. Трусость, нерешительность, тщеславие, алчность… всякое было в свое время, но предательство близкого человека для меня всегда было немыслимым, поэтому, в мыслях сомневаясь и перемалывая разные аргументы, на самом деле я уже твердо знал, что выбор сделан.
Я оглянулся. Никого. Видимо, эта женщина и в самом деле не воспринимает меня всерьез. Это меня неожиданно раззадорило.
— Рут, тебе угрожает опасность, — неожиданно для самого себя выпалил я.
К моему удивлению, Рут промолчала. Я ожидал удивления, может быть даже насмешки, но ответом мне было лишь глухое молчание и опущенная голова. Это может значить лишь то, что она и сама чувствует опасность. Этого я не ожидал, и вдруг впервые мне стало страшно. Не за себя – за неё. Постоять за себя я всегда могу. Во всяком случае, когда борешься, уже не до страха. А как мне защитить её?
— Рут, постой. – Я остановил её и развернул к себе. – Ты сама понимаешь, что именно тебе угрожает?
Она лишь покачала головой.
— Почему твоя мать может злиться на тебя за то, что ты не хочешь больше жить с Соноэ? Подумай, ну какие вообще могут быть варианты?
Но она лишь снова покачала головой. Ну что я хочу от нее, ведь в конце концов это всего лишь ребенок… Я мысленно обругал Рэнда, который так неожиданно исчез. И только сейчас до меня дошло – тут снова что-то не то. Если Рэнд так стремительно исчез, значит он понимал, что нам грозит опасность. И что, он вот так сам смылся и бросил меня им на съедение? Ну… нет. Нет. Тогда… значит что? Значит, он не смылся. Значит… он предпочел быть в стороне, чтобы… чтобы что? Чтобы нанести удар неожиданно. Это было бы хорошо… Это приятная мысль, но, увы, расслабляющая. А что делать сейчас?
Неожиданно где-то впереди, в темноте… что-то движется? Нет времени гадать. Позади нас росли густые высокие кусты, и, не теряя ни секунды, я схватил Рут и, подстегнутый резким всплеском возбуждения, в несколько прыжков добежал до них, вломился внутрь и затих. Тут было совсем темно, и я аккуратно приложил ладонь ко рту Рут, немного прижав ее и отпустив. Прошло несколько очень длинных секунд. Еще десять. Еще двадцать! И тут мне стало неловко за то, что я стал как ребенок играть в шпионов, напугал Рут и вообще выгляжу по-дурацки. В эту же секунду я и пошел бы наружу, если бы не озабоченность перед девочкой. Что бы такое ей сказать, чтобы обратить всё это в шутку, чтобы выглядеть не таким уж полным идиотом. Господи, какой ерундой я занимаюсь… Мне стало по-настоящему стыдно. Идиот. Я открыл рот, и… по спине пробежал холодок. Луна совсем чуть-чуть вышла из-за облаков, и прямо перед собой, буквально в трех метрах, я увидел двух человек. Страшно было от того, что они подкрались сюда совершенно, ну то есть абсолютно беззвучно, как призраки. Какое счастье, что меня парализовала неловкость перед Рут!
Одна из стоящих теней немного повернулась, и в его руках что-то блеснуло. Что-то длинное… Нож. Вот это уже совсем плохо.
Я снова поднял ладонь и слегка прикоснулся ею к губам Рут и почувствовал, что ее губы дрожат. Она смотрела туда же, сквозь сплетенные ветки, и видимо тоже увидела нож в его руках. Теперь главное, чтобы она от страха не зашевелилась. Я легким касанием ладони погладил ее по голове, затем положил руку ей на плечо. Главное, чтобы у нее хватило характера, мужества остаться совершенно беззвучной и неподвижной. И пока ей это удавалось. Но надолго ли её хватит?
Обе тени, словно вкопанные, стояли на месте. Можно было представить, что это и в самом деле просто тени, бросаемые на траву силуэтами деревьев. Почему они встали именно тут? Возможно, мы все-таки выдали себя какими-то звуками, пока не заметили их, и они теперь выжидают, чтобы окончательно понять – куда наносить удар.
