Русский изменить

Ошибка: нет перевода

×

Глава 30

Main page / Майя 2: Происхождение видов / Глава 30

Содержание

    Два дня, определенные Томасом как необходимые для подготовки встречи с мордами, прошли для Торы очень насыщенно. Вайу плотно уселся за изучение истории Земли, время от времени приходя к ней со списком вопросов, категорически отказавшись встречаться с кем-либо еще до тех пор, пока не начнет лучше разбираться в истории и психологии человечества. Также он передал просьбу девушки, согласно которой та просила оставить ее на некоторое время в покое, не задавать ей никаких вопросов и, по возможности, вообще ее не замечать. Тора так и сделала, большую часть времени проводя на острове, а при посещении коттеджа стараясь даже не смотреть в сторону девушки, когда та незаметной тенью проскальзывала с крыши в комнату или обратно.

    Встречу решили провести в большом зале исследовательского центра, чтобы не устраивать толкучки, и поскольку никто не представлял – что будет представлять из себя эта встреча и о чем на ней пойдет разговор, то мало кто удержался от всевозможных прогнозов и предположений. Хельдстрём в ответ на все расспросы отделался короткой сентенцией, сводящейся к тому, что, во-первых, не надо доставать его расспросами, и во-вторых, никакие прогнозы не оправдаются – это он может обещать твердо. После столь категорического утверждения волна гипотез спала, оставив лишь гадания насчет того – с кем же именно будет встреча.

    В самый последний момент появился Чок, и, пошептавшись о чем-то с Томасом, видимо не сошелся с ним во мнениях. Ожесточенный шепот и сдержанное, но выразительное жестикулирование привлекли к себе всеобщее внимание, так что почти никем остался незамеченным человек, скользнувший между стоящими и сидящими людьми, и задержавшийся рядом с Томасом и Чоком, словно раздумывая – где ему примоститься.

    Лишь когда он поднял руку, призывая к молчанию, стало заметно, что человек этот несколько необычен, хотя пока и непонятно – чем именно, а вид обратившихся во слух Томаса и Чока не оставил сомнений – встреча началась. И снова Тора удивилась – как все произошло просто и обыденно – совершенно не соответствуя значимости события.

    — Меня зовут Трайланг, — представился человек. – Я являюсь дракончиком первой волны. Томас сказал, что появление кого-то именно из первой волны было бы наиболее впечатляющим для вас.

    Трайланг уселся.

    — А Бодхи не придет? – поинтересовался кто-то.

    — Бодхи не придет, во всяком случае не в этот раз, но я постараюсь не дать вам скучать. Вам всем хорошо известна история веков, непосредственно предшествующих Большой Детской Войне. Вы несомненно читали о том, что в конце девятнадцатого века физика считалась наукой законченной и бесперспективной с точки зрения построения карьеры. Те или иные доработки, шлифовки и уточнения уже не играли принципиальной роли – физическая картина мира была ясна. Обнаруженные Рентгеном лучи, проникающие сквозь твердые тела, были, конечно, довольно странным явлением, равно как и обнаруженное Беккерелем засвечивание фотопленки в присутствии радиевой руды, но сути это не меняло…

    Шепот удивления стал довольно заметным, и Трайланг улыбнулся.

    — Не ожидали прийти на лекцию по истории физики? Ничего, наберитесь терпения. Последующий переворот в физике, создание квантовой теории и теории относительности поставило все с ног на голову. Законченная, казалось бы, наука, снова стала самой молодой. Наступил век технологий. Прошло сто лет, и все повторилось – снова физика показалась ученым в основном завершенной наукой, и хотя объем последующих открытий все же представлялся еще весьма значительным, ничего фундаментального ожидать уже не приходилось. Квантовая хромодинамика, остановившийся свет и последующее создание квантовых компьютеров, бегающий по кругу свет, сделавший ненужными громоздкие ускорители, теория струн, которая готова была объединить и в конце концов объединила квантовую теорию с теорией относительности, решив тем самым проблему, столетие мучавшую физиков – работать еще было над чем, не говоря уже об ожидаемом прогрессе в технологиях, и этот прогресс в самом деле наступил, окончательно и чуть было не бесповоротно подмяв под себя все живое на планете. Никто и не заметил, как в самом начале двадцать первого века появилась «Практика прямого пути» Бодхи, да и чего бы замечать-то? Ведь физики и технологи – это люди, занятые точными науками, построением приборов и решением математических задач немыслимой сложности. В свободное от работы время они, конечно, тоже могли стать «лириками» — писать стихи, копаться на огороде, читать прозу, ну или увлечься буддизмом, Кастанедой или ППП. Но между «лирикой», пусть даже и очень значимой, и точной наукой лежала пропасть неописуемой величины.

