Русский изменить

Ошибка: нет перевода

×

Добро и зло

Main page / Неизбежность озаренного мира / Добро и зло

— Нет, этого никак быть не может, — твердо возразил иностранец.

— Это почему?

— Потому, — ответил иностранец и прищуренными глазами поглядел в небо, где, предчувствуя вечернюю прохладу, бесшумно чертили черные птицы, — что Аннушка уже купила подсолнечное масло, и не только купила, но даже и разлила. Так что заседание не состоится.

Содержание

    Добра и зла больше нет! Есть только добро, которого может быть мало или много. Такой неожиданный вывод получается самым естественным образом из самых элементарных наблюдений за ОзВ и связанными с ними явлениями. Если тебе очень хочется верить в мировое зло, в дьявола, в ад, в чертей и сковородки, в вечные загробные муки, в плохую карму и в какую-нибудь подобную хрень, не читай этого параграфа! Хотя ладно, читай. В конце концов – неужели так уж приятно жить в состоянии постоянного страха, чувства вины?

    Странно, как редко люди наблюдают, и как еще реже делают выводы. Взять, к примеру, плоскую Землю, точнее – представление о Земле, как о плоской. Когда появились первые лодки, я не знаю – может быть, десять тысяч лет назад, или сто? Но когда бы они ни появились, не так много должно было пройти времени с этого момента, чтобы первые лодки с находящимися в них людьми подхватывались прибрежными течениями, о которых те не имели еще и понятия, и уносились за горизонт. И тогда всякий, кто провожал уносимую течением лодку, а также любой другой первобытный мореплаватель, который благополучно отплыл от берега и вернулся обратно, не мог не заметить того эффекта, который, как сформулировал Птолемей во втором веке нашей эры, заключается в том, что прибрежные горы видны из моря так, словно они торчат прямо из воды, что, несомненно, означает, что они частично заслонены водной массой. А из этого уже легко сделать вывод о том, что Земля наша отнюдь не плоская. Каким образом древние индусы, имевшие столь обширный доступ к океанским просторам, придумали теорию Земли как плоского диска и тысячелетиями поддерживали ее, остается только удивляться. Не удивлюсь, если окажется, что и в настоящее время представление о плоской Земле, в центре которой расположена гора Меру, прочно доминирует в сельских районах Индии – можно проверить. Тем не менее, в 330 году до нашей эры Аристотель, наконец, утвердил окончательно тот факт, что форма Земли сферична, и хотя темные народные массы продолжали еще два тысячелетия с половиной верить во всякие диски на черепахах, ученый мир с тех самых пор уже твердо знал этот факт. Вопреки распространенным представлениям, даже церковь еще со Средних веков также принимала этот факт сферичности Земли.

    Можно посмеяться над теми многочисленными и, казалось бы, совершенно странными и причудливыми представлениями о форме Земли, которые господствовали в тех или иных регионах в разные времена. Тут и многоярусный мир на ветках огромного дерева ясеня (древние скандинавы), и цилиндр (древний грек Анаксимандр, живший за 300 лет до Аристотеля и бывший автором закона о сохранении материи, между прочим), и конус (древние буддисты), и даже четырехугольник (!), накрытый куполом (Козьма Индикоплевст – известный путешественник 6-го века). Наверное, были и такие оригиналы, которые представляли себе Землю в виде порванного презерватива, но гипотеза этого Козьмы интересна тем, что она получила широкое распространение на христианском Востоке, и целые народы (!) долгое время верили в то, что Земля — это плоский прямоугольник, в середине которого находится земная твердь, омываемая океаном. Солнце вечером скрывается за конусообразной горой на севере, ночью оно двигается за ней к востоку, чтобы утром взойти вновь. Вверху над небесной твердью в форме двойной арки расположен рай, где берут начало все крупнейшие реки, ну а мир в целом, по его мнению, по форме напоминает сундук.

    (Так что не обращай внимания на аргументы типа «у нас так заведено», «еще моя прабабка так делала», «да у нас по всей Рассее…» и так далее. «Заведена», как видишь, может быть любая чушь.)