И в этот момент Рут не выдержала и пошевелилась. Никто никогда не обратил бы внимания на этот звук, почти что неотличимый от слабого шума вздрагивающих от порывов ветра кустов, но только не те, кто изо всех пытался услышать. И они услышали. Спустя секунду обе тени оказались у самой кромки кустов, и снова – совершенно беззвучно! Вот эта их способность быть неслышными пугала меня даже больше ножей. В конце концов, в неопытных руках нож – скорее угроза его обладателю, поскольку, надеясь на силу своего оружия, человек становится слишком беспечным, и, кроме того, все его внимание сосредотачивается на своем смертельном оружии, что очень выгодно опытному противнику, который может нанести удар в обход. Но вот эти тигриные повадки выдавали профессионалов, с которыми справиться было бы невозможно, особенно с маленькой девочкой.
Некоторые люди в подобной безвыходной ситуации, в которую они попадают из-за чьей-то злой воли, впадают в ступор и позволяют делать с собой все, что угодно – обычная история насилуемых девушек. Другие впадают в бессмысленную панику, и своими хаотичными невменяемыми поступками способны навредить себе больше, чем их враги. Меня же в таких случаях захлестывает мощная встречная агрессия, и я побывал в нескольких неприятных историях, прежде чем научился контролировать эту агрессию до степени, не мешающей принимать адекватные решения.
Игры окончились. Я напрягся и одним резким движением отбросил Рут глубже в кусты, присев на корточки и готовясь встретить ударом снизу первого из них, как вдруг моя грудь чуть не разорвалась от нереального, первобытного и ужасного в своей непередаваемой нечеловеческости вопля, распоровшего мертвую тьму и словно вывернувшего меня наизнанку, и если до сих пор страх лишь подстегивал мою решимость, то этот безумный вой полностью лишил меня воли. Ядовитый и жгучий стыд от собственной уязвимости появился уже позже, а в этот миг я просто упал на колени, не способный ни на что. К счастью, на моих врагов этот крик оказал не меньшее впечатление. Один из них заорал и опрокинулся на спину, потом встал на четвереньки, пробежал зачем-то на них несколько метров, как полоумная собака, затем выпрямился и изо всех сил пустился вслед другому, который уже исчез.
Сзади меня раздался грохот ломающихся веток, и что-то мощное, массивное надвигалось прямо оттуда, из глубины сплетенных кустов. Снова раздался крик, но теперь это был пронзительный крик насмерть перепуганной Рут. Со своего места я видел ее силуэт – она, как и я, стояла на коленях, подняв руки и прижав их к лицу. И если она приготовилась к смерти, то я уже пришел в себя после внезапного потрясения, и, переполненный слепой яростью, бросился прямо туда, в эту темную массу, чтобы уничтожить ее, сломать, раздавить, чем бы или кем бы она ни была, и в тот момент, когда я уже отталкивался изо всех сил в прыжке, чтобы нанести мощный удар ногами, а затем вцепиться и разодрать, задушить, забить, сквозь пелену застилавшей мне мозг ярости я услышал нечто такое, что снова меня парализовало, но уже не от страха, а от изумления. Как мешок с картошкой, я плюхнулся на землю с громадным треском, и замер, не веря своим ушам.
— Хватит изображать летающего дракона, Энди. Рут, где ты там, черт возьми?
Ломящая через кусты туша нависла надо мной на фоне окончательно выползшей луны, и я, теперь уже окончательно узнав Рэнда, заржал как ломовая лошадь на контрасте с только что пережитой яростью.
— Энди, ну теперь ты будешь тут истерично хохотать, — с недовольной интонацией пробурчал он. — Рут, черт возьми, вставай, пошли отсюда.
Наконец, я взял себя в руки и потащился вслед за Рэндом, который вел Рут рядом с собой, взяв ее за лапку. Спустя несколько минут мы вышли на освещенную площадку рядом с отелем.
— Стой, Рэнд. – Я придержал его за ветровку. – Предлагаю идти в полицию. В отель заходить может быть опасным.
