В кромешной тьме, как только в нее попадаешь, поначалу с трудом верится, что и к ней глаза могут постепенно привыкнуть. Но они всегда привыкают. Привыкли и мои, и уже спустя пару минут помещение казалось совсем не таким уж и темным. Свет проникал сюда через дверь в достаточном количестве, чтобы я мог увидеть, что видеть тут по сути и нечего. Полуподвальное помещение без окон, с еще одним массивным столом по центру и такими же лавками вокруг него.
И человек, молча сидящий напротив меня.
Вот его рассмотреть все же трудновато. Черты его лица оставались трудноразличимыми, но в конце концов это не так уж и важно. Сам тот факт, что он находится здесь, в мире, существующем лишь потому, что таковы были мои детские фантазии, уже говорил сам за себя.
А в общем, люди всегда живут в мире фантазий. Это очевидная банальность. Неочевидно другое – то, что фантазии эти составляют не пять, не десять, а девяносто девять процентов всего, с чем человек в своей жизни когда-либо имеет дело. Никто никогда не имеет в своей голове хоть сколько-нибудь реальных представлений о другом человеке и о происходящих событиях. У людей нет даже реальной картины самих себя – просто потому, что они никогда не пытаются различать собственные восприятия, и уж тем более не стараются исследовать других людей, чтобы составить о них обоснованное мнение. Даже психологи, сама суть работы которых должна основываться, казалось бы, на создании адекватной картины личности своих пациентов, и близко не приближаются к этой цели. В их головах крутятся шарниры и мельничные колеса заумных концепций, очень недалеко ушедших от эзотерического бреда, и эти жернова исправно перемалывают реальность, а из полученной муки затем выпекаются куличики такой формы и такого вкуса, которые понравятся самому психологу. Реальностью тут и не пахнет.
Люди никогда не знают – чего они на самом деле хотят, чего боятся, почему делают то-то и не делают другого. Вот это и есть настоящий мираж, а не то, в чем я нахожусь сейчас. Поскольку я трезв, опираюсь на собственные восприятия, на логику и здравый смысл, то я всегда реален, и мир вокруг меня всегда реален, каким бы он ни был по своей физической природе.
Люди – заложники механизмов, которые не они строили, которыми не они управляют. Они постоянно, с фанатичным упорством выполняют контракты, которые не только не подписывали, но ни о самом их существовании, ни, тем более, об их смысле даже не имеют представления. Я же всегда задаюсь вопросом – что я хочу, что делаю, почему делаю, какие результаты, что из этого следует. Поэтому я всегда свободен. Я останусь свободен даже в тюрьме, даже за колючей проволокой, даже в свинцовом гробу, отправленном в глубокий космос. В этом и есть сила. В этом и есть жизнь и реальность. Поэтому и сейчас я и жив, и реален. «Живое в живом». «Реальное в реальном», — сказал бы я, переиначивая девиз, начертанный на «Наутилусе».
Можно неторопливо перемешивать мысли, потому что спешить некуда. Человек, сидящий напротив, не проявляет ни нетерпения, ни заинтересованности. Он вообще ничего не проявляет. Он просто встал, когда я вошел, а потом сел обратно, когда я приблизился к столу. Вот и всё. И с этого момента он так и сидит, молча рассматривая меня, или не рассматривая, а просто думая о чем-то своем. Ну и я могу о чем-то своем подумать. Ведь если наша встреча состоялась, то никуда уже не денется.
— Есть какой-то смысл в моем присутствии именно здесь? – Наконец я разлепил губы и попробовал начать общение.
В горле было сухо, и мне пришлось откашляться.
— Разумеется, — ответил он.
Голос показался мне немного странным. Когда в подобных ситуациях я встречался с Майей или Ольсом, их голоса звучали совершенно естественно. А этот был как будто модулированным, словно вместо голосовых связок стоял синтезатор. Голос с примесью металла. Хотя и ситуация была необычна, вообще-то…
— Ты знаешь, почему Настя перенесла меня именно сюда, в мир моих фантазий?
— Настя?
Он повысил интонацию так, чтобы фраза была похожа на вопросительную, но ведь когда человек спрашивает, то при этом не просто голос становится более высоким – меняется всё, меняются обертона голоса, это сложно вычленить и сформулировать. А здесь было именно повышение тона и не более того, что еще больше создавало ощущение искусственности, как будто я разговаривал с киборгом. Но киборгов в моих детских фантазиях не было… интересно, у него такой же большой хуй, каким я себе его представлял, будучи мелким пацаном?:) Сексуального интереса он у меня не вызывал, но подумать об этом показалось забавным.
— Настя тебя никуда не переносила. Она на это неспособна, — ответил он, сохраняя, насколько я мог видеть, бесстрастное выражение лица.
— Вот как… то есть она может переносить меня только в мое прошлое? Пусть иногда и искаженное, но все-таки…
— Да.
— А кто же перенес меня сюда?
— Я.
— Чудесно…
Захотелось откинуться на спинку и положить ногу на ногу, но сделать это, сидя на лавке, было затруднительно:)
— А кто ты? – Перешел я к более конкретным вопросам.
— Ты называешь нас «собирателями багрянца».
— А… хм…, — нечто нечленораздельное вырвалось у меня из горла, да там и застряло.
К такому развитию событий я был совсем не готов.
— Но мы договаривались о встрече… это должно было произойти позже!
— Все изменилось. Активность Солнца… спустя некоторое время… день или два, произойдет сверхвспышка, поэтому нам пришлось изменить планы.
— Это опасно для Земли, для Марса?
— Ни в малейшей степени. Но для нас – да. И хотя сейчас далеко не оптимальные условия, дальше будет только хуже. Нам пришлось перенести встречу на более раннее время.
— Так… так-так… перенести встречу… но насколько я понял, встреча… это то, что происходит сейчас?
— Разумеется.
— Но я не понимаю. Я сейчас здесь не потому, что у нас встреча, а потому, что Настя спасла… или попробовала, по крайней мере спасти мою жизнь. Что с метеоритом? Что с Карен, с Настей, с нашей базой?
— Я могу с тобой встретиться, но не могу создать для этого необходимые условия. А Настя – может.
— И… и что? Я ничего не понимаю.
— Настя может выбросить тебя в такую область существования, в которой между нами возможен контакт. Мне осталось лишь подправить твою траекторию и переместить вот в эту реальность. В другой мне было бы слишком трудно.
— Так что с Карен?
— Ничего.
— В каком смысле «ничего»? А метеорит??
— Макс, неужели ты не подумал о том, что вероятность вот такого точного попадания такого крупного метеорита и именно в то время, когда вы там построили обсерваторию, равна нулю?
— А что толку об этом думать?? Метеорит-то был.
— Нет, не был.
— В каком смысле?
— Ты видел его? Вы видели метеорит?
— Ну… видели, конечно.
— Своими глазами?
