Русский изменить

Ошибка: нет перевода

×

Глава 2

Main page / Майя 5: Горизонт событий / Глава 2

Содержание

    Подписывать договор о приёме на Службу мне пришлось в Сингапуре. Слово «пришлось», конечно, совершенно не соответствует тем эмоциям, которые я испытываю, прилетая сюда. Сингапур я люблю. Люблю гулять по вечерней набережной Marina Bay, прокатиться на гигантском колесе и затем поужинать там же, в ресторане на втором этаже. Люблю посмотреть лазерное шоу, сидя на дощатом настиле у воды, так что огненные газовые протуберанцы достигают тебя своим жаром. Люблю сходить в семиэтажный ботанический сад, что стоит позади отеля с подводной лодкой – в том великолепном парке, где так мало людей и так много укромных уголков на берегу пруда среди пышной тропической растительности. Я люблю все зоопарки Сингапура и научный музей… Я многое люблю в Сингапуре, Orchard Road и Sentosa… короче, я люблю Сингапур. Поэтому я прилетел сюда на несколько дней пораньше, остановившись, конечно, в «Фуллертоне», а где же еще… Я не в восторге от этого отеля – я бы сделал намного лучше, но мне нравится место.

    При мысли о Службе воображение рисовало хрустальные апартаменты в помпезном небоскребе, но когда я получил адрес офиса, то сразу понял, что небоскребов мне не видать. Да, в общем-то, какая разница? Небоскребы у меня и так есть, вот они, везде вокруг. Ради такой работы я поехал бы и в Лаос, в бамбуковую хижину.

    Выйдя на станции метро Анг Мо Кио, я проехал пару остановок на автобусе, но быстро понял, что зря положился на своё знание города, и еду не туда. Пришлось вылезти и взять такси. Спустя несколько минут я оказался в типовом микрорайоне с типовыми многоэтажками, в торце одной из которых я и обнаружил заветную дверь со скромной табличкой «Служба охраны природы». Толкнув дверь, я обнаружил среднего размера кабинет, стены которого были увешаны агитационными плакатами, а у дальней стены располагался внушительных размеров письменный стол, за которым сидело эдакое существо неопределенного пола и ещё более неопределенного возраста с непропорционально большими очками на носу.

    Существо бросило на меня взгляд поверх очков и на прекрасном английском поинтересовалось, хочу ли я посадить дерево или сообщить о факте порчи зеленых насаждений. Если я насчет дерева, то оно может порекомендовать чудесную липу, завезенную буквально вчера в количестве двадцати саженцев, или…

    Я остановил экологическое словоизлияния, сел на стул для посетителей и посмотрел в окно, выходящее во двор. В эту минуту я был поражен этой непередаваемой мощью накатывающей обыденности. Точнее – контрастом между нею и тем содержанием, которое незримо было тут.

    — Простите, — существо сняло очки и вперилось в меня неожиданно умными и приятными голубыми девчачьими глазами. Если бы её раздеть… да, кажется, было бы клёво.

    Все-таки значит это девушка. Китаянка. Меня подмывало затеять какой-нибудь разговор, чтобы получить возможность подкатить к ней поближе, но инструкция указывала вполне чётко необходимый образ действий. Нарушать инструкцию в день подписания контракта было бы не самым разумным, на мой взгляд, поэтому я молча достал из кармана пластиковую карточку, выданную мне на последнем собеседовании, и протянул её девушке.

    Карточка выглядела под стать остальному – потрепанная картонка с плохо пропечатанной херней насчет защиты окружающей среды. Поскольку мне порекомендовали хранить её подальше от источников сильного электромагнитного излучения и оберегать от действий предметов типа кувалды, следовало предполагать, что внутри скрывался чип.

    Девушка проворно схватила карточку двумя пальчиками и всунула её куда-то в стол. Раздался мягкий жужжащий звук сзади, и я понял, что это звук заблокировавшегося дверного замка. Мягко опустились жалюзи, закрыв окно, и я уже ожидал какого-нибудь отъезжающего в сторону шкафа, но недооценил фантазию архитекторов – вся часть пола вместе со мной и письменным столом приподнялась и сдвинулась в сторону, открыв проход вниз. Жестом девушка пригласила следовать за собой, и мы спустились к лифту. Теперь я уже готов был к двадцати подземным этажам, но ожидания и тут меня обманули – внутри кабины было лишь две кнопки – вверх и вниз. Хотя, конечно, имея в виду вкусы устроителей всего этого, можно было допустить существование какой-нибудь потайной панели управления, превращающей кабину лифта в межгалактическую ракету :)

    Лифт доставил нас на нижний уровень, и, кстати, это было совсем не мелко, и мы двинулись по коридору, освещенному тусклыми матовыми лампочками, как в старых советских фантастических фильмах. Несколько удивило то, что вдоль стен то тут, то там без видимого порядка висели плотные, тяжелые шторы, так что за ними могли скрываться и двери, и другие коридоры или вовсе ничего. В дальнем торце коридора дверь вела в небольшую каморку три на три метра, содержащую лишь стол и стул. На столе – настольная лампа и большая тетрадь в добротной кожаной обложке, рядом с которой лежали несколько листочков.