    Мониторы показывали лицо Трайланга крупным планом, и Тора обратила внимание на то – как необычно выглядели его глаза. Они словно светились изнутри, хотя от чего именно мог бы возникнуть такой визуальный эффект, Тора понять не могла.

    — В свою очередь те, кто в начале двадцать первого века открыли для себя практику прямого пути, были людьми предельно далекими от точных наук, — продолжал Трайланг. —  Открывшаяся перед ними перспектива жизни без тупости, без негативных эмоций, наполненной путешествиями в озаренных восприятиям, захватила некоторых из них с такой силой, что впоследствии они стали мордами и дракончиками. Физика и математика интересовали их постольку поскольку – лишь как способ получить интеллектуальное наслаждение. Бодхи также поначалу сосредоточил свое внимание на чисто психических аспектах практики, и это было полностью оправдано, поскольку пока человек не достиг непрерывного или почти непрерывного озаренного фона, пока он не получил достаточного опыта экстатических ОзВ, все двери перед ним оставались закрыты. Даже первые морды и дракончики в самых своих бурных фантазиях не могли представить себе того – какие перспективы откроются перед ними по мере их продвижения в практике, хотя, хочу отметить, само по себе испытывание озаренных восприятий как было, так и остается по сей день самым значимым, самым поразительным и самым захватывающим опытом – несмотря на все те побочные открытия, которые они приносили с собой.

    — Ты имеешь в виду путешествие в осознанных сновидениях, интеграция восприятий, открытие населенных миров и прочее? Когда говоришь о побочных открытиях, ты это имеешь в виду?

    — Не только. Давайте зададимся таким вот вопросом, — Трайланг сплел пальцы рук, задрав большие пальцы вверх. – Знаем ли мы из истории о существовании людей, которые производили бы на нас чрезвычайное, незабываемое впечатление уровнем своей искренности, своей способностью мыслить ясно и революционно, которые вызывали бы у нас яркую симпатию и даже преданность? Знаем. Рамакришна производит неизгладимое впечатление, каким он предстает перед нами со страниц книг Ишервуда и Махендры Натх Гупты, а также со слов Вивекананды, Абхедананды и прочих. Как верно заметил Ишервуд, можно спорить о том – кем был Рамакришна, а кем он не был, но несомненно одно – перед нами – невероятный феномен, и что особенно удивительно – жизнь, пусть и довольно короткая, этого феномена буквально запротоколирована многочисленными учениками и просто любившими послушать его людьми – и было что записывать, поскольку общался с людьми он почти непрерывно, особенно в последние годы. Легко усомниться в свидетельствах ближайших учеников какого-нибудь «духовного учителя» – из тех или иных побуждений они могут приукрасить или попросту соврать. Случай Рамакришны исключительный, поскольку среди ближайших его свидетелей и учеников – десятки совершенно разнотипных людей! Это и утонченный интеллектуал Абхедананда, которого на мякине не проведешь – достаточно пролистать десятитомное собрание его сочинений, чтобы убедиться в исключительной остроте его интеллекта и вообще трезвом подходе к жизни. Это и Вивекананда – человек, производящий на нас впечатление исключительно искреннего и так же интеллектуально развитого. Вивекананда, в отличие от других учеников, в первое время был настроен крайне скептически в отношении Рамакришны, и какое-то время вообще считал его психически нездоровым, хотя и чрезвычайно привлекательным человеком. Чтобы такой человек, как Вивекананда, признал Рамакришну не просто искренним, не просто удивительным человеком, но богом, необходимо было какое-то особенное переживание, какое-то особенное восприятие, не оставляющее места сомнениям – а мы знаем, что для того, чтобы не оставалось сомнений, требуется целый ряд таких переживаний, а не одно-два. Среди тех, кто описывает разные чудеса, пережитые им в общении с Рамакришной, есть и совершенно «приземленные», так сказать, люди – например Гириш – крупнейший бенгальский драматург двадцатого столетия – человек, который проводил свободное от театра время в попойках и трахая проституток. Авторитетные врачи, крупные политики (!), крупные религиозные деятели, которые, вообще говоря, должны были видеть в Рамакришне конкурента, и некоторые вначале так к нему и относились… что, всех их охватило умопомешательство? Все они вместе с учениками Рамакришны образовали некий заговор, последовательно создавая миф о своем учителе? Все они, попросту говоря, лжецы, пусть даже и руководствующиеся благими намерениями? Наверное, был какой-то центр пропаганды, где формировались директивы, мифы и лжесвидетельства? Чушь. В это поверить невозможно. Феномен Рамакришны тем и удивителен, что жизнь его протекала на глазах сотен, если не тысяч, других – совершенно разношерстных людей. Описания того – как вел себя Рамакришна, о чем он разговаривал с людьми – это тоже ведь чрезвычайно показательная вещь! Чем больше искушен человек в исследовании своих восприятий, чем больше он натренирован в устранении дорисовок, чем больше его опыт ясного мышления и испытывания разных озаренных восприятий, тем непреклоннее его уверенность в том, что Рамакришна был исключительно искренним человеком, испытывавшим озаренные восприятия невероятной силы и глубины. Тем больше резонируют слова Рамакришны с ОзВ в тебе самом, чем чаще и больше ты сам испытываешь ОзВ. Это – одна сторона вопроса.