— А чьими же?:) На мониторе…
— Монитор – это электронный прибор, который фиксирует поступающие в ваши приборы электромагнитное излучение. А ты, наверное, помнишь, что наша природа – это как раз и есть сгусток энергии. Для нас управлять электромагнитным излучением так же просто, как для тебя – вот этим стулом.
— То есть вы что… создали иллюзию??
— Можно и так сказать. Мы создали ситуацию, при которой Настя сделала то, что было вполне разумно при тех обстоятельствах.
— То есть метеорита не было? – Еще раз уточнил я. – И наша база в полном порядке? И Настя, и Карен тоже в полном порядке?
— Именно так.
Я снова попытался облокотиться на несуществующую спинку, и в этот раз чуть не ебнулся с лавки.
— Да… вот это, конечно, новость… Это…, — я в изумлении покачал головой.
Огромная ноша свалилась с моей души. Я просто чуть ли не физически это почувствовал. Напряжение, в котором я находился все это время, оказалось гораздо большим, чем я мог об этом подумать. Ну это и не странно, ведь чтобы сохранять себя в трезвом состоянии, я вообще фактически запретил себе думать на эту тему. И теперь у меня на глазах даже выступили слезы от резкого облегчения. Нервная дрожь пробежала по спине, и я почувствовал, как тело стало расслабляться, словно сбрасывая с себя панцирь.
Я вытер пальцами слезы, чтобы они не пролились по щекам – неохота выглядеть сентиментальным.
— Кто-то из вас в самом деле прилетал на Марс, чтобы оставить послание… это был ты?
— Нет, это был… другой. Больше его нет.
— Улетел обратно?
— Нет. Он прекратил свое существование. Он погиб. У него не было выбора. Информация о том, что песчаные черви начали миграцию, дошла до одного из нас, когда он был на внутреннем рубеже. Всё, что ему оставалось – это броситься к Марсу, чтобы успеть. Вопрос выживания тут уже не стоял – он знал, что не выживет. Мы не способны выжить в такой близости к Солнцу.
— Он пожертвовал своей жизнью, чтобы пригласить нас на встречу?
Человек кивнул.
— Значит эта встреча очень важна для вас… чем именно?
Человек положил локти на стол, ладонями вниз, как будто первоклассник сидит на первом уроке в моей старой школе.
— Нас интересует симбиоз.
— Обмен восприятиями?
— В некотором смысле… да. К сожалению, твоего языка недостаточно, чтобы я мог объяснить это подробней. Жаль, что ты не постарался исследовать эти области своей полосы восприятий и сформировать язык, которым я смог бы воспользоваться.
— Да… об этом мы как раз недавно кое с кем говорили… насчет того, что люди практически не используют доступные им восприятия. Но все-таки ты можешь хотя бы приблизительно объяснить, что ты хочешь?
— Приблизительно могу. Ты испытывал когда-то переживание пространства, залитого голубым светом.
— Это вопрос? А… понятно. И что?
— Ты заметил по краям багряную кромку.
— Хм… да.
— Нам это нужно.
— Нужно… что именно?:)
— Тебе будет трудно это понять. Но это неважно. Тебе понимать это и не обязательно. Нам нужен этот багряный цвет – скажем так, и этого будет достаточно.
— Да, но… как именно я…
— Вам, людям, ничего не надо делать, кроме двух вещей: во-первых, добиваться этого переживания, и во-вторых – хотеть, чтобы мы забирали багрянец. Можно даже не хотеть… просто испытывайте удовлетворение от того, что мы его забираем.
— Э…, — я рассмеялся и опять чуть не ебнулся, попытавшись облокотиться на несуществующую спинку лавки.
Что-то этот кретинизм начинает уже заебывать… конечно, ситуация в высшей степени необычная, но это же не повод теперь…
Я потер кулаками свои щеки и тоже облокотился на локти, наклонившись вперед.
— Я не могу сказать, что…, — начал я, но остановился, пытаясь подобрать слова, а подобрать их было трудно, потому что я не очень-то понимал, что хочу сказать.
— Это симбиоз. – Бесстрастно добавил он и замолчал.
— Симбиоз? Но в чем ценность для нас? Что получаем мы?
— Вы получаете энергию. Мы дадим вам энергию того качества, которое вы сможете принять и переработать, интегрировать в себя. Это позволит вам легче и интенсивней испытывать глубокие уровни доступных вам восприятий. Озаренных восприятий. Крайне ценных для вас восприятий. Их будет много. Мы дадим вам много энергии, очень много – фактически, сколько захотите, сколько будет комфортно и безопасно. Вы будете испытывать разные озаренные восприятия, среди которых в том числе будет и твердость, и, затем, сфера пустоты, и дальше – переживание пространства, и еще дальше – пространство, залитое голубым сиянием и пронизанное золотыми искрами. Когда интенсивность переживания голубого пространства станет высокой, на периферии твоих восприятий появится багрянец, и мы будем его забирать. Теперь понятно? Мы кровно, корыстно заинтересованы в том, чтобы вы ускорили вашу эволюцию, чтобы вы могли переживать очень яркие и глубокие переживания, потому что в качестве побочного эффекта… для вас побочного… вы будете порождать багрянец.
— Понятно… блин… это очень необычно. А что вы сами?
— Не понимаю вопроса.
— Вы сами не можете его… производить, этот багрянец?
— Мы весьма ограничены в этой возможности. Практически не можем. Багрянец рождается во Вселенной в очень специфических условиях, да и то по чуть-чуть, крохи, так что мы тратим слишком много ресурсов на то, чтобы его собирать. Но так получилось, что вы, органические существа, способны его генерировать в очень значительных объемах. Если мы с вами договоримся, для нашей цивилизации, для нашего мира это будет огромный прорыв.
— Симбиоз, значит…
— Симбиоз, — кивнул он.
— Хорошо… так оно все звучит в самом деле интересно… а насчет багрянца… Если вы будете у нас его забирать, то это не приведет к каким-то… ну к каким-то негативным последствиям для нас?
— У тебя сейчас его много? – Поинтересовался он.
— Кого?
— Багрянца.
— Не знаю… а много?
— Ты сейчас его переживаешь?
— А, в этом смысле… нет, конечно. Я вообще переживал это всего лишь один раз в жизни, и в течение десятка, может быть, секунд.
— Это и есть ответ на твой вопрос.
— Разве? – Не понял я.
— Сейчас у тебя так и так багрянца нет. И, возможно, никогда не будет. Или будет очень-очень мало. И ты сейчас даже понятия не имеешь, нужен ли он тебе, в самом ли деле он даст тебе что-то особенное, в то время как другие переживания, которые благодаря нашей энергии вы сможете испытывать в намного большем объеме, позволят вам совершить, возможно, гигантский прорыв в собственной эволюции, в эволюции человека вообще. Разве это плохая сделка?
— Сделка…, — повторил я в некоторой рассеянности.