    — Прочтите, ознакомьтесь, впитайте, — на вежливом китайском произнесла девушка, но тут же спохватилась, хлопнула себя ладонью по лбу и повторила то же на английском, добавив в конце (снова на китайском) «гнать таких олухов надо».

    Надеюсь, этот аппендикс предназначался не мне…

    — Если все устраивает, то на этих листочках конкретные инструкции. Прочти их тоже и поднимайся обратно… и приступай к работе. Если не устраивает, нажимаешь на эту кнопочку и тебя эвакуируют. На обратном пути за шторы не заглядывай.

    В панели стола и в самом деле оказалась кнопка, которую я сначала не заметил. Уточнять предметный смысл слова «эвакуируют» я не стал, благоразумно решив, что мне это не понадобится.

    Теперь я был один в комнате. Я и тетрадь. От последнего шага меня теперь отделял лишь один поворот обложки. Я понимал, что этот шаг ещё можно было бы и не делать, а нажать кнопку и вернуться в обычную жизнь. Я не сомневался, что до тех пор, пока тетрадь не открыта, «эвакуация» будет чем-то вроде инъекции, очищающей последние воспоминания, но после преодоления вот этого Рубикона в виде поворота обложки последствия в случае моего отказа могли бы быть уже малоприятными – очищать придется более тщательно. Я представил себе лоботомию, усмехнулся и усмирил фантазию.

    Как я ни пыжился, мне так и не удалось прочувствовать важность момента. Стол и стол, тетрадь и тетрадь, а все остальное я уже и так давно для себя решил, поэтому я прекратил выдавливать мелодраму, отодвинул стул, загрузился в него, водрузил ноги на стол и открыл тетрадь.

     

    «Секретно

    В одном экземпляре

    Правила Службы Космической Безопасности.

     

    Часть 1. Общие принципы

    1. Служба космической безопасности создана как над-национальный проект и подчиняется непосредственно комитету глав государств (см. список 1).

    2. Целью СКБ является своевременное распространение и устранение угроз, которые могли бы исходить от гипотетический внеземной инициативы.

    3. Психологическая подготовка сотрудников СКБ должна учитывать следующие факторы:

    а) С вероятностью, близкой к 100%, сотрудник никогда не столкнется с ситуацией, когда иноземная инициатива будет обнаружена и признана таковой, в связи с чем нельзя допустить:

    — паразитической деятельности, вытекающей из намеренного или невольного фантазирования;

    — потери бдительности

    б) В том случае, если вероятность квалификации обнаруженных событий как следствия иноземной инициативы будет достаточно высока, необходима способность сотрудника преодолеть естественное желание проявить несанкционированную инициативу вплоть до готовности полностью самоустраниться от текущих дел, если того будут требовать интересы Службы, как это будет определяться руководством.

    4. Непосредственными объектами внимания сотрудников являются события, квалифицируемые как «странные» согласно критериям из списка 2. Мы исходим из того, что разум, обладающий достаточной мощью, чтобы тайно для нас войти в соприкосновение с нашей цивилизацией, будет способен сделать это так, чтобы не вызвать явных подозрений, но при этом он, весьма вероятно, не сможет настолько органично вписаться в нашу жизнь, чтобы не создать ситуаций, которые адекватный, интеллектуально развитый, психически зрелый человек интуитивно воспринимал бы как «странные». Если их возможности будут таковы, что они окажутся способны избегать даже возникновения странностей, то в этом случае СКБ будет бессильна, и эти ситуации нами не рассматриваются и в нашу компетенцию не входят.

