Русский изменить

Ошибка: нет перевода

×

Глава 16

Main page / Майя 3: Твердые реки, мраморный ветер / Глава 16

Содержание

    Последний раз Джейн кончала… даже трудно вспомнить когда – надо посмотреть файл с записями. Полгода, наверное, уже прошло. Первое существенное изменение состояния она заметила уже спустя неделю, затем этот эффект смазался, затем снова проявился через месяц, затем – уже ярко – через три месяца, а сейчас последствия некончания чувствовались исключительно ясно. Фосса говорила, что само по себе некончание мало что значит, если человек не устраняет НЭ и не порождает ОзВ, не копит фрагменты. Более того, чем больше человек испытывает НЭ, тем чаще ему необходимо кончать, чтобы избавляться от накапливающегося отравления омрачениями, но если он кончает чаще раза в месяц, то быстро возникает истощение, так что между этими Сциллой и Харибдой человек и умирает.

    Сейчас – спустя более чем полгода после оргазма – полгода жизни, насыщенной так, что вся предыдущая жизнь вообще и жизнью не казалась, Джейн чувствовала себя удивительно. Тело постоянно чувствовало себя так, словно оно в самой лучшей форме, как будто она долго готовилась под руководством опытного тренера к ответственным соревнованиям, ну типа Олимпийских Игр, и вот сегодня соревнования начинаются, и она на пике своей формы. В любой момент она может вскочить и помчаться хоть на перевал, хоть играть в футбол, хоть выйдет на татами, и ее тело взрывается активностью, приятной и насыщенной. Усталость возникала намного реже, и даже она отличалась от той мертвой, холодной, вялой и могильной усталости, которая была раньше. Сейчас, если она активно побегает в футбол, то за час или даже за полчаса активной игры можно сильно устать, но что удивительно – это именно мышечная усталость… даже сложно описать это – мышцы устали и хотят отдохнуть, а при этом само состояние взрывной готовности ослабевает совсем немного, и удовольствие в теле вообще не прекращается, а просто меняет своё качество. А ведь она совсем перестала болеть!

    Действительно, ведь раньше она постоянно чем-нибудь болела, были какие-то болезни печени, и она даже ходила к врачу с симптомами синдрома хронической усталости! Даже представить сейчас такое сложно. Трудно представить, что это было когда-то с ней. Нет, это была не она, это был какой-то другой, мертвый человек. Вчера, просматривая документальный фильм о путешествиях, она обратила внимание на лица людей. Сейчас просто бросается в глаза их мертвенность, серая обыденность. Лица какие-то опущенные, ее даже передернуло от отвращения. Вдруг стало отчетливо видно, что это именно мертвые люди. У них нет интересов, вообще нет. Может они на работе там наукой занимаются или детей воспитывают – неважно, у них нет интересов, нет ничего, что их бы увлекало, вызывало предвкушение. Серые лица, пустые, никакие. Блять, страшно смотреть на это. Вурдалаки. Мирные, вежливые, спокойные такие… кладбище. Нет, конечно, если уж выбирать между вурдалаками, пусть будут такие – мирные и вежливые, чем агрессивные фанатики. Если у таких появится ребенок, который заинтересуется практикой Бодха, родители не начнут его подавлять и уничтожать – они вежливо что-нибудь скажут, одобрительное или не очень или даже неодобрительное, после чего ребенок сможет продолжить делать то, что он делает.

    Сами желания стали немного другими – стали немного по-другому переживаться. Не только физическое тело стало алертным, готовым взорваться активностью, но и тело желания стало таким же. Желания стали мощными! Точно, именно это слово подходило больше всего. Процесс хотения, процесс реализации этого хотения – они переживались мощно. Раньше никогда, никогда этого не было, а ведь спроси ее год назад – есть ли у нее сильные желания, она ответила бы «конечно есть», но ей ведь было не с чем сравнивать. Сейчас она сказал бы, что раньше у нее вообще не было желаний. Это все равно, что назвать физически активным человеком того, кто лежит в коме и иногда шевелит пальцами рук. Кома закончилась, и термин Бодха «циклон» применительно к желаниям стал ей понятен. Она чувствовала себя мощным явлением природы, торнадо, которое затягивает в себя все окружающее. Сейчас, когда они обсуждали свои интересы с ребятами из группы, это было очень похоже на встречу двух торнадо, которые сталкиваются друг с другом с невообразимой мощью, затягивают друг друга в себя, и расходятся снова. Циклон. И этот циклон разбегается по телу потоками наслаждения, и это тоже удивительное открытие. Оказывается, яркое радостное желание приводит к наслаждению в теле. И так как сейчас – в состоянии множественных циклонов, не было ни секунды (!!!) в ее жизни, когда бы она не испытывала сопровождающих эти желания озаренных восприятий – предвкушения, чувства тайны, энтузиазма, радости познания, симпатии к другим ищущим существам, зова, то соответственно и тело ее непрерывно испытывало наслаждение. И это была отдельная жизнь, тело само игралось с наслаждением, переливало его туда-сюда, то русло протянется туда, то сюда, то захлестнет общее «наводнение», а иногда, правда пока еще редко, наводнение становилось таким насыщенным и полноводным, что Джейн останавливалась и замирала, отдаваясь этому полностью, и по сравнению с теми пронзительными, глубокими, экстатическими ощущениями наслаждения, перекатывающимися по телу, обычный оргазм казался чем-то совершенно пресным, жалким, как двумерная черно-белая проекция, да еще обгрызенная со всех сторон, куцая и совершенно неинтересная. И в такие моменты особенно твердой становилась решимость – никогда больше не кончать, ни при каких условиях. Лучше остановиться заранее и лишить себя маленького фрагмента удовольствия от секса, если сейчас такое состояние, что состояние на грани оргазма приближается слишком стремительно и слишком опасно. Ничто не может быть охуительнее того, что она сейчас может испытывать секунда за секундой, минута за минутой, час за часом и день за днем. Наверное… да нет, наверняка, совершенно точно она посчитала бы безудержным фантазером того, кто стал бы ей говорить, что каждая секунда его жизни насыщена. О каких секундах речь, когда целые дни и недели и месяцы проскакивали вообще безо всякого следа, в серой, сырой и беспросветной скуке и обыденности!

     

    Если Джейн стало казаться, что жизнь ее заполнена до краев, то в ближайшие же дни ей пришлось пересмотреть свои представления, так как Флоринда предприняла новую атаку на их группу.

    — А теперь, — начала она, собрав всех у большого бассейна, — давайте обсудим такое понятие, как «штурм». Вы когда-нибудь проводите штурмы?

    — Я делала несколько раз, я рассказывала. – Серена действительно несколько раз рассказывала о том, как она с утра до вечера упиралась всеми рогами и копытами в разные практики и умудрялась набирать за один день по семьдесят фрагментов.

    — Я нет, — Джейн помотала головой. – Несколько раз собиралась, вроде даже начинала, что-то делала, но каждый раз прекращала, нет достаточной мотивации.

    — И я нет, — Магнус развел руками. – Наверное… да, наверное причина именно в том, что нет мотивации, жизнь и так кажется переполненной, и когда понимаешь, что…

    — Ты сейчас обо мне рассказываешь или о себе, — перебила его Флоринда?

    Мягкость ее голоса давно перестала вводить ребят в заблуждение, и Магнус, который раньше вполне мог начать в этой ситуации начать задавать не слишком продуманные, мягко говоря, вопросы, замолчал и стал прокручивать в памяти только что сказанное.

    — Понял:) Нет, не когда «понимаешь», а когда я понимаю, что сейчас могу еще немного нарастить эту насыщенность и полноту, то энтузиазма не возникает, вроде и так уже всё переполнено, дальше некуда, и зачем наращивать еще?

    — Согласна, — подтвердила Берта. – То же самое.

    — Хорошо, я придам вам мотивацию, — Флоринда окинула их взглядом. – Штурмы необходимы. Нет штурмов – нет ничего. Причина этого очень проста. Живя обычной жизнью, какую вы сейчас ведете, вы сами не заметите, как начнете сползать в довольство. Конечно, это не будет такое довольство, которое есть у обычных прожигателей жизни, и тем не менее вы совсем недалеко ушли от прошлого. Оно все еще довлеет над вами и в гораздо большей степени, чем вам это кажется. Тончайший слой негативного фона озабоченности будущим, например, есть у каждого из вас. Он слишком тонкий, чтобы воспрепятствовать всему тому, что вы испытываете, и все же он достаточно толстый, чтобы отделять вас от экстатических ОзВ, например, и если вы зафиксируетесь на некотором уровне жизни, без штурмов, то вот этот слабый яд разных озабоченностей постепенно будет подтачивать вас. Или вот взять Берту, — Флоринда ткнула в нее пальцем, — ясно же, что пока ее жизнь такая, как сейчас, она пребывает в сравнительно приемлемом состоянии, но ведь всем ясно, что у нее есть ЧСВ, которое проявляется в частности в ее застенчивости в сексуальных вопросах. Так что, — Флоринда сделала паузу, — без штурмов не будет продвижения вперед. С помощью штурмов мы словно продавливаем нашу инертную часть. Мы получаем краткий, но интенсивный, яркий опыт того – как можно жить, и хотя жить в состоянии штурма постоянно невозможно… что? – Флоринда заметила в глазах Джейн вопрос.