Всё-таки вот это до меня как-то плохо доходило. То, что это именно сделка. Симбиоз… сделка… Ну что ж, в вопросах бизнеса я за собой особой наивности не замечал, так что думать об этом не как о симбиозе, а как о сделке, было очень даже конструктивным подходом. Слово «симбиоз» настраивало на какой-то сентиментальный, не очень здоровый лад, а вот «сделка» — совсем другое дело. Когда-то одноклеточные существа заключили сделку друг с другом, и получились многоклеточные. А потом многоклеточные заключили сделку с митохондриями, да и вообще – весь путь развития жизни на Земле – это путь именно встреч представителей разных форм жизни и заключения между ними сделок. Так что вполне естественно, что тот же механизм работает и на более высоких уровнях этой жизненной спирали.
— Если получится так, что багрянец окажется для нас очень ценным, то что будет дальше? Мы перестанем вам его отдавать, и вы окажетесь лишенными этого ресурса? Не вызовет ли это между нами… каких-то напряжений?
— Это очень гипотетическая ситуация, Макс. Вы, будучи органическими существами, способны производить багрянец в качестве побочного продукта своего сознания. Ты ведь и сам заметил в те самые десять секунд, что для тебя багрянец не представлял ничего ценного – просто какой-то зрительный эффект, имеющий чисто эстетическое значение, близкое к нулю. Но для нас эти твои десять секунд были крайне важным событием, буквально повернувшим ход развития нашей формы жизни. Вместо того, чтобы собирать крохи, мы теперь могли бы, заключив с вами союз, получить источник багрянца поразительной емкости. Что-то вроде того, как животный мир стал развиваться на Земле, когда бактерии, а за ними и растения стали производить кислород в качестве побочного продукта своего метаболизма. Ваш психический метаболизм показал нам, что контакт с вами, с органикой, является приоритетным направлением. Именно поэтому мы провели огромную работу, пытаясь найти точку соприкосновения, чтобы войти в контакт, чтобы понять друг друга и договориться. Именно поэтому мой… друг не раздумывая пожертвовал своей жизнью, чтобы воспользоваться единственным шансом, который нам подвернулся.
— Ты хочешь сказать, что раньше вы не знали о существовании органической жизни на Земле и Марсе?
— О, нет, мы знали, конечно. Но вы для нас не представляли никакого интереса. Все равно что ты, гуляя по Марсу, вряд ли обратишь много внимания на валяющиеся под ногами камни или пролетающие мимо тебя обрывки электромагнитных излучений. Для тебя это просто «природа», в которой вы существуете, не более того. Но со временем вы обнаруживаете, что из некоторых камней можно выплавлять железо, или медь, а некоторые электромагнитные волны можно использовать для коммуникации, и тогда вы начинаете ценить то, что вокруг вас.
— Значит, раньше вы просто не знали, что люди способны вырабатывать багрянец?
— Мы… знали и об этом.
— Ха. Каким образом?
— Мы видели, что багрянец иногда рождается среди людей. Мы не знали другого – это просто флуктуация, или закономерность? Когда мы… восприняли тебя… мне сейчас трудно настраивать свою речь, чтобы ты понимал… то мы увидели не только вспышку багрянца, мы увидели гораздо большее. Мы увидели механизм, с помощью которого он рождался. Увидели целую последовательность явлений, приводящую к его возникновению. И – самое важное — этот механизм определяется твоей волей, твоими желаниями и поступками. Ты можешь запускать его, а можешь отвлекаться на что-то другое. К счастью, оказалось, что ты очень заинтересован в том, чтобы порождать озаренные восприятия, чтобы осуществлять такой психический метаболизм, в результате которого рождается багрянец. И к счастью для нас, для тебя этот багрянец сам по себе ценности не представляет – идеальные условия для заключения соглашения, для симбиоза.
— Да… это поразительно, я согласен, — задумчиво пробормотал я, отдавая себе отчет в том, что мой партнер всё-таки не ответил на вопрос, который я перед ним поставил.
— Давай все же вернемся чуть назад… что случится, если в процессе нашей эволюции мы увидим, что багрянец и для нас имеет огромную ценность. Понимаешь, я не могу не задумываться о таких вещах. Когда-то индейцы Нового Света выменивали ненужное им золото на замечательные бусинки, зеркала и прочие побрякушки. Они отдавали не очень нужную им территорию за копейки. А потом оказалось, что…
— Я понял, — перебил он меня. – Мы не сможем забирать у вас багрянец, если у вас не будет желания нам его отдавать. Желание или, соответственно, нежелание обладает своей силой, которая обеспечивается работой мозга. Если у вас сформируется потребность в багрянце, вы просто не захотите его отдавать, и всё.
— И всё? И вы останетесь без ресурса? Будет ли у вас в таком случае заинтересованность в том, чтобы продолжать помогать нам?
— Нет, конечно. Поэтому я надеюсь, что даже если багрянец станет представлять для вас ценность, то мы сможем еще раз провести переговоры и установить какой-то новый договор – мы будем вас снабжать энергией в перерабатываемой для вас форме, в форме готовой к усвоению…
— В форме психической энергии? – Подсказал я.
— Давай так и скажем, да. Ни животные, ни растения не способны усваивать атмосферный азот из вашей атмосферы, но сине-зеленые водоросли и некоторые бактерии это делают. В минимальном объеме атмосферный азот может усваиваться и эмбрионами, и даже взрослыми организмами животных – через образование аммиака и, затем, азотсодержащих соединений, но это не вносит существенного вклада. С тех пор, как высшие растения заключили союз с сине-зелеными водорослями и клубеньковыми бактериями, прошли сотни миллионов лет, и как видишь, их союз все так же прочен. Поэтому нет никаких оснований предполагать, что мы – носители развитого сознания, не сможем прийти к взаимовыгодным договоренностям. В процессе нашей взаимной эволюции наша взаимосвязь, скорее всего, только усилится.
— Ты имеешь в виду интеграцию восприятий из полос друг друга?
— Не исключено, — кивнул он. – На данный момент мы совершенно незаинтересованы в ваших восприятиях. А вы даже не имеете представления о наших. Но в будущем это может измениться как раз в результате нашей совместной деятельности, нашей взаимополезности друг для друга. Фактически, может так получиться, что нам будет выгодно наладить более тесный контакт для обеспечения более эффективного обмена ресурсами – это примерно такой же процесс, который приводил разные земные культуры к изучению языков и обычаев друг друга.
— Звучит… эпохально просто:) Многообещающе… а как вы поняли, что не заинтересованы в наших восприятиях? Вы с ними знакомы?
— Конечно. Ведь сейчас ты видишь перед собой человека, и разговариваю я с тобой на человеческом языке, с помощью привычных тебе средств. Для того, чтобы таким образом подстроиться, мне необходимо было интегрировать в себя некоторый критический уровень ваших восприятий.
— Любопытно… и откуда они? От Ольса?
— Конечно. От Ольса и от Майи.
— Майя тоже вошла с вами в контакт?
— Да. Мы со своей стороны тоже были в этом заинтересованы, поскольку теперь перед нами стояла конкретная задача, из-за которой я сейчас тут.
— То есть сами по себе восприятия из полос неорганических и органических существ вам неинтересны?
