Русский изменить

Ошибка: нет перевода

×

Глава 31

Main page / Майя-6: Листопад Оорта / Глава 31

Содержание

    — Они придут?

    Сучка повернула ко мне голову и кивнула.

    — Они уже тут. Давайте погружать, — вполголоса произнес Рик и махнул рукой.

    Кто-то взял на руки Реми, одетую в гидрокостюм, и аккуратно погрузил в воду. За счет специальной подушки ее голова держалась над поверхностью, и надо было только придерживать ее тельце, чтобы оно не уплывало. По воде пошли волны, и тут же показались две морды псин. Кто-то изумленно вздохнул и до меня дошло, что кое-кто из тех, кто сейчас здесь, находится тут впервые и никогда раньше псин не видели живьем.

    — Может быть стоит ее придержать? – Шепотом спросила Джудит. – Ведь если псина должна будет залезть на нее, то боюсь подушка не выдержит, и как бы Реми не захлебнулась.

    — Не надо ничего придерживать, — категорически отрезал Рик и немного подтолкнул Реми вперед, так что она отплыла от берега примерно на метр.

    Тут он и Сучка были главными, и никому никогда не приходило в голову усомниться в их компетенции и чутье, но для Джудит все было непривычно и тревожно, и она снова дернулась, словно хотела поймать Реми и придержать ее.

    — Если ты не в состоянии держать себя в руках, то встань и уйди.

    Несмотря на то, что голос Рика звучал по-прежнему приглушенно, в нем несомненно почувствовалась сталь. Конечно, для Джудит, которая больше тридцати лет своей жизни провела на Земле и даже близко не видела подобных детей, такая авторитарность в голосе и повадках семилетнего мальчика была непривычна, но за два месяца жизни в Бобряндии она уже успела попривыкнуть к этому, поэтому сейчас она приняла единственно верное решение – отошла на несколько шагов назад и превратилась в безмолвного зрителя. Я кивнул ей, давая понять, что она поступила адекватно, и она немного виновато улыбнулась.

    Обе псины подплыли к Реми и, видимо, прикоснулись к ней под водой, хотя отсюда этого было не видно.

    — Как ты думаешь, они вас уже узнают? – спросил я Сучку.

    — Как ты думаешь, собаки, например, за столько времени научились бы нас узнавать? – Ответила она вопросом на вопрос и я понял, что спросил глупость.

    — А ты их узнаешь вот так, как сейчас?

    — Конечно, — кивнула она. – Слева, та, что поспокойней, позадумчивей в повадках, это Лиска, а справа, такая слегка пизданутая, это Навка.

    Я тихо рассмеялся, поскольку для меня это все выглядело как два абсолютно одинаковых мокрых холмика по обе стороны от Реми, и будь я проклят, если бы мне удалось найти хоть какую-то разницу между ними.

    — Они совершенно разные, Макс, — улыбаясь пояснила Сучка, — просто мы уже так много раз их видели, плавали с ними, тискались…

    — Я понимаю. А вот если Навка, по твоим словам, пизданутая, то это вообще-то…

    — Ну Макс, ну это я так, несерьезно. Она клевая, не бойся, отстань, не дергайся.

    — Ладно, не боюсь… но по-моему ничего не происходит, а?

    — Что-то не так… Рик, — она толкнула его в бок, — что-то не так, да?

    — Погоди… — он внимательно всматривался вперед, хотя на самом деле не происходило вообще ничего.

    Реми постепенно, под влиянием изначального легкого импульса, отплыла метра на три от берега, и в свете наших красных фонарей уже не так отчетливо все было видно, но достаточно, чтобы понять, что ровным счетом ничего не происходит. Вообще картина, конечно, сюрреалистичная… не для слабонервных. Беззащитная девочка, без сознания, словно зависшая в пространстве, в темноте, едва раздвигаемой красными лучами фонариков, и рядом с ней — две трехсоткилограммовые туши головоногих. Я представил себе, какие записи сегодня появятся в блоге Джудит и немного поежился в предчувствии новых потоков всякой хуйни, которая неизменно сопровождает все аспекты нашего необычного образа жизни, когда они выкладываются на всеобщее оборзение. Впрочем, я стал теперь толстокожим. Первый мощный слой условного коллагена нарос на мою психику еще давно – с того самого момента, как лазерная пушка, нацеленная в небо, с помощью Дэвида оказалась в наших руках. А потом он нарастал еще и еще с каждым нашим новым дерзким демаршем, который, казалось, никак не мог не иметь печальных последствий, но каждый раз их не имел. В конце концов, девиз «руки коротки» стал чуть ли не главным слоганом нашей политики, и если сначала он имел чисто пространственное содержание, то сейчас наполнился уже и экономическим, и политическим и, как мне разъяснила Джудит, и, я бы сказал, харизматическим.