    Трайланг сделал паузу и обвел взглядом слушающих его людей.

    — Но есть и другая сторона. Можем ли мы – взрослые, серьезные люди, всерьез поверить в те чудеса, свидетелями которых были люди, общавшиеся с Рамакришной? Перечислять я их не буду – в книге Ишервуда они описаны в достаточной мере. В эти чудеса хочется поверить, но получается ли? Не возникает ли критического расхождения между нашим желанием поверить в них и невозможностью испытать сколько-нибудь значимую и прочную уверенность в том, что все это — правда? Давайте вспомним другую историю – описанную Кастанедой. Фигуры дона Хуана и прочих воинов предстают перед нами с его книг как живые. Но – позвольте, как можно поверить в то, что там написано??

    С этими словами Трайланг обвел аудиторию таким взглядом, будто сам-то он уж точно никак не мог поверить в такую заведомую ерунду.

    — Так и хочется обозвать все это сказками и положить книгу на полку с ненаучной фантастикой или второсортной эзотерикой. Однако… сказки-то эти перемешаны с содержанием поразительной ценности! Независимо от того – правдой или выдумкой являются описанные Кастанедой немыслимые чудеса, которые вытворяли дон Хуан, дон Хенаро и т.д. – те мысли, которые мы встречаем в его книгах, тот опыт, подтвердить который во многом может любой искренне практикующий ППП, несомненно свидетельствуют о том, что дон Хуан и другие воины, или их прообраз или прообразы (кто-то ведь, как ни крути, был автором тех мыслей и предлагаемых им практик!), были людьми, обладающие глубочайшими познаниями и удивительным опытом – методом тыка такую «фантастику» не напишешь, которая бы с такой точностью совпадала бы с нашими собственными результатами. Ну а в книгах Далай-Ламы-XIV, с которым я был лично знаком, и который оказывал на современников такое огромное впечатление своей искренностью, правдивостью и желанием любой ценой не испытывать негативные эмоции – разве в его книгах, а также в книгах его ближайших друзей, таких как Тулку Урген Ринпоче, нет описаний совершенно по-детски выглядящих чудес типа исчезновения монахов в радужном теле? Полетов по воздуху? Любой более или менее серьезный человек, не говоря уже об ученых, такие книжки со вздохом поставит на одну полку с художественной литературой (в лучшем случае), но уж никак не на полку с Бертраном Расселом или Теодором Моммзеном. Сказки, они и есть сказки. Ну, и Бодхи тоже «отметился» — вы помните описания разных «чудес», которые морды якобы фиксировали, общаясь с ним. Тут и мгновенные перемещения в пространстве, появления и исчезновения, левитация, чтение мыслей и узнавание прошлого и будущего, в описаниях морд нередки упоминания о том, что Бодхи мог довольно свободно управлять погодой, например.

    — Про погоду я не помню…

    — Это не в его книге, а в отчетах Ярки…

    — Сейчас, — Томас покопался и, выбрав нужный пункт, нажал на кнопку на своем стике. На экране отобразился текст: «Вчера, когда возвращались с дайвинга, начался дождь, и когда мы подъехали к порту, дождь хуячил уже сильно. Промокать мне не хотелось, так как запасной одежды в номере не было. Тогда Бодх посмотрел на меня и сказал: «попрошу дождь перестать». Я – «как это?». Лодка уже заканчивала швартоваться. И дождь закончился! Меньше чем за минуту очень сильный дождь закончился совсем. Обернувшись, Бодх сказал: «вот так»».