    Можно надо всем этим посмеяться, но смех застрянет у тебя в горле, когда ты вспомнишь, что и по сей день миллиарды (!!!) людей верят в той или иной степени в рай, ад и прочую мутотень. И даже образованный, казалось бы, человек, верит в некое злое начало, которое, наряду с началом добрым, правит в той или иной степени этим миром и борется за власть.

    Сомневаешься в моем утверждении насчет образованных людей? Ну, я люблю простые опыты, давай поставим один такой. Возьми лист бумаги и купюру в сто рублей. На бумаге красивым почерком напиши: «Я, нижеподписавшийся, продаю согласно этому договору свою бессмертную душу с правом ее последующей перепродажи Дьяволу за сто рублей». И предложи подписать этот документ какому-нибудь человеку с высшим образованием. Думаю, что твоя сотня останется при тебе в девяносто девяти случаях из ста. Я такой эксперимент проводил на студентах-старшекурсниках технического ВУЗа. Расстался я со своими деньгами только на двадцатом или тридцатом человеке.

    Я исследую ОзВ, ставлю разные опыты, содействую в этом другим людям. Но, чтобы ставить опыты такого рода, необходимо начать хотя бы различать свои восприятия. Вот сейчас я испытываю раздражение, а сейчас – довольство, сейчас – чувство красоты и предвкушение и т.д. Когда восприятия различены и, желательно, названы, тогда может начинаться «инженерия восприятий» — я могу одновременно испытать предвкушение и отрешенность, к примеру, и наблюдать над тем, как они влияют друг на друга, какие совокупности восприятий (то есть «состояния») возникают при этом легче, а какие труднее и так далее. В общем – вполне простые эксперименты, но вот что удивительно – как только я начинаю различать восприятия, то уже В ЭТОТ САМЫЙ МОМЕНТ возникает резонанс с ОзВ.

    В какой-то момент меня это поразило. Так иногда бывает – смотришь на что-то, что видел уже сто раз, и вдруг до тебя доходит, что это ведь так удивительно. Когда я обратил внимание людей на этот факт, я, как и ожидал, не увидел в них удивления – ну да, есть такой опыт, что различение восприятий резонирует с ОзВ, обычное дело. Но «обычное» — не означает «не удивительно». Есть вещи удивительные и необычные, а есть хоть и обычные, но удивительные. Взять, например, воду – совершенно обычное вещество. Но если подумать о том, что вода – это, фактически, «пепел, образовавшийся после сгорания водорода», то возникает удивление. Вода – это сгоревший водород, то есть водород, вступивший в химическую реакцию с кислородом – такую реакцию мы обычно и называем «горением». Когда «горят дрова», это целлюлоза вступает в химическую реакцию с кислородом. Химики используют термин «окисление».

    Представим себе какого-нибудь древнего химика. Прежде чем возникла какая-то химия, необходимо было вещества разделять на элементы, после чего уже искать закономерности в их взаимодействиях – всё то, чем я сейчас занимаюсь с ОзВ. Одно дело – испытать что-то «приятное», и совсем другое – разделить это «приятное» на элементы восприятий. Если это самое «приятное» побыло и ушло, у тебя не остается никакого понимания этого процесса. Если же ты различаешь конкретные восприятия, из которых состоит это «приятное», если знаешь закономерности, связанные с ними, тогда в твоих силах это самое «приятное» и продлить, и развить. Вроде бы – очень простая мысль, и тем более удивительно, насколько сильное отрицание, отторжение она вызывает даже у тех же самых ученых, которые успешно занимаются физикой или химией! Порой я в самом деле чувствую себя древним химиком, которому приходится пробиваться через невежество и упертость «современной науки», которая снисходительно указывает, что мол понятие «отрешенность» определено не точно и, собственно, вообще никак не определено, имея в виду, само собой, принятые на данный момент средства определения чего-либо. И когда я говорю, что определением является само по себе точно подобранное резонирующее словесное описание, они презрительно воротят нос – «нет такого в науке». Конечно нет. Точнее – не было. А теперь – есть.