    Легкое шевеление Сучки вывело меня из задумчивости, и я заметил, что диспозиция изменилась. Навка совершала какие-то странные движения, и ее голова то наползала на грудь Реми, то сползала обратно, словно ей было неудобно держать девочку в своих объятьях. Наконец она окончательно залезла, но по-прежнему никак не могла успокоиться. Что-то было не так. Это не было похоже ни на что, включая то, как псины наползали на беременных девушек. Тогда они казались чуть-ли не безмятежными, а сейчас была словно бы нервозность в их движениях. Даже лежа на Реми, Навка словно вибрировала всем телом. Отсюда это не было заметно, но мелкие волны, как от прыгающего поплавка, говорили сами за себя.

    — Нет, — разочарованно произнесла Сучка, и Рик разочарованно ударил себя по колену.

    — Что такое? – Не понял я, поскольку насколько я видел, ничего не изменилось.

    — Ничего не получается.

    — Что не…

    В этот момент Навка соскользнула с Реми, и я заткнулся. Наступила тишина. Никто не произносил ни слова, поскольку и Сучка и Рик продолжали тихо сидеть и напряженно вглядываться в пространство впереди. Спустя пару минут признаки активности подала Лиска. Двигаясь в стиле «два шага вперед, шаг назад», она в конце концов заползла и как-то зафиксировалась на Реми. Минута прошла в полной неподвижности и у меня уже стала теплиться надежда, как вдруг Лиска отпрянула назад одним резким движением и мне показалось, что она измотана.

    Сучка покачала головой и встала.

    — Все, ничего не выйдет, — заявила она и опустила голову. – Им не по силам. Они не могут.

    — Если они не могут, то насколько смешными были в таком случае наши потуги, — пробормотал я.

    Рик тоже встал и открыл рот, чтобы что-то сказать, но затем закрыл его и наклонил голову так, как склоняет ее прислушивающийся человек. Подняв руку, он привлек внимание Сучки к чему-то, что для нас оставалось пока что недоступным. Затем Сучка сначала неуверенно, а потом уже более решительно направилась к своему гидрокостюму, одела его, задумалась на пару секунд, нацепила на себя маску, ласты, сунула в карман баллончик с аргоном, подключив его к костюму, закинула за спину баллон со сжатым воздухом, затянула ремни и плюхнулась в воду.

    Псины подплыли к ней и какое-то время они там бултыхались вместе. Рик тоже было дернулся поначалу в сторону гидрокостюма, но передумал и теперь молча стоял на берегу. Спустя пять минут Сучка вернулась, и судя по той медлительности, с которой она вылезала на берег и снимала ласты, стало понятно, что ничего обнадеживающего нет.

    — Ну? – Спросил Рик, тоже, видимо, находящийся в некотором непонимании происходящего.

    Сучка продолжала молча стягивать костюм, и лицо ее выражало задумчивость, если не сказать замешательство.

    — Не понимаю.

    — Уходим?

    — Не знаю. Я не понимаю, что они хотят, Рик.

    — Я тоже… — пробормотал он, стискивая пальцы своих рук.

    — Ждем, — наконец вынес он свой вердикт, наблюдая за тем, как псины кружат вокруг Реми.

    В их движениях не было никакой системы, никакого видимого смысла и если бы меня попросили сформулировать наиболее близкую ассоциацию, то я бы сказал, что псины сами чего-то выжидали. По-видимому, то же самое решили и Рик с Сучкой.

    — Но чего они хотят? Чего ждут? – Не выдержала, наконец, Сучка. – Рик, чего они от нас ждут?

    — От нас? – Переспросил я, и в тот же момент понял, что сказал гораздо больше, чем собирался.

    Ну то есть в этом простом, автоматическом вопросе обнаружился совершенно нежданный смысл, который, как мне показалось, дошел одновременно до всех.