    — Почему невозможно?

    — По определению. Штурм – это такое приложение усилий, которое кажется на данный момент почти невозможным, почти за пределами доступного. Штурм потому и называется штурмом, что ты совершаешь усилия за гранью того, что на первый взгляд кажется вероятным. Если во время выполнения штурма ты не испытываешь состояния полного охуения, если ты не вспотеешь и не почувствуешь себя истощенным уже после первого же часа-двух работы, значит твой штурм неполноценный. Штурм словно пробивает новый тоннель в скале инертности, окружающей нас. Ты получаешь новое представление о том, что возможно, а что нет. Например, представь себе, что ты делаешь десятисекундную фиксацию с шести утра до шести вечера. Двенадцать часов десятисекундной фиксации.

    — Ну…, — промычала Джейн, — думаю что смогу, хотя конечно попотеть придется:)

    — А теперь представь, что параллельно ты будешь изучать генетику.

    — Думаю, что первый час-два будет тяжело, а потом приноровлюсь.

    — А еще параллельно ты будешь делать другие фрагменты, чередуя их — порождения уверенности-120, порождения ОзВ, слона и так далее.

    — Вот это уже будет очень сложно, — согласилась Джейн. – Читать и делать десятисекундную фиксацию – это понятно, а вот наложить на это другие фрагменты… это будет очень сложно.

    — Есть и другой подход к штурмам. Можно выполнять одну или две практики не чередуя их с другими, как вы обычно делаете, а в течение всего дня. Такая повышенная концентрация также приводит к интересному результату. Например, бессмысленно даже пробовать открыть сплав, если ты порождаешь определенный аккорд в течение получаса или часа. Чтобы получить сплав – хотя бы в первый раз требуется значительно более высокая длительность порождения аккорда, чтобы оба составляющих аккорд ОзВ словно слились друг с другом, словно проникли друг в друга, и только тогда может возникнуть сплав. Опять же можно привести аналогию с химической реакцией – чтобы два вещества провзаимодействовали и образовали сплав или химическое соединение, необходимо не просто положить их рядом друг с другом, а необходимо обеспечить как можно более тесное их соприкосновение.

    — Да, такая аналогия понятна, — кивнула Берта.

    — Арчи, а ты уже нашла какой-нибудь сплав? Ведь ты намного раньше нас начала занятия в третьем классе! – Серена подтолкнула Арчи в бок.

    — Да, пока только один.

    — И ты тоже пока что не смотришь в справочники по сплавам?

    — Пока нет. Флоринда не рекомендует пока смотреть.

    — Ну а из любопытства? – Снова пихнула ее Серена. Хоть одним глазком!

    — Любопытство сильное, — улыбнулась Арчи. – Но я не смотрю. Мне хочется следовать рекомендациям Флоринды. Когда я так делаю, жизнь становится интереснее, я уже имею такой опыт.

    Может от того, что Арчи занималась уже несколько месяцев по программе третьего класса, а может по другой причине, но она, имея внешность девятиклассницы, тем не менее казалась немного взрослее всех остальных. Словно неуловимый налет серьезности окружал ее. Она бесилась как все и могла ржать как лошадь и с ней можно было возиться и бороться, и никто бы не сказал, что она имеет какие-то более сдержанные манеры, или что она демонстрирует некое превосходство, и все же любому было очевидно – Арчи словно немного старше и серьезнее.

    Когда Джейн сказала об этом, Флоринда кивнула.

    — Так и есть. Она серьезнее. И не только, но это бросается в глаза. И знаешь почему?

    Она выдержала паузу, но версий не поступило.

    — Потому, что она учится в третьем классе дольше вас, и у нее больше опыт соответствующих практик. А главное – у нее есть опыт штурмов, который обязателен для третьего класса. Штурмы меняют человека, и в нем начинается процесс, который мы называем «кристаллизация». По сути дела, до тех пор, пока кристаллизация не началась, вы все еще не люди, а так – полуфабрикаты, заготовки. Вас легко сбить, вашу жизнь легко нарушить, а то и разрушить. Вы беззащитны и зависимы. В третьем классе вы получаете первый опыт штурмов, а в четвертом вы узнаете об этом больше. Каждый шаг кристаллизации – это шаг в новую жизнь. Только кристаллизация дает доступ к намерению, и тогда эффективность ваших усилий в достижении ОС-ов, например, удесятеряется. Интеграция восприятий морд земли, поиск сплавов… много, много что становится совсем другим, много что открывается. Критерии, отличительные особенности кристаллизации, все механизмы и эффекты, связанные с нею, мы будем обсуждать и изучать позже, когда и если вы перейдете в четвертый класс, и еще обратите внимание, что в «коммандос» набирают только из тех, кто успешно учится в четвертом классе, вы слышали про «коммандос»?

    Ребята покивали.

    — Естественно, отнюдь не каждый хочет быть в коммандос, но это – одно из возможных направлений, одно из возможных и интересных направлений… Надеюсь, я дала вам достаточную мотивацию для экспериментов со штурмами? — Улыбнулась Флоринда.

    — Что касается меня, то да, — уверенно произнесла Серена. – А правда то, что человек, у которого кристаллизовалось… как бы это сказать, ну у которого уже идет кристаллизация, который уже имеет большой опыт, он может своим намерением подтолкнуть другого, например взять с собой в ОС или в путешествие по другим мирам?

    — Да, такое возможно, — подтвердила Флоринда, — но здесь есть много аспектов. Не каждый и не каждого и не в каждый момент и не в каждый ОС… тут много всего. В свое время всё будет, занимайтесь своими делами.

     

    А дел было много, и не только в области накопления фрагментов и путешествия в ОС-ах. Инфраструктура Базы, и не только гималайской базы, претерпевала стремительные изменения.

    Во-первых, было наконец-то решено отказаться от солнечных батарей. Они представляли собою уже явный анахронизм, который цеплялся из последних сил за современные невидимые пленки и подвергался вполне обоснованной критике из-за хлопот, связанных с обслуживанием всего связанного с ними хозяйства. Удалось договориться с японцами, создавшими и поддерживающими космическую солнечную электростанцию, о чрезвычайно льготных условиях на неограниченное время – за очень большие объемы энергии платили очень мало, взамен пообещав всячески распространять информацию о преимуществах этого типа энергетического источника.

    Запустив в 2030-м году в космос первую солнечную электростанцию, японцы сначала десять лет доводили ее до ума, и только в 2040-м, при участии консорциума из компаний NEC, Sharp, Mitsubishi Electric и Fujitsu технологическая цепочка заработала – Солнце с уничтожающей силой светит на станцию, давая практически неограниченную энергию; а станция с помощью своих гибких и тонких солнечных панелей, раскинувшихся на многие гектары, улавливает этот свет и преобразует его в энергию, которая узконаправленными лазерными потоками льется на Землю.

    Сначала японцы обеспечивали самих себя, освобождаясь от зависимости от углеводородов. Станция была маленькая, на один гигаватт, и с помощью последовательных расширений и модификаций ее мощность нарастили до четырех, что соответствовало полноценной атомной электростанции.

    Наконец, научившись на ошибках, в 2070-м запустили сразу несколько станций нового поколения проектной мощностью в двадцать гигаватт каждая, затем «повесили» там же на орбите около полусотни транслирующих энергию распределителей, так что для многих промышленных центров планеты эта энергия стала потенциально доступна.

    Оба реактора временно заморозили, но демонтировать не стали. На всякий случай. Космос – штука сложная, и не хочется класть все яйца в одну корзину. Тем не менее обслуживание электрического хозяйства станции резко упростилось, а возможности увеличились.

    Джерри, Эд и Поль торопили работы по созданию новой лаборатории, и работы по вырубке нового зала близились к завершению, когда в самом углу уже почти готового зала обнаружили мелкую щель, почти незаметную. Вместо того, чтобы забетонировать ее и забыть про ее существование, кто-то засунул туда палец и нащупал что-то гладкое. Несколько минут работы отбойным молотком, и в щель можно было уже посветить и посмотреть. И с этого момента жизнь обитателей Базы изменилась.