    5. С целью выявления странных ситуаций, подлежащих исследованию сотрудниками, необходимо создавать и постепенно наращивать агентурную сеть добровольных информаторов. Информаторы должны обладать достаточно высоким уровнем психической и интеллектуальной зрелости для того, чтобы сотрудник не оказался завален материалами сомнительной ценности, попусту растрачивая ресурсы СКБ. Ценность сотрудника в конечном счете в условиях поисковой активности и определяется количеством и качеством подотчетных ему информаторов, каждого из которых он обязан сам найти и мотивировать к сотрудничеству под тем или иным прикрытием. СКБ предоставляет своим сотрудникам определенные возможности в этом отношении, позволяя им с достаточной легкостью формировать удобный им социальный портрет

    Опрос информаторов всегда должен происходить в виде неформальной дружеской беседы.

    В исключительных ситуациях, по решению руководства сотрудники могут быть направлены на разработку особо перспективной странной ситуации.

    6. Характер работы сотрудников таков, что крайне желательным является наличие у них насущной потребности в постоянном самообразовании в самых разных областях. СКБ предоставляет сотрудникам широкие, и даже уникальные возможности для осуществления самообразования.

    7. В том случае, если компетентная комиссия СКБ квалифицирует возникшую в результате анализа странности ситуацию как «контакт», информация об этом доводится до глав государств из списка 1, после чего операции присваивается кодовое название и назначается непосредственный ее руководитель, обладающий, в силу специфики положения, целым рядом экстраординарных полномочий (см. список 3)

    8. При контакте баланс между интересами познания и интересами безопасности безусловно смещен в сторону безопасности, поскольку знания человечество так и так рано или поздно накопит, а развитие ситуации по катастрофическому сценарию для человечества сделает бессмысленными любые знания.

    При этом необходимо учитывать следующее:

    а) знания, полученные нами об иноземном субъекте контакта, сами по себе могут лечь в основу создания адекватной защитной деятельности.

    б) агрессия, направленная в адрес иноземного субъекта контакта, может вызвать ответные меры с его стороны.

    в) промедления в оборонительных действиях могут вызвать не менее катастрофические последствия, чем спешка в атакующих.

    Оценка всех факторов и выбор адекватной линии поведения является исключительно сложной задачей; и миссии, возлагаемой на руководителя операции, присуща беспримерная ответственность. Внедриться ли самому в узловой центр событий, или, наоборот, максимально дистанцироваться – этот и все другие вопросы тактики всецело полагаются на усмотрение руководителя операции, который, тем не менее, обязан отдавать отчет о ключевых решениях и подавать его Комитету в сроки, которое он посчитает разумными.»

     

    На этом первая, главная часть документа, заканчивалась, и далее следовала более длинная и скучная вторая, в многочисленных параграфах которой определялись такие вопросы как порядок архивирования отчетов о расследованиях странных событий, порядок привлечения материально-технических и людских ресурсов СКБ, определение разных экстремальных статусов, порядок связи с Комитетом и порядок формирования этого самого Комитета, и прочее и прочее. Несмотря на то, что многие параграфы были сугубо технологичны, в целом мне было интересно прочитывать их аккуратно, от первого до последнего слова, так как в процессе этого формировалось общее представление о механизме работы СКБ.

    Для того, чтобы покончить с чтением, понадобилось более трех часов, и, перелистывая последнюю страницу, я уже облизывался, мысленно выбирая ресторан и склоняясь к одной небольшой китайской забегаловке, где подавали по-особенному приготовленные свиные уши, как вдруг я обнаружил, что к третьей странице обложки скотчем приклеен сложенный пополам лист бумаги. Развернув его, я увидел, что он содержит небольшой, написанный от руки текст, смысл которого заставил меня пару раз улыбнуться и один раз – задуматься – после того, как я дочитал его до конца. Задумываюсь я о нем иногда и сейчас, четыре года спустя.

    «Инструкции очень важны, но когда и если тебя по-настоящему прижмет, инструкции не помогут, и придется тебе лезть в самую глубь твоей зрелой души, и может даже пойти против себя, против инструкций, против СКБ»

    Подписана эта сентенция была именем Эмили. Ниже, другим почерком, было подписано:

    «Можешь пойти против чего хочешь, но упаси тебя господь пойти против меня. Стэн.»

    И еще ниже, каким-то размашистым, безудержным почерком:

    «Хотелось бы мне, чтобы вообще встал вопрос о том, куда идти. Pussy.»

     

    Последующие три года я… работал? Учился? Стажировался? Любое слово подошло бы, и оказалось слишком узким. Моим наставником был Алекс. Собственно, их было несколько, но именно с ним у меня возникло какое-то особенное взаимопонимание, и именно от него я научился очень многому.

    Первым делом он посоветовал мне учить языки. Советы он давал в непринужденной манере гиппопотама.