    — Это цитата из ранних дневников Ярки, — пояснил Томас. А вот еще. Он повозился еще немного, и на экране появилось: «Мы втроем – я, Ежатина и Бодх, подходили к Бенкару. От Луклы шли медленно, разговаривая и пялясь на горы, речки и водопады – все-таки в Непале самые охуительные, самые живые речки из всех, которые я видела. Когда подходили к Бенкару, наши желания разделились – Ежатина хотела идти дальше, до Намче, Бодх предлагал остановиться тут, так как считал, что Ежатина неверно рассчитывает свои силы, и не сможет без перенапряжения в первый же день трека пройти такой кусок, особенно учитывая подъем перед Намче. Я предлагала пройти еще час и заночевать в следующем поселке. Погода стояла солнечная, была небольшая облачность. Буквально за пятьдесят метров до того гэстхауза, в котором предлагал остановиться Бодх, начался дождь. Бодх хитро посмотрел на нас и сказал: «вот и дождь начался, под дождем сейчас идти не хочется». Мы отреагировали на это как на шутку, и в шутку же наехали на Бодха, что мол это нечестно – пользоваться такими приемчиками. Тем не менее дождь усилился, и мы решили тут позавтракать и решить – что дальше. За завтраком мы пришли к общему мнению, что целесообразно заночевать в следующем поселке. Тогда Бодх сказал: «ладно, значит дождь отменим». Пока мы пили чай и что-то там ели, погода оставалась пасмурной и шел дождь. Но стоило нам взять рюкзаки, спуститься на первый этаж и подойти к выходу, как дождь прекратился! Бодх, опять словно в шутку, спросил – вы как хотите – чтобы было только солнце, или солнце и облака? Мы захотели солнце и облака, чтобы не было жарко, и так оно и было – легкая облачность и мягко пригревающее сквозь них солнце. В какой-то момент солнце стало печь сильнее, и Ежатина сказала – нет, так слишком жарко. Через десять секунд стало снова как раньше. Бодх спросил – «так нормально?». Мы потом еще в шутку просили то прибавить, то убавить солнце, и наши пожелания исполнялись с задержкой в 5-10 секунд. И это уже не было шуткой, потому что объяснить все это совпадением было невозможно. Проходя мимо чек-поста, где оформляются пермиты на трек, мы зашли в домик и обнаружили там трехмерную карту всего района вокруг Эвереста, и минут пять прыгали вокруг нее, отыскивая знакомые места и маршруты. Когда мы вышли из домика, снова шел дождь. Я сказала Бодху, и он ответил, что просто отвлекся, когда мы все рассматривали макет гор. Спустя десять-двадцать секунд снова установилась прежняя погода – солнце и легкая облачность. Подойдя к мосту, за которым начинается подъем к Намче, я сказала, что вообще-то было бы сейчас клево, если бы и светило солнце, и прошел был мелкий-мелкий моросящий дождик — такой, как водяная пыль рядом с водопадом, чтобы немного освежиться перед подъемом. И когда мы шли по мосту, именно такой дождик и прошел – при этом светило солнце и было очень приятно.»

    — Все. – Томас убрал джойстик, и Трайланг продолжил.

    — Такие параграфы немедленно вызывают скепсис у самых прагматично настроенных интересующихся ППП, хотя случай с Бодхи, конечно, отличается от прочих – ведь его книга – это фактически это учебник, сборник инструкций, в точность которых не надо верить – ты можешь в любую минуту взять и проверить и убедиться, что если инструкцию выполнить в точном соответствии с указаниями, то и соответствующий результат ты получаешь немедленно.

    Трайланг сменил позу и улыбнулся.

    — Тут тоже есть свои нюансы, конечно, ведь чтобы выполнить инструкции, приводимые в книгах Бодхи, необходимо уже обладать хотя бы минимальной искренностью. В самые первые десятилетия распространения ППП можно было натолкнуться на самые нелепые попытки критиканства. О, некоторые из них были просто чудовищно нелепыми, что не мешало наиболее отупевшей части читателей принимать их и поддерживать – если не возражаете, я приведу несколько примеров, да? А, хотя нет, зачем, ведь есть же прямо такая статья, написанная Бодхом: «Критики и критиканы» — вы все ее наверняка читали. Так что же получается? Получается — причем раз за разом – странная ситуация – удивительные, исключительно искренние, ясно мыслящие, вызывающие симпатию и преданность люди, и все как на подбор – фантазеры, вешающие лапшу на уши доверчивой публике? Помните – у Сатпрема – описание ситуации, когда Ауробиндо сидел в своей комнате, когда начался ураган – сильнющий ветер и дождь, деревья гнутся, ученики заходят в комнату Ауробиндо, чтобы закрыть окно, и что они видят – окно-то открыто, но ураган внутрь комнаты не проникает! А сам Ауробиндо – помните, как он описывал, как сидя в тюрьме испытал левитацию во время медитации? Вот черт! Да что же это такое – очередная шайка трепачей. И снова – не укладывается, ну никак не складывается это клеймо ни с личностью самого Ауробиндо, ни с личностью Сатпрема… И ситуация еще больше отягощается тем, что настоящие-то мошенники всячески стараются распространять о себе слухи о том, что они способны на разного рода чудеса.