     

    Вопреки тому, что Джейн могла бы ожидать сама от себя, особенно после разговора с Флориндой, вместо штурма она оказалась в странном состоянии, когда не хотелось никакой активной деятельности ни в практике, ни даже в изучении наук. Желания оставались, но переживались как-то приглушенно, не достигая той степени интенсивности, которая бы приводила к началу деятельности. Первым инстинктивным, почти спазматическим решением было немедленно переломить это состояние, продолжить свои занятия, но уже спустя час такой «подневольной» жизни интенсивность желания еще снизилась, и стало ясно, что продолжение попыток любой ценой заставить себя продолжать свои занятия чреваты полным спадом в яркости желаний, и даже наступления отравления.

    — Это нормально, — успокоила ее Флоринда. – Удивительно не то, что это с тобой происходит, а то, что этого не произошло раньше.

    — У меня появляется тревожность, что я вот так залипну в этом состоянии, день будет проходить за днем, интересы продолжат слабеть, и в конце концов я вернусь к тому мертвому состоянию, с которого я начала.

    — Не залипнешь, — уверенно ответила Флоринда. – Каждый обязательно проходит через периоды спада, это неизбежно и, в общем, даже целесообразно с той точки зрения, что когда этот спад закончится, у тебя будет ясность в том, что все спады имеют неизбежный предел и заканчиваются. Это просто результат действия инерции. Твоя жизнь настолько сильно отличается от всей предыдущей жизни, что инерция тянет тебя назад. Приступ инерции закончится и твои желания снова вернутся к прежнему состоянию яркости и пронзительности.

    Джейн задумчиво слушала ее, но судя по ее лицу не испытывала такой же убежденности в том, что этот спад непременно закончится.

    — Тревожность все равно есть.

    — Ну, ты можешь смириться с ней, можешь устранять ее, в общем, это всё равно. – Продолжала Флоринда. – Фоновая озабоченность будущим есть вообще у всех и каждого. Она покрывает тонким или толстым слоем жизнь человека постоянно, не прекращаясь ни на долю секунды. Если бы у тебя прямо сейчас не было бы никакого негативного фона (НФ), то ты бы прямо сейчас испытывала бы яркие ОзВ, постоянно, каждую секунду. Как правило, НФ у людей усиливается до состояния полной невыносимости, и тогда они начинают его сбивать, например наркотиками или острыми впечатлениями, которые резко изменяют эмоциональное состояние. Наркоманы – это люди, которые завели свою жизнь в беспросветный тупик.

    — Но ведь любой может попробовать наркотики – от скуки или любопытства, ну и даже просто по глупости, за компанию с приятелями, — возразила Джейн.

    — Конечно, попробовать может любой, но не любой становится наркозависимым. Ты, очевидно, обычная жертва социальной пропаганды, которая ради политкорректности пренебрегает очевидными вещами и утверждает, что мол наркоманы – обычные люди, просто «больные». Никакие они не больные. Ну то есть конечно, они больные, но не в том смысле, в котором болен человек, заразившийся гриппом. Наркоман – это человек с разрушенной личностью, который убил сам себя своей раболепностью, своими страхами чужого мнения, своими религиозными концепциями или своей склонностью ненавидеть других и жалеть себя. И наркомания – это просто завершение этого его пути.

    Джейн переваривала услышанное, и это давалось ей непросто, так как слишком резко противоречило ее устоявшимся взглядам на этот счет.

    — Ты знаешь, что наркоманы считаются потенциально опасными в силу своей возможной немотивированной агрессии, — продолжала Флоринда.

    — Да, ведь если у них начинается ломка…

    — Дело не только в ломке. «Ломка», конечно, обостряет процессы, но вопрос в том – какие именно процессы? Это процессы растущей ненависти. Наркозависимость, будь то зависимость от марихуаны или табака или водки – это вообще один из признаков ненавидящего человека, то есть такого, который не просто испытывает время от времени ненависть, мстительность и желание навредить, разрушить, сломать, но который хочет это испытывать, считает эту ненависть справедливой и приятной для себя, который ищет любой повод, чтобы испытать ненависть снова и снова.

    — Один из признаков? А какие другие?

    — Жалость к себе. ЧСУ-шные люди на поверку часто оказываются ненавидящими. Это довольно простая связь: если ты испытываешь жалость к себе, то ты боишься окружающего тебя мира, который может тебе навредить, задеть, оскорбить, унизить, и этот страх порождает и ненависть. Нередко бывает так, что чсу-шный и забитый человек, оказавшись в условиях, когда кто-то проявляет чувство собственной ущербности еще сильнее, чем он, или когда он обретает неожиданную и всестороннюю власть над кем-то, словно сбрасывает шкуру овцы и становится ненавидящим садистом.

    — И еще вежливость, — вспомнила Джейн.

    — Да. Если человек приторно вежлив, это может объясняться и страхом агрессии, и просто привычкой, воспитанием, но если в ответ на твое предложение прекратить эту вежливость и перейти на простой дружественный язык, в ответ на твой простой стиль речи находится масса причин, чтобы этого не сделать в ответ, то этот человек потенциально опасен – он фанатично считает вежливость чем-то крайне необходимым, как молитву перед едой, и как такой человек может реагировать на твое пренебрежение вежливостью?

    — Ненавистью…

    — Еще признаки агрессии – поддержание приятельских отношений с ненавидящими людьми, под каким бы благовидным соусом это ни происходило. Еще – параноидальная подозрительность в отношении морд, Бодха после прочтения их книг, мол «а не затем ли он все это написал, чтобы только заманивать и трахать девушек»? Реакция обиды и додумывания в Бодхи и мордах презрения, когда человеку не отвечают на посланные им письма… всё это и несколько других – наиболее явные признаки ненавидящего человека.

    — И неискренность. – Напомнила Джейн.

    — Да, и вопиющая степень неискренности. Например, — Фосса задумалась, — когда я просматривала старую переписку Бодха с теми, кто пишет на его почту, я обратила внимание на то – насколько точно и быстро он выявляет неприемлемо агрессивных и неискренних людей. Иногда его реакции казались мне недостаточно обоснованными, но всегда я убеждалась в своей ошибке и его правоте. Например, вот такая история – некая девушка пишет, что заинтересовалась практикой и давно уже занимается ею и добилась уже значительных успехов и почти не испытывает НЭ. И что вот теперь ей наконец захотелось написать Бодху. Письмо само по себе странное. Если человек нашел книгу Бодха и увидел в ней что-то близкое, так неужели ему не захотелось бы тут же написать ему, написать мордам – тем, кто для него кажется таким близким? Почему целый год или два этот человек предпочитал общение с окружающими его идиотами и тупицами вместо того, чтобы сделать все возможное, чтобы общаться с теми, кто интересуется и занимается практикой устранения негативных эмоций и тупости, культивированием ОзВ и радостных желаний? Одно это сразу вызывает сомнение. И письмо было написано очень, я бы сказала, правильным и вежливым слогом. Это тоже подозрительно. Бодх написал, что ему странно, что ей не захотелось попробовать общаться с ним и мордами раньше, делиться своими открытиями или хотя бы просто выразить свою щенячью радость от того, что она наконец-то нашла близкого человека, написать что-нибудь вроде «Бодх, как это офигительно здорово, что ты и морды есть, что ты написал такую книжку, как будто я сама ее написала. Не знаю, что еще написать, просто очень хочется написать хоть что-то». Такое письмо было бы малосодержательным, конечно, но оно бы выражало искреннюю радость, щенячий восторг, а конструктивность общения можно постепенно нарастить вокруг какой-либо совместной деятельности, или вопросов Бодха или его советов и т.д. В ответ она написала, что может, конечно, легко перейти на такой стиль общения, но просто это не в ее характере.

    — То есть она как раз отказалась перейти на простой стиль общения, — констатировала Джейн.

    — Да. Затем она написала, что занимается практикой со своим двенадцатилетним сыном, так как утром спрашивает его – что он хочет – чай или кофе. Бодх изумленно спрашивает – зачем же так уродовать двенадцатилетнего мальчика?? Зачем проявлять такую агрессивную заботу, ведь даже в пять лет человек сам легко может приготовить себе завтрак. И в ответ на это та женщина отвечает, что мол она прекрасно умеет различать свои восприятия, и что тут нет никакой заботы, и она не понимает – почему же не поделиться едой с близким человеком, для которого она – проводник в этот мир?

    Джейн рассмеялась.

    — Понятно.

    — Ну вот и Бодху стало понятно и он написал ей в ответ, что общение закончено в силу неприемлемой неискренности. А мне было не совсем понятно – в самом ли деле целесообразно вот так – на основании этой неискренности, полностью и навсегда прекращать общение с человеком? А вдруг она что-то недопоняла, а вдруг то, а вдруг сё…

    — И?

    — И мои сомнения испарились, когда я увидела ее ответ, который содержал нравоучительные сентенции на счет того, что Бодху просто больше нечему научить ее, потому что она и так уже все знает и умеет. Он оказался прав – женщина оказалась не просто «невинно-неискренней», а самовлюбленным эзотериком, и теперь и я увидела ее агрессивно-тупой и признала, что в самом деле общение с таким человеком абсолютно неинтересно. Таких случаев много, и как раз читая его переписку я видела – как простыми вопросами он выводит человека на чистую воду, обнажая его восприятия так ясно, как будто они лежат на ладони.