— Уже нет, — отрезал он. – Можно спокойно идти.
— Полчаса назад я получил по голове, а потом под угрозой расправы я пошел сюда, ты в курсе?
— В курсе, в курсе. Пошли.
В свой номер я заходил с опаской несмотря на уверения Рэнда, но всё было спокойно. Рэнд остался на минуту в коридоре, чтобы кому-то позвонить. Я поставил чайник и плюхнулся на диван. Рут сбросила сандалии и тоже забралась с ногами на диван, прижавшись ко мне. Сейчас она уже выглядела не испуганной, а скорее какой-то встопорщенной, так что я рассмеялся и взлохматил её волосы.
— Не страшно?
— Нет, совсем нет, — помотала она головой.
— Не пора ли что-то объяснить, Рэнд? – Вкрадчиво-угрожающе спросил я, когда он вошел. – Я понимаю, что ты действовал, исходя из добрых побуждений и здравого смысла, когда утаивал от меня часть информации, но сейчас…
— Сейчас уже можно говорить обо всем, — кивнул он и сел за стол, взяв себе чашку и высыпав в нее сахар из длинных бумажных пакетиков. – Есть что-нибудь вкусное?
— Да, в холодильнике… кейки…
— Отлично.
Он встал и пошел копаться в холодильнике.
— Ты оттягиваешь? Не хочешь говорить?
— Нет, просто… думаю с чего начать… Ты был прав, Энди. В самом деле тут что-то было нечисто, и мне тоже так показалось. Была какая-то натянутость, недоговоренность во всем этом деле. Когда только эта женщина со мной связалась, мне сразу показалось странным, что она готова платить довольно круглую сумму за такую ерунду. Уловив мои сомнения, она немедленно ее удвоила, что только усилило мои подозрения. Но я согласился, и когда спустя пять минут деньги уже поступили ко мне на счет, я был уже точно уверен – тут что-то кроется, и возможно – криминальное.
— Зачем же ты согласился?
— Черт его знает… из спортивного интереса, наверное, и потом речь шла о какой-то маленькой девочке, которая, по словам матери, была очень, очень умна, да еще и решительна и своевольна, и мне захотелось посмотреть на это своими глазами.
Он взглянул на Рут и та смущенно отвела глаза.
— Так что я согласился, но приехал на три дня раньше, чем пообещал.
— На рекогносцировку?
— Да. Они явно не ждали, что я проявлю такую инициативу, и я проехал сюда незамеченным.
Рут закопошилась, перевалившись на другой бок и прижав ко мне свои обнаженные лапки. Я положил на них ладонь, и в груди возникло то самое мягкое наслаждение, когда соприкасаешься с чем-то очень живым, очень нежным и хрупким, таким как мелкий пушистый снегирь, умная морда мощного дельфина или голые ножки живой маленькой девочки, словно живущие своей жизнью, когда они подрагивают и играют пальчиками с моей рукой.
— У меня есть кое-какие связи в Японии по прошлым делам, и я быстро навел справки и о семье Рут, и о Соноэ. Во-первых, мне стало известно, что у Эвы дела в бизнесе идут отлично…
— Эва, это…
— Моя мать, — подпискнула Рут.
— Да…, а вот у Соноэ – как раз наоборот, есть финансовые проблемы. Заложенный дом, долги, работы нет уже больше года, и она почему-то не особенно-то ищет новую. Бывший муж Эвы, японец, тоже сидит не то чтобы в нищете, но в общем ничего особенного. Мне подумалось, что трудно, наверное, сначала стать мужем богатой и стремительно богатеющей женщины, а потом оказаться снова выкинутым на свалку. У японцев везде образцовый порядок, это они молодцы, конечно, так что мне было совсем не трудно выяснить, что бывший муж Эвы… совсем даже не бывший, а самый что ни на есть настоящий муж.
— То есть они не разведены?
— Вот именно. Лезть в семейные дела у японцев не принято, так что если всем сказали, что они развелись, то значит и развелись, никому не придет в голову проверять.