    — Ты так думаешь? – Рик обернулся ко мне с удивленным лицом. – Ну а что… может быть…

    Я снова уселся поудобней, понимая, что до тех пор, пока псины тут болтаются, и нам тут придется торчать. И кто знает, сколько времени это займет.

    — Слушай, Макс, — обратился ко мне Конрад, подходя и усаживаясь рядом. – Я так понимаю, нам тут придется посидеть… так что если не возражаешь, я хочу кое-что обсудить.

    — Да, давай… ребята, давайте так. Если за полчаса-час ничего не произойдет, то предлагаю расходиться. Пусть с Реми остаются человека два, а остальным тут торчать нечего. Темп жизни марсианских глубин, это, скажем так, не то, в чем мы можем строить прогнозы. Вдруг они тут сутки будут чего-то ждать. Двух человек будет достаточно – следить за показанием приборов… подкачивать аргон ей в костюм, ну и вообще. Согласны? Ну а если что-то случится, нам дадут знать.

    — Я останусь тут, — отрезал Рик.

    — И я, — поддакнула Сучка.

    — Ну… хорошо. Значит вы двое и еще кто-нибудь один, этого будет достаточно. Так и что ты хотел?

    — Я вот что, — Конрад надул щеки, задумавшись, потискал пальцами губы. – Мы тут с Коосом и ребятами подумали вот о чем. Есть идея, чтобы в Биверлэнде система статусов оставалась такой, какая она есть на данный момент.

    — Ммм… не понял. В каком смысле?

    — Сейчас у нас система статусов временная, верно?

    — Верно.

    — Ну вот мы хотим, чтобы она осталась такой. То есть когда человек живет в Пандоре, его статус рассчитывается так, как нравится вам. Когда вы перейдете на систему, которая учитывает все его профессиональные, личные и прочие качества, его навыки, его вовлеченность в социальную и финансовую жизнь и так далее и тому подобное, то в Биверлэнде  мы ничего менять не хотим. Мы хотим, чтобы оставалась вот эта система, которую ты рассматриваешь как временную, несовершенную. И когда человек приезжает в Биверлэнд как житель, если он хочет принимать участие в жизни нашего города, то его статус будет рассчитываться в точности, как сейчас.

    Я почесал затылок, осмысливая сказанное им, так что возникла пауза, в которую вклинилась Джудит.

    — Вся идея статусов строится на том, чтобы создать систему почти автоматического или даже совершенно автоматического вычисления статуса в соответствии в теми или иными параметрами. Грубо говоря, закончил человек курс управления молокозаводом, или закончил какой-то этап на курсах японского языка, и автоматом получил прибавку к статусу в соответствии с установленными правилами. Так?

    — Нну…

    — Это, очевидно, должна быть довольно сложная система, так?

    — Нну…

    — Поэтому пока что, временно, действует другая, примитивная система, так?

    — Ну что ты все время спрашиваешь. Ты и сама знаешь, что так.

    — Это я от неуверенности, Макс, не кусайся:) Сейчас статусы выставляются безо всякой системы, на основании личных оценок. Изначально ты получил статус, равный десяти, став, таким образом, точкой отсчета новой цивилизации. Затем ты расставил сам статусы десяти людям. Авторитарно, так сказать, единолично.

    — Но это было не так просто, Джудит. Сначала я составил подробную карту личностей этих людей и моих отношений к ним. То есть я выписал в список все то, что я о них знаю, разбив это по категориям. Какие у них знания, навыки – это самое простое. Как я оцениваю те или иные их личностные качества, и составить этот список было сложнее.

    — Да, я понимаю, Макс. И тем не менее, когда ты потрудился и составил карты личностей этих людей, после этого ты, обзирая их, так сказать, с высоты птичьего полета, выставил им свои оценки. Весьма субъективно, я имею в виду.

    — Ну разумеется. Мы не могли ждать бесконечно, пока объективная система будет создана. Нам надо было…

    — Я не об этом. Итак, первые десять человек получили статус. После этого каждый последующий человек, чтобы получить свой статус, должен был собрать «статусный кворум», состоящий минимум из десяти человек и максимум – из стольких, сколько захотят. По той же самой схеме личных оценок, которую использовал ты, члены статусного кворума оценивали нового кандидата, и вес их оценки был пропорционален их собственному статусу, так что чем выше статус человека, тем более значима его оценка. Очень простая формула. Ну это грубо, я не вижу смысла вдаваться в детали. Все так?