    — Учи языки, — произнес он сразу же, как только мы впервые встретились.

    — Какие лучше взять? Может, китайский, ведь их миллиард, еще испанский, так как я читал, что …

    — Какая разница, — перебил меня он. – Нет никакого способа предсказать, какой язык тебе понадобится. Учи любые, которые нравятся, интересно учить, хоть корейский, хоть язык племени аруба.

    Язык племени аруба я учить не стал, но взялся за несколько довольно экзотических, и это доставило мне удовольствие.

    Никто никаким образом не регламентировал то, каким образом тот или иной сотрудник находит себе информаторов. Ты мог устроиться на работу банщиком и заводить приятельские отношения с голыми профессорами или сантехниками. Ты мог стать гидом в горах и сдруживаться с людьми в суровых треках. Ты мог стать проституткой или преподавателем, полицейским или писателем-блогером – все на твое усмотрение. И все давалось легко, если ты следовал протоколам.

    О протоколах Алекс всегда говорил уважительно и настаивал, чтобы я проникся к ним таким же отношением.

    — Протоколы, это то, что делает сотрудника сотрудником, — в очередной раз внушал мне он. – Протоколы, это кровеносные сосуды Службы.  Это твои источники питания. Это твой метаболизм. Это твое оружие. Это твое все.

    Он настаивал на этом снова и снова, прибегая к разнообразным аналогиям.

    — Боксер день за днем отрабатывает удары и их комбинации. Час за часом он фигачит по груше, отрабатывая хуки, кроссы, джебы и апперкоты. Он спаррингует и бьется с тенью. Он доводит свои навыки до автоматизма, и если в темном уголке или на ярко освещенном ринге ему придется применять свои навыки, он будет реять над ареной как Ганнибал, как Наполеон или Роммель, потому что его руки, ноги, голова и тело уже знают свою работу, ему не надо будет вмешиваться в детали и отвлекаться на мелочи, он может мыслить тактически и стратегически, и тем победить. Наши хуки, уклонения и апперкоты – это протоколы. Ты должен знать их наизусть, ты должен постоянно упражняться в их использовании, так что если грянет гром, ты будешь готов.

    Тренировка в использовании протоколов имела еще и то преимущество, что позволяла оставаться, как бы это сказать, в тонусе самоуважения, что ли. Ведь архитекторы строят дома, писатели пишут книги, хоккеисты выигрывают и проигрывают матчи. У людей есть результаты, им есть на что обернуться и как-то зафиксировать этапы своего пути. Сотрудникам Службы оборачиваться не на что. Для того, чтобы опереться на что-то, им приходится создавать искусственные точки опоры, которые, увы, слишком абстрактны. Хочется ведь созидать что-то, а не просто накапливать численность информаторов. Ведь сотрудником может стать только психически и интеллектуально развитый человек с высокой поисковой и созидательной активностью.

    Алекс настаивал на том, чтобы время от времени тренироваться в использовании экстремальных протоколов. Как-то прогуливаясь по Токио, он предложил мне задействовать протокол физического барьера, и в указанный мной период времени, с точностью до минуты, внутри Sky Tree не было, кроме нас с ним, больше ни единой живой души. Кто, как и какими средствами добивался выполнения этих задач, я не имел представления, но само осознание того,  что я могу управлять такими силами, восстанавливало, конечно, и самоуважение и чувство того, что я делаю что-то полезное.

    К экстремальным относился и «протокол мобилизации», который можно было использовать в тех случаях, когда сотрудник считал,  что вероятность того, что некая странность в самом деле является контактом, достаточно велика, и хотел привлечь к работе над ситуацией других сотрудников,  отрывая их от своей работы. Кроме тренировки в отработке этого протокола, такие ситуации можно было использовать и для знакомства с другими сотрудниками. Существовали, видимо, какие-то графики и соображения, в соответствии с которыми сотрудники знакомились друг с другом, но ситуация отработки протокола мобилизации имела прелесть незапланированной спонтанной встречи. Пару раз я и сам участвовал в тренировках такого рода, инициированных другими сотрудниками. Налаживание горизонтальных связей между сотрудниками не особенно приветствовалось в Службе в силу определенных причин, но несколько интересных знакомств у меня, тем не менее, таким образом завязалось.

    Вообще со временем до меня дошло. Что сотрудник сотруднику рознь. Даже странно, что это до меня дошло так поздно.

    Конечно, немало времени Алекс уделял тому, чтобы помогать мне совершенствованию навыков формирования сети информаторов и анализа поступающей от них информации. Первым делом он разъяснил мне, что нет смысла заводить тех информаторов, которым ты не доверяешь. Слово «доверие», правда, понималось довольно специфически.