    Как бы приблизительно ни были определены те или иные озаренные восприятия, этого БОЛЕЕ ЧЕМ ДОСТАТОЧНО, чтобы осуществлять практическую деятельность по культивированию и исследованию их, по обмену опытом между людьми и т.д. На данный момент нам этого достаточно, так же как было этого достаточно тем первобытным химикам, которые еще пять тысяч лет назад (!) умели получать и использовать медь из различных ее соединений (с помощью древесного угля), а также умели получать серебро, свинец. Скептики и в то время могли сколько угодно препираться, но те, кто был ориентирован прежде всего на практический результат, делали свое дело. Спустя 2500 лет эти прагматики нашли способ получать ртуть, серу, фосфор, различные их соли, и процесс неумолимо шел дальше. И точно так же будет с восприятиями – это совершенно неизбежно. В середине 18-го века Ломоносов, защищая тезис о том, что химия – это наука, написал: «Химия — наука об изменениях, происходящих в смешанном теле, поскольку оно смешанное. …Не сомневаюсь, что найдутся многие, которым это определение покажется неполным, будут сетовать на отсутствие начал разделения, соединения, очищения и других выражений, которыми наполнены почти все химические книги; но те, кто проницательнее, легко усмотрят, что упомянутые выражения, которыми весьма многие писатели по химии имеют обыкновение обременять без надобности свои исследования, могут быть охвачены одним словом: смешанное тело. В самом деле, обладающий знанием смешанного тела может объяснить все возможные изменения его, и в том числе разделение, соединение и т. д.». Таким же путем иду и я, говоря, что всё то, что люди испытывают – это «смешанные восприятия». И восприятия эти, вопреки заверениям напыщенных эзотериков, можно различать, испытывать по отдельности, смешивать друг с другом, изучать как в смешанном, так и в чистом виде, открывать новые. И так же, как химия элементов невероятно сильно изменила наш внешний мир, так и «химия восприятий» меняет и изменит наш мир внутренний – нашу психику, наше тело, возможности нашего человеческого существа. В середине 18-го века никто в самых бурных фантазиях не мог себе вообразить того, что сейчас доступно с помощью развития химии. Спустя 100-200 лет то же самое можно будет сказать и о «химии восприятий», только (просьба к потомкам) – не изображайте меня на фронтисписах солидным таким стариком с седой бородой (если она у меня будет). Не забывайте, что «Селекция восприятий» была задумана, когда мне было 32 года и я был обычным энергичным парнем, а закончена спустя 10 лет, когда я стал еще более энергичным и не менее любящим трекинг, секс, дайвинг и прочее и прочее. Нет, правильнее вот в таком порядке: секс, трекинг, дайвинг и прочее и прочее.

    И вот вернемся к химику. Для него процесс разделения элементов является работой предварительной, не имеющей никакого отношения собственно к химии. Для нас это, оказывается, совсем не так. САМ ПРОЦЕСС различения восприятий уже резонирует с ОзВ!

    Я повторяю эту мысль раз за разом, и каждый раз испытываю изумление, и вспоминаются слова Эрика Роджерса: тот физик, который не получает удовольствия от наблюдения за падением одновременно брошенных легкого и тяжелого камней, человек бесчувственный.

    Вдумайся, представь себе – сам по себе акт различения восприятий резонирует с ОзВ. Говоря более подробно – я могу испытывать что-то – будь оно приятное или слабо приятное или непонятно какое или немного неприятное, и я просто буду это испытывать. Но возникает желание – разобраться – что же именно испытываю? Это желание может возникнуть как чистое любопытство, или как следствие другого желания – желания изменить каким-то образом испытываемое состояние – не важно. Но если это желание возникает, оно может или остаться бесплодным (то есть за ним не последует совершение акта различения восприятий), или различение произойдет. И во втором случае спонтанно – сами по себе – возникнут пусть и слабые и расплывчатые, но ОзВ.

    И это удивительно.

    Ведь это означает, что «различение восприятий» не есть что-то внешнее по отношению к этим самым восприятиям (сравни с тем, что разделение химических элементов есть нечто внешнее по отношению к тем химическим реакциям, которые возникнут, если их смешать). То есть мы можем сказать, что акт различения восприятий несомненно сам по себе является частью нашей психики (что, в принципе, довольно очевидно), и что он относится либо к этим же самым ОзВ, либо к другой группе восприятий, которые, не будучи ОзВ, тем не менее четко и определенно резонируют с ними, а вот это уже совершенно не очевидно, хотя и легко заметно при самых простых опытах.