    Флоринда встала и отряхнула прилипшие к ее коленкам травинки.

    — А что касается фоновой тревожности, то необходима работа над ней – сама она никуда не уйдет. Проведи тщательный анализ своей тревожности, то есть задай себе вопросы – что именно в моем будущем меня тревожит? Какие именно картины видятся мне потенциально опасными и тревожными? Затем рассмотри – в самом ли деле обоснованы эти страхи, рассмотри детально и аргументированно, а если аргументов не хватает, ставь необходимые опыты. Например, если ты боишься, что в одно прекрасное утро ты проснешься и нифига не будет хотеться, ну так просыпайся и ничего не делай. Лежи и ничего не делай пятнадцать минут, полчаса – если сможешь утерпеть:) И когда ты увидишь – что происходит, тогда у тебя появятся основания для некоторых аргументированных утверждений.

    — И если мне так и захочется лежать и ничего не делать?…

    — То лежи и ничего не делай, если прямо ничего не хочется, но ведь вряд ли ты именно ничего не хочешь делать. Ты ведь хоть что-то хочешь? Если человек живет совершенно убитой жизнью, если он тащит на себе сотни обязанностей в семье, религии, работе, если он повязан по рукам и ногам страхами и чувством долга, если он тупой и испытывает НЭ, то конечно ему может хотеться именно ничего не делать – своего рода желание умереть, но ведь твоя жизнь иная, и поэтому твое ничегонеделание не будет проходить так, как у них. Тебе именно ничего не хочется? Или чего-то все-таки хочется, когда ты думаешь, что тебе «ничего не хочется»?

    — Вопрос заставил Джейн задуматься.

    — Кажется да… хочется съесть что-нибудь вкусное, то есть вкусовых впечатлений… еще хочется почитать какую-нибудь книгу, но очень и очень «легкую», например Шерлока Холмса или Кристи или просто художественную книгу с самыми элементарными приключениями, что-нибудь вроде Жюль Верна или Эмара, Майн Рида.

    — Получается, что проблема не столько в том, что желаний нет, сколько в том, что имеющиеся во время спада желания кажутся тебе неприличными, постыдными? – Подытожила Флоринда.

    — Получается, что так…

    — Тогда соверши простое усилие – перестань поддерживать это морализаторское охуение и делай то, что хочется. То есть фактически тебе даже нет необходимости что-то менять в стратегии – ты по-прежнему будешь делать то, что тебе хочется.

    — С трудом представляю себя, слоняющейся по парку, лежащей на траве и читающей Эмара, жрущей тортики с чаем и вообще ничем больше не занимающейся. А, ну вот еще фильмы хочется смотреть, какую-нибудь фантастику или боевики!

    Джейн улыбнулась, представив со стороны эту картину.

    — Вот и смотри свои боевики. И жри свои тортики. Выбирая книги, ты можешь все-таки выбирать те из них, которые не совсем примитивны, так что выбирая между Жюль Верном и Эмаром выбери первого, так как в его книгах все-таки есть описание живых морд, там есть какие-то мысли – это называется «мягкий слив» — когда ты не просто с разбегу прыгаешь в болото и лежишь там, пока не стошнит, а постепенно снижаешь уровень своих развлечений – с серьезного учебника по вирусологии переходишь на «Учебник генетики XXV века», который хоть и содержит интересную информацию, но написан предельно простым языком. Если и это не идет, спускайся на уровень пониже – бери просто научно-популярную книгу, написанную на самом простом уровне, и уж если и это не идет – хорошо, бери Жюль Верна или Майн Рида, и уж если снова хочется что-то еще проще, ну тогда читай Эмара или Жака. То же и в остальном – если не хочется играть в большой теннис, поиграй в бадминтон, и если «нет», то в маленький теннис, и если и эта игра кажется слишком активной, ну тогда иди бросай дротики в мишень. Сползай с уровня на уровень, и тогда ты зафиксируешься максимально высоко, твой спад будет минимален и ты быстро вернешься к нормальному для тебя состоянию активности, предвкушения. Можешь попутешествовать – получишь впечатления от смены мест. Время от времени делай «ничегонеделание», но только следи, чтобы это было именно «ничего»! Можно сидеть или лежать.

    — Но разве это не будет как раз «жестким сливом», когда я сразу же окунусь в полное болото?

    — Нет. Низший уровень спада – это не отсутствие деятельности, — пояснила Флоринда. – Это как раз плотная, всепоглощающая деятельность, которой человек пытается заткнуть серость, которая отупляет и отравляет, становится навязчивой. Ничегонеделание отрезвляет, пробуждает интересы в ситуации, когда есть вот такой спад, как у тебя, или когда человек совсем охуевший от засилья в его жизни механической деятельности, мотивированной стыдом, страхом, долгом, религиозными и семейными концепциями и прочей отравой.

    — Попутешествовать…, — пробормотала Джейн. – Да, это интересно!

    — Тогда присоединяйся к нашим спелеологам и вперед, точнее – вниз!:)

    — Да… хочу, точно хочу! Поползу вниз!

     

    Исследованием открытой пещеры занималось около десятка человек. Разумеется, каждый успел по несколько раз облазить ближайшие проходы и залы, но всерьез первопрохождениями занимались лишь эти немногие — в основном те, в чьи интересы входила геология и альпинизм, так что и Айрин, и Суджан, и Лобсанг были тут. Кроме них, целый выводок ежей постоянно носился туда-сюда, обалдевшие от обилия впечатлений. Их энтузиазм, впрочем, был несколько умерен Эдом, который собрал их всех в большом зале и показал фильм, в котором подробно описывались опасности спелеологии. Напомнив ежам, что они достаточно большие, чтобы самостоятельно определять – в какой степени рисковать своей жизнью, и удостоверившись в том, что и показанный фильм и его слова произвели должный эффект, он счел свою миссию выполненной и ежам была предоставлена полная свобода действий.

    Фосса и Томас также проводили много времени в пещере, в то время как Флоринда залезла туда пару раз, и на этом ее интерес к пещере или исчерпался, или отложился.

    Первую экскурсию для Джейн взялся провести Лобсанг, попутно засыпая ее информацией о пещерах, которая заинтересовала ее поневоле даже на фоне ее странно инертного состояния. Впрочем, это тоже можно было отнести к «мягкому сливу», так как слушать рассказы Лобсанга было совершенно необременительным и простым способом получать знания.

    — Эта пещера карстовая, — начал он, пока они пробирались по узкому и длинному – около сорока метров – расширяющемуся проходу к основным пещерным пространствам. – Это такие пещеры, которые образуются в процессе растворения водою разных горных пород, так что они, само собой, возникают только там, где эти растворимые породы есть.

    — Известняк? Но ведь тут прочная скала, откуда тут известняк?

    — Не только, — возразил Лобсанг. – Доломит, мел, гипс, соль – все это тоже легкорастворимые породы.

    — Но здесь их тоже не может быть – внутри скалы!

    — Их нет, зато есть мрамор.

    — Мрамор? – Удивилась Джейн.

    — Что тебя удивляет? Здесь – в непальских горах, огромное количество мрамора.

    — Нет, это-то я знаю, но разве мрамор может растворяться? Он ведь очень прочный!

    — Он прочный, но растворяться может, это вопрос времени, ведь мрамор – ни что иное как кальцит, CaCO3. Он образуется из доломитов, и…

    — Не может быть! – Джейн замерла и заткнула своей попой проход, так что Лобсанг ткнулся в нее своей головой. – Большой кристалл доломита стоит у нас на полянке среди хижин, что в бамбуковом лесу, это ведь прозрачные такие большие кристаллы, как кварц, и вот из них разве может получиться мрамор??

    — Может, может, — Лобсанг ткнул ее головой в попу и продвижение продолжилось. – Этот процесс называется «перекристаллизация».

    — А чего не расширяете проход? – Поинтересовалась Джейн, изгибаясь, чтобы пролезть в тесную арку.

    — Не знаю, как-то не до этого, хочется скорее исследовать пещеру дальше. Пока вот только воздуховод протягиваем, — Лобсанг пнул толстый шланг, идущий по полу, — вентилируем, иначе там дышать нечем… Ну вот, карстовых пещер в мире большинство, а еще есть лавовые – это когда внешняя поверхность лавы уже застыла, а внутри еще продолжает – как в трубе – течь расплавленная магма, и когда она вытекает, то получается пещера. А еще есть тектонические пещеры…

    — А гипс, это, значит, тоже минерал? – Перебила его Джейн. – Я как-то не задумывалась об этом, мне казалось, что гипс – это что-то такое, что делают промышленным путем для медицины.