    — Видишь ли, — разъяснял Алекс, — ты никогда не сможешь так глубоко проникнуть в секреты мастерства шахматистов, летчиков-испытателей, мэров городов или заводчиков собак, чтобы суметь заметить что-то странное в их жизни, в их работе, в их рассказах. Но в этом и нет необходимости, так как они сами прекрасно смогут сделать это, если достаточно наблюдательны, достаточно проницательны, профессиональны. И в общем таких людей много. Если человек хорошо знает свое дело, и если он обладает приличным здравым смыслом, то он сам заметит странное и скажет об этом. Поэтому «доверять» информатору означает для нас «предполагать, что он достаточно адекватен, чтобы заметить странное». И чисто технически, на первом этапе работа траппера…

    — Кого? – перебил я его.

    — А, ну… трапперы, так мы называем тех сотрудников, которые занимаются только такой вот работой, как у тебя – создание сети информаторов, первичный анализ…

    — Есть сотрудники и более высокого ранга, правильно? – уточнил я.

    — Ну разумеется!

    Его удивление моей тупостью было неподдельно, и я отдал себе отчет, что лишился несколько очков.

    — Так вот, на первом этапе работа траппера над поступающей информацией крайне проста, ее могу бы выполнить и доисторический компьютер – просто вычленять слово «странно». Очень просто. Если твой информатор рассказывает о летающих тарелках, которые садятся на крышу его дома, если с ним общаются зеленые гуманоиды, если он подозревает диверсии темных сил, если он разоблачает заговоры политиков, то ты можешь кивать ему, поддерживать его, подзадоривать или, наоборот, выражать скепсис, но весь этот мусор ты просто выкидываешь из правого уха в тот же миг, как он влетел в левое. Но если сантехник Джо, делясь с тобой историей о том, как он ремонтировал унитаз в доме миссис Паркинсон, скажет слово «странно», то ты включаешься и фиксируешь поступление «события нулевого уровня». Твоя работа с этого момента началась, в своем отчете ты обязан открыть файл с информацией по данному случаю.

    — Все эти файлы потом архивируются?

    — Умм, — кивнул он, вгрызаясь в бифштекс, пользуясь подвернувшейся паузой.

    Мы сидели с ним в микроскопическом ресторанчике мелкого японского городка Химэджи. Кроме нас тут не было никого, а если бы и был кто-то, это было бы все равно – найти в маленьком японском городке человека, способного понять беглую английскую речь сложнее, чем динозавра.

    — «Событие первого уровня», — продолжил он, возникают тогда, когда в результате проведенного тобою анализа выясняется, что найти рациональное объяснение не удалось. О таких событиях необходимо сообщать согласно соответствующему протоколу, а не просто архивировать.

    Разговоры с Алексом составляли небольшую, но значимую часть моей жизни, моих первых трех лет работы в Службе. Встречались мы с ним по его инициативе в самых неожиданных местах. От него я получал не просто информацию, но нечто большее. Я получал от него знания о том, как сотрудники интегрируются во внешний мир, с какими проблемами сталкиваются и как их решают. Он был идеальным наставником, не блокируя инициативы своими советами, но мягко корректируя.

    К примеру, одно из первых своих свершений на поприще интеллектуального роста я осуществил в первые же дни начала работы. Я решил, что совершенно необходимо узнать наше место во Вселенной. Я обнаружил, что наша галактика, Млечный Путь, вместе с еще двумя крупными галактиками – Андромедой и Треугольником – образует ядро локального скопления галактик, насчитывающего всего около тридцати пяти их штук, из которых тринадцать являются галактиками-спутниками Млечного Пути. Диаметр этого скопления – шесть миллионов световых лет. В свою очередь, это скопление является частью гигантского супер-скопления галактик диаметром в сто миллионов световых лет, и насчитывающего две тысячи галактик, и наш кластер находится на краю этого скопления. А вот дальше – пустота. Огромное пустое пространство, отделяющее нас от других суперкластеров. Оказывается, материя распределена во Вселенной более или менее равномерно, если рассматривать ее на масштабе один гигапарсек, то есть около трех миллиардов световых лет, что является, конечно, крайне грубым способом посмотреть на Вселенную, учитывая, что ее диаметр составляет около четырнадцати с половиной миллиардов световых лет, а при более детальном рассмотрении оказывается, что во Вселенной есть как скопления материи, так  и грандиозные объемы пространства, почти полностью ее лишенные.