    Одна девушка как-то написала мне: «когда я пытаюсь различать восприятия, то начинаю обращать внимание и на мелкие всплески ОзВ. В такие моменты у меня возникает уверенность, что я именно их различила, и возникает удивление и мысли: как я не замечала их раньше? Иногда во время таких различений возникает желание испытывать то восприятие, которое я различила, чаще и сильнее.» Эта девушка сделала ошибочный вывод – она подумала, что в тот момент, когда она начинает различать свои восприятия, она начинает замечать те ОзВ, которые и раньше были, просто она на них не обращала внимания. На самом деле, когда есть ОзВ, то не существует способа «не заметить» этого. ОзВ у нее именно возникали и именно в силу резонанса с различением.

    Современные ученые – если бы они знали об этом простом опыте резонанса различения и ОзВ, не допускали бы таких ошибок, какую они допустили, например, интерпретируя опыт Хелен Келлер, описанный ею в ее книге, написанной в начале 20-го века. Первые полтора года своей жизни она была обычным ребенком, то есть ее мозг развивался как у всех. Затем – то ли скарлатина, то ли менингит лишили ее зрения и слуха, и учиться заново языку она стала лишь спустя несколько лет, причем в ее судьбе поучаствовал тот самый Александр Белл, который в то время работал с глухими людьми.

    Вот как Хелен описывает свои первые впечатления от начала ее самообучения:

    «Она [Энн Салливан – ее 20-летняя учительница] принесла мне шляпу, и я поняла, что иду на улицу, на солнечное тепло. Эта мысль, если можно назвать мыслью бессловесное ощущение, заставила меня прыгать и скакать от удовольствия.

    Мы спустились по дорожке к колодцу, привлеченные благоуханием жимолости, в тени которой он стоял. Кто-то доставал воду, и учительница подставила мою руку под желоб. Когда мои пальцы оказались в холодной струе, она просигналила в другую мою руку слово «вода». Я стояла, боясь пошевелиться, сосредоточив все внимание на движении ее пальцев. Внезапно я почувствовала смутное ощущение чего-то забытого – трепетное волнение от забрезжившей в сознании мысли, и вдруг мне открылась тайна языка. Я поняла, что «вода» означает то изумительное, прохладное нечто, что текло по моей руке. Это живое слово пробудило мою душу, дало ей свет, надежду, радость, освободило ее! Конечно, оставались еще преграды, но их уже можно было преодолеть.

    Я покидала колодец с горячим желанием учиться. Оказывается, у всего есть свое имя, и каждое имя будило новую жизнь. Когда мы вернулись домой, любая вещь, до которой я дотрагивалась, казалось, дышала жизнью. Это происходило оттого, что теперь я видела все с открывшейся мне новой неожиданной стороны».

    Здесь Хелен описывает именно то, о чем я говорю – резонанс акта различения и озаренных восприятий. Она выделила, различила определенный набор восприятий, после чего дала ему обозначение «вода». Именно сам акт различения привел ее к вспышке ОзВ, а не некие мистические свойства «живого слова», как ей казалось.

    Очень похоже, практически идентично, но в менее красочных словах я сам описывал для себя свои впечатления в тот момент, когда до меня впервые дошло – озаренные восприятия можно различать, отделять друг от друга и от других восприятий, каждому из них можно было дать свое собственное обозначение-слово! Когда я читал описания Хелен, я живо вспомнил те моменты, когда сделал собственное открытие схожего рода – это тоже было открытием нового мира, намного более восхитительное из-за того, что самим предметом различения были озаренные восприятия, поскольку в результате такой изоляции от других восприятий, в том числе ОзВ, ОзВ становятся более интенсивными и пронзительными.