— Такое не исключено, Макс. Такой интерес может возникнуть. Но сейчас его нет. Представь себе, что кто-то из людей в результате определенной практики испытал твердость. Испытал, поудивлялся, конечно, но потом обнаружил, что в его жизни сейчас этим экспериментам места просто нет. Его жизнь наполнена другим. Он строит космические корабли или клонирует нейроны, или он влюблен в девочку или мальчика, или все что угодно. Твердость ему просто сейчас ни к чему, она никак особенно не обогащает его жизнь, и он просто не хочет тратить на это свое время.
— Что вас категорически не устраивает:), правильно?
— Правильно. Но к счастью для нас, неорганическое восприятие твердости, будучи интегрировано с органическими восприятиями, вполне резонирует с ними всё-таки, и поэтому, как видишь, ты испытал багрянец без какого-то нашего вмешательства. Нам по пути. Нам по пути даже при тех обстоятельствах, что сама по себе твердость может быть и не многих заинтересует, но их заинтересуют те эффекты, которые возникают при синтезе органических и неорганических восприятий.
— Понятно, да. Я понял. Я…
В полуподвале стало холодно. Точнее – я уже успел остыть в этой норе и теперь начинал замерзать.
— Ты не против, если я подумаю? Я пойду на улицу, заодно Солнце меня хорошенько нагреет…
Его передернуло от отвращения или страха, или мне показалось? Так или иначе, он с готовностью кивнул.
— Наше время ограничено, Макс. Сверхвспышка на Солнце может быть с минуты на минуту, и мне надо будет срочно убираться обратно домой, в Облако Оорта.
— Но если она тебя тут застанет, то…
— Нет, не беспокойся. Несколько моих друзей постоянно сменяют друг друга, вылезая из-за Сатурна, который защищает нас от излучения, и продвигаясь в сторону Юпитера. В том-то и дело, что только сейчас образовались такие условия, при которых мы можем, защищаясь Юпитером, хотя бы ненадолго высовываться в те регионы. Поэтому так важно было встретиться именно сейчас. Если будет вспышка, то мои друзья об этом узнают заранее и вернутся сюда, чтобы меня предупредить.
— Но ведь фотоны от Солнца… они же движутся с такой же скоростью, как и вы, если вы являетесь сгустком излучения.
— Фотоны нас не беспокоят. Они нас подкармливают. Для нас разрушителен Солнечный ветер – поток ионизированных частиц, выбрасываемых Солнцем. В основном это протоны и альфа-частицы. Они летят со скоростью всего лишь четыреста километров в секунду, но во время сверхвспышек могут перемещаться намного быстрее, особенно те из них, которые попадают в струны темной материи. В общем, меня предупредят и мы вовремя уберемся отсюда, но это может случиться в любой момент.
— Ну если прямо в любой, блин…
— Одну минуту, Макс.
Он замер, опустив взгляд, и просидел так, как ни смешно, ровно одну минуту, насколько я смог заметить.
— Подумай, — наконец ожил он. – Погуляй, подумай, минут десять или пятнадцать ничего не решат в любом случае.
Я кивнул, встал и с наслаждением вывалился из этого склепа на травянистую поляну, залитую ярким и жарким солнцем.
Вопросы густым роем облепили меня, как только я растянулся во весь рост на горячей траве. Несколько раз я порывался вскочить и поскорее их задать, но каждый раз останавливал себя. Торопиться нет смысла. Не нужно мельтешить. Надо спокойно еще раз все разложить по полочкам и обдумать. Обдумать не просто со всех сторон, но и всех более или менее возможных интерпретаций.
Допустим для начала, что вся ситуация плоская и без подводных камней. Нам предлагают соглашение. Звучит оно весьма заманчиво. И конечно само по себе удивительно, что собиратели прекрасно осведомлены о том, что у меня было десятисекундное переживание багряной кромки пронзительно-голубого пространства. Так что можно в качестве рабочей гипотезы предположить, что в самом деле, это переживание сопровождается выбросом какого-то энергетического ресурса особого качества, который они сами вырабатывать не могут, но в котором для чего-то крайне нуждаются. Все, что от нас требуется – это согласие принять психическую энергию, своего рода «атмосферный азот» в легко усвояемом виде, которая превратится в переживания, даст нам возможность получать массированный, концентрированный опыт переживания глубоких и интенсивных озаренных восприятий. Само по себе это, конечно, довольно щедрый подарок. Точнее – довольно щедрая плата за то, что нам самим практически без надобности – в этом он тоже прав.
Вот еще интересно… интересно что он сказал… синтез органических и неорганических восприятий привел к рождению новых состояний. Вообще, если взглянуть на все это с какой-то общей, почти философской точки зрения, то нет ничего удивительного в том, что мы – такие разные сознающие существа – можем взаимодополнять друг друга, обогащать друг друга побочными продуктами своей жизнедеятельности. Вся известная нам жизнь построена именно на таких принципах симбиоза, почему бы симбиозу не существовать и в более широких пределах – между существами, собирающими восприятия из разных полос.
Ладно, с этим все ясно. На таких условиях конечно предложение принимать необходимо. Вопрос в другом. А не может ли тут быть подвоха? И какой же он может быть?
На короткий момент я почувствовал себя вождем племени апачи или ассинибойны, которому бледнолицый предлагает обалденные кучи бисера в обмен на какое-то золото. Нет… такие ассоциации необоснованы. Это паранойя. Необходимо придерживаться разумных берегов. Ну вот допустим так… что если багрянец, если снабдить им собирателей в желаемых ими количествах, даст им такую силу, что в конце концов они попросту не позволят нам отказаться от продолжения договора? При этом формально их переговорщик может даже и не прибегать к обману. Формально он может быть и прав – если мы захотим, то можем отказаться в любой момент. Но сможем ли мы захотеть? Не будет ли наша воля парализована так, что такого желания попросту не возникнет? Не будем ли мы при этом так опьянены, обработаны, что даже не будем понимать того, что вместо симбиоза получили полноценный паразитизм? Мыши, зараженные токсоплазмой, навсегда теряют страх перед кошками. Правда не кошки тому виной, а сама токсоплазма, которая для завершения своего жизненного цикла нуждается в том, чтобы попасть кошке в кишечный тракт. Мыши могут быть, возможно, опьянены чувством радости, они могут балдеть от того, что больше не боятся кошек, но сути это не меняет – когда мышь выходит на середину комнату, кошка ее все равно сжирает. Для человека токсоплазма тоже, кстати, опасна – некоторые люди, зараженные ею, имеющие определенные нарушения иммунной системы, кончают жизнь самоубийством. Очень нехорошая хрень… Ну то есть как «нехорошая»… Как и многие другим микроорганизмы – они могут жить в нас всю жизнь и ничем не мешать, а при определенных условиях, когда иммунитет дает сбой, приводить к серьезным проблемам. Треть человечества заражена токсоплазмой. Ну, условно «заражена», ведь заболевают-то считанные единицы, так что не исключено, что в здоровом и сильном организме человека токсоплазма играет какую-то вполне полезную, нужную роль. Но мышкам точно кранты.