    Я показал свои записи Алексу, но увидел лишь добродушную усмешку. Он пояснил, что для нашей работы гораздо полезнее может оказаться умение ездить на лошади или понимание принципа работы двигателя внутреннего сгорания, поскольку именно это соприкасается с нашей жизнью неизмеримо больше, чем галактики и звезды. Тем не менее, подчеркнул он, никогда заранее не знаешь, какие знания окажутся полезными, поэтому в Службе ценится и приветствуется энциклопедичность. Дальнейший разговор показал, что его познания в астрономии имеют поразившие меня масштабы и степень детализации. К примеру, он легко перечислил процентный состав атмосферы Меркурия, в то время как я и не догадывался о ее существовании.

    Жить нравилось. Жизнь удавалась. Я учился всему, чему хотел, я путешествовал и много общался с людьми, количество и качество моих информаторов росло, чему я тоже был обязан отчасти Алексу, который разрушил мой инстинкт накопления. Он предложил безжалостно избавляться от информаторов, в речи которых слово «странное» встречалось слишком часто. Он уподобил их плохо откалиброванному прибору.

    Так прошло три года, пока в один прекрасный момент я не понял, что являюсь не столько одним из сотрудников Службы, сколько одним из полных кретинов. Но меня это не только не расстроило, а наоборот, обрадовало, так как поняв это, я понял и то, как это исправить. В конце концов, заключил я, тот, кто позволяет делать из себя кретина, этого и заслуживает. К очередной встрече с Алексом я подготовился, как к решающему бою в своей карьере.

    Мы встретились в Сеуле, по обыкновению в небольшом ресторанчике далеко от центра, на самом берегу широкой реки, рассекающей город пополам.

    Я достал из кармана диктофон, включил его и водрузил на стол.

    — Это… что, зачем? – нахмурился он.

    — Спасение утопающих, дело рук самих утопающих, — отчеканил я. Начитанность Алекса была колоссальной, и я не сомневался, что он знает – откуда это, и поймет, таким образом, мою мысль и мои намерения.

    Но он сделал вид, что не понял.

    — Это… неприемлемо, — официально заявил он, указывая на диктофон. – Это противоречит протоколу, ты это знаешь, ты читал правила.

    — Я читал правила, — спокойно согласился я, не выключая диктофона. – Я читал также то, что размещено на третьей странице обложки.

    — Что бы ни было написано…, — начал он несколько угрожающей интонацией, но я его перебил.

    — Алекс, этот диктофон после нашего разговора возьмешь ты, и ты используешь запись нашего разговора для того, чтобы дать мне то, что я хочу.

    — Дать тебе, что ты хочешь? – недоуменно переспросил он.

    — Вот именно. То, что я хочу.

    — И… что же это, позволь узнать?

    — Алекс, я отправлял отчеты о своих событиях, ты это знаешь. Знаешь ты также и то, что многие события нулевого уровня не находили никакого отражения в моих отчетах, и ты относился к этому спокойно.

    — Да, — согласился он. – Несмотря на то, что согласно правилам «нули» должны кратко описываться, сопровождаться тэгами и уходить в архив, нам всем понятно, что мусора там… подавляющее количество, и последующему анализу эти отчеты едва ли подвергаются, разве что общей машинной обработке, поэтому мы в принципе не настаиваем на соблюдении этого правила. Время сотрудников для нас ценно… и что?

    — Трапперы, это первый, низший уровень сотрудников, не так ли?

    — Да, так.

    — Следующий уровень, это те, кто анализирует информацию о событиях первого уровня?

    — Да, в том числе они делают и это.

    — Если мы – трапперы, то они…

    — Кондоры. Ну, аналогия проста: трапперы ползают по земле и расставляют ловушки для дичи, а кондоры парят сверху и смотрят, где что попалось,  — пояснил Алекс.

    — Прекрасно. Я хочу… ты спрашивал, чего я хочу…

    Алекс слегка наклонил голову, словно приглашая меня говорить дальше.

    — Я хочу стать кондором. Я… нет, ты погоди, — остановил я его, заметив, что он что-то хочет сказать с выражением лица, не предвещающем ничего благоприятного, — я хочу стать кондором, и я достоин этого и докажу это.

    Выражение его лица не изменилось и я стал брать быка за рога.

    — Первое, что я хочу тебя спросить, Алекс, это… скажи, могу ли я узнать о задокументированных и подтвержденных фактах контакта?

    — Почему ты думаешь, что они есть?

    — Если бы их не было, какого черта тратились бы значительные средства на поддержание работы Службы на протяжении десятков лет?