    — Да.

    — Так вот пусть все так и останется.

    — Хм… то есть ты считаешь, что такой способ выставления статусов, который заведомо содержит в себе значительную долю субъективности…

    — Лучше, чем какая-то автоматическая система. Ты сам подумай. Ведь наше общество не статично, оно живет, дышит, меняется. Значимость того или иного личностного аспекта может меняться, и тогда мы, заметь, отталкиваясь от нашего же субъективного представления о значимости чего-либо, будем корректировать систему, чтобы она нам стала выдавать какие-то измененные результаты. А для чего это надо, если мы можем безо всякой такой системы оценивать людей сразу напрямую? Ну вот например если в нашей общине складывается понимание, что значимость знания математики несколько переоценена, то зачем нам начинать поправлять какие-то циферки, в то время как каждый человек сам сможет, глядя на карту личности оцениваемого, повысить или понизить значимость того или иного параметра?

    — Тут вот что важно, Макс, — перебил ее Конрад. – В твоей воображаемой универсальной системе все сообщество должно прийти к единой позиции в оценке значимости чего-то. Правильно?

    — Ну… да, ведь мы должны вставить какой-то конкретный коэффициент в систему.

    — То-то и оно! – Торжествующе воскликнул он, и, напоровшись на взгляд Рика, поднял ладони, словно сдаваясь. – То-то и оно, — яростно прошептал он. – Здесь и кроется проблема. Никогда никакого такого единства не будет и быть не может! Для кого-то математика важна, а для кого-то не очень. И как мы можем согласиться в каком-то численном выражении ее значимости, если все мы разные? Это ерунда, бред, неосуществимый прожект. Тут либо диктатура типа «всем считать вот так», что в нашем обществе невозможно и никому не надо, или у каждого свое мнение, и значит никогда, понимаешь? Никогда ты не построишь свою систему, и поэтому она и не построена до сих пор. И не будет никогда. И всегда будет использоваться вот эта, временная, и все, что мы можем в связи с этим развивать, это наши способы оптимально представить картину личности человека. Я думаю, что таких схем личности может быть сколько угодно, и каждый волен выбирать свою в процессе определения статуса. Каждый сам оценивает, важнее богатство или интеллект, сексуальность или отзывчивость к сопереживанию. Понимаешь? Будет определенная конкуренция схем представления личности, и каждый будет выбирать то, что ему больше подходит. Абсолютная свобода, лабильность, независимость. И каждый выдает в итоге свою оценку, значимость которой в построении итогового статуса пропорциональна его собственному статусу.

    — Я понял… это здорово, Конрад. Это офигенно клево, что вы мне тут рассказали. Просто кирпич с души сняли:) Эта чертова система статусов все время висит надо мной, как что-то, что надо вроде бы сделать, но хрен поймет как. А теперь я просто счастлив. Теперь ясно, что она уже сделана в идеальном виде! Мы сделали идеальную вещь, а я этого и не понял и все думал над тем, как ее усовершенствовать, при этом пытаясь вместо усовершенствования уничтожить тот дух свободы и независимости, который в ней есть и который нам всем так нравится.

    — Значит, ты согласен, что стоит все оставить, как есть, и в Пандоре?

    — Разумеется! Я уверен, что все согласятся с этой логикой, и тут все так прозрачно, что обсуждать и нечего. Вам медаль, в общем. И памятник на родине из лабрадорита за клевую идею:)

    — Хитрый ты, Макс. Медаль достанется тебе, ведь изначально идея такого способа выставления статуса твоя…

    — Ну что ж… медаль, это отлично. Увешаюсь, как Брежнев…

    — Как кто?

    — Ну… неважно… что, Рик?

    Рик снова привстал и всматривался во что-то вдали.

    — Тихо! – Он поднял руку, призывая всех к молчанию. – Тихо… — повторил он уже себе под нос, и в этот момент мне показалось что я сплю и пора просыпаться.