И вот мы, как те мышки, опьяненные, счастливые, погруженные в исследования нежданно свалившихся озаренных восприятий… можем ли и мы потерять бдительность? Бдительность в чем?.. На нас кошки не охотятся. Кроме того, энергию получат только те, кто ее получит. Насколько я понял, конечно… вот этот вопрос надо уточнить. Конкретный человек может присоединиться к программе, но ведь остальная масса людей останется за ее пределами. И они смогут смотреть на нас со стороны. И если вдруг мы все спрыгнем со скалы или перережем себе вены или сойдем с ума, то люди сделают из этого вывод, и на этом все будет закрыто. Собирателям проникнуть в наш мир невозможно, ну и мы найдем способ не особенно с ними контактировать.
А что, если все будет нормально в первых двух, трех, десяти поколениях, а уже потом, когда все человечество начнет пользоваться этой энергией, мы обнаружим, что колодец-то был отравлен?.. Да… ну таких страшилок я могу придумать сколько угодно. И все-таки чисто теоретически это же не исключено? Ну не исключено… Но если принимать решения, исходя из такого рода фантазий, то мы бы и на Марс никогда бы не прилетели, и с бегемотами или псинами никогда бы… в общем, с этим понятно. Эта угроза слишком абстрактна, чтобы принимать ее всерьез в условиях, когда нам светит такой серьезный выигрыш. Возможный выигрыш для нашей эволюции.
Дальше… что еще может быть…
Я перевернулся на живот и подставил солнцу свою спину. Потом стянул штаны, чтобы попка тоже прогрелась по полной программе.
Багряная кромка… голубое небо, золотистые искры – это лишь то, как мозг интерпретирует, расшифровывает определенные восприятия, переводя их на понятный мне язык – язык образов. Когда я вижу перед собой дерево, я тоже вижу то, что мозг конструирует, исходя из сигналов, которые в свою очередь возникают как реакция на поступающие в глаз электромагнитные волны, отраженные от… от дерева. Не будем залезать в дебри вещей в себе и будем исходить из того, что дерево и в самом деле существует, иначе мы постоянно сталкивались бы с противоречиями, с проблемами в своей бытовой деятельности. И все-таки образ дерева, каким мы его видим – есть следствие двойного перевода. Сначала электромагнитные волны, поступающие в глаз, переводятся на язык электрических импульсов, передаваемых по синапсам, а затем поток этих импульсов, принимаемых мозгом от огромного количества сигналов, переводится мозгом на язык картинок, образов. То же самое происходит и в случае визуальных образов, соответствующих разным переживаниям. Ну или что-то похожее, как минимум. И если в самом начале моих исследований эти восприятия, к которым я получил доступ, воспринимаются мною просто некие элементы образа, не имеющие особой значимости, то это совершенно не означает, что они и в самом деле значимостью не обладают…
Не означает, да. Вот именно. Вот тут узкое место. Вдруг эти восприятия на самом деле потихоньку проводят очень важную работу над моей личностью, без которой дальнейшая эволюция сильно затормозится, а то и станет совершенно невозможной? И тогда мы и не захотим прекращать этот контракт. Мы просто не дорастем до того, чтобы осознать ценность багрянца. Сядем на своего рода нефтяную трубу доступных озаренных восприятий… и будем вполне довольны собою.
Нет, это что-то малореальное. Даже, пожалуй, совсем нереальное. Эволюция никогда не упирается в одну дверь. Если взять те же озаренные восприятия, то нет такого одного из них, которые выполняли бы роль такой двери. Если человек склонен хотя бы к одному из них, это одно и станет для него дверью к дальнейшей эволюции – просто в силу того, что остальные озаренные восприятия резонируют с ним. С ним резонирует и ясность, и радостные желания посредством мостика предвкушения и предвосхищения… странно было бы предполагать, что именно в багрянец упрется эволюция – какая-то противоречащая всему моему опыту картина. А значит она требует слишком много допущений. А значит бритва Оккама ее отрезает.
И в то же время собиратель прав в том, что если мы получим энергию, то сможем уже сейчас ей распорядиться. Уже сейчас мы сможем позволить этой энергии проникнуть в нас, работать в нас, что даст такой же толчок нашей эволюции, какой в свое время получили первые многоклеточные существа. Значит надо соглашаться…
Я перевернулся обратно на спину, закрыв глаза. Кажется, процесс поджаривания уже пора заканчивать. Можно еще поваляться минут пять, пустив свой разум в свободное плавание – вдруг натолкнется на какую-то мысль, которая потребует рассмотрения.
Жар пробирался мне под кожу, под мышцы — очень глубоко, прямо как в сауне. Прямо как на экваторе в полдень в безоблачную погоду. Интересно, почему мой мозг создал именно экваториальную погоду? Ведь мне гораздо приятней всегда был климат лета в средней полосе – умеренно жарко, скорее даже просто тепло. Может это подспудная реакция на жизнь на Япете? Окруженный черным бездонным ледяным космосом, я подспудно испытывал влечение к жаркой его противоположности?
Девочка! А где же девочка из моих фантазий? Вот блин! Как же я о ней забыл? Всё есть – речка, полянка, домик, и даже взрослый мужчина. А где девочка? Это первое. А второе, мне бы совсем сейчас не помешала консультация с кем-то из бегемотов, лучше всего с Ольсом, который имеет уже опыт перенятия восприятий из полосы собирателей. Кажется, имеет… Но Ольс – не девочка. Ну как сказать… для меня он был очень даже классной девочкой…
Вскочив на ноги, я решительно пошел обратно в дом. Человек за столом так и сидел, словно ни на секунду не менял свой позы. Ну может и в самом деле не менял.
— Я хочу посоветоваться, — заявил я ему, только открыв дверь и снова не видя ни черта, кроме размытых намеков на силуэты. – Здесь должна быть девочка. Лучше, если это будет Ольс. Я хочу поговорить с ним. Ты можешь подсказать, где я могу его найти?
В ответ я услышал лишь тишину. Она показалась мне особенно плотной и, в силу этого, особенно многозначительной – наверное потому, что я ждал ответа, но не получал его.
Я продолжал стоять на пороге, не спускаясь вниз и не садясь за стол, а он продолжал молча сидеть.
— Я не знаю, как это сделать, Макс, — наконец ответил он тем же ровным голосом, каким говорил со мною раньше. – Эта реальность создалась потому, что так нам было удобней, но это не значит, что она должна в точности соответствовать тому, о чем ты фантазировал в далеком детстве. Это лишь основа, на которую налипло много постороннего. В твоих детских фантазиях разве были колибри и шмели? А здесь они есть.
— Кажется, не было их…, — неуверенно согласился я, потому что на самом деле в точности не помнил таких деталей. – Скорее всего и колибри и огромные шмели налипли, как ты выражевываешься, из моего прошлого, когда я жил в Непале… там, на Холме, их было много и мне нравилось за ними наблюдать. Но мне кажется странным, что ты не можешь сделать так, чтобы здесь появился Ольс.