— Но как все это…
— Вот именно, какое все это имеет отношение к нашему делу? Оказалось, совершенно прямое. Эва собирается поглотить фирму конкурента, что сделает её положение на энергетическом рынке очень весомым, как она полагает. Для этого требуются очень большие деньги, которых у нее нет. Сделка несколько рискованна, но она совершенно уверена, что игра стоит свеч. К сожалению для Эвы, банки так не считают и не готовы кредитовать её в таких объемах. Но у неё есть отец, который по-прежнему живет в Голландии и очень богат. Он верит в таланты своей дочери и готов ей выдать необходимую сумму, но вот тут и проблема – отец Эвы ненавидит ее мужа-японца и боится того, что тот каким-то образом воспользуется тем, что формально он ещё муж, и сможет каким-то образом навредить.
— Как тебе удалось это всё узнать?
— Ну, — Рэнд улыбнулся, — пришлось прибегнуть к некоторым особым мерам. Да, это простейший шпионаж, конечно, но Энди, Эва меня наняла и заплатила очень существенные деньги, и я считаю своим долгом постараться выполнить заказ клиента, даже если это сопряжено с сомнительными действиями. Я не преследовал никаких иных целей, кроме как выполнить свою работу, так что моя совесть чиста… в отличие от того менеджера сотовой компании, который соблазнился деньгами, так что я получил возможность получать на свой мобильный все смс-ки, как приходящие на телефон Эвы, так и исходящие из него. Так что с этого момента дальше все стало просто.
Рут подобрала под себя ножки и села, прислонившись к спинке дивана. Мне показалось, что она немного нервничает, но это и неудивительно после такого дня.
— Таким образом, Эве понадобилось развестись, причем очень срочно. Бывший муж, само собой, сообразил, что тут можно нагреть руки и выставил своё условие. К этому Эва была, в общем готова, но вот к чему она не была готова…, — Рэнд сделал драматическую паузу и почесал небритый подбородок.
— Ну?? – Не вытерпел я.
— Она не была готова к тому, что женщина, с которой дружна Рут, тоже решила не упускать возможности подзаработать.
— Хм… каким же образом?
— Шантаж. Старый добрый шантаж. Если Эва не выплатит ей крупную сумму, то Соноэ явится с повинной в полицию и расскажет, что у них с Рут давняя сексуальная связь, и что Эва этому содействовала.
— Так её первую же и посадят!:)
— Разумеется, но Соноэ отлично понимала, что Эва никогда не пойдет на это, ведь это означало бы такой удар по репутации, что о дальнейшем бизнесе можно было бы и забыть.
— Вот так, просто голословными обвинениями можно…
— Энди, друг мой, — перебил меня Рэнд. – Кто сказал, что эти обвинения голословны?
Он загадочно улыбнулся и задумчиво посмотрел на меня.
— А… то есть… понятно.
— Видишь ли, Эва в самом деле любит и уважает свою дочь, и когда она поняла, что девочка, столь рано созревшая в умственном плане, созрела еще и в плане сексуальном, то она не стала строить ей препятствия даже тогда, когда выяснилось, что объектом ее страсти стала взрослая женщина. Самое неприятное то, что Эва в первое время принимала… как бы это сказать… не только пассивное участие в формировании лесбийских сексуальных предпочтений своей дочери… и есть кое-какие видеозаписи, которые, собственно, и были предложены Эве на выкуп… Рут, тебя что-то тревожит? – Обратился Рэнд к девочке, и тут я заметил, что лицо Рут выражает тревогу.
— Рут, послушай, — я положил руку ей на плечо, — это неприятная история, но в конце концов дело идет лишь о деньгах, которых у Эвы вполне достаточно… но Рэнд, я так и не понимаю, как все это связано с этими погонями, мужиками с ножами…
— Всему свое время, Энди… Таким образом, Эве была предложена сделка, и она, конечно, согласилась. Деньги были выплачены и компрометирующие материалы переданы. Но тут, — Рэнд широко улыбнулся и повернулся к Рут, — на нашей арене появился еще один игрок, который захотел урвать своё. Так ведь?