    Алекс на секунду задумался.

    — Это не такая уж большая цена за то, чтобы иметь шанс не оказаться беспомощными в самый ответственный момент.

    — Ерунда. Если посмотреть, финансирование каких важнейших объектов замораживается, становится ясным, что должен быть серьезнейший стимул для того, чтобы столь экстравагантная, на грани клиники, организация получила финансирование из бюджетов стран, не смотря на кризисы и прочие коллизии. Поэтому, Алекс, не оскорбляй меня, пожалуйста. Факты контакта есть, и более того – они многочисленны, так как страшилкой двадцатилетней давности сейчас никого не смутишь.

    Я выжидательно  посмотрел на него, но он ничего не ответил, продолжая лишь смотреть в ответ слегка потяжелевшим взглядом.

    — А откуда взялись десятки лет? – поинтересовался он.

    — Бункер в Сингапуре. Его могли построить только одновременно со строительством фундамента дома, никак иначе. Я поинтересовался и узнал – этот микрорайон старый, ему больше двадцати лет.

    Алекс продолжал держать на мне свой взгляд, и казался непробиваем.

    — Кстати о бункере… ты не подскажешь, в каком именно доме этого микрорайона и в какой квартире живет тот сантехник, ну или электрик… я не знаю – тот, который хранит у себя ту тетрадь с правилами Службы?

    Я постарался задать этот вопрос с максимально слащавой невинностью, чтобы контраст получился максимальным.

    Контраст получился. Алекс напрягся, лицо заметно покраснело.

    — Почему… ты решил… это? – только и выдавил он. – Кто тебе сказал? – добавил он, и мы оба поняли, что он прокололся.

    — Мне никто не сказал, Алекс, расслабься. Просто это очевидно. Система отбора сотрудников у вас отличная, великолепная. Но ни одна система не может работать без ошибок. Поэтому тетрадь просто не может лежать в бункере, она не должна там храниться. Ее должны приносить и уносить. Приносить к тому времени, когда новый сотрудник придет ее читать,  и уносить после этого. Это нельзя делать через дверь офиса, так как тогда это можно было бы проследить. Да и зачем, если имеется разветвленная сеть подземных ходов? Да пусть и не сеть, а парочка. Достаточно, чтобы они имели еще один выход. Сантехнику или электрику положено бродить в подвалах, это не вызовет подозрения, если сантехник ползет в подвал, откуда через систему потайных шлюзов он войдет в бункер.

    Алекс не произнес не слова, и я продолжил.

    — Насчет протоколов. Экстремальные протоколы, это, конечно, полная чушь, фикция. Нет, они конечно есть, так как я видел результат, но этот протокол – там, в Токио, задействовал ты, а не я. И это совершенно разумно. Было бы глупо доверять новым сотрудникам такие возможности. Но при этом очевидно, что подлинные протоколы отличаются от фиктивных не слишком слабо, чтобы их можно было подобрать перебором, но и не слишком сильно, чтобы не впустую было потрачено время на их изучение. И еще…

    Я посмотрел в глаза Алексу, и мне стало немного не по себе, ведь передо мной сидел человек, возможности которого весьма велики, а во взгляде его сейчас не было привычной дружественности. Сейчас там был только рентгеновский аппарат, просвечивающий и сканирующий меня с единственной целью – принять правильное решение, и мне не хотелось думать о том, что будет, если правильным он сочтет негативный ответ на мой запрос.

    — … еще, — все-таки продолжил я, — поскольку горизонтальные контакты между трапперами не  то, чтобы запрещались, о не приветствуются, это приводит к высочайшему уровню разобщенности «внизу» систему, и из этих самых общих соображений легко понять, что эта разорванность внизу должна компенсироваться широкими горизонтальными связями на следующем уровне, чтобы система оставалась устойчивой и управляемой. И это еще одна причина того, что я хочу уйти выше. Мне хочется развития, Алекс, я могу быть полезен, мне нужно расти, развиваться. Я совершенно, поверь мне, совершенно не хочу шпионить и вообще лезть туда, куда меня не просят, но пойми меня – мозг – не собачка, его на привязь не посадишь. Мой мозг работает, и я начинаю многое сопоставлять и видеть, даже не ставя перед собой такой явной цели.

    Я откинулся на спинку стула и замолчал. Кажется, я все сделал и сказал правильно, но молчание Алекса меня начинало все более и более тревожить. Я был далек от того, чтобы недооценивать его интеллект и знания, и даже при этом я понимал, что недооцениваю его. На своем уровне ума и компетенции я не мог и представить, какие хитросплетения аргументов и контраргументов бесновались сейчас в его голове. Я знал только, что их немало, судя по тому, что он продолжал сидеть молча и неподвижно, и меня это несколько пугало.