Говоря это, я невольно начал с ним игру, о которой поначалу, завороженный происходящим, забыл. Игра эта называется «игра в отказ». Если хочешь устроить собеседнику дополнительную проверку на адекватность – откажи ему, и посмотри, как он будет дальше себя проявлять. Для убедительности можно этот отказ сопроводить вполне осмысленными (хотя бы на первый взгляд) аргументами, а можно просто сослаться на то, что вот таково мое субъективное решение, не опирающееся на аргументы. Кто-то испытывает сожаление, кто-то пробует переубедить, а кто-то начинает пытаться насиловать, а некоторые впадают в агрессию.
— Я не могу принять решение без Ольса, — уже более уверенно произнес я, чувствуя, как внутри что-то будто сжимается от неприятного опасения, что он может мой отказ воспринять как окончательный и закончит общение, и мы потеряем ценнейшую возможность для ускорения своей эволюции. Возможно, ценнейшую…
— Мы не сможем встретиться снова в то время, которое имеет смысл для твоей жизни, — все так же спокойно сообщил он. – Возможность будет утеряна.
Стали возникать какие-то шизофренические мотивчики – появились громкие мысли, которые почему-то неприятно-тревожными голосами наперебой стали советовать прекратить выкобениваться и согласиться на предлагаемые условия, потому что другого шанса не будет. Такие голоса иногда возникают при высокой температуре в полубредовом состоянии. Что-то похожее еще было, когда я отходил от наркоза после операции. А, и еще в детстве, когда я отравился, выкурив несколько сигарет подряд в компании старших ребят и стараясь затягиваться, чтобы надо мной не смеялись. Неожиданно та история ярко вспыхнула передо мной во всех своих деталях. Странно, что я полностью о ней забыл! Почему я ее вытеснил? Мне было около шестидесяти лет, и я увязался за компанией ребят из какого-то другого двора. Вообще это было нехарактерным событием – обычно все тусовались в пределах своего микрорайона, но эта компания забрела к нам откуда-то со стороны, кажется по приглашению кого-то из старших ребят нашего двора. Им всем было как минимум лет на пять больше, и мне польстило, что они довольно дружелюбно поманили меня за собой. Перейдя через мост в сторону Гребнево, мы свернули в небольшую рощицу. Появились сигареты, и каждый взял себе по одной штуке. Когда кто-то подсунул пачку мне под нос, я сильно удивился, потому что никогда не воспринимал курение чем-то таким, что может иметь ко мне малейшее отношение. В моем окружении, в нашем дворе курили только взрослые. Я слышал о том, что некоторые старшие мальчики тоже пробуют курить, и пару раз видел издалека, но это все равно было далеко от моего мира. А тут – сразу восемь парней, и каждый уже закурил, и все смотрят на меня. Кто-то усмехается, кто-то говорит насмешливо-скептической интонацией, и я понимаю, что стану посмешищем и безнадежно попаду в категорию «маленьких», если так и буду в ступоре пялиться на пачку. Протянув руку, я вытащил сигарету. Кто-то поднес зажженную спичку, и я стал втягивать в себя воздух, зажав сигарету в губах. Я никогда не всматривался в то, как люди курят, и, как оказалось, не имел ни малейшего представления о том, как это делается. Почему-то я стал делать посасывающие движения губами, что снова вызвало смех и шуточки по поводу того, что мне еще рано курить, и что надо сиську сосать. Тема сосания вызвала малопонятный мне ажиотаж, и всё мое внимание было сосредоточено на том, чтобы продолжать всасывать воздух. Наконец кончик сигареты разгорелся и густой дым пошел мне в горло. Инстинктивно я сразу выдохнул его, что вызвало бурные протесты и новые скептические замечания. «Смотри», — тронул меня за плечо один из них и показал на себя. «Вот так надо». Кончик его сигареты ярко вспыхнул, он вынул ее изо рта и глубоко вдохнул. «Понял?». Я кивнул и сделал то же самое. Всю следующую минуту я откашливался, согнувшись пополам, под громкий смех окружающих. Нет, слабаком я не буду… Следующие попытки были немного более успешными, потому что я вдыхал лишь немного, сразу же выталкивая дым обратно еще до того, как начинался кашель. Ребята продолжали надо мной подшучивать и требовать, чтобы я не переводил понапрасну сигареты и затягивался глубже. Когда сигарета, наконец, кончилась, я, испытывая гордость, затушил об землю бычок и встал. Точнее – попробовал встать. Земля ушла из-под ног, и я присел на корточки. «Что, проняло?» — добродушно полюбопытствовал один из них и протянул еще одну сигарету. «Привыкнешь. Видишь, я уже вторую курю, и мне нормально». Он встал, приподнял одну ногу и постоял так несколько секунд, даже не пошелохнувшись. «Видишь? Давай покури еще, не будь как сосунок».
Я взял вторую сигарету и выкурил ее тоже. Когда она закончилась, я даже не стал пытаться подняться на ноги. Было ясно, что это совершенно бессмысленно – голова закружилась уже после того, как я встал на коленки. С равнодушной обреченностью я уставился на третью сигарету, которую мне подсунули под нос, взял ее и, преодолевая отвращение, стал ее выкуривать. Примерно на середине я уже не мог продолжать. Сигарета выпала из моих губ, и я так и остался стоять на коленках, тупо смотря перед собой в никуда. Смех и шуточки были уже безразличны. Окружающий мир стал серым, и не появлялось ни одной мысли, ни одного чувства. «Эй, друг, как ты?» — чье-то лицо возникло в поле моего зрения, но мне было не до него. Я просто хотел вот так отстояться, стоя на коленках, пока не пройдет это состояние вселенской мертвенности. «Ладно, парень дозрел», — донеслись до меня чьи-то слова и раздалось шуршание. Где-то сзади голос, показавшийся мне знакомым, на повышенных тонах стал с кем-то о чем-то спорить, но потонул в возмущенных шиканьях. Да, это был голос того парня из нашего двора… с кем он спорит? О чем? Впрочем, уже не спорит. Кто-то появился передо мной, и неожиданно прямо у моего лица возник висящий голый хуй. Тупо уставившись на него, я наблюдал, как мелкими толчками он приподнимался все выше и выше, разбухая и удлиняясь. Смысл происходящего полностью ускользал, и все, что я мог, это тупо смотреть. Чьи-то пальцы разжали мои безвольные губы, стоящий передо мной парень подвинулся ближе и вложил хуй мне в рот. Раздались одобрительные возгласы, смех, кто-то шлепнул меня по попе. «Соси!», услышал я, но эта команда слилась в единую массу с прочим шумом. Я просто не имел возможности подчиниться или сопротивляться – я стоял на коленках с хуем во рту, и это все, на что я был способен. Положив руки на мою голову, парень стал двигать бедрами, и хуй заскользил вперед и назад. Где-то на периферии сознания возникал стыд, перемешиваясь с возбуждением, но все это оставалось где-то очень и очень далеко. Хуй стал глубоко проникать в горло, но я был так расслаблен, что рвотных позывов даже не возникало, и вдруг мой рот стал быстро наполняться густой терпкой жидкостью. Хуй пролез в горло и пульсировал в нем, выбрасывая порцию за порцией. Стало не хватать воздуха, я судорожно уперся руками в его бедра, но мою голову держали крепко. Наконец возник рвотный рефлекс, и я вырвал голову из цепких рук. Резко вздохнув, я так же резко выдохнул, и сперма вылетела не только из рта, но и из носа под громкий хохот окружающих. Глотая воздух, я приходил в себя, когда мою голову снова кто-то крепко взял, уже сзади, а спереди появился другой, уже стоящий хуй, который тут же засунули мне в рот.