     

    Разумеется, даже самые простые опыты по химии и физике нельзя поставить, если нет самого простого, но необходимого оборудования. Камень не бросишь, если его нет, и время его падения не замеришь, если нет часов. (Ранние физики замеряли время с помощью собственного пульса, а что делать, если у тебя и пульса нет? Видимо, это вопрос на стыке физики, физиологии и некромантии – ну сложный, значит). Здесь – аналогично. Чтобы поставить опыт с резонансом различения и ОзВ, требуется, чтобы экспериментатор находился в состоянии, при котором он, желательно, испытывает озаренный фон, или, по крайней мере, чтобы он испытывал довольство, в противном случае влияние негативных эмоций (НЭ) и негативного фона (НФ) сведет на нет эффект различения, да и само это различение не может быть достаточно отчетливым в таких состояниях.

     

    (Из книги «Селекция привлекательных состояний»: «Озаренный фон» («ОФ») — совокупность ОзВ слабой интенсивности. Он не имеет сильно выраженных всплесков, растянут по времени, может тянуться минутами, часами, днями, месяцами, всю жизнь. В нем сложно различить конкретные ОзВ. На озаренном фоне легко возникают вспышки озаренных восприятий. Если ОФ сильный, то легко возникают ОзВ, наслаждение, радостные желания и т.д.)

     

    Что это такое, «акт различения» или, более полно, «акт различения восприятий»? А фиг его знает! Я не знаю, что это такое. Я также не знаю, что такое «эмоция» и «мысль», и мне помнится, как когда-то давно мне это мое незнание ставили в вину ретивые психопаты, которые готовы были, видимо, отказаться от предложения потрахаться с красивой девушкой, если у них не было способа узнать ее имя. Я не знаю, что такое «эмоция», но это не мешает мне различать ее, управлять ею, исследовать её. Я не знаю – что такое «акт различения», но я могу делать это – то, что я называю «различать восприятия» и что я каким-то образом легко отличаю от всего остального. Я могу «испытать эмоцию» и могу «испытать мысль», и несмотря на то, что я не знаю – что такое «мысль», я могу воспользоваться ею – рассказать другому человеку, построить умозаключение и на его основании совершить какое-то действие. Несмотря на то, что я не знаю – что такое «эмоция», я могу ее усилить или ослабить, а то и вовсе прекратить, могу отличить ее от мысли, могу описать ее свойства и предсказать то влияние, какое она окажет на другие испытываемые мною восприятия сейчас и спустя какое-то время. Я могу не знать – что такое «медь», но могу, тем не менее, описать ее существенные отличия от «дерева» или «камня», могу указать на ее свойства, могу использовать эти свойства и сделать медный топор, которым срублю дерево и построю хижину, буду жить там и валяться в джакузи, удивляясь тем простакам, которые мерзнут в холоде и сырости и не следуют моему примеру лишь потому, что у них в голове образовался странный замкнутый круг: «я не знаю – что это такое, значит этого нет».

    Что вообще означает этот вопрос – «что это такое»? Его можно переформулировать, например, как «из чего состоит». Совершенно ясно, что если я не знаю, из чего состоит стиральная машина, это не мешает мне методом тыка или исследований научиться стирать в ней вещи. Никто из нас не имеет даже отдаленного представления о том – из чего состоит мобильный телефон или полупроводник – это не мешает нам звонить. Физики до Резерфорда не знали – из чего состоит атом, что не мешало им этими атомами манипулировать. Конечно, когда они узнали совсем чуть-чуть – из чего он состоит, у них появилось больше возможностей. По-видимому, рано или поздно и наши знания о том – «что такое эмоция» и «что такое акт различения» — обогатятся, и мы продолжим свои исследования, продолжим меняться.

    По этому поводу есть смешная история, которая произошла с каким-то известным физиком – имен я сейчас не помню. Сидел этот физик, будучи абитуриентом, на экзамене по физике, и экзаменатор его спрашивает: «что такое электрон»? Тот подумал и говорит – «не знаю». Рука экзаменатора уже было занеслась над бумагой, чтобы выставить там неудовлетворительную оценку, но в этот момент в аудиторию зашел то ли Ландау, то ли кто-то из его учеников и заинтересовался ситуацией. «Что такое электрон» — пробормотал он, — «да я и сам не знаю – что такое электрон». Абитуриент был спасен. Он мог бы спастись и сам, если бы читал книгу великого физика Фейнмана «Вы, конечно, шутите…», в которой тот выразился так: «электрон – это теория, которую мы используем».