    Вода раздвинулась, и из-под ее толщи показалось нечто, чего раньше я не видел никогда, и судя по лицам Рика и Сучки, они тоже. Это было что-то… ну во-первых, очень длинное, метров двенадцать в длину, наверное. Даже киты редко достигали длины в шесть-семь метров, так что это был явно не кит. Во-вторых, он был чертовски широким. Может это псина, расправившая мантию? Огромная псина с огромной мантией. Да, похоже на псину.

    В отличие от известных нам псин, эта имела четко выраженный хребет, и с расправленной мантией напоминала сверху огромную манту. По сравнению с этим существом, даже Лиска и Навка выглядели карликами, что уж говорить о Реми, которая теперь болталась в воде метрах в пяти от берега. Почему так далеко, кстати? А… вот почему…

    Теперь стало ясно, что псины подталкивали Реми к этому монстру, и во мне снова проснулся атавистический страх за нее. Одно дело, помесь дельфинов и осьминогов, и другое дело – какой-то блять динозавр… динозавр? А что, если это в самом деле динозавр?

    Я взглянул на пупсов. Рик стоял на самом берегу, чуть наклонившись вперед. Его кулаки были сжаты и лицо крайне напряжено, так что я понял, что ему сейчас не легче, чем мне. Сучка зачем-то снова натягивала гидрокостюм. Ну вот этого не надо точно. Я сделал несколько шагов, подошел к ней и тронул за плечо. Она подняла голову и я решительно покачал головой. В воду она не полезет. Этому не бывать. Я не знаю, что теперь будет с Реми, но больше никого я сейчас в воду не пущу, это точно.

    Сучка попыталась выдержать мой взгляд, демонстрируя свое несогласие с таким решением, но есть вещи, в которых я непоколебим, и это было одной из таких вещей. Если сейчас мы рискуем жизнью Реми, то лишь потому, что ситуация почти безвыходна, но больше ничью жизнь я под удар не поставлю. Сучка сдалась, села, сникла и так и замерла в полуодетом костюме.

    Динозавр приблизился к Реми, и мне показалось, что я замерз. Затем холмик его головы приподнялся над водой… и мне показалось, что я окончательно примерз к камню, на котором сидел, потому что в отличие от псин, к которым я уже как-то привык, у этого существа были глаза.

    Вот это неожиданность. И зачем ему глаза, если псины в результате своей эволюции «отказались» от них? Что они могли видеть в полной темноте? Света от солнца нет, света от естественной радиоактивности воды нет, излучающих свет животных или криля нет…

    Приподняв свою голову над водой буквально на мгновенье и показав нам свои огромные, диметром сантиметров тридцать, глаза, динозавр тут же снова погрузил их в воду и замер.

    — Свет, уберите свет! – Воскликнул Рик, и до меня дошло, что он чертовски прав. Для существа, живущего в абсолютной темноте, даже наш мягкий красный свет фонариков был бы, вероятно, чрезвычайно ярким и слепящим.

    — Всем выключить фонарики! – Скомандовал я, и в то время, как все фонарики погасли, я оставил свой включенным, направив его вниз. Света теперь было предельно мало.

    — Макс! – Рик повернулся ко мне, указывая на фонарик.

    — Нет, Рик, свой я оставлю. Света совсем мало, почти ноль. Я не могу потерять Реми из виду. Посмотрим… погоди, давай посмотрим…

    Голова динозавра, как мне показалось, снова приподнялась над поверхностью воды, но теперь уже почти совершенно ничего не было видно, и можно было лишь догадываться о происходящем, и если двигать глазами из стороны в сторону, то казалось, что силуэты становились более четкими.

    — Оно наползает! – Прошептал Рик, и мне тоже показалось, что существо приблизилось к Реми и подмяло ее под себя.

    — Голова… ее голова… она точно все еще над водой? Рик, ты что-нибудь видишь?

    Он помотал головой.

    — Псины там, они… — начал Рик и замолчал.

    — Что ты видишь? – Снова дернул его я.

    — Она под ним. Голова… кажется на поверхности. Там Навка… она должна понимать, что голову нельзя под воду…

    — Должна… вот что, Рик. В течение минуты мы должны убедиться, что голова Реми над поверхностью воды, потому что если это не так, то надо ее вытаскивать и спасать от утопления. Минута. Если ее легкие сейчас заполнятся водой, у нас будут считанные минуты, чтобы вылить ее оттуда и провести искусственное дыхание.