    Парадокс! Но ведь мы не можем просто пройти мимо такого парадокса, внешне, на словах, признавая «возможность таких явлений», и при этом вытесняя ясность в том, что уверенность-то в правдивости таких описаний очень и очень слабенькая… Как-то ведь надо все это объяснить?

    Трайланг сделал жест, дающий понять, что он меняет тему.

    — Вернемся к этому позже, а сейчас давайте снова поговорим о физике. Могу понять ваше удивление: приглашали дракончика, а получили лектора по физике. Ну… наберитесь терпения. Поскольку среди вас, как я думаю, немногие испытывают серьезный интерес к физике и обладают приемлемой ясностью хотя бы в самых основах квантовой механики и теории относительности, я постараюсь рассказать как можно более просто и коротко. Первое, что необходимо твердо усвоить, это то, что скорость света – величина постоянная. Это не теория – это факт, и обнаружен он был в опытах Майкельсона и Морли, которые замеряли скорость света по ходу движения Земли вокруг Солнца и против него. В первом случае скорость света сложилась бы со скоростью вращения земли вокруг Солнца, во втором – отнялась бы, и взяв среднее арифметическое они получили бы искомую величину. Все просто. Кроме результатов – они получились непростые: скорость света в обоих экспериментах оказалась одинаковой. В будущем было проведено множество других экспериментов, точность которых на порядки превышала точность тех первых опытов, но результат оказался неизменным: скорость света – величина постоянная, равная примерно 299792458 метров в секунду, или – что проще запомнить – триста тысяч километров в секунду.

    Конечно, это означало, что все представления о мире полетели вверх тормашками. Классическая физика, разумеется, остается непоколебимой в известных нам диапазонах скоростей, энергий, масс, так как миллионы опытов, проводимых в тысячах кабинетах в течение сотен лет, неопровержимо доказали верность ньютоновского описания мира, где закон сложения скоростей выполнялся неизменно. Но постоянство скорости света привело к пониманию, что фундаментальные представления о мире должны быть изменены – причем таким образом, чтобы ньютоновская физика осталась нетронутой, но чтобы и вновь открытые факты были бы объяснены.

    Как известно, Эйнштейн сумел решить этот вопрос, предположив, что скорость света является максимальной скоростью, вообще возможной в принципе, и что при скоростях, близких к скорости света, так называемых «релятивистских» скоростях, происходят удивительные превращения пространства, массы и времени. Раньше пространство и время понимались как нечто вроде арены, на котором материальный мир устраивал свое представление. Теперь пространство и время стали полноправными участниками физических процессов – сжимаясь и расширяясь, замедляясь и ускоряясь.

    Вообще теория относительности выглядит чрезвычайно просто, а говоря точнее – чрезвычайно просто выглядят ее уравнения. И это может привести к ложной уверенности в том, что мы хорошо ПОНИМАЕМ теорию относительности. По правде говоря, чтобы начать хорошо понимать ее, необходимо внимательно, не торопясь, рассматривать одно за другим явления, которые мы наблюдаем, а также решать задачи, которые возникают при детальном исследовании вопроса.

    Поскольку полное изложение теории относительности все-таки не входит сейчас в мою задачу, — улыбнулся Трайланг, — я сосредоточусь на одном ее аспекте, а именно – на эффекте замедления времени. Представим себе, что мы отправляем космический корабль с Земли, разгоняя его до субсветовых, то есть почти световых, скоростей, затем тормозим его, разворачиваем, разгоняем снова и снова тормозим уже у Земли. Космонавт проживет только один час своей жизни, а у нас может пройти месяц или год – смотря насколько близко к скорости света был разогнан корабль.

    Возникает кажущийся парадокс – движение ведь относительно, и почему постареем именно мы – оставшиеся на Земле? Ведь с точки зрения космонавта он видит, что именно Земля стала быстро удаляться от него, потом затормозила и повернула обратно. Тем не менее постареем именно мы, потому что несмотря  на симметричный график нашего движения друг относительного друга, мы испытаем РАЗНЫЕ ощущения. Материя, из которой мы состоим, подвергнется разным воздействиям. Когда космический корабль начнет разгоняться, именно космонавт почувствует резкое нарастание своей массы- так называемую «перегрузку».  И обратно – во время торможения именно от снова ее испытает. Именно во время ускорения наши системы координат перестают быть симметричными, равноправными, как это было бы в случае равномерного прямолинейного движения друг относительно друга.