    — Гипс – это тоже кальций, только в виде сульфата, то есть CaSO4, и еще в структуру гипса входит вода, и если гипс нагреть до ста пятидесяти градусов, эта вода начинает высвобождаться, и гипс превращается в порошок. И кстати, гипс тоже может существовать в виде кристаллов.

    — Кристаллы гипса! – Рассмеялась Джейн, и в этот момент ее «поползновения» завершились – тоннель заканчивался большим залом, и смех застыл на ее губах.

    — Вау…, — только и смогла произнести она, и Лобсангу снова пришлось пинать ее головой в попу, чтобы выйти из тоннеля.

    Больше и в самом деле сказать было нечего – оставалось только смотреть, задрав голову. Зал был высотой метров в десять и в диаметре около тридцати. По его центру были навалены груды мощных камней. Весь зал был подсвечен – не сильно, но достаточно, чтобы вся его поверхность переливалась голубым пламенем.

    — Аквамарины, — пояснил Лобсанг. – Очень чистой воды.

    Подойдя к ближайшей стене, Джейн потрогала огромный кристалл, в диаметре имевший сантиметров пять и длиной около двадцати. Везде вокруг него тусовались аквамарины помельче, а дальше – еще один такой же крупный, и все – разного оттенка нежно-голубого цвета, и совсем почти белые, и темно-голубые.

    — Сталактиты охрененские…, — пробормотала Джейн, задирая голову.

    Некоторые сталактиты достигали дна пещеры, сливаясь со сталагмитами, растущими им навстречу.

    — Сталагнаты, — кивнул головой в их направлении Лобсанг.

    — Сталагнаты?

    Джейн раньше никогда не слышала такого слова.

    — Так называются сталактиты, сросшиеся со сталагмитами.

    — И… как это могло образоваться? Куда пещера идет дальше? А тут живет какая-нибудь летучая мышь? – Джейн не знала, какой вопрос ее интересует больше и заваливала Лобсанга всеми подряд.

    — Нам повезло, что мы наткнулись на эту щель, — рассказывал Лобсанг, пробираясь через центральную группу валунов. Оптимальный маршрут был проложен светоотражающими метками. – Здесь иногда бывают землетрясения, чаще мелкие, но видимо несколько тысяч лет назад тряхнуло сильно, так что образовалась вот эта трещина, на которую мы наткнулись и которая привела нас сюда. Наверное, этим же землетрясением перекрыло путь воде, и она отсюда ушла. Там – ниже и дальше, вода появляется снова, но эта пещера теперь сухая. Эта трещина идет горизонтально на сорок метров, и настолько далеко вширь мы уходить не планировали. Конечно, через несколько сот лет мы наверное все равно бы наткнулись на нее, а может и нет…

    Перевалив через гряду, Лобсанг указал на едва заметное темное пятно у дальней стены.

    — Там продолжение.

    Подойдя к этому месте, Джейн увидела, что вниз под углом в сорок пять градусов уходит плоская щель высотой в метр. Спускаться вниз было несложно.

    — Классно, что вы не стали освещать ярко пещеру! Так очень клево – светятся только светоотражающие указатели и совсем легкая подсветка, чтобы можно быть не опасаться, что фонарик сломается.

    — Да, не хочется делать из нее эдакий «туристический объект» — хочется оставить возможность наслаждаться ею в первозданном виде.

    Спустя десять минут длинного спуска они снова вышли на открытое пространство – на этот раз это был тоннель высотой в три-четыре метра, уходящий горизонтально куда-то вперед.

    — Здесь раньше было русло подводной речки, — сказал Лобсанг, поддев ногой песок. – Теперь речки нет и уже давно, но мы эту галерею назвали «Нил».

    Место было очень необычным. Плавно изгибаясь, тоннель уходил вправо. Дно его было полностью засыпано мелким пляжным песком, а стены и потолок усыпаны странной формы натеками, чем-то напоминающими мозг.

    — Идти вперед около километра, пошли.

    — Километр!…, — Джейн была ошеломлена. – Я не представляла, что пещера такая длинная!

    — Длинная? – Рассмеялся Лобсанг. – Ну, во-первых, мы еще не знаем, какая она, так как мы только начали ее изучать, а насчет длины… например суммарная длина всех известных галерей Мамонтовой пещеры в США достигает шестисот километров. Шестисот, ты можешь это себе представить?! И насколько разветвленной и длинной окажется эта пещера, мы еще не знаем. Вот, например, сюда мы еще и не совались по-хорошему, — Лобсанг указал на провал у стены. – Карстовый колодец.

    Они подошли к провалу и Лобсанг посветил туда фонарем.

    — Глубина около пятидесяти метров.

    — Полезем?! – Предложила Джейн.

    — Бессмысленно. Внизу небольшой горизонтальный шурф, а за ним – вода, возможно вход в подземное озеро. Мы пока не стали выяснять, так как сначала необходимо подтянуть сюда снаряжение, чтобы начать делать вылазки с аквалангом. Мы уже начали внизу оборудовать место для входа в воду, но это всё потом, сейчас интереснее быстро осваивать то, к чему есть легкий доступ.

    — А я бы очень хотела погрузиться там с аквалангом! Когда начнутся погружения?

    — Возможно, через две недели, не раньше. Необходимо еще создать условия для того, чтобы случайно не загрязнить воду, так что спешка тут не нужна.

    Километр оказался очень длинным. На поверхности расстояние скрадывается за счет окружающего меняющегося пейзажа, а здесь все было глухо, однообразно, и ноги немного увязали в песке, и было такое удивительное чувство абсолютной оторванности от мира, и время от времени накатывали смутной волною туманные страхи, хотя бояться было вроде и нечего, но страхи возникали помимо всяких рассудочных оснований, и Джейн с удивлением обнаружила, что для того, чтобы устранять их, требуются заметные усилия.

    Тоннель закончился еще одним залом – меньшего размера, чем первый, но не менее красивым – его свод и стены сияли уже красным пламенем.

    — А это что?

    — Турмалины. Розовые турмалины – очень редкие, и очень большие, я вообще таких никогда не видел, даже в музеях, — пояснил Лобсанг.

    Турмалины усыпали поверхность зала так же щедро, как аквамарины. Огромный сросток розовых турмалинов торчал прямо у входа в зал. Его кристаллы достигали в ширину двадцать сантиметров, перекрещиваясь под разными углами, и под светом фонарика это выглядело так фантастично, что оставалось только смотреть, открыв рот, и испытывать, как внутри тебя тоже начинает бегать по всему телу словно отзвуки этого пламени.

    — Вот начиная отсюда уже все не так просто. – Лобсанг посветил вокруг и Джейн увидела, что из этого зала на разных уровнях темнеют провалы.

    — Из этого зала начинается целых восемь проходов. Одни идут горизонтально, другие – круто вниз, и один – вверх. Дальше разветвление продолжается, так что здесь – последнее безопасное место в пещере. Мы пока более или менее разведали несколько маршрутов, проложили там метки и нанесли их на карту. Карта здесь.

    Лобсанг подвел ее к большому камню, в углублении которого оказался ноутбук, рядом с которым лежало несколько бумажных копий карты, запасные фонарики, аптечка.

    — По мере того, как мы наносим новые участки на схему, мы заменяем старые бумажные карты на новые.

    — И там можно заблудиться?

    — На удивление легко. Вот, например, тот тоннель, — Лобсанг указал на темный провал, обозначенный светящейся цифрой «3», обвел меня самого вокруг пальца. Пойдем туда, но сначала отключим указатели.

    Лобсанг подошел к ноутбуку, пощелкал на нем клавишами, и световая дорожка, уходящая вглубь прохода, погасла.

    — А если там кто-то есть?

    — Сейчас нет. Если кто-то идет по определенному маршруту, он оставляет об этом сообщение на компьютере, которое передается на основной пульт снаружи.

    — И ты сейчас тоже оставил такое сообщение?

    — Конечно.

    Проход оказался сложнее, чем раньше. Пришлось сначала карабкаться вверх, протискиваясь между камнями, затем огибать трехметровый провал, затем пролезать между двумя трехметровыми глыбами, затем спускаться по неровной поверхности вниз метров на пять, затем снова огибать нагромождение камней и ползти вверх по ребру скалы, и после этого вдруг стены вокруг словно раздвинулись, и Джейн обнаружила себя на вершине небольшого холмика, с которого путь дальше шел в темноту под наваленными камнями. Им потребовалось еще пять минут, чтобы, обогнув все завалы и протискиваясь в узкие трещины, миновать эту сложную зону и выйти на ровную площадку.

    Когда Джейн отдышалась, Лобсанг предложил вернуться назад.

    — Почему так рано?? Пошли дальше!

    — Хорошо, мы пойдем дальше, — настаивал он, — но сначала вернемся, я там кое что забыл.

    — Ну хорошо, лазить так лазить!