Иногда я глотал сперму, иногда она просто выливалась изо рта мне на колени. Я потерял счет, и просто стоял, отдавая им свое тело, свой рот, и слушая, словно через вату, как они стонут, кончая, содрогаясь и дергаясь.
Почему такое воспоминание оказалось полностью вытесненным? Ведь это не привело меня к какой-то там психологической травме. После того, как все ушли, я еще час или два валялся на траве, то проваливаясь в полусон, то валяясь в отравленном состоянии. Когда я, наконец, смог сесть, то обнаружил, что все штаны и вся рубашка еще мокрые от спермы. В голове уже прояснилось, и до меня полностью дошло то, что случилось, но это воспринималось как приключение, а не как изнасилование. Кажется, мне стало стыдно именно из-за того, что в оргии принимал участие парень из нашего двора, и мне не хотелось, чтобы все узнали о том, что мною вот так воспользовались, и видимо поэтому воспоминание постепенно все-таки ушло в небытие.
Когда я приходил в себя, лежа в пропитанной спермой одежде, стало возникать вот такое же состояние, когда внутренние голоса с противными интонациями громко что-то кричали. Иногда в этих голосах я узнавать голос матери, иногда – просто что-то отдаленно знакомое или незнакомое вовсе.
Если и сейчас состояние близкое к этому, то может быть это и означает, что я не совсем в себе? Не совсем трезв? Может ли это означать, что я могу принять неадекватное решение? Тем более нужен кто-то, кто со стороны оценит ситуацию и проверит меня на адекватность.
— Это слишком важное решение…, — начал я, но бросил фразу на середине.
Чего я, собственно, хочу? Он ведь уже сказал, что Ольс здесь не появится. Во всяком случае, устроить это — не в его силах. Врет он или не врет? Я не знаю, и проверить не могу. Один из собирателей пожертвовал своей жизнью, чтобы эта встреча состоялась. Ну… якобы. Ко всему надо добавлять слово «якобы». И вообще это не аргумент. Кто-то чем-то жертвует, но это не означает, что я теперь обязан пойти им навстречу. У меня своя жизнь и своя голова, и я не несу ответственности за поступки других людей. Кто-то может быть голову себе кирпичом разобьет, пытаясь убедить меня в существовании Господа всемогущего, а мне-то что? Значит ли это, что я теперь должен уверовать, чтобы его жертва была не напрасна?
Я уже принимал на себя риски. Полет на Марс, магнетар, полет на Япет, Настя… в каждом из этих случаев, да и во многих других, никто не давал и не мог дать никаких гарантий. Колумбу тоже гарантий не давали. И это тоже не повод, чтобы бросаться в омут.
Я остановил поток мыслей, поставил локти на стол и положил голову на ладони. Дальше обмусоливать все это нет никакого смысла. Всё, что я мог в своем состоянии подумать на эту тему, я уже обдумал.
— Мне пора. – Неожиданно объявил он и встал.
— Э… стой, стой!
Я соскочил с лавки, инстинктивно пытаясь преградить ему выход. Это, конечно, смешно. Выход ему не потребуется.
— Я согласен заключить соглашение. Только ты и я. Только… вы и я. Мне все равно, кто будет пользоваться моими ресурсами на вашей стороне, но в эксперименте пока буду участвовать только я. Как я понимаю, тебя это устраивает? Ведь если мы установим такой симбиоз, то к нему затем смогут подключиться и другие?
— Да, — он кивнул и продолжал стоять напротив меня, словно ожидая чего-то еще.
— Как они это сделают?
— Им необходимо будет согласиться на присоединение к контракту и захотеть этого. А тебе необходимо будет дать знак… сделать какой-то жест, который я пойму как то, что ты санкционируешь присоединение этого человека к эксперименту.
— Провести ритуал посвящения? – Рассмеялся я, но он лишь кивнул с невозмутимым лицом.
— Вот именно. Провести ритуал посвящения. Скажи, каков будет этот ритуал, чтобы я знал.
Ситуация была смехотворная и идиотская. Перед моим внутренним взглядом пронеслись образы религиозных фанатиков в белоснежных одеяниях, «посвящающих» своих адептов, все эти индусские гуру, нацистские «святые», приём в комсомольцы, всякие рэйкисты, мусульмане и прочие клиенты психушки. И я в их числе, возлагающий меч на голову неофита, дабы ввести его в царствие небесное:)
— Кретинизм какой-то… ты уверен, что это надо?
— Уверен. В этом нет необходимости как таковой, конечно, но это всё же необходимо для того, чтобы ты сам таким образом подчеркнул для самого себя то, что эта процедура должна быть осуществлена.
— Хорошо. Я произнесу про себя какую-нибудь фразу, так пойдет?
Он кивнул.
— В таком случае я сформирую желание, чтобы этот человек подключился к эксперименту, в это же время он сам сосредоточится на таком желании и на своём согласии, а я про себя произнесу фразу «да пребудет навек в твоей попе плазменный хуй». Сойдет?
— Вполне.
— Значит, между нами соглашение уже работает?
— Уже. И ты уже это чувствуешь.
— ?? Каким образом?
— Этого я как раз и не знаю.
— Погоди-ка…
Так вот оно что… вот почему в моей голове носились безумные голоса, и само состояние было таким, как будто меня трахает в рот выводок дрожащих от возбуждения недорослей. И после наркоза было похожее состояние, но скорее не от наркоза, а от лошадиных доз обезболивающих, вводящих в эйфорию.
— Как минимум один подводный камень я уже нашел, — усмехнулся я. – Резкий приток энергии приводит к тому, что энергия начинает питать ВСЕ привычные восприятия, а не только те, которые мне нравятся. И если не собраться с силами и не навести в этом порядок, то результат может оказаться даже деструктивным! Но ничего, ничего… к этому я на самом деле готов. Такие эффекты мне уже знакомы… когда в результате какой-то ясности или в результате особенно тщательного устранения негативных эмоций вдруг становится непривычно много энергии, и она начинает ломиться, как бешеный слон, во все щели, включая деструктивные, и приступы тех же самых негативных эмоций поначалу становятся даже более острыми… Это мне понятно, и с этим я умею справляться. Но вот других надо будет заранее тренировать и готовить. Сначала человек должен продемонстрировать, что он способен совершать штурмы по устранению деструктивных состояний, и только тогда…
— Мне мало что в этом понятно, Макс, — перебил меня он. – Концепция деструктивных состояний мне плохо понятна. В нашем мире я с трудом могу найти аналоги тому, о чем ты говоришь. Но это неважно. Насколько я понимаю, ты справишься с проблемами, если они возникнут.