    Интересных задачек можно придумать сколько угодно, например – если космонавт, летящий со субсветовой скоростью, включит фонарик и выпустит луч света по хочу своего движения, то – исходя из того, что скорость света в вакууме всегда одна и та же (якобы «замедление» света при прохождении его в различных средах мы не рассматриваем, так как замедление это кажущееся, происходящее в силу множественного преломления света и увеличения, таким образом, его траектории), получится, что и космонавт летит со скоростью почти равной скорости света, и свет его фонарика улетает от него почти что с той же скоростью! То есть что – космонавт будет видеть, как фотон улетает от него со скоростью улитки? Нет. С точки зрения космонавта свет будет улетать от него с той же самой скоростью – 300 тысяч километров в секунду, но МЫ, смотря на все это, будем видеть, как фотон мирно пасется впереди космонавта.

    Для того, чтобы описывать такие удивительные картины, удобно ввести понятие «сокращения пространства». Мы говорим, что пространство сокращается в направлении движения. При доступных нам скоростях ни замедления времени, ни сокращения пространства мы заметить не в состоянии, но в специальных опытах, где элементарные частицы разгоняются до субсветовых скоростей, оба эти явления проявляются исключительно зрелищно. Например, элементарная частица, будучи разогнана в ускорителе, может прожить в тысячи раз дольше другой такой же частицы, которая не подвергается ускорению.

    При введении понятия «сокращения пространства» мы можем данные парадоксы описывать на более понятном нам языке. Мы будем видеть, как фотон черепашьим темпом убегает от космонавта, но это с НАШЕЙ точки зрения, а ведь и фотон, и космонавта, и пространство между ними мы видим в чудовищно сжатом виде, и тот самый сантиметр, на который с нашей точки зрения удалится фотон от космонавта за секунду, в мире того космонавта будет равен все тем же тремстам тысячам километров. Ну и сам космонавт будет выглядеть для нас, имеющий микроскопическую толщину в направлении его движения. Мы для него, в свою очередь, будем выглядеть столь же смехотворно.

    Еще можно упомянуть о массе. Масса – фактически это мера инерции тела. Или наоборот – инерция тела – мера его массы. С точки зрения уравнений физики это все равно. То есть если я хочу разогнать апельсин, я должен начать постоянно прикладывать к нему силу, тратя на это энергию – апельсин начнет разгоняться, и будет испытывать при этом перегрузку. Говоря о массе, желательно провести точную грань между понятиями «масса» и «вес». Масса – это именно мера инертности тела – об этом мы сейчас и будем говорить. В то время как «вес» — это сила, с которой тело давит на опору. Для удобства нашей предметной деятельности, мы используем эти термины как обозначающие одно и то же. Мы можем сказать «этот апельсин имеет массу в килограмм», и можем сказать «он весит килограмм» — с точки зрения физики, эти утверждения не равноценны, но в нашей бытовой жизни мы этими тонкостями пренебрегаем, и сейчас мы тоже ими пренебрежем.

    Итак – при разгоне апельсин будет испытывать перегрузку, при этом его вес будет расти, так как если бы апельсин лежал на весах, то при ускорении весы показали бы увеличение веса, то есть увеличение силы, с которой апельсин давит на чашку весов.

    Для того, чтобы теория относительности была непротиворечивой, Эйнштейну пришлось предположить, что именно потому мы и не можем разогнать некое тело до световой скорости, что при приближении к скорости света масса тела стремится к бесконечности, и соответственно мы должны до бесконечности увеличивать необходимую для этого энергию. Эффект увеличения массы при релятивистских скоростях мы также прекрасно можем наблюдать в ускорителях – частица, несущаяся со субсветовой скоростью мимо нас, может весить в тысячи раз больше, чем та же частица, которая относительно нас покоится.

    Как вы знаете, Эйнштейну еще пришлось ввести тождество массы и энергии, и язык физики еще более упростился – несущаяся с огромной скоростью МИМО НАС частица обладает с нашей точки зрения огромной кинетической энергией, а поскольку энергия эквивалентна массе, то и не удивительно, что такая частица имеет огромную массу. С точки зрения той несущейся мимо нас частицы все, конечно, наоборот – именно мы несемся мимо нее и обладаем огромной массой. Получается удивительное явление – масса является относительным понятием! Она зависит от системы отсчета. Ну и опять-таки множество экспериментов показали, что масса и энергия в самом деле могут превращаться друг в друга, или, говоря более точно, некий объект, проявляющий себя для нас как «частица», при определенных условиях начнет проявлять себя как «энергия», «излучение», причем количественное соотношение удовлетворяет известной эйнштейновской формуле E=MC2