    Джейн повернулась назад и полезла вниз. Снова пришлось сползать в узкую лощинку между камнями, снова протискиваться в щели… и спустя минуту Джейн вдруг поняла, что они тут еще не были. Это было очень неожиданно и страшно. Присутствие Лобсанга успокаивало, и все-таки она совершенно ясно чувствовала приливы паники. Она стояла, освещала фонариком путь впереди и никак не могла понять – что же произошло.

    — Паника возникает? – Поинтересовался Лобсанг.

    — Да, — призналась она. – Чертовски неприятное чувство, но ничего не могу поделать – я ее пытаюсь устранить, но в результате только сдерживаю, и как будто этот страх нависает надо мной как гребень большой волны – чуть отпустишь его, и навалится и раздавит.

    — Паника – самое опасное, — подтвердил Лобсанг. – Вместо того, чтобы спокойно сделать то, что еще можно сделать, человек начинает метаться по пещере и окончательно запутывается. Все очень просто. Ты думаешь, что идешь назад, а на самом деле мы идем вперед.

    — Вперед??? Не может быть, я ведь повернула назад!

    — Повернула, конечно, но повернула ты вперед, а не назад. Когда мы ползали по этому лабиринту, он все время уводил нас немного вправо, и заметить это очень сложно – тут вообще очень сложно ориентироваться, глазам не за что зацепиться, тут ведь нет ни горизонта, ни направления солнечного света – ничего. Только однообразные камни, стены, провалы и переходы.

    — Значит, нужен компас.

    — Да, компасом можно пользоваться, но нельзя полагаться и на него слепо – некоторые горные породы совершенно сбивают его с толку, и результат тоже окажется плачевный.

    — Что же делать?

    — Быть аккуратным. Первопрохождения делать с веревкой и компасом, а еще лучше – с теодолитом и гироскопом, чтобы вручную измерять углы поворотов и наклонов. Ставить метки. Я точно так же как и ты попался на эту удочку. Все попадаются. Мы это место и используем для того, чтобы охладить самых горячих энтузиастов:), — засмеялся Лобсанг. – Я первым зашел сюда, и с предвкушением шел все дальше и дальше, пока не обнаружил, что вернулся к тому же самому выходу из турмалинового зала. Мне повезло, так как если бы я проявил больше осторожности и решил бы «вернуться», то, как и ты сейчас, ушел бы вперед. Так что на этом месте наш «романтический период» освоения пещеры закончился, и мы поняли, что тут можно и с жизнью расстаться, так что мы прекратили исследование и продумали систему безопасности. В том числе аварийное включение системы навигации, если вдруг например кто-то по ошибке отключит ее в том проходе, в котором ты идешь.

    Лобсанг прошел еще несколько метров вперед и посветил фонариком на стену – там, ярко отражая его свет, ярко светился значок компьютера. Включив навигационные значки, он махнул рукой.

    — Пошли дальше, там впереди – органный зал!

    Органный зал представлял собой небольшой зал с высоким, метров пятнадцать, куполом, во все стороны от которого расходились очень необычные образования – словно плоские извилистые вертикальные трещины.

    — Многие из этих трещин оканчиваются тупиками, но целых двенадцать дают начало новым галереям. Некоторые из них мы исследовали до глубины в несколько километров, и везде – новые ответвления, новые галереи, новые уровни и подуровни. Есть несколько колодцев, в которые стекают ручьи, есть очень тесные проходы, в которые мы еще не пытались протиснуться, есть широкие тоннели и новые залы.

    — А есть еще залы, так же усыпанные камнями?

    — Да, много. Эта пещера уникальна, я не читал о подобных. Возможно, это объясняется тем, что в результате сейсмической активности она закрылась десятки тысяч лет назад, так что сюда никогда не проникали люди и не успели ее испортить и разграбить, а возможно еще причина — в уникальном минеральном составе окружающих гор, ведь Гималаи богаты на разные минералы. Тут есть и малахитово-азуритовая пещера, где оба минерала переходят друг в друга в самых немыслимых формах и сочетаниях. Есть тоннель, в котором мы обнаружили гигантские валуны-рубины диаметром в метр.

    — Рубин диаметром в метр!! То есть это такой гигантский кристалл!

    — Нет, — улыбнулся Лобсанг. – Необработанный, дикий рубин выглядит просто как темно-бордовый камень, довольно-таки невзрачный на первый взгляд, так сразу и не скажешь, что это рубин. В восточной части пещеры еще есть длинная плоская щель, в которой стенками являются гигантские кристаллы непальских сапфиров – кианитов. Они довольно хрупкие, так что мы прокладываем сквозь эту щель особую тропинку, чтобы не повредить кристаллы. Тут столько всего…

    — Получается, как с науками, можно всю жизнь исследовать и до конца не доберешься.

    — Я думаю, что это не исключено, — согласился Лобсанг. – Не исключаю, что карту этой пещеры мы и через сто лет не закончим. Ну во-первых, пещера огромна и необычна, а во-вторых, ею ведь не ограничиваются наши интересы… конечно, это клево — потратить день-два на то, чтобы проложить еще одну тропинку, картографировать еще один отрезок пути, собрать еще несколько образцов для лаборатории, но хочется ведь не только этим заниматься.

    — Да, хочется, — подтвердила Джейн и почувствовала, что ее «тело желаний» зашевелилось и приятно так потянулось всеми своими лапами, и возникла спокойная и приятная уверенность, что с ней все в порядке, что ничего катастрофического не произошло и не произойдет, что этот спад желаний – временный, что это лишь эпизод в ее жизни.

    Лапая гладкие натеки, из которых состояли края вертикальных щелей, Джейн коротко рассказала Лобсангу о своей истории с внезапным исчезновением интенсивных желаний.

    — А я вообще не рассматриваю такие ситуации, как спад или откат, — прокомментировал он. – Спад и откат – это когда начинаются приступы раздражительности и скуки, а ты, судя по твоему рассказу, ничего такого не испытываешь. Просто твои желания приостановились и ты осталась в своеобразной тишине, и если бы не страх залипнуть в этом, ты может быть вообще получала бы удовольствие от этого состояния.

    — Да, приступов агрессивности и скуки нет, — согласилась Джейн. – Но удовольствие… трудно сказать, может и в самом деле я могла бы испытать удовольствие от этого состояния, мне сейчас трудно судить.

    — Бодхи как-то рассказал мне историю о том, как Резерфорд – великий физик, расспрашивал своего аспиранта. «Что вы делаете утром?» «Работаю.» «А что вы делаете вечером?» «Работаю». «Ага… а днем?» «Работаю». Очевидно, он ожидал получить похвалу за свое усердие, но Резерфорд удивился: «Если ты все время работаешь, то когда же ты думаешь??»

    Джейн рассмеялась.

    — Ты хочешь сказать, что такие периоды затишья желаний сродни задумчивости, когда человек останавливается и переоценивает, пересматривает, или просто наблюдает, ожидая прихода свежего взгляда, свежей идеи?

    — Да.

    — Тебе интересно с Бодхом?

    Лобсанг взглянул на нее и рассмеялся.

    — Коварный вопрос, имеющий своей подоплекой удовлетворение любопытства?

    — Ну да, — улыбнулась Джейн. – Но разве такое любопытство чем-то нежелательно?

    — Нет, ничем. Да, мне с ним интересно. Очень. Никогда не знаешь, что будет в следующий момент. Он может подбросить интересную идею – как в науке, так и в практике, может неожиданно дать совет на ту тему, о которой ты думал, но вслух не говорил. Может в самом невинном, казалось бы, твоем проявлении найти неискренность или тупость, и не просто найти, а неопровержимо доказать, что эта неискренность или тупость в самом деле есть. Его способность логически мыслить вместе с искренностью, наблюдательностью и огромным опытом исследования восприятий – все вместе это дает совершенно поразительный эффект, когда кажется, что он попросту видит тебя насквозь.

    — А как часто он появляется на Базе? Почему я не могу с ним пообщаться? Для меня он остается чем-то из области преданий и сказок. Ну я конечно верю, что ты с ним встречаешься и общаешься, и верю, конечно, что и Фосса, и Флоринда и другие монстры встречаются и общаются с ним и учатся у него, и все-таки его какая-то принципиальная неуловимость вызывает странное чувство его отсутствия…

    — Не знаю, — пожал плечами Лобсанг. – С кем и как часто встречаться, решает он сам и мне о его мотивации ничего неизвестно. Но ты ведь сейчас в третьем классе?

    — Да.

    — Ну так что ты переживаешь. Значит ты почти наверняка с ним увидишься. Ты же понимаешь, что не так много людей, которые способны учиться у Флоринды, Томаса и Фоссы, а значит Бодх наверняка присматривает за вами, ну то есть интересуется вашими делами, наверняка читает время от времени ваши отчеты.