    — Я вижу, вижу! – Яростно зашептала Сучка. – Я видела лицо Реми, оно над водой!

    — Это точно?

    — Точно!

    — Если ты ошиблась, Реми умрет, ты понимаешь?

    — Точно, Макс. Я знаю. Я видела.

    Вспомнился разговор с Коосом насчет того, что нельзя сидеть на двух стульях. Либо это дети, которым нельзя давать столько самостоятельности, сколько взрослым, либо это полноправные люди, которым я могу доверить и саму жизнь. Сучка понимает, что сейчас речь о жизни Реми. Если она говорит, что видела, то берет на себя ответственность. Я либо принимаю это, либо нет, но я не могу менять позицию, как флюгер, и если нет, то это «нет» уже нельзя будет отменить, и, вероятно, ни Сучка, ни Рик, ни другие пупсы, когда узнают об этой ситуации, уже никогда мне не поверят, что я принимаю их всерьез, и это будет разрушительно… если я не предоставлю веских оснований.

    Я положил фонарик, почти уперев его в камень, так что света стало еще меньше, присел к Сучке, взял ее лицо в руки и повернул к себе.

    — Если ты ошиблась, Реми умрет. Ты сможешь жить с этим?

    Ее глаза немного расширились, она сглотнула, закрыла на мгновение глаза и снова их открыла. Краем глаза я видел, что Рик очень внимательно следит за нами.

    — Я видела, — медленно произнесла она. – Не знаю как, но видела. Ее лицо над водой. Я не могу сказать ничего другого, Макс.

    — Ты берешь на себя ответственность за ее жизнь. Ты понимаешь это?

    — Да.

    — Твое решение окончательно? Ведь я могу просто скользнуть фонариком и все, мгновение и мы все увидим.

    — И ты ослепишь дракона и он уйдет и Реми погибнет.

    — Да, возможно. Минута прошла, Сучка. Твое последнее слово.

    — Я видела. – Она сжала губы и вырвала лицо у меня из рук. – Я все сказала. Я видела.

    Я выпрямился и проклял в эту секунду всех псин, китов, бегемотов и динозавров вместе взятых вместе с этим Марсом, поясом Койпера и всей этой хуетой. Любое решение могло повлечь за собой необратимые последствия. Я воспитал этих детей. Я вложил в них все, что смог. Я научил их тому, чему смог. Если Реми вот так погибнет, захлебнувшись, жизнь Сучки больше никогда не будет такой, как сейчас. Но разве не я приучил их быть трезвыми? Взвешивать «за» и «против»? Отличать реальность от дорисовок? Определять свои шансы в ситуации, когда от твоего решения зависит жизнь? И если я сейчас пройду против самого себя и всего, чему я их учил… они простят мне это, конечно, если в результате я спасу Реми жизнь. И они не простят мне, если в результате динозавр уйдет, и Реми в итоге так и погибнет. Да дело даже не в том, простят или не простят. Тут что-то большее… я не мог сейчас сформулировать, что именно, потому что в таком лихорадочном состоянии я был вообще, кажется, неспособен на какие-то тонкие психологические наблюдения. Каждая секунда словно била мне по башке. Каждая секунда уносила с собой шансы на спасение Реми, если Сучка ошиблась.

    Вокруг была мертвая тишина. Кажется, Рик продолжает на меня смотреть? При таком освещении я не мог бы сказать и этого. Я подошел к кромке воды и присел на корточки. Так сидеть было неудобно, и я сел на попу. И больше не было никаких звуков. И больше уже не оставалось никаких шансов. Все что нам оставалось теперь, это ждать.

    Мне показалось, что прошло полчаса. На самом деле, видимо, минут десять. Вдруг что-то изменилось. Я поднял голову и поводил ею из стороны в сторону. За это время мои глаза уже значительно привыкли к темноте, и я понял, что над поверхностью воды больше нет ничего, кроме Реми. Динозавр и псины исчезли абсолютно беззвучно, не подняв даже мелкой волны. Я вскочил, бросился к веревке и стал тянуть ее на себя. Сзади все повскакивали, включили свет. Подтянув ее к себе, я прикоснулся губами к ее лицу. Оно было сухим, и я чувствовал дыхание. Это было неописуемое, невыразимое облегчение. У меня просто не было сил что-то сейчас делать, и я так и остался сидеть, прижавшись лицом к ее лицу. Самое главное, что сейчас было в моей жизни, это ее дыхание. Мне захотелось обнять Сучку, обтискать ее, сказать ей что она охуенная, что я горжусь тем, что у нее хватило характера стоять на своем, верить в себя, взять на себя такую чудовищную ответственность. Я чувствовал, что все там столпились, позади меня, но никто не торопил, никто не говорил ни слова, видимо понимая мое состояние. То, что она жива и дышит, они могли отлично видеть в свете своих фонариков.