    А причем тут «добро и зло», стоящее в заголовке этой главы? Ну, это лишь одно из самых очевидных следствий, вытекающих из того факта, что само различение восприятий резонирует с ОзВ – невозможность существования некоего «абстрактного зла», «дьявола» и т.п. Ведь что себе представляют оболваненные религией люди, когда рассуждают об «изначальном зле» или «дьяволе» и прочей «нечисти» — буду в дальнейшем использовать слово «дьявол». Кого они себе воображают, когда в страхе отказываются подписать бумажку с договором о продаже души дьяволу? Явно не хулигана с большими кулаками и не непослушную дочку, которая (вот же тварь неблагодарная) отказывается есть манную кашу, которой ее пичкает сердобольная бабушка. Они воображают себе некую сущность, которая начала с непослушания бабушке, продолжила как-то еще хуже, и постепенно эволюционировала в некую совершенно ужасную сущность. Дьявол – не просто хулиган или злодей или преступник. Это тот, кто сознательно, в здравом уме и твердой памяти, принял решение изменяться в какую-то отвратительную сторону, культивировать агрессию, злобу, ненависть, мстительность т.д.

    А теперь давай подумаем – а каким образом это можно было бы сделать – культивировать такие восприятия? Представим себе дьявола еще несмышленым сопливым юнцом – вот он смотрит на голые ножки девочки и испытывает нежность, и думает – «нет, ни хрена не хочу я испытывать нежность, я эту нежность прекращу испытывать, ну то есть «устраню», как будет говорить Бодхи спустя 12 миллиардов лет, а буду я испытывать злость и язвительность. И берет он, значит, прекращает испытывать нежность и начинает испытывать злость.

    Всё в этом описании, вроде бы, нормально, за исключением одной детали: чтобы этот самый дьявол смог культивировать желаемые им восприятия, он сначала вынужден их… различить! Различить и отделить от нежелаемых. А как же иначе? Иначе никак. Если ты будешь просто испытывать злость, агрессию, презрение, мстительность и прочие агрессивные негативные эмоции (АНЭ), то никогда не превратишься в дьявола, а станешь лишь как вон та бабушка, сидящая на скамейке у твоего подъезда – дряхлой, тупой, зловонной развалюхой. Или как твой папа – тупой, агрессивный солдафон. Дьяволом тут и не пахнет. И кончишь ты свою жизнь не царствованием в адских просторах, а подагрой, инфарктом или раком. Чтобы каким-то образом эволюционировать в этих самых НЭ (если даже предположить, что такая эволюция возможна), тебе необходимо различать – отличать желаемое и нежелаемое. И вот тут – камень преткновения – ведь различение РЕЗОНИРУЕТ с ОзВ. Тупик. Не будет никакой эволюции, не будет никакого дьявола. В процессе различения восприятий такой неудачливый дьявол или обнаружит, что различение приводит его к всплескам ОзВ, или он попросту перестанет что-либо различать (что, в общем, и происходит с такими людьми) и залипнет в серости, тупости, НЭ и прочих злокачественных образованиях, которые стремительно разрушат и его психику, и его тело.

    Нету дьявола. И быть не может. Теперь можно послать в задницу бабушку, которая сует тебе в горло очередную порцию еды с видом спасителя, и можно поругаться с мамой, которая пытается тебя отшлепать за неуважение к бабушке. Можно написать на иконку и накакать на крестик и – о ужас – гулять зимой без шарфика. Под лежачий камень вода не течет, знаешь ли. Один раз постоишь за себя – второй раз им не захочется доставать тебя. Агрессивные трусы воспринимают твою нерешительность как стимул продолжать насилие – помни об этом. Помни, что у тебя есть зубы, кулаки, решимость и телефон службы защиты детей от домашнего насилия. И если тебе предложат продать душу за сто рублей – продавай смело – на сто рублей можно купить вкусное мороженое!