    — Черт, я об этом как-то не думала, что нас и в самом деле так мало – тех, кто учится в третьем классе, что мы не можем не вызывать у него интереса хотя бы иногда… хотя, с другой стороны я же не знаю, сколько таких же «курсантов» на других базах… Ладно, это все какие-то бесплодные рассуждения, но иногда возникает зависть к ежам, которые, насколько мне известно, могут общаться с ним сколько захотят.

    — Зависть? – Переспросил Лобсанг.

    — Да, хотя наверное это слово не подходит, поскольку я же не завидую так, что думаю, что вот блин, с ними он общается, а со мной нет, это неправильно… эта зависть другая.

    — Другой зависти нет. – Твердо сказал Лобсанг. – Зависть – это конкретный термин, который обозначает конкретный набор негативных эмоций, причем агрессивного толка, и если твоя зависть «другая», то и называй ее по-другому, а то ты так скоро будешь говорить, что ты ненавидишь, но твоя ненависть «другая»… Найди адекватное обозначение своих восприятий или попросту перечисли их, если нет подходящего термина. Смешения терминов Бодхи категорически не допускает и мне это нравится, и я стараюсь делать так же.

    — Согласна. Это не зависть. Сейчас не хочется различать – что именно я испытываю, когда думаю о том, что для ежей Бодх доступен. Но я не забуду этот вопрос. Потом, когда желания станут активнее, я к нему вернусь.

     

    На следующий день Джейн, проснувшись в пять, первым делом понеслась вниз, к пещере. Надеялась она быть первой или нет, сказать трудно, но так или иначе, она не сильно удивилась, увидев, что у входа в пещеру уже идет какая-то деятельность – несколько ежей сновали туда-сюда, таская, судя по всему, какие-то принадлежности для дайвинга. Лобсанг руководил расширением прохода, тщательно рассматривая при этом несколько камней, которые ему подсовывала Айрин. Суджан что-то обсуждал с Бертой, и тут же был, само собой, Энди, на котором лежала главная ответственность за развитие территории поселения в целом.

    Среди тех, кого она увидела здесь, были и два новых человека – довольно высокий парень и девушка, глаза которой привлекали внимание словно помимо твоей воли. Они стояли рядом и смотрели на происходящее, никак не вмешиваясь в него и не участвуя в нем.

    — Кто эти ребята, — кивнула в их направлении Джейн, схватив за руку Магнуса, который тащил спарку баллонов.

    — Тай и Майя, отстань, а то я сейчас на ногу себе это поставлю!

    И пыхтя, он утащил свою добычу внутрь пещеры.

    Джейн не стала подходить к ним, решив, что позже успеет познакомиться, а сейчас ей хотелось узнать – чем же вызвано такое оживление.

    — Какое оживление? – Удивилась Кунга, которая стала следующей жертвой Джейн. – Здесь каждое утро так. А мы ща полезем в колодец!

    — В какой, в тот, что…

    — Который в начале Нила.

    — Ага, значит и акваланги туда же тянут?

    — Да, полезешь?

    — Ясный пень, полезу! А кто погружаться будет?

    — Первыми пойдут Седрик и Йолка, и еще прилетели Чок с Джеффри из Малайского поселения, они тоже пойдут в первой группе.

    Йолку Джейн уже видела пару раз – она приезжала на Базу, но надолго не задерживалась, и им по сути так и не удалось даже поговорить друг с другом, хотя чисто внешне Йолка казалась Джейн привлекательной – ей была свойственна особого рода энергичность, словно выпирающая из всех ее пор. Взгляд Йолки казался и серьезным и насмешливым одновременно, и всегда казалось, что она чем-то ужасно увлечена – это было хорошо заметно даже на фоне остальных обитателей Базы, отнюдь не обделенных интересами.

    Остальных она еще не знала, но про Седрика слышала как об исключительно опытном глубоководном дайвере, который якобы еще вместе с Бодхом и Чоком ставил рекорды глубины и с траймиксом, и на воздухе.

    — А потом?

    — А потом… смотря что они найдут.

    И Кунга ускакала, как мышь по высокой траве – высоко подпрыгивая на своих лапах и вытянув хвост и мордочку.

    Только сейчас Джейн вспомнила, что она ведь собиралась провести эксперимент ничегонеделания! Ей стало смешно. Ничего себе – эксперимент. Она даже не вспомнила о нем, настолько сильно ей хотелось помчаться к пещере и полазить по ней.

    — Что-то интересное? — Спросила она у Лобсанга, продолжавшего рассматривать образцы камней, которые выглядели на первый взгляд очень даже обычно.

    — Да! – Лобсанга не надо было два раза спрашивать, если речь шла о геологии. Если ты готов был слушать и понимать, он мог говорить часами напролет. – Гранит!

    — Гранит?:) – Рассмеялась Джейн. – Ну если бы это были какие-нибудь красивые морды пирита или малахита или…

    — Красивые…, — фыркнул Лобсанг. – С точки зрения геолога самое красивое, это вообще массивные скалы из гнейса.

    — Полосатые такие, я знаю.

    — Да, полосатые. Они – одни из самых первых образований Земли, и одни из самых распространенных минералов – тут в Гималаях они вообще везде.

    — Когда идешь от Джомсома в Муктинатх, по бокам долины все сложено из них, очень красивые, мощные морды.

    — Из них сложены древние фундаменты геологических платформ, — продолжал Лобсанг. — Им по три миллиарда лет и больше!! Представляешь – ты можешь своими руками лапать камни, которым три с половиной миллиарда лет!

    — Ну а гранит, чем он тебя заинтересовал, ведь тоже в общем довольно обычный, распространенный камень.

    — Да, но тут вопрос чисто геологический. Айрин нашла целую галерею…

    — В секторе М8, — уточнила Айрин. – Рядом со «спящим дракончиком».

    — Мне пока это ничего не говорит, — пожала плечами Джейн, — я еще вообще не знаю этой пещеры…

    — Интересно то, что, вообще говоря, гранита здесь быть не должно, — задумчиво продолжал Лобсанг, словно одновременно пытаясь найти объяснение тому, как здесь оказались эти граниты, которых тут быть не должно. – Я не буду тебя убивать формулами, — Лобсанг улыбнулся и подкинул камень на ладони, — но грубо говоря, граниты состоят на 60% из полевых шпатов, на 30% — из кварца, а остальное, это железо-магниевые силикаты, например это может быть биотит. Если же говорить чисто о химическом аспекте пород, составляющих гранит, то на 70-80% он состоит из кремнезема SiO2, на 15% из Al2O3 и около 5% CaO + Na2O + K2O. Конечно, проценты эти приблизительные. Ну и совсем немного в сумме дают Fe2O3 + FeO + MgO.

    — Это ты собирался не забрасывать меня формулами?? – Рассмеялась Джейн.

    — Ну, — развел руками Лобсанг, — тут уж куда деваться…

    — Ладно, Fe2O3 плюс FeO плюс… что там еще – это я запомню. И что?

    — Странно, почему граниты оказались именно тут, ведь они возникают в результате охлаждения и затвердевания силикатных расплавов, то есть магм, поднимавшихся глубоко из под Земли.

    — Ого, то есть тут, под нами – спящий вулкан!! – Неожиданно появившаяся словно из-под Земли Росомаха дернула Джейн за палец и умчалась в пещеру, громко вопя: «Вулканы, под нами вулканы!! Спасайся кто может!!»

    — В самом деле, вулкан? – Удивилась Джейн.

    — Нет, вулканов тут быть не может, — махнула рукой Айрин.

    — Нет, нет. – Согласился с ней Лобсанг. – Вулкана под нами нет, но это не значит, что его тут не было никогда. Может быть сто тысяч лет назад или полмиллиона лет назад… и если вулкан тут когда-то был…

    — То мы найдем магматическую пещеру и пролезем прямо в его нутро! – Джейн тоже захотелось попрыгать от позитивных эмоций.

    — Ну…, тут загадывать сложно, что мы можем найти, а что нет. Но вот этот невзрачный камушек дает нам, во всяком случае, надежду на то, что под нами нечто очень интересное, хотя и давным-давно и навсегда потухшее и заснувшее. Мы узнаем намного больше, если сможем каким-нибудь образом с помощью радиоуглеродного метода узнать возраст этих гранитов…

    — Сейчас пойду и окучу Эда! – Подпрыгнула Айрин. – Заодно научусь пользовать прибором. – Главное, чтобы он не начал ссылаться на загруженность и прочую фигню.

    Лобсанг что-то порывался сказать прыгающей Айрин, но Джейн его притормозила.

    — Ну, мы вполне можем и сами вместе с тобой все это сделать, — сказала она, — это несложно, а ты вообще понимаешь сам используемый принцип определения возраста горной породы?

    — Точно, ты же у нас физик! Принцип понимаю, это я читала в «Атомной физике XXV века», это несложно – имеется обычный углерод с шестью протонами и шестью нейтронами в ядре, так называемый углерод-12, а есть изотоп, в котором нейтронов не шесть, а восемь, и этот углерод-14 радиоактивен, то есть, попросту, распадается с течением времени, то есть за сколько-то там тысяч лет…

    — … пять тысяч семьсот, — вставила Джейн.