Рут сползла с дивана и растерянно нащупывала лапками свои сандалии.
— Одно дело – шантажист бывший муж и какая-то случайная женщина, но когда шантажистка — собственная дочь… это оказалось для Эвы ударом потяжелее, особенно когда выяснилось, что дочка попросту выкрала материалы прямо из комнаты матери, и теперь пытается продать их ей еще раз. В порыве сильной обиды Эва, попросту говоря, послала свою не по годам умную дочурку куда подальше. Так, Рут? Ты посиди, посиди… не торопись. Вот. Послала. А дочурка тоже обиделась. И обиделась она совсем не по-детски после того, как Эва без особых церемоний просто ворвалась к ней в комнату, перевернула там всё вверх дном и благополучно нашла то, что искала, да прямо тут и сожгла. И после этого… эй, стой, ты куда?
Рут уже успела одеть сандалии и встала с дивана.
— Сядь, — неожиданно жестко приказал Рэнд. – Ты знаешь, что со мной шутки плохи. Сядь.
Маленькая девочка исчезла, и передо мной стояла бестия с искаженным от ненависти лицом.
— Дальше дочурка нанимает громил, причем не долго думая, подкупает их прямо из службы безопасности своей же матери. Деньги решают все. Громилы нападают на тебя и заставляют идти с ней на прогулку.
— Вот это… да…, — выдохнул я.
— Да. У речки вас должны были встретить совсем плохие люди, и отправить тебя на тот свет. Знаешь, дети, какими бы они ни были вундеркиндами, во многом остаются детьми, и некоторые из них могут быть странно жестоки.
— Меня… на тот свет?? – Я не верил своим ушам.
Рут встала и отошла ближе к окну, словно боясь моей мести.
— Да, Энди, тебя. Ты должен был стать разменной монетой. Вина за твое убийство легла бы на Эву, которая, якобы, сначала наняла тебя, а потом приказала своим охранникам тебя убить. Трудно понять, на что рассчитывала Рут, ведь это вряд ли могло привести к тому, что ей достанутся деньги матери. Может тут и есть какой-то расчет, которого мы сейчас не видим, а может и нет, и это просто слепая месть озлобленного ребенка. Я слишком поздно понял, к чему все идет, и когда вы вышли, выбежал вслед, но мне пришлось спрятаться в кусты, когда я увидел, что два головореза устроили за вами грязную охоту. Я решил выждать и напасть на них сзади, но тут и ты почувствовал преследование и, к счастью, забился в те же самые кусты! И когда эти вооруженные ублюдки вас вынюхали, мне оставалось только применить метод психического воздействия – идея возникла внезапно, и, к счастью, оказалась удачной. Это только в кино бывают такие железобетонные киллеры. А в жизни они, в общем-то, люди со своими слабостями, поэтому мой внезапный и очень громкий крик их просто элементарно напугал, как и тебя:)
— Да… надо признаться, тебе это удалось:), — усмехнулся я. – Но чего боялась она, ведь она тоже тряслась от страха?
— Ну, Энди… одно дело, заказать убийство по телефону, сидя в своей комнате, чувствуя себя в безопасности, и совсем другое – оказаться с убийцами темной ночью лицом к лицу. Все-таки она всего лишь мелкая девочка… со своими особенностями, так сказать…
— Да, ни хрена себе особенности, — пробормотал я. – А зачем же вся эта история с Соноэ?
— А черт его знает:) – улыбнулся он. Я и сам не понял. Ты же не думаешь, что я могу разобраться вообще во всем. Всегда остается много всякого такого, запутанного… это была какая-то игра Рут, может и не только её… не знаю. В хороших детективах всё становится ясным, и висящие на стене ружья стреляют и так далее, по закону жанра. Но в жизни… в жизни мне приходится оставлять позади много непонятого. Ты вот у нее и спроси, только вряд ли она расскажет.
Тут мне в голову пришла неприятная мысль, и я с тревогой вскочил с дивана.