    Гёте в «Фаусте» вкладывает такие слова в уста дьявола: «Я — часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо». В общем, это соответствует тому, о чем я написал – если кто-то захочет культивировать агрессивные негативные эмоции, и с этой целью займется такой селекцией восприятий, при которой он попытается устранить ОзВ и культивировать АНЭ, то он столкнется с тремя эффектами: 1) различение восприятий несовместно с АНЭ, и влечет за собой резонанс с ОзВ, 2) устранить ОзВ невозможно – это также один из результатов, и довольно простых эксперимента, в котором исследователь пробует устранить ОзВ теми же методами, которыми он устраняет НЭ. ОзВ в результате такого устранения только усиливаются, 3) чем больше ОзВ ты испытываешь, тем больше хочется. Возможно, Гёте, пытаясь войти в образ Мефистофеля, через тайные опасения (ведь он наверняка верил в «силы зла», даже если сам считал, что не верит в них) пробовал на самом себе испытать – каково это – культивировать «зло», и, в таком случае, если он выполнял этот эксперимент честно и добросовестно, и столкнулся неизбежно с описываемыми эффектами, которые пусть даже смутно почувствовал и выразил в вышеприведенной поэтической форме. Может быть, вполне.

    Интересно рассмотреть еще один образ дьявола – булгаковского Воланда. Явно исключительно умный, то есть – не просто хулиган или головорез, хотя и убивает или, по крайней мере, причастен к силам, вызывающим смерть. Но что интересно – Воланд – это явно позитивный персонаж, и его поступки вызывают одобрение и поддержку, и отнюдь не у той аудитории, что находит отдохновение в идиотских сатанистских культах. Более того – очевидно, что Воланд обладает даже многими чертами Христа! Это и некоторое внешнее сходство Иешуа и Воланда — искалеченный левый глаз и угол рта, и образ сжигаемого солнцем на кресте Иешуа перекликается с описанием кожи на лице Воланда, которую «как будто бы навеки сжег загар». Воланд перед балом «одет в одну ночную длинную рубашку, грязную и заплатанную на левом плече», что напоминает о превратившимся в грязные тряпки голубом хитоне Иешуа. Иисуса называют мессией, а Воланда — мессиром. Ну и – главное — Воланд в романе осуществляет высшую справедливость – то, чего не смог сделать Иисус, но к чему он был призван. Отразился ли тут личный опыт Булгакова, который также пытался проверить на самом себе – что такое «культивировать зло» — сказать трудно.

    Интересно, что и с чисто христианской точки зрения существование Дьявола, или Антихриста, не подразумевает каких-то «универсальных сил зла», ведь приставка «анти» обозначает не только «против» в смысле «враг, противник», а и как «заместитель». Аналогично, смешно было бы думать, что «контр-адмирал» — это «противник адмирала». Просто корабль контр-адмирала должен был в боевом порядке находиться напротив корабля адмирала, отсюда и название.

    Можно вспомнить также, что согласно библии, Иисус как-то обматерил Петра словами «отойди от меня, сатана!», когда тот призывал Христа не идти добровольно на суд и неминуемую казнь. Любопытно также, что апостол Павел утверждал, что Сатана способен преображаться в ангела света! Одно из названий дьявола – «Люцифер» — означает «несущий свет»! Как объяснить такие странности? Скорее всего, ранние христиане понимали «сатану» как любого человека или некоего ангела, который попросту препятствует планам Иисуса, например, в силу своего непонимания, не более того, но впоследствии церковники выдумали и высосали из пальца некое Абсолютное Зло, чтобы было чем пугать баранов, приходящих на богослужения – так же, как в средние века было выдумано, помимо ада и рая, еще и Чистилище с целью избавиться от серьезных логических противоречий в богословской доктрине, делающей ее очевидно нелепой для каждого. В подтверждение гипотезы о том, что «сатана» для ранних христиан, это попросту «иногда не очень мудрый, но хороший человек» (или существо), можно напомнить, что в книге Иова Сатана явно подчинен Богу, и является одним из его слуг или «сынов Божьих» или, по древнегреческой версии, ангелов, и – важно — не может действовать без позволения Бога! И нигде в тексте Сатана не выступает соперником Бога или уж тем более почти равным ему по могуществу врагом.