    — … да, за пять тысяч семьсот лет распадается ровно половина из всего, что было. А еще за пять тысяч семьсот лет распадется половина от оставшейся половины, так что мы просто смотрим – сколько в этой породе осталось углерода-14 по сравнению с… эээ…

    — Да, тут ты лопухнулась:) – рассмеялась Джейн. – Мы не можем взять сам гранит. Мы должны найти какой-нибудь органический остаток рядом с ним. Если мы возьмем какое-то конкретное место на Земле, то живущие и жившие там организмы участвуют в общем круговороте веществ, в том числе в так называемом углеродном обмене. Углерод поглощается из окружающей среды растениями, потом попадает в организм растительноядных животных, потом в организм плотоядных животных, то есть в итоге принимает участие в построении всех живых организмов.

    — Да, да, я помню… — пробормотала Айрин.

    — И в одном и том же месте в один и тот же исторический период соотношение изотопов углерода в атмосфере и биосфере примерно одно и то же, ведь изотопы обладают практически неотличимыми химическими свойствами, поэтому какое соотношение изотопов имеется в атмосфере, таким оно будет и в организмах. И когда организм погибает, будь то дерево или животное, все процессы обмена в нем прекращаются, и с этого момента радиоактивные изотопы остаются на своих местах и начинают распадаться на том же самом месте. Так что нам нужно найти какую-нибудь кость, Айрин, — со смехом заключила Джейн. – Ты там костей не нашла случайно?

    — Костей – нет…

    — Сойдет и каменный уголь.

    — Угля тоже не видела…

    — Это не значит, что его там нигде нет совсем, ведь ты специально не искала. А нам сгодится даже микроскопическое зернышко.

    — А каким он может быть, возраст гранита?

    — Очень разным, — покачал головой Лобсанг. – От трех с половиной миллиардов до всего лишь нескольких миллионов лет. Гималаи – молодые горы, и они продолжают расти. Граниты могут рождаться на глубинах порядка десять – пятнадцать километров, а затем их выносит наверх, попутно происходит еще и размывание покрывающих их пород. Это так называемые «перемещенные граниты», массивы которых могут достигать грандиозных размеров. Например, в Береговом Хребте в Перу граниты видны в интервале четырех километров по высоте, и уходят вниз на неизвестную глубину. Крупные гранитные массивы могут занимать площадь в несколько сот квадратных километров. А еще мы изучим химический состав воды, которая плещется там, в колодце. Пробы мы уже взяли.

    — Это что-то может дать?

    — Многое. — Лобсанг положил кусок гранита в карман. – А еще я хочу поискать там, в гранитовых пещерах, перидоты и оливины, и тогда мы тоже получим кое-какую определенность… ведь протопланетное вещество, из которого состояла ранняя Земля, было близко по составу к примитивным каменным метеоритам – хондритам, и его дифференциация и привела к формированию перидотитовой верхней мантии Земли, состоящей в основном из магнезиального оливина и пироксена…

    Последующие две минуты Лобсанг продолжал фонтанировать чем-то таким, что в голове Джейн совершенно перестало укладываться, и судя по виду Айрин, та понимала не больше. После того, как их слух был ублажен такими словосочетаниями, как «амфиболсодержащие породы», «метаморфизованные кварц-полевошпатовые породы» и «кривая дегидратации гидроксилсодержащих минералов», Джейн подергала Лобсанга за майку и тот умолк.

    – Пошли лучше посмотрим – что там выловят наши дайверы, – предложила она.

    К этому моменту суета вокруг входа в пещеру затихла, и они полезли внутрь — догонять исследователей подводных пещерных глубин.

     

    Оказывается, в колодце уже провесили удобную веревочную лестницу, спускаться по которой было очень интересно. Внизу – где-то глубоко, — разговоры, свет, звонкие звяканья чего-то металлического, а ты ползешь вниз и перед твоим носом влажная, бугристая стена, которая простояла тут в первозданном виде то ли миллион, то ли миллиард лет, хрен поймет, и свет фонарика рассыпается, разбрызгивается искрами по влажным камням, и повсюду вкрапления чего-то золотистого и серебристого.

    Внизу колодца площадка была маленькая и слегка наклонная, так что Джейн на попе съехала по ней пару метров вниз, где начинался горизонтальный расширяющийся проход, в конце которого кипела деятельность. Подойдя ближе, Джейн замерла от восхищения – это было совершенно удивительно – лежащая впереди абсолютно черная и абсолютно неподвижная вода. Впереди грот заканчивался метрах в десяти, так что озерцо казалось просто большой неглубокой лужей, и когда Джейн представляла, что там, в глубине, возможно находится целый подводный мир, у нее в полном смысле слова перехватывало дыхание.

    Здесь сейчас было тесновато, и осмотревшись, она обнаружила, что ни одного из дайверов нет.

    — Уже ушли??

    — Да, — кивнула Росомаха. – Пять минут уже как.

    — И сколько они там… будут?

    — А кто ж знает, — пожала плечами Росомаха. – Воздуха в двух баллонах хватит при экономном использовании часа на два – два с половиной, так что… смотря что там…

    Одинокий капроновый шнур, привязанный к мелкому сталактиту, уходит прямо в воду, и это было всё, что можно было рассматривать в воде.

    — Какая черная.., — пробормотала Айрин.

    — Интересно, что мы там найдем – в самой воде и вообще тут, вот в этой, например, глине, — Лобсанг нагнулся и собрал небольшой комок глины прямо у берега озерца.

    — А что мы можем найти?

    — Микроэлементы. Литий, бериллий, фтор, титан, хром, кобальт, цинк, кадмий, вольфрам, ртуть, свинец… да что угодно.

    — Ртуть и свинец? То есть эти глины могут быть токсичны? – Удивилась Кунга.

    — Нет. Да собственно и нет токсичных элементов, просто есть их токсичные концентрации, и вряд ли их концентрация тут будет превышать самые ничтожные доли, и тем не менее для геолога в этом может многое открыться и стать ясным. Вот например, если мы найдем серу, фосфор и магний, то на какую мысль нас это натолкнет?

    — Растения, — прозвучал голос откуда-то слева.

    Джейн повернулась. Этого парня она видела то ли у физиков, то ли еще где-то.

    — Верно, — подтвердил Лобсанг. – Именно эти три элемента доминируют в золе растений. А если, скажем, фтор и титан?

    Ответом была тишина.

    — Фтор и титан обнаруживаются в литосфере, — пробормотал Лобсанг и о чем-то задумался. – Есть такой термин – «элементы-биофилы». Это такие химические элементы, содержание которых в золе растений во много раз выше, чем в почвах и в литосфере – к ним относятся йод, молибден, цинк, медь, бор. Так что если в верхних слоях почвы концентрация биофилов повышенная по сравнению с более глубокими слоями, значит тут с высокой вероятностью была жизнь. Этот же принцип используется для того, чтобы искать прошлую жизнь на других планетах.

    — Для нас микроэлементы – тоже очень важная составная часть, — произнес чей-то очень знакомый голос.

    — Марта, и ты тут!:)

    — Тут, тут, — донеслось откуда-то из-под свода пещерки. – ты одна что-ли любопытная:) – Микроэлементы входят в состав ферментов, гормонов, витаминов, и без них жизнь была бы невозможна. Например, карбоксилаза, — помнишь такую?

    — Нет…

    — Ну не важно. В состав этого фермента входят аж шесть микроэлементов: магний, кобальт, медь, железо, кальций, цинк.

    — Зато я знаю, что атом железа входит в состав молекулы гемоглобина, и собственно именно он и присоединяет к себе кислород, так что эритроциты битком набиты киборгами – срощенными в неразрывную цепь органическими соединениями и железом!

    — В почвообразовании участие микроэлементов огромно, — продолжил Лобсанг, — так что узнав точный состав входящих сюда микроэлементов, — он покрутил в руках комочек, — мы узнаем, что тут происходило в древние времена – или тут образовывался глей, или было иллювиирование, или тут синтезировались коллоиды, а может быть тут был гумус… мы прочтем историю этих пород как открытую книгу… Хорошо бы найти тут йод…, — пробормотал он. – Это бы многое объяснило…

    — Почему?

    — Больше всего йода находится в торфяно-болотно-луговых, пойменных почвах, так как концентрация йода в почве прямо пропорциональна содержанию органического вещества, а в горах как раз йода очень мало.

    — То есть ты предполагаешь, что раньше эти породы лежали в основании лугов и рек?

    — Это вполне возможно.

    — И по ним бегали динозавры?

    — Не исключено.

    Джейн с сомнением посмотрела на черную воду.

    — А там… никакие динозавры сейчас не могут плавать?

    К ее ужасу, Лобсанг только пожал плечами.