— Сядь, сядь, Энди, не дергайся:), — Рэнд рассмеялся и замахал на меня рукой. – Что ты такой дерганый? Когда я выбежал за вами на улицу, разумеется я вызвал полицию, и разумеется копию смс-ок Эвы я уже им отправил. К слову, к мобильнику Рут я тоже подключился…
В эту секунду Рут схватила со стола стакан и изо всех сил запустила его в Рэнда. И сколько бы он ни подшучивал над моей доверчивостью, но сам при этом оказался совершенно не готовым к этой атаке, так что стакан с неожиданной силой просвистел прямо у его головы и разлетелся на мелкие куски, врезавшись в стену. В этот же момент в дверь постучали и сразу же вошли. Рут, как затравленный зверь, стояла у стола и мстительно пялилась на Рэнда, пока полицейские одевали на неё наручники, а я грустно думал о том, как легко можно меня одурачить любой пупсовой девочке с красивой мордочкой, и как жестока наша жизнь, которая пробуждает в людях такие грубые и жестокие инстинкты.
— Вот и всё, — подытожил Рэнд, когда полиция удалилась. – Все-таки я дурак, конечно. С самого начала запах у этого заказа был сомнительный, но меня понесло… да еще и тебя затащил, вот это была самая большая ошибка. Моя работа – это, по сути, работа языком, и играть в эти игры с киллерами я не умею, да и учиться не хочу, так что, можно сказать, нам обоим крупно повезло.
— Ладно, Рэнд, не ошибается тот, кто ничего не делает, — успокоил я его. – Мне это тоже урок.
— Ты имеешь в виду девочку?
— Да… сразу становлюсь тупым, когда вижу пупсовую такую малышку с длинными ножками. Всё-таки я очень наивный человек.
— Ничего удивительного. У тебя просто нет опыта общения с маленькими красивыми девочками. Мир взрослых и мир детей просто отрезаны друг от друга, тем более теперь, когда педоистерия накрыла весь мир с головой. Сейчас показать какой-то интерес к ребенку может только женщина, да в общем-то даже и для них это не вполне безопасно.
— То есть дети скорее оторваны от мужчин, а не от всех взрослых.
— Да, от мужчин. И особенно девочки, конечно. Получается странная ситуация, — Рэнд снова включил чайник и полез в холодильник, — мир девочек и мир мужчин оторваны друг от друга и разнесены на бесконечное расстояние. Физически они по прежнему вроде как близки – ходят по улице, едут в трамвае, но психически их миры разнесены в разные вселенные. И те и другие, таким образом, создают друг о друге чисто мифические представления, совершенно оторванные от жизни. То есть, вырастая, девушки становятся совершенно беззащитными перед парнями просто потому, что совершенно не понимают их, и даже более того – они уже запрограммированы на то, чтобы и не стараться их понять, не стараться к ним приближаться. А значит, их ждет только разочарование и боль. И несчастные семьи. И несчастные дети, растущие в несчастных семьях. Это в общем вполне логично, что результатом кретинизма является несчастье. Это верно как в узко-психологическом смысле, так и в социально-расширительном. Общество, в котором пропагандируются и принимается на ура оголтелый фанатизм и кретинизм, не может быть здоровым. Но это…
Он подошел к окну и как-то грустно посмотрел на огни, светящиеся вдали за темной речкой.
— Это теперь надолго… на десятилетия, наверное, как минимум… уж если люди массово сходят с ума…
— Ладно, Рэнд, — я махнул рукой. – Сходят они или не сходят, я не намерен становиться заложником их сумасшествий. Я буду жить своей жизнью. В конце концов, не мы первые, не мы последние. Всегда кто-то впереди толпы, и нам остается просто жить, попутно выискивая тех, кто близок. К счастью, мы живем в двадцать первом веке, когда, если есть деньги, всегда можно построить свой маленький изолированный мир и жить в нем так, как это тебе нравится, и не прибегут варвары с копьями и крестами, чтобы все сровнять с землей. Так что, давай пользоваться благами цивилизации…
Он кивнул и взял с полки доску с шахматами.