    Кроме того, я стал понимать, что недооценил или переоценил его компетенцию. В моем представлении он должен был, в конечном счете, взять диктофон и передать запись кому-то наверх, где решались такие вопросы. Но пока что он совсем и не обращал на диктофон внимания. Значит, он или сам может принимать такие решения, или, наоборот, не уполномочен даже вносить такие предложения.

    Молчание затянулось. Словно машинально, Алекс взял диктофон и стал задумчиво крутить его в руках, продолжая молчать. Так покрутил, эдак покрутил, поцарапал ногтем, снял крышку аккумулятора, вынул его, покрутил в руках, сунул в стакан с чаем… Внутри у меня что-то немного сжалось… Вытащил CD-карточку, покрутил ее так, покрутил сяк, разломал на две части… на четыре… и сунул туда же, в тот же чай.

    Стул подо мной стал очень жестким, а воздух в ресторане слишком жарким.

    Остатки раскорёженного диктофона он, конечно же, тоже меланхолично спустил в чай.

    — Ты все хорошо посчитал, — спокойным, ничего не выражающим тоном произнес он. – Думаю, что если бы ставил перед собой такую цель, то посчитал бы и еще больше всего. Пользуешься информацией ты неплохо…

    — Я не хочу, чтобы ты воспринимал это как акт враждебности, Алекс, — примирительно пробормотал я. – Я не хочу идти против правил, против тебя или против Службы. Я просто хочу интересной работы, и хочу приносить пользу. Кстати, кто такой Стэн?

    Я внимательно следил за лицом Алекса и обратил внимание на то, что его ресницы дрогнули. Значит, у него есть неслабая эмоциональная реакция на это имя, значит этот человек в самом деле существует, и видимо Пусси и Эмили – тоже реальные люди, значит эта шутливая (?) перепалка меду ними не где-то, а в Тетради, тоже реальна, и она очевидно отражает наличие как минимум двух соперничающих сторон или позиций внутри Службы.

    Я пропустил момент, когда Алекс взглянул мне в глаза, и только сейчас увидел, что он смотрит в меня в упор.

    — Продолжаешь вычислять, — спросил он, и показалось мне, или в самом деле в его голосе появился оттенок теплоты?

    — Продолжаю, — покорно согласился я. – Внутри Службы две или больше партий? – пошел я напролом.

    — Больше, — лаконично ответил он.

    И тут у меня сначала отлегло, и даже возникла бурная радость, ведь он ответил, не важно что, но ответил, значит… значит что? Радость поулеглась, и снова возникла тревожная неуверенность. Он для того мог и начать отвечать что угодно, чтобы расслабить меня и усыпить, заставить поверить, что понят и принят.

    — Все вычисляешь? – немного насмешливо повторил он вопрос.

    — Вычисляю. Пока не могу понять, является твой ответ чистой монетой или ловушкой. Если ловушка, то… на кой черт тебе это надо? Мы слишком неравны ни в чем. Создавать ловушку и усыплять мою бдительность… это лишено, таким образом, конструктивного смысла. Просто для садистского удовольствия? Чушь, ты добрый человек. Значит твой ответ искренний. И зачем бы тебе вести эти разговоры, если бы уничтожение тобой диктофона означало отсутствие у тебя полномочий ставить такие вопросы? Незачем. Значит работает вариант два – ты сам имеешь право принимать такие решения.

    Я подобрался, уселся поудобнее, воткнул вилку в остывший пельмень в остывшем супе.

    — Я принят! – Торжествующе объявил я, даже не удосужившись посмотреть на его лицо, чтобы продолжить свои вычисления.

    Вычисления закончились, и даже если я что-то не учел, и если в итоге мое предприятие лопнет самым постыдным образом, стыдно-то мне и не будет. Я сыграл свою игру так, как хотел, и так, как смог, и это чувство «глубокого удовлетворения», как сказал бы известный деятель, сделало невозможными и бессмысленными дальнейшие метания.

    Холодный вантон-суп оказался очень вкусным. С прихлюпыванием и чавканьем я дожрал его, отложил ложку в сторону, откинулся на стуле и спокойно посмотрел на Алекса.

    — У меня есть для тебя работа, кондор, — произнес он и, положив на стол руки и облокотившись на них, начал говорить, аккуратно подбирая слова.