    Наконец я окончательно пришел в себя, оторвался от мордочки Реми и погладил ее по лицу кончиками пальцев, затем прижался губами к ее щеке.

    — Ладно, — наконец произнес я. – Все, что можно, мы сделали. Теперь тащим ее обратно и смотрим, что изменилось, если что-то вообще изменилось. Я ожидал чего угодно, только не динозавра… этот Марс не устает преподносить нам сюрпризы… Джудит, открой дверь, я положу ее внутрь.

    Джудит направилась к вездеходу, а я нагнулся и взял Реми на руки.

    — Приборы… Конрад, давай подключим ее сейчас к приборам, я хочу прямо сейчас убедиться, что ее параметры в порядке.

    — Все готово, давай.

    Конрад и Джудит приняли у меня Реми, аккуратно уложили ее в вездеход и подключили датчики.

    — Все в норме… да, все в норме, — заключила Джудит. – Едем.

    — Неужели все зря? – Пробормотал Конрад, залезая внутрь. – Если ничего не изменилось…

    — Не знаю, не знаю. Эта тварь довольно плотно торчала на Реми, не то, что псины… по крайней мере не соскальзывала. Так что… кое-какие шансы мы ей дали, во всяком случае, давайте радоваться хотя бы этому, если больше нечему.

    — Макс, погоди…

    Сучка залезла в вездеход и склонилась над Реми.

    — Что?

    — Ничего не замечаешь?

    — Нет, а ты?

    Не отвечая, Сучка прижалась грудью к груди Реми, и застыла.

    — Ну?

    — Что-то не так, Макс. Не так как раньше, я имею в виду.

    — Что конкретно?

    — Я не понимаю.

    — Ну-ка…

    Я мягко отстранил ее и сам прижался к груди Реми. На первый взгляд, ничего нового. Все то же не очень приятное ощущение, когда магнетар начинает разгоняться и сознание начинает уплывать.

    — Ничего не изменилось.

    — Что-то изменилось, — упрямо повторила Сучка.

    — Я не чувствую…

    — Ты не чувствуешь, а я чувствую.

    — Ну не знаю, — я отстранился от Реми и сел рядом с нею. – Поехали, в общем. Изменилось, не изменилось, тут нам делать больше нечего.

    Сучка выглядела задумчивой, но нам и в самом деле тут уже нечего было делать. Не торопясь она прошла к заднему, третьему вездеходу, за пультом управления которого уже сидел Рик, все так же задумчиво залезла в него и захлопнула дверь. Конрад нажал кнопку, и наша процессия из трех вездеходов поползла обратно.

    Дневной свет немного ослепил меня, и, вырулив на площадку перед входом в пещеру, я притормозил. Спустя минуту показался второй вездеход. Я показал знаком, что хочу дождаться Рика с Сучкой, прежде чем двигаться дальше, и он встал рядом со мной. При дневном свете я еще раз внимательно осмотрел Реми. Нет, ничего. Все то же спокойное дыхание, все те же, вполне нормальные показания приборов, и все то же отсутствие сознания. Ничего.

    Я оглянулся. Чего они так плетутся? И тут до меня дошло. Я выскочил из вездехода, открыл дверь второго и буквально выпихнул оттуда всех, не говоря ни слова. Сев за руль, я сорвался с места, прочертив колею в почве, поросшей густой, сочной травой. Влетев в пещеру и включив фары на полную мощь, я несся все глубже и глубже. Столкновения я не опасался. Во-первых, его в любом случае предотвратит автоматика, а во-вторых, я уже знал, что сталкиваться не с кем. Не сбавляя хода и наплевав на политику тишины, я буквально влетел на прибрежную площадку. Третий вездеход стоял у кромки воды и был пуст. Гидрокостюмов Рика и Сучки здесь тоже, конечно же, не было.