    Эйнштейн ввел еще эквивалентность понятия «гравитация» и «кривизна пространства», он сделал еще множество удивительных предсказаний, которые блестяще подтверждались одно за другим. Но я об этом говорить не буду – для моих целей эта информация избыточна, а осталось лишь упомянуть про время. Время, с точки зрения Эйнштейна, замедляется в движущихся системах, и тем больше, чем больше скорость. На самом деле, когда мы говорим о замедлении времени, нам необходимо ясно понимать, что эта фраза – лишь удобное обозначение некоторых наблюдаемых явлений. Например, разогнав нестабильную частицу в ускорителе до субсветовых скоростей, мы можем, не веря своим глазам, заметить, что период времени, прошедшего до момента ее распада, вырос в десятки, сотни, тысячи раз! Частица стала супердолгожителем! Вот это да – вот это путь к долголетию:) Да? – Трайланг воодушевленно подпрыгнул. – Увы, нет. Время жизни этой частицы увеличилось только с нашей точки зрения – в нашей системе отсчета. В «ее собственном мире» частица прожила свою обычную жизнь, с изумлением наблюдая за тем, как мы, двигающиеся относительно нее с чудовищной скоростью, якобы превратились в долгожителей. С нашей точки зрения все физические процессы, протекающие в несущейся мимо нас системе, начинают протекать медленнее. Но вводить поправочные коэффициенты для ВСЕХ величин – глупо, невозможно. Поэтому мы делаем хитрый ход – мы просто говорим, что в движущейся системе «замедляется время» — и все становится сравнительно простым и понятным.

    Трайланг поднялся, размял свои передние и задние лапы, потянулся, помахал руками, покрутил головой и снова сел.

    — Теперь, — он победно оглядел аудиторию, — мы с вами находимся примерно в том же положении, в котором находились десятки тысяч физиков в конце двадцатого века. И миллионы не-физиков, которые хоть и имели довольно отдаленное представление обо всех этих материях, но фразы «масса растет», «время замедляется», «пространство сокращается» заучили со школьной скамьи. И Бодхи тоже это знал.

    Услышав слово «Бодхи», народ оживился.

    — Пожалуйста, давайте внимательно еще раз это повторим то, что не вызывает у нас сомнений, что подтверждено экспериментальной физикой, — Трайланг приподнял кисть руки ладонью вниз, словно призывая сосредоточиться. Было довольно забавно слышать из его уст такие безнадежно устаревшие выражения, как «пожалуйста».

    — При приближении скорости протона, несущегося в ускорителе, к скорости света, масса его растет (с нашей точки зрения) — вплоть до бесконечности. То есть если этот протон врежется в другой протон – неподвижный относительно нас, то удар будет такой силы, словно столкнулись не два протона, а протон с паровозом. Далее: время жизни этого протона – с нашей точки зрения – замедляется, вплоть до бесконечности. Пространство, в котором «живет» тот протон, сокращается – вплоть до бесконечности. Вообще, когда мы начинаем говорить о «приближении к бесконечности», необходимо отдавать себе отчет в том, что это не наблюдаемые уже величины, а экстраполируемые, ведь не можем же мы в самом деле измерить бесконечно малую или бесконечно большую величину. Поэтому такие области мы называем «областью сингулярности». И необходимо помнить, что наши экстраполяции – чисто математическая операция, а в реальности материя может преподнести нам еще множество сюрпризов. Правда – это интересно – помнить о такого рода «оговорках»? Они оставляют простор для творчества.

    — Получается, что когда Ньютон создавал свою механику, он тоже выведенные им законы движения тел на малых скоростях экстраполировал на любые скорости?

    — Да, и Эйнштейн сумел выйти из-под гипноза этих «самоочевидных» вещей. Теперь еще раз – совсем коротко, снова перечислим.

    Трайланг явно добивался какой-то реакции от аудитории, но никто не мог понять — какой.

    — Масса растет. Время растягивается. Пространство сокращается. Масса эквивалентна энергии. Масса эквивалентна искривлению пространства. Тут можно было бы еще десяток подобных универсальных высказываний привести, чтобы усложнить задачу, но я задачу упрощу и остановлюсь только на этом. Еще раз – масса растет, время растягивается, пространство сокращается. Ну??

    Никто не произнес ни слова, и ни один взгляд не отрывался от Трайланга.