— Справлюсь. Но ты все-же свинья – сунул мне избыток энергии еще до того, как я согласился!
— Я ничего такого не делал… – Возразил он к моему удивлению. – Если ты говоришь, что получил избыток энергии еще до того, как принял решение, то может быть это означает, что решение было принято раньше, чем ты это осознал. Такое возможно?
— Ну… да. Вообще-то возможно…
— Остальное мы обсудим позже. Мне в самом деле пора.
— Позже?? Ты же говорил, что мы не сможем встретиться.
— Мы и не сможем. Но поскольку между нами заключен контракт, то канал связи будет постоянным. Эта связь будет осуществляться не так, как сейчас, когда мы видим друг друга, обмениваемся словами, но она будет. Ты разберешься. Ты же разобрался, что такое магнетар и как он работает, разберешься и в этом. Фраза «обсудим позже», наверное, неверна, я неправильно подобрал слова. Мы не сможем ничего именно «обсудить», но между нами всё-таки будет контакт. Я сейчас не знаю даже того, каким он будет для меня, и уж тем более не знаю, как будешь воспринимать его ты, но знаю, что мы разберемся.
— Как я выберусь отсюда обратно, на Япет?
Возможно мне показалось, но в этот момент по его лицу проскользнуло удивление.
— Я этого не знаю…
Он сделал какое-то телодвижение, в котором или в самом деле была доля суетливости, или мне это опять просто показалось в таком кромешном мраке.
— Вообще-то… я не знаю, как Ольс или Настя смогли бы появиться здесь, чтобы забрать тебя отсюда, так как эта реальность… эта реальность не находится в пределах их возможностей… я понятно говорю?
— Говоришь-то ты понятно, но послушай, если я застряну в этой жопе, то наше соглашение потеряет смысл?
— Нет, не потеряет. В какой бы реальности ты не существовал, ты по-прежнему существуешь, по-прежнему осуществляешь психический метаболизм.
— Но я не смогу привлечь других! Ты должен что-то сделать, понимаешь?
— Я не понимаю, нет. Я ничего тебе не должен. Мы заключили контракт, но это не значит, что я должен что-то помимо его. Этот контракт в наших обоюдных интересах, тем более сейчас.
— Постой-ка… что такое «тем более сейчас»??
— Сейчас, когда ты оказался, по всей видимости, в этой ловушке… поверь, что я не ставил перед собой такой цели, но и не заинтересован в том, чтобы вытаскивать тебя отсюда… так вот теперь ты должен быть особенно заинтересован в том, чтобы накапливать максимальный объем энергии, чтобы максимально быстро пройти свой эволюционный цикл, надеясь на то, что на определенном его этапе перед тобой откроются возможности, используя которые ты сможешь решить свою проблему и выбраться отсюда.
— Охрененно… я ведь тут оказался из-за тебя! Вы смоделировали этот сраный метеорит, из-за которого Настя вынуждена была в последней отчаянной попытке вытолкнуть меня в неконтролируемую реальность, где уже ты подкорректировал ситуацию так, чтобы я оказался здесь!
— Я с этим не спорю. Но ты согласился на заключение контракта. Тем самым ты принял и всю ту совокупность причин, которая привела нас сюда. При этих условиях прошлое закрыто, впереди – только будущее.
— А если бы я отказался?
— Прошлое было бы открыто, и я мог бы провести нас обратной дорогой.
— Замечательно… просто чудесно… а если я откажусь сейчас, вот прямо сейчас, то ты тогда вернешь всё обратно?
На несколько секунд он задумался, прикрыв, как кажется, глаза.
— Да. Коридор событий пока не закрылся для такого решения. Ты вернешься на Япет, Настя вернется, я вернусь. Мы все вернемся, но с пустыми руками. И мне пора уходить, иначе я погибну. Прямо сейчас. У тебя есть минута, чтобы отменить решение, если ты хочешь его отменить.
— А где сейчас Настя? Ты это знаешь?
— Нет.
— Может ли такое быть, что и она зависла в какой-то реальности, из которой не знает выхода?
— Почти наверняка так оно и есть.
— Блять… то есть ты мне предлагаешь поставить на карту, фактически, и мою жизнь, и жизнь Насти в надежде, что я сумею тут так воспользоваться твоей энергией, так эволюционировать, что в конце концов…
— Я ничего тебе не предлагаю, — отрезал он. – Осталось тридцать секунд. Если ты не отменишь решение за это время, оно автоматически вступит в силу, когда я исчезну.
Принимать решения, от которых зависит твоя жизнь, тяжело в любом случае. Если от них еще и зависит жизнь твоей любимой девочки – тяжелее в десять раз. Если решение надо принимать за полминуты… то все становится легким. Взвешивать аргументы и контраргументы уже не имеет смысла – слишком поздно. Да кроме того, я уже этим занимался. Ну почти этим… Информации о той жопе, в которой мы с Настей оказались, тогда не было. И все же перемалывать это всё уже некогда. Ясность об этом промелькнула за секунду, и больше я к этому не возвращался.
Все, что я мог успеть за полминуты – это расслабиться и просто приподняться надо всем этим – на всеми проблемами, существующими и будущими, над самой своей жизнью, над жизнью вообще. Оторваться, абстрагироваться, остаться висящим в безбрежной пустоте, вне смыслов и отношений, вне реакций и переживаний, чтобы то, что является самой глубинной моей сутью, смогло рассыпаться на мириады звездочек, протечь в каждую щель, видимую или невидимую мною, осознаваемую или неосознанную. И чтобы в этом состоянии родилось лишь одно – ответ на вопрос – да или нет. Принять или отказаться. Только это. Почувствовать так глубоко, как только можно, охватив необозримое, рождаясь для будущего в этот самый миг, а не оценивая его. После того, как все обдумано и взвешено, остается только это.
Секунда щелкала за секундой, мы стояли друг напротив друга, и я, сосредоточившись до звона в ушах, всматривался, внюхивался вглубь себя. В то пространство, куда люди обращаются в самый критический миг. Туда, откуда только и могла появиться ясность. В груди возникло чувство засасывающего вакуума, какое бывает в самый первый момент, когда выпрыгиваешь из самолета с парашютом. Это чувство было тягучим, даже немного мучительно вязким, словно саму мою душу кто-то схватил в кулак и тянет с неотвратимым упорством. Готовясь выкрикнуть слова отмены в тот же самый миг, когда и если из этой воронки пустоты вынырнет отрицающая мое решение ясность, я закрыл глаза, чтобы не запоздать ни на секунду, ни на миг.
Когда я их, наконец, медленно открыл, в комнате уже никого не было.