    — Нет? Пока никак?:) – Трайланг засмеялся. — Хорошо. Не помните – чем я вас удивил? Тем, что пришел к вам как дракончик, а начал с физики. Причем тут физика? Причем тут практика прямого пути? ППП и физика?? Какая связь? Зачем вы потратили столько времени, выслушивая от меня эти весьма простые вещи? Я сделал максимум, что я мог для вас тут сделать – следующим шагом я буду вынужден просто дать ответ. Бог с ней с физикой вообще – возьмем лишь три закона из этой физики – какая у них связь с ППП?

    Молчание.

    — Вот видите, — снова улыбнулся Трайланг, — запомните этот момент – я сообщаю вам нечто, имеющее фантастическую значимость, и более того, я сообщаю это в контексте, который, казалось бы, просто кричит о том, на что я пытаюсь вас навести. И – безрезультатно. Вы – как слепые котята. Запомните этот момент, потому что это позволит вам испытать особенно яркое восхищение тем человеком, который сделал это эпохальное открытие, который сумел увидеть, понять, сопоставить, и сделать первый шаг, ну и конечно намного больше этого… я имею в виду Бодха, конечно. Вы все знаете, что Бодхи создал ППП. Само по себе это нечто непостижимое, вызывающее у меня, например, неизменное изумление. Никогда до него не было создано ни единого хоть сколько-нибудь приближающегося по значимости, совершенству, полноте и практической проработке труда. Ну это все равно, как если бы в Древнем Риме кто-то построил экраноплан. Но вы не знаете, — Трайланг сделал длинную паузу и осмотрел зал, — вы не знаете, но сейчас узнаете, что Бодхи создал кое-что еще кроме Пути в мир озаренных восприятий. Интересно?:)

    Молчание.

    — Хорошо, тогда даю ответ. Тот ответ, который послужил началом фантастических открытий, по сравнению с которыми ваши путешествия в осознанных сновидениях – детские игры в песочнице.

    Трайланг помолчал, еще раз выдержав паузу, а потом вкрадчивым голосом спросил.

    — Не могли бы вы мне подсказать – не встречались ли вы, изучая практику прямого пути, а также наблюдая опытных практикующих – ну вот хотя бы таких как Томас или Чок, чего-то такого, что тоже связано с замедлением хода времени?

    Новая пауза длилась не более двух секунд, когда кто-то выкрикнул: «замедление старения!».

    — О! – Трайланг поднял руку. – Замедление старения. Отлично. Зададимся вопросом – неоспоримый ли это факт? Ответим – неоспоримый. Посмотрите на меня – вот я перед вами – мое лицо, мое тело. Меня можно рассмотреть и общупать, но в общем необходимости в этом нет – среди вас появилось множество людей, живущих уже сотни лет и пока не собирающихся стареть. Их тела и лица хоть и выглядят на разный возраст, ну — вот например Томас – кто из жителей двадцатого века дал бы ему больше пятидесяти? Каждый из нас знает не понаслышке, а на своем опыте – озаренные восприятия, особенно в значительных объемах, особенно экстатического качества, несовместны с заболеваниями, и кроме того останавливают, или, по меньшей мере, очень значительно приостанавливают процесс старения. В наше время это — факт, который могут отвергать разве что люди с Нижних Территорий. Озаренные восприятия приостанавливают, причем весьма значительно, процессы старения, — еще раз медленно произнес он. – Старение замедляется. А что это значит? Протекание физиологических, а суть – химических, а суть – физических процессов за-ме-для-е-тся. Иначе говоря – замедляется время.

    В зале – молчание.

    — О, когда до вас это дойдет, вы, возможно, замрете как статуи, а может начнете орать, как безумные, или ржать во все горло, или рвать на себе волосы – я, например, в свое время завалился на спину и дрыгал копытами, крича «ой бля не могу!!»

    Трайланг встал и начал прохаживаться.

    — Время замедляется в релятивистском мире. Время замедляется при ярких ОзВ. Чем больше скорость – тем сильнее замедляется время. Чем выше плотность, интенсивность, глубина озаренных восприятий – тем сильнее замедляется старение, тем сильнее, иначе говоря, замедляется время. А теперь – гипотеза, которая по степени своего идиотизма может соперничать разве что с теорией относительности Эйнштейна: «озаренные восприятия трансформируют материю, из которой состоит человек, или – иначе говоря — переносят человека в такую реальность, в такой мир, где действуют все или некоторые законы, свойственные релятивистскому миру». Теперь вы можете орать, дрыгать копытами, ругаться или плакать, пожимать плечами или пожимать друг другу руки, а я пойду пописаю, а потом вернусь, и расскажу – что из всего этого вытекает. И уж поверьте мне на слово – вытекает отсюда черт знает